25 января 1938 года инженер Ованес Гаспарян и еще девятнадцать человек были приговорены и все, кроме одного, в тот же день и расстреляны. 17 лет спустя "справедливость восторжествовала": одного из участников коллегии, за время своего существования вынесшей такие приговоры более чем 30 тысячам человек, разжаловали и искючили из партии.
1933-й год, Москва. Двадцатилетняя выпускница мединститута Вера Фельдман знакомится с 26-летним Ованесом Гаспаряном – инженером-электрохимиком, сотрудником технического отдела ОГПУ, выполняющим ответственную работу: проектирование завода по производству редкоземельного металла бериллия, крайне необходимого для растущей авиационной промышленности страны. О том, что было дальше, мы знаем из ее неопубликованных воспоминаний, хранящихся в библиотеке Сахаровского центра. «Чуть выше среднего роста, с неправильными чертами лица, но с выразительными «восточными» глазами, - таким запомнился ей будущий муж. - Он ходил в военной форме с устрашающими в то время малиновыми петлицами. Все это мне очень импонировало, я была им увлечена...» Вскоре они поженились, родилась дочь.
«Будучи беспартийным, Оник был очень «просоветским» человеком, непримиримым ко всякого рода критическим высказываниям в адрес правительства и нашего государственного строя, вплоть до того, что запрещал мне дружить с некоторыми моими приятельницами, которые ему казались «идеологически невыдержанными» и легкомысленными», - воспоминания жены рисуют личность, типичную для своего времени. Несмотря на форму с «устрашающими» малиновыми (точнее близкими по цвету краповыми) петлицами, Ованес Гаспарян был сугубо гражданским человеком, одним из молодых, образованных, вдохновенных энтузиастов, поднимавших промышленность СССР, ковавших военную мощь страны. Как многие подобные ему молодые профессионалы он быстро продвигается по карьерной лестнице. Сначала руководит строительством спроектированного им предприятия (Опытный металлургический завод категории «А», ныне Московский завод полиметаллов), затем вместе с группой талантливых химиков, инженеров и металлургов налаживает производство. В 1934-м завод выпускает первую партию солей бериллия, в 1935-м – впервые в Советском Союзе получена металлическая сурьма. К тридцати годам Ованес Гаспарян уже главный инженер завода «Мосэлемент» Главного управления аккумуляторной промышленности Наркомоборонпрома СССР. Завод оборонный, производит элементы питания для средств связи.
Летом 1937 года он заболевает брюшным тифом. Родственников в инфекционное отделение Боткинской больницы не пускают, и жене только один раз удается, заглянув в окно палаты, издалека увидеть его лицо. Заметив ее за стеклом, Ованес улыбнулся... Это был последний раз, когда Вера Гаспарян видела мужа.
«Спустя несколько дней, вернувшись из больницы (он был еще там), я обнаружила, что дверь в комнату опечатана и, все еще ничего не подозревая, я поехала к родителям. На следующий день (21 августа 1937 года) мы с мамой поехали в больницу, но Оника там уже не было. Там нас ждала машина с двумя сотрудниками этого зловещего ведомства, и нас повезли делать обыск сначала дома, а затем на даче», - вспоминает она. Для Веры потянулись страшные дни. После ареста мужа ее исключили из комсомола (за то, что «прожив с мужем четыре с половиной года, не смогла распознать в нем врага народа») и уволили с работы. Друзья и даже некоторые родные отвернулись от нее как от прокаженной. Каждую ночь ожидая собственного ареста, она держала у изголовья собранный «тревожный» чемоданчик. Но больше всего ее волновала судьба Ованеса.
«Никаких сведений о нем я не имела, а то, что ежемесячно в Бутырках у меня принимали для него 50 рублей, свидетельствовало о том, что он еще находится там. Через пять месяцев денег у меня не взяли («не зачислен»), что указывало на то, что следствие закончено. В Военной коллегии Верховного суда прокурор объявил мне, что мой муж осужден «на 10 лет в дальние лагеря без права переписки» по статье 58 Уголовного кодекса, а затем, посмотрев на меня (было мне тогда 25 лет), посоветовал выходить замуж».
Это было в конце января 1938 года. Разговор с прокурором насторожил Веру Гаспарян, но в то же время дал надежду. Если муж жив, значит он вернется! И она годами будет ждать какой-нибудь, хотя бы случайной, весточки из «дальних лагерей».
Вестей не будет.
Прокурор сказал доверчивой молодой женщине неправду. В тот момент ее мужа уже не было на свете, и она уже была вдовой. Ованес Ервандович Гаспарян был осужден Военной коллегией 25 января 1938 года к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян на полигоне «Коммунарка» под Москвой. Тело его зарыли в общей могиле. Чуть менее месяца он не дожил до своего 31-летия.
