Академик Сахаров никогда не бывал в Норильске. В сентябре в Музее истории освоения и развития Норильского промышленного района прошла посвященная ему передвижная выставка, подготовленная Сахаровским центром. На выставку приходили норильчане, рассматривали фотографии, слушали рассказ экскурсовода о человеке, который сделал так много для того, чтобы наш мир – не мир Норильска, Москвы или России, а мир всего человечества – стал таким, каков он сегодня. И неожиданно в рассказе звучит имя человека, своей судьбой, точнее своей смертью, связывающего Сахарова и Норильск. Это Евгений Владимирович Софиано – племянник матери Андрея Дмитриевича, Елизаветы Алексеевны.
Академик Сахаров никогда не бывал в Норильске. В сентябре в Музее истории освоения и развития Норильского промышленного района прошла посвященная ему передвижная выставка, подготовленная Сахаровским центром. На выставку приходили норильчане, рассматривали фотографии, слушали рассказ экскурсовода о человеке, который сделал так много для того, чтобы наш мир – не мир Норильска, Москвы или России, а мир всего человечества – стал таким, каков он сегодня. И неожиданно в рассказе звучит имя человека, своей судьбой, точнее своей смертью, связывающего Сахарова и Норильск. Это Евгений Владимирович Софиано – племянник матери Андрея Дмитриевича, Елизаветы Алексеевны.
Даже такая дотошная исследовательница родословной Сахарова, как Елена Боннэр, смогла отыскать не так уж много информации об этом человеке.
Евгений родился 25 августа 1909 года. Он был сыном поручика 1-го Владивостокского крепостного Артиллерийского полка Владимира Софиано (1883–1924) – потомка греческого дворянского рода, служившего России на военном поприще с конца XVIII века. В возрасте полутора лет он потерял мать. Потом в доме появились другие дети, от второго брака отца, и Женя вырос в многолюдной и дружной семье. Революция поломала его жизненные планы. Не с его дворянским происхождением было претендовать на военную службу при новом режиме, но он выбрал другую достаточно героическую профессию – стал пожарным.
О том, что его двоюродный брат был репрессирован, Сахаров знал, но вместе со всеми родственниками был уверен в том, что Евгений случайно погиб в лагере, утонул во время лесосплава. По всей видимости, такова была официальная версия его смерти, сообщенная родным.
«Чтобы проверить это, я обратилась в архив МГБ России (Кузнецкий мост, дом 22), – пишет Елен Боннэр. – Следственное дело № 17001 в трех томах. Женина судьба уместилась на нескольких листах из тома 2. “Арестован в 2 часа ночи 10.12.1933 по адресу Денежный переулок, дом 12, квартира 13. При обыске изъяты переписка и альбом со старыми фотографиями. Место службы: Льноконоплеводтракторцентр НКЗ СССР, Орликов переулок, дом 2. Должность: старший инспектор пожарной охраны. Состав семьи: жена Ольга Степановна Ильенко (брак не регистрирован) – приемщик телеграмм Фрунзенского отделения связи, мачеха Антонина Михайловна Софиано – иждивенка, бабка Зинаида Евграфовна Софиано – иждивенка. Проживают совместно. Другие родственники: тетка Татьяна Алексеевна Софиано – секретарь Американской торговой палаты, тетка Екатерина Алексеевна, замужем за Сахаровым Дмитрием Ивановичем – преподавателем, дядя Константин Алексеевич работает в Теплоэлектрпроекте. Отец был капитаном царской армии. Софиано Евгений Владимирович был учеником слесаря, потом чернорабочим, с 1930 года – пожарник”».
… В момент ареста его двоюродного брата Андрею Сахарову шел тринадцатый год. Родные скрывали от него происходившее в семье, где людей арестовывали одного за другим. После Евгения Софиано настал черед родного брата отца – Ивана Ивановича Сахарова (1887–1944). В 1934 году он был арестован по политическому обвинению, но обошлось, что называется, «малой кровью» – он был всего лишь выслан в Казань.
В 1937-м Екатерина Алексеевна пережила арест единокровного брата Константина и единоутробной младшей сестры Татьяны (оба упомянуты в деле Евгения Софиано как близкие родственники). Константин Алексеевич Софиано (1891–1938), бывший прапорщик царской армии, затем служивший в Красной армии, получил высшее техническое образование и работал инженером-электриком в Кашире. 9 сентября 1937 года он был арестован по обвинению в проведении «контрреволюционной вредительской работы» во вверенном ему электрохозяйстве одного из местных предприятий. На допросах Константин Софиано держался стойко, виновным себя не признал. До приговора он не дожил – скончался в тюрьме 29 марта 1938 года.
