На этой неделе в Сахаровском центре проходят премьерные показы спектакля «Второй акт. Внуки». Михаил Калужский, один из авторов проекта, ответил на вопросы о предыстории, идее постановки, ее героях и участниках.
– Как родилась идея «Внуков»?
– «Внуков» придумала Саша Поливанова, которая руководит культурными проектами «Мемориала», а я присоединился из-за «Груза молчания». Саша некоторое время в Гарварде изучала социальную психологию и, погрузившись в западную рефлексию по поводу коллективной травмы и соотношения личной истории и «большой» истории, конечно, увидела, насколько это все несопоставимо с нашей ситуацией. Саша решила сделать такой проект, и впервые эта идея была представлена в начале 2010 года в Театре.doc. Саша начала брать интервью, но не удалось найти финансирование, не все герои сразу же согласились разговаривать…
А я ровно в это самое время начал делать «Груз молчания», который предложил Вольф Иро из Гёте-института; он мне и рассказал про книгу Дан Бар-Она, о которой я раньше, к своему стыду, не знал. А дальше все совпало, потому что на обсуждениях после показов «Груза» люди стали спрашивать, почему мы говорим о нацистах и евреях, но не говорим о том, что происходило у нас. Я знал о проекте, который Саша Поливанова начала делать и который шел не очень быстро, и в какой-то момент мы объединили усилия – и вот результат. Большинство интервью мы брали вместе.
– Как вы нашли героев, которых интервьюировали? Ведь не все они афишируют свое происхождение, фамилии у многих другие…
– Не афишируют, но все они входят в более или менее ближний социальный и профессиональный круг, то есть мы про них так или иначе знали отчасти в силу личных связей, отчасти в силу образования. Мы пошли по этому пути не столько ради легкости поиска, сколько потому что для нас было принципиально важно, чтобы наши герои разделяли наши ценности – гуманистические, либеральные, называйте как хотите. Условно говоря, к известному прокремлевскому политологу Вячеславу Никонову, внуку В.М. Молотова (которого злые языки называют внуком Молотова-Риббентропа), мы бы не пошли. Потому что он уверен: его дедушка был прекрасен, во всем прав и вообще «руки прочь от дедушки». Разговаривать с такими людьми бессмысленно, у них нет ни драмы, ни рефлексии. А нам интересно услышать тех, с кем мы вместе ходим на митинги на Болотную и на Сахарова, и кто при этом прекрасно отдает себе отчет, кем были их предки. У них есть мысли и переживания, есть чем поделиться.
И еще один принципиальный момент: поставив спектакль, мы не завершили свою работу. Это не значит, что пьеса будет переделываться, но мы хотим набрать побольше таких интервью и, может быть, собрать их в книжку, может, сделать еще что-то, например, аудиоспектакль. Потому что интервью длинные, с некоторыми героями мы говорили по два раза, материал собрался очень важный, и будет жалко, если он пропадет.
– Совпадает ли число людей, проинтервьюированных в рамках проекта, с числом героев, представленных в спектакле?
– Пока у нас 10 интервью и 9 персонажей. Одно интервью мы использовали скорее для нас самих, для создания психологической атмосферы. Но мы уже знаем, у кого еще собираемся брать интервью.
– Почему герои анонимны? Это творческая «фишка» или требование самих «внуков»?
– Во-первых, это все-таки не публицистика в прямом виде, а театр. Во-вторых, один из наших респондентов, пожилой человек, умер, пока мы работали над спектаклем. В-третьих, часть респондентов была готова себя назвать, но другая часть – нет. Чтобы не создавать неловкости и двойных стандартов, мы решили: пусть анонимными останутся все.
– Ни один из «внуков», чьи рассказы вошли в спектакль, не отрекается от своих предков, никто, как герой фильма Абуладзе «Покаяние», не вышвыривает деда из могилы. В то же самое время в обычных, не отягощенных историческим грузом семьях безвозвратные разрывы случаются сплошь и рядом. Как это можно объяснить?
– Но в обычных семьях это происходит по внутрисемейным причинам. А тут мы имеем дело с удивительной вещью, когда человек не может не соотносить историю семьи с «большой» историей. Видимо – может быть, это свойство наших респондентов – это большое чувство ответственности, понимание, что от них многое зависит. И поэтому они склонны учитывать самые разные стороны деятельности своих предков. Иногда это звучит не как оправдание, но как проявление искренних чувств. Да, думаю, в значительной степени это свойство наших героев: они – люди, не склонные к простым готовым ответам. Как говорит одна из героинь, «будто тебе дали раскраску и всего два карандаша» – а они привыкли иметь дело с более широким набором красок.
– Кто играет в спектакле?
– Четверо – не профессиональные актеры, в том числе режиссеры Женя Беркович и Настя Патлай, хотя, впрочем, Настя много играет в Театр.doc, с ней мы работали и в «Грузе молчания», где она отвечает за видео. С Сесиль Плеже (она профессиональная актриса) мы тоже работали в «Грузе». Аня Шмитько не актриса, но участвует в документальном спектакле Жени Беркович «Человек, который не работал», поставленном в «Мемориале» по материалам суда над Бродским. То есть мы ориентировались на тех, кто нам близок, с кем мы уже работали, а с другой – на тех, кто заинтересовался сам, как Юлия Ауг, которая отреагировала с радостью, потому что какие-то личные обстоятельства, личные истории резонируют с этой темой.
– Чем можно утешить широкую публику, которая, несомненно, хочет увидеть «Внуков», но не попала на три премьерных спектакля?
– Сценографию, которую мы придумали для «Внуков», изменить невозможно, это сущностная часть, поэтому число мест для зрителей на каждом спектакле невелико и таким и останется. Надеемся, что будем играть его как минимум несколько раз в месяц – и в декабре, и в январе.
Фото: Ира Полярная