«Гаспарян являлся участником антисоветской троцкистской террористической и вредительской организации, существовавшей в Главредмете Народного коммисариата тяжелой промышленности. По заданиям руководителей этой организации Гаспарян вредительски построил цех на опытном заводе «А», сорвал строительство цеха электролитной сурьмы и умышленно сдерживал внедрение новых редких металлов, необходимых для нужд промышленности СССР», - говорилось в приговоре.
* * *
Для Военной коллегии Верховного суда СССР это был обычный рабочий день. Вторник. В этот день коллегия в составе диввоенюриста Ивана Голякова (через несколько месяцев ему предстоит занять пост председателя Верховного суда СССР), бригвоенюриста Ивана Зарянова (впоследствии исполняющий обязанности начальника Военно-юридической академии РККА) и военного юриста 1-го ранга Дмитрия Кандыбина рассмотрела дела двадцати человек. Это не так уж много, бывали в практике Военной коллегии дни куда более интенсивной работы. «Упрощенный порядок судопроизводства» не имеет ничего общего с правосудием; в задачу Военной коллегии входит лишь юридическое оформление решений, принятых органами НКВД, утвержденных членами Политбюро ЦК ВКП(б) и доведенных до судей в виде так называемых «сталинских списков». 25 января рассматривали в основном дела из списка от 3 января, с подписания которого начали Новый 1938-й год Жданов, Молотов, Каганович и Ворошилов.
Процедура стандартна: за оглашением обвинительного заключения следует ритуальный вопрос к подсудимому – признает ли себя виновным? В процессе не участвуют адвокаты, не вызываются свидетели, но некоторые подсудимые в этот момент все-таки пытаются защищаться – заявляют о своей невиновности, отказываются от ранее данных под пытками показаний. Секретарь суда добросовестно вносит их слова в протокол, зная, что на исход дела они повлиять никак не могут. Затем следует чтение каких-либо «изобличающих» показаний из материалов дела, последнее слово подсудимого, и суд «удаляется на совещание», чтобы через несколько минут огласить готовый приговор.
На все «судопроизводство» - около двадцати минут.
Вариантов приговора два – высшая мера наказания (расстрел) или 10-15 лет исправительно-трудовых лагерей. Какая мера наказания достанется кому из подсудимых, предопределено теми же «сталинскими списками», в которых лица, подлежащие суду Военной коллегии Верховного суда СССР, заранее разделены на две категории.
25 января 1938 года все приговоры оказались смертными.
Стандартная формулировка в конце приговора: «Приговор привести в исполнение немедленно». Дата казни совпадает с датой суда, место погребения у всех подсудимых, объединенных днем суда и смерти, общее - Коммунарка.
Ложь, сообщенная родным, тоже общая.
В тот день Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила к смерти очень разных людей. Кроме инженера-химика Ованеса Гаспаряна среди них много инженерно-технических работников и управленцев, а том числе связанных работой на смежных предприятиях одной отрасли:
- заместитель главного инженера Орехово-Зуевского торфяного треста Константин Бутнер (уроженец Чехословакии, занесенный в Советскую Россию бурными событиями первой трети ХХ века);
- управляющий трестом «Востокуголь», житель города Черемхово Иркутской области Иван Власов
- начальник отдела местной промышленности Госплана СССР Николай Гаврилов;
- начальник Главного управления лесозаготовок и сплава восточных районов (Главвостлеса) Наркомата лесной промышленности СССР Марк Гринштейн;
- московский студент-историк Гермоген Орлов;
- главный инженер Шатурского торфяного треста Алексей Промтов;
- управляющий тем же Шатурским торфяным трестом Савва Рог;
- заместитель заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б) Абрам Танхилевич;
- механик московского завода № 217 Наркомата оборонной промышленности СССР (оптико-механический завод «Геофизика»), выпускавшего авиаприцелы, уроженец Болгарии Павел Цветков;
- главный энергетик Главного управления металлургической промышленности Наркомата тяжелой промышленности СССР Иосиф Цишевский;
- заместитель начальника Главлесоэкспорта Наркомата лесной промышленности СССР Михаил Хлыстов;
- управляющий московским трестом «Госсантехмонтаж» Наркомата коммунального хозяйства РСФСР Мартын Юров.
