Тридцать лет назад, 14 декабря 1989 года, умер Андрей Дмитриевич Сахаров. Историческая дистанция, отделяющая нас от этой даты, позволяет без оговорок сказать: это была другая эпоха. Другой дух времени — в воздухе витало ощущение исторического перелома, неизбежности перемен. The wind of change захватил не только СССР, но и мир.
Тревога и надежда
Мироощущение Сахарова можно описать двумя словами из названия одной из его публицистический статей: «тревога и надежда». В 1986 году пришло время воплощения его надежд. СССР и США договаривались о сокращении вооружений, пала Берлинская стена — символ разделенного мира и железного занавеса, в Советском Союзе за три года освободили почти всех политических заключенных. Первым выпустили из горьковской ссылки самого Сахарова.
Свобода, творческая энергия, отсутствие непроницаемых границ были для Сахарова естественным состоянием, отражением фундаментальных свойств Вселенной в человеческой цивилизации. Разобщенность, насилие и подавление, напротив, противоестественны: они ведут человечество, обладающее ядерным оружием, к гибели. Наука XX века, воплощением которой был Сахаров-ученый, соединила физику бесконечной Вселенной и физику элементарных частиц. Сахаров как социальный мыслитель экстраполировал это видение на мировую политику, связав международную безопасность (выживание всего человечества) с защитой прав человека, с судьбой каждого конкретного узника совести.
Нобелевская лекция Сахарова начинается словами: «Мир, прогресс, права человека — эти три цели неразрывно связаны, нельзя достигнуть какой-либо одной из них, пренебрегая другими». А заканчивается перечислением фамилий 112 советских политических заключенных.
Способность соединять глобальное видение и пристальное практическое внимание к частному — удивительная способность Сахарова, редкая среди людей и еще более редкая среди политиков, принимающих решения, от которых могут зависеть судьбы мира. Хочется сказать, мира и мiра в традиции дореволюционной орфографии. В те годы, казалось, в мире утвердилось единство микро- и макрополитического.
Один на поле боя
Однако жизнь Сахарова оборвалась на трагической ноте. В последние месяцы и в особенности в последние дни жизни Сахаров в своей стране не был понят и не был услышан. «Завтра будет бой», — сказал Сахаров Елене Боннэр буквально перед смертью. И в этом политическом бою он был практически в одиночестве.
1989 год — не только последний год жизни Сахарова, но и первый год настоящей (пусть и ограниченно свободной) политической жизни в СССР. И очень важно, вспоминая день его смерти, вспомнить о Сахарове-политике. Канонический образ Сахарова, который начал формироваться сразу после его смерти («Он был настоящий пророк. Пророк в древнем, исконном смысле этого слова…» — Д.С.Лихачев), ставит Сахарова выше политики (взывал к совести и проповедовал идеалы), но тем самым делает его как бы не от мира сего, далеким от «грязной» политической борьбы. Однако в последние полгода своей жизни именно Сахаров показывает, какой должна была и могла бы быть российская политика.
Мотивация политического участия Сахарова — личная и публичная ответственность. Сахаров не просто устанавливает высокую моральную планку, но резко повышает статус политического действия. «Избиратели, народ избрали нас и послали на этот Съезд для того, чтобы мы приняли на себя ответственность за судьбу страны», — обращается он к депутатам в первые часы работы Первого Съезда народных депутатов. Для Горбачева Съезд был инструментом реализации реформ, средством поддержать свою политику. Сахаров придает собранию депутатов политическую субъектность высшего порядка. Сахаров отстаивает базовые принципы демократической культуры, без которых политическое действие теряет легитимность. На открытии Съезда Горбачев, следуя своей политической логике, хочет сразу закрепить свои политические позиции и проводит голосование о составе президиума Съезда во главе с собой. «Всегда существует порядок: сначала обсуждение, сначала представление кандидатами их платформ, а затем уже выборы. Мы опозорим себя перед всем нашим народом — это мое глубокое убеждение, если мы поступим иначе», — возражает Сахаров. Он пытается призвать Съезд к фундаментальной политической реформе. Предлагая «Декрет о власти» — утвердить право Съезда назначать кандидатов на высшие государственные должности, отменить 6 статью Конституции о руководящей роли КПСС, начать разработку новой конституции.
В то время как большинство «демократических» депутатов, даже резко критикуя власти, шли в заданных Горбачевым рамках (они ограничивались тем, чтобы придать гласности злоупотребления, открыто обсуждать острые проблемы и планы реформ), Сахаров выдвигает политические требования, перехватывающие у власти политическую инициативу и политическую повестку. При этом он искренне предлагал Горбачеву не конфронтацию, а объединение в реализации своей политической повестки. Казалось бы, зачем метать бисер перед «агрессивно-послушным большинством», которое захлопывает его выступления и подвергает обструкции. Но Съезд шел в прямой трансляции, и Сахаров обращается к обществу за поддержкой: «Я обращаюсь к гражданам СССР с просьбой поддержать Декрет в индивидуальном и коллективном порядке». Летом бастующие шахтеры включают отмену 6-й статьи в число своих требований.
Упущенный шанс
Вторая и, может быть, главная мотивация этих действий: Сахаров видит надвигающийся кризис. Тут в нем говорит фундаментальный ученый, физик, который фиксирует, что равнодействующая общественных, экономических и политических устремлений и процессов ведет государственную систему к разрушению. Он критикует Горбачева за бездействие и обращается напрямую к обществу. 1 декабря он обнародует обращение о двухчасовой предупредительной забастовке в поддержку своих требований. Даже из числа членов Межрегиональной депутатской группы обращение поддерживают только 5 человек. Однако забастовки проходят во многих городах СССР. 14 декабря на собрании Группы он подвергается резкой критике за свой призыв. Вечером Сахаров умирает от сердечного удара.
Ответ на вопрос, смог бы Сахаров изменить ход истории, невозможен. И все же в 1991 году больше половины жителей СССР заявляли, что разделяют общественно-политические взгляды Сахарова. Сахаров определенно демонстрировал качества большого политика. Он был способен видеть политический процесс целостно, сопрягая глобальное целеполагание и конкретные решения, он распознавал подлинные угрозы, превосходящие сиюминутное политическое противостояние, понимал фундаментальное значение политических институтов, был способен выходить за пределы привычной группы поддержки (научно-технической интеллигенции), перехватывать политическую инициативу.Судьба Сахарова, его исторически преждевременная смерть — ответ на продолжающуюся до сих пор тоску о «русском Гавеле». Сахаров не просто мог бы стать, но был русским Гавелом. Но оказался не услышан и не узнан в этом качестве. В первую очередь не обществом даже, а элитой. Причем не только консервативной ее частью, но и «демократической».
Шанс, в том числе исторический, выпадает один раз. Другого «Гавела» у нас уже не будет. Новые развилки истории будут выглядеть иначе. Главное, их увидеть и сделать правильный выбор.
P.S. Последняя написанная и непроизнесенная речь Сахарова была о правовой реформе: доступ адвокатов к подзащитным и сроки содержания под стражей. Не правда ли, знакомые проблемы?
Опубликовано 14.12.2019 The New Times