Татьяна Алексеевна Софиано (1903–1986) – переводчица, с 1925 года служила во Всесоюзной торговой палате, а в 1929-м постановлением Президиума палаты ее перевели на работу в Американо-русскую торговую палату, где она стала секретарем и переводчиком у американского вице-президента палаты, журналиста Спенсера Вильямса. В ноябре 1937 года была арестована и приговорена к 8 годам заключения. К счастью, Татьяна Софиано избежала смерти. Свой срок она отбывала в Карлаге, а в сентябре 1940 года была переведена оттуда в Москву, во Внутреннюю тюрьму НКВД, и в апреле 1941 года досрочно освобождена. В годы войны она работала переводчицей у иностранных корреспондентов, аккредитованных в Москве, а затем – в одном из академических институтов, специализировалась на техническом переводе и стала составительницей русско-английского геологического словаря.
… Между тем Елена Боннэр продолжает читать дело своего двоюродного деверя: «Протоколов допросов в деле нет, только постановление об избрании меры пресечения от 27 декабря 1933 года: “... сын капитана царской армии достаточно изобличается в том, что, являясь государственным служащим и занимая должность старшего инспектора по пожарной охране ЛКТЦ, состоял членом нелегальной к. р. орг. (Контрреволюционной организации. – примечание Елены Боннэр), поставившей себе целью ведение разрушительной работы в льноводстве СССР, срыв экспорта льна, подрыв обороноспособности страны. Софиано давал указания по периферийным к. р. ячейкам о совершении диверсионных актов, поджогов и аварий, проводил работу по собиранию и передаче иностранной агентуре секретных военных и экономических сведений, принимал участие в организации повстанческих диверсионных групп. Для развития к. р. работы и личных нужд систематически получал от к. р. организации значительные денежные суммы, а потому на основании 128-й ст. УПК постановлено привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58 п. п. 2, 6, 7, 9 и 11 УК. Мера пресечения: содержание под стражей”.
Единственный протокол очной ставки с В. повторяет текст постановления, не изменен даже порядок слов, – продолжает Елена Боннэр (имена людей, причастных к делу Евгения Софиано, она сочла нужным скрыть). – Заканчивается он вопросом: подтверждаете ли показания В.? Ответ: “Нет. В контрреволюционной организации не участвовал. Показания В. отрицаю полностью”. Следующий лист дела – постановление (не приговор!) суда от 3 марта 1934 года, из которого следует, что по делу проходило 17 человек, девять приговорены к ВМН (Высшая мера наказания. – Примечание Елены Боннэр), остальные, в том числе Софиано, – к 10 годам».
Коллективное дело сотрудников Льноконоплеводтракторцентра Народного комиссариата земледелия СССР еще ждет своего исследователя. Сегодня помимо Евгения Софиано нам известно только два имени его репрессированных коллег. Михаил Георгиевич Попов (1893–1933), агроном из Трубчевска, был арестован на год раньше Софиано вместе с заведующим агропроизводственным отделом Николаем Ивановичем Дылкиным (Та самая «периферийная к. р. ячейка»? – примечание Сахаровского центра). Оба приговорены к расстрелу летом 1933-го. Возможно, из этого провинциального дела выросло другое – тоже групповое, жертвой которого и стал двоюродный брат Сахарова, работавший на малозначительной должности в центральном аппарате Льноконоплеводтракторцентра в Москве.
«Евгений Софиано отбывал срок в Карлаге до февраля 1936 года, когда был переведен в Норильск, – пишет Елена Боннэр. – Там 27 сентября 1937 года тройкой УНКВД по Красноярскому краю приговорен к ВМН за антисоветскую агитацию и разложение дисциплины в лагере. Приговор приведен в исполнение в тот же день».
… Как ни тяжелы были условия жизни и труда заключенных в заполярном Норильлаге, у Евгения Софиано был шанс выжить. Но смерть догнала его во исполнение секретного оперативного приказа НКВД № 00447 от 30 июля 1937 года. Он – как, возможно, и его дядя Константин, погибший в каширской тюрьме – стал жертвой Большого террора, перемоловшего сотни тысяч жизней заключенных. Выдумыванием затейливых обвинений органы в таких случаях себя не слишком утруждали; «антисоветской агитация и разложение дисциплины в лагере» – этого было достаточно для тройки УНКВД по Красноярскому краю, чтобы отправить зэка на расстрел.