Вместе с ними в тот же день осуждены:
- Леонтина Копп, мать двоих маленьких дочерей, вдова видного советского дипломата Виктора Коппа, сподвижника Троцкого, умершего своей смертью в 1930 году;
- эксцентричный и гениальный ученый-лингвист, основоположник современной социолингвистики и исторической фонологии, профессор Института киргизского языка и письменности (Фрунзе), востоковед и, возможно, разведчик Евгений Поливанов;
- первый председатель Совета народных комиссаров Таджикской ССР, на момент ареста слушатель Института красной профессуры Абдурахим Ходжибаев;
- ответственный секретарь газеты «Moscow daily news», уроженец Польши, бывший член компартий США и Румынии Яков Шварцштейн. Осиротевший после ареста отца, а затем и матери 10-летний сын Вильям был помещен в детский дом имени Первого мая в Рыбинске, в спецгруппу для детей репрессированных «врагов народа»;
- сотрудник Разведывательного управления РККА, организатор советской резидентуры и научно-технической разведки в Германии, Китае и ряде других стран Абрам Эренлиб (Бронислав Яновский);
- двое "турецкоподданных", Ибрагим Халил Лик-Оглы (председатель правления промысловой артели в Зарайске) и Хайдар Ибрагим Осман-Оглы (председатель московской промыслово-кооперативной артели «Турецкий пищевик»), связанные общим «шпионским» делом.
Девятнадцать человек из двадцати были в тот же день расстреляны, только казнь Абрама Танхилевича отложена до 22 марта 1938 года. Учитывая, что он, будучи сотрудником ЦК партии, обвинялся в участии в «антисоветской правотроцкистской террористической организации», которая ставила своей задачей «насильственное устранение нынешнего руководства партии и правительства», включая Сталина, Молотова и Ежова, «органы», вероятно, стремились получить от него какие-то дополнительные показания.
Двадцатилетний Гермоген Орлов, казалось, напротив должен был избежать смерти – в подписанном Сталиным списке от 22 ноября 1937 года против его имени стоит пометка «вторая категория». Следуя этому указанию, Военная коллегия Верховного суда должна была назначить ему наказание в виде большого срока лишения свободы, но что-то пошло не так, как обычно. Дело Орлова не сразу поступило в суд; как можно предположить, это было связано с продолжавшимся следствием над бывшими лидерами эсеровской партии, по которому также проходил Орлов. Какие обстоятельства, чьи показания решили в конце концов судьбу юноши, не известно.
* * *
Во время войны Вера Гаспарян, потеряв надежду на возращение Ованеса, вторично вышла замуж. Но она не забыла первого мужа и в 1954 году вместе с дочерью Майей ходатайствовала о пересмотре его дела. И 29 октября 1955-го уже новый состав Военной коллегии Верховного суда СССР снова рассматривает дело Ованеса Гаспаряна и выносит определение: «Приговор по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, и дело за отсутствием состава преступления прекратить».
Вот они – «вновь открывшиеся обстоятельства»: «Как видно из материалов дела, обвинение Гаспаряна основано на его личных показаниях, а также на показаниях арестованных Некрасова и Краснопольского. Некрасов и Краснопольский в судебном заседании не допрашивались, и их показания, содержащие в себе существенные противоречия, остались непроверенными. (…) Показания Некрасова не могут служить доказательствами вины Гаспаряна, так как они другими объективными данными не подтверждаются. (…) О каких-либо конкретных фактах вредительства со стороны Гаспаряна Краснопольский не показывал. ... Допрошенные в процессе проверки бывшие работники заводов «А» и «Б» (…) показали, что Гаспарян являлся высококвалифицированным инженером, был предан партии и Советскому правительству и отдавал все свои силы и знания делу улучшения производства на указанных заводах. Ни о каких вредительских актах на этих заводах им не было известно, и Гаспаряна во вредительстве никто из них не подозревал».
Ованес Гаспарян реабилитирован посмертно. И остальные девятнадцать человек, осужденные в один день с ним, тоже реабилитированы посмертно – каждый в свой черед.
А несколькими месяцами раньше реабилитации Гаспаряна - в июне 1955 г. - Иван Зарянов лишен звания генерал-майора юстиции и исключен из партии «за допущение и грубое нарушение социалистической законности во время работы в Военной Коллегии Верховного Суда СССР». Дней, подобных 25 января 1938 года, в его судейской практике были многие десятки. С 1 октября 1936 г. по 30 сентября 1938 г. судьи Военной коллегии Верховного суда СССР, работая не покладая рук в Москве и в командировках, приговорили к расстрелу 30 514 человек, к тюремному заключению — 5 643 человека.
С 1935-го по 1950-й год Военная коллегия Верховного суда СССР размещалась на Никольской, тогда называвшейся улицей 25 Октября, в старинном трехэтажном доме под номером 23. Здание сохранилось, москвичи зовут его Расстрельным домом, упорно подозревая, что там не только судили невиновных судом скорым и неправедным, но приводили приговоры в исполнение. Идея создания в этом доме музея политических репрессий и мемориала памяти его жертв, многократно озвучена правозащитниками, поддержана многими общественными деятелями. 21 августа 2013 года исполняющий обязанности мэра Москвы Сергей Собянин, прогуливаясь по Никольской, предложил открыть в Расстрельном доме кафе и гостиницу.