… И снова вернемся к тексту Елены Боннэр. Она завершает чтение дела Евгения Софиано: «Далее идут документы 1956–1957 годов со штампом “Военная Коллегия Верховного суда СССР” и с пометками от руки “в порядке надзора”. Из них видно, что в связи с делом Льноконоплеводтракторцентра следователем З., который его вел, были возбуждены еще три дела на 28 человек, 14 из которых расстреляны, но все дела должны быть прекращены “за отсутствием состава преступления”. И еще одна краткая запись: “Следователь З. не может быть привлечен к ответственности за нарушение cоц. законности – расстрелян в 1940 году как шпион”. Писем и альбома со старинными фотографиями в деле нет – к ним не относится “хранить вечно”.
Сын Жени, Юрочка, родился после ареста отца (не у кого спросить, узнал ли отец о рождении сына) и умер от менингита в конце 1930-х годов. В деле есть пометка: “За справкой о реабилитации никто не обращался”. И чудом сохранился листок, документ не следствия – времени: “Гимназия П. Н. Поповой для детей обоего пола. Сведения об успехах и поведении ученика 2-ой группы 1-ой ступени Софиано Жени за вторую треть 1919 года. Успевает по всем предметам. Замечания: очень не хватает Жене живости. Классная наставница Л. Альферьева. Подпись родителей: В. Софиано”».
Только и осталось – опрятным учительским почерком: «Очень не хватает Жене живости».
… Расстрельный полигон Норильлага – лаготделение Норильск-2 у подножия горы Гудчиха. По предварительным подсчетам, там закончило свою жизнь около тысячи заключенных. Сегодня туда, в страшноватую мертвую зону, овеянную токсичными дымами металлургического комбината, редко заходят люди, но Норильск не забыл жертв Норильлага. На территории бывшего лагерного кладбища у подножия горы Шмидта – Шмидтихи, глядящей на современный город с противоположного берега озера Долгое, создан один из самых потрясающих мемориалов жертвам политических репрессий из всех, существующих в нашей стране.
Из черного безжизненного камня, перемешанного со шлаком, как инопланетные растения прорастают памятники. Самых неожиданных форм и размеров, такие же разные, какими при жизни были люди, которых навеки общей участью соединил Норильлаг. Памятники эстонцам, латышам, литовцам, полякам, евреям… Православная часовня, и перед ней – крест на общей могиле, в которой норильчане двадцать лет назад перезахоронили безымянные кости, исторгнутые злой черной землей. Рубленые ворота – звонница с колоколами, в них звонит каждый, кто входит в ограду. Напротив – бетонные «Последние врата», ведущие, кажется, прямо в ледяное сердце горы.
Это «Норильская Голгофа». Совсем скоро там же появится еще один монумент – дочь погибшего здесь японского военнопленного Ёсио Ватанабе в память об отце, во исполнение воли своей матери сооружает его на собственные деньги. Это будет памятник всем сгинувшим в Норильске японцам.
Но все еще много пустой черной земли кругом, и это значит, что мемориал «Норильская Голгофа» будет расти. Вокруг простирается фантастический индустриальный ландшафт: сколько хватает глаз – ни деревца, ни травинки, только камень, металл, лед и ядовитые дымы. А мемориал растет, как живое существо, там, где ничто живое существовать не может. Вздымается из земли вопреки невозможности, словно где-то в ее мерзлых недрах год за годом проклевываются все новые почки.
Трудно представить себе что-то, что могло бы с такой же силой провозглашать силу жизни и бессмертие человеческого духа.
«Как ни приедешь на “Голгофу”, тут всегда лежат живые цветы», – говорит музейщица из Норильска, и в голосе звучит удивление. Без них, сотрудниц Музея истории освоения и развития Норильского промышленного района, и в особенности без его директора Светланы Слесаревой, «Норильской Голгофы» не было бы; это они вдохнули жизнь в бывшее лагерное кладбище, превратив это страшное место в место, возвышающее душу. Жизнь его питается их верой и любовью, и, надо же(!), они еще могут удивляться: «Как ни приедешь, здесь все время лежат живые цветы»…