Мы – такие? Другие? Образ массового корреспондента 1983 и 1989 гг. : по письмам Андрею Дмитриевичу Сахарову
Владимир Долгий
Мы – такие? Другие?
Образ массового корреспондента 1983 и 1989 гг.
(по письмам Андрею Дмитриевичу Сахарову).
Публикации Архива Сахарова
Москва, 2008
Имя Андрея Дмитриевича Сахарова до 1968 года, до написания «Размышлений…» советскому человеку не было известно. Создателя водородной бомбы лично знали Берия, Хрущев, Брежнев, руководство российского ВПК и небольшой круг физиков. Для мира, для страны имя его было закрыто. И вдруг, как казалось советскому обывателю, с 1973 года имя академика стало все чаще мелькать на страницах газет и звучать по радиоголосам. То, как оно звучало, вызывало разные чувства, в том числе повсеместное недоумение и любопытство. Всё это проявилось в письмах в адрес Сахарова и Елены Георгиевны Боннэр. В Архиве Сахарова – хранится около 10 тысяч писем. В этом потоке корреспонденции выделяются по количеству две вершины – год 1983 (более 2,5 тысяч) и год 1989 (более 4-х тысяч писем). В жизненных обстоятельствах Сахарова и Боннэр эти даты – два разных мира. Но и в условиях жизни их многочисленных корреспондентов произошли такие изменения, в возможность которых в 1983 году не поверил бы никто.
После недолгой и легкой оттепели после смерти Сталина и ХХ съезда КПСС 80-е годы – время окончательного погружения страны в трясину, названную застоем. В действительности это время возрастания элементов несвободы, элементов тоталитаризма в нашей жизни. Гонения, аресты и изгнание таких людей, как Владимир Буковский, Татьяна Великанова, Александр Галич, генерал Петр Григоренко, Софья Каллистратова, Сергей Ковалев, Юрий Орлов, Александр Солженицын и многих, многих других. Людей смелых, воплощавших достоинство и совесть, открыто обличавших власть. Изъятие тонкого слоя честных и принципиальных помогало распространению лжи и приспособленчества. Торжествовал прагматизм и цинизм. Публичное отстаивание правды и своей позиции воспринималось обывателями как глупость или даже провокация. Клевета, ложь и страх были орудиями власти. Парадокс времени – «сильная власть», осуществлялась руками маразматических старцев Политбюро. Но «порядок» обеспечивался партийно-гебешной системой. Страх перед властью подпитывался многими путями. Искателей правды увольняли с работы, а порой заталкивали в психушку. Радио-голоса свободного мира глушились, а пытавшихся хоть что-то услышать за этим грохотом преследовали. Вызовы в КГБ, предупреждения по секретному указу, аресты, суды, публичные «покаяния». Росла власть КГБ, что привело на вершину вертикали Андропова. Крикливые митинги «в защиту мира, против израильской военщины и американского империализма» прокатывались по всей стране. Через 10 лет после вторжения в Чехословакию в декабре 1979 советская армия неожиданно вторгается в Афганистан. Мир потрясен. Танковый социализм обернулся империей зла. Но «простой советский человек» «своими глазами» видит в своем телевизоре, как радуются советским войскам афганские дети и женщины. Оруэлловский сюжет воплощался в жизнь. Единственный голос протеста против афганской войны, раздавшийся изнутри страны, был одинокий голос Сахарова. Изнутри, но не внутри. На весь мир, но не в отечестве. Внутри страны слышно было только глухое эхо, искаженное до неузнаваемости советской пропагандой.
В январе 1980 г. Сахаров без суда, решением Политбюро, схвачен и сослан в закрытый для иностранцев город Горький. Здесь профессионалами КГБ была организована система подслушивания, подглядывания, неотступной явной слежки, негласных обысков и откровенного воровства, насильственных госпитализаций, наглости и хамства и ещё разного, о чем можно прочитать в «Воспоминаниях» и «Дневниках» А.Д. Сахарова и Е.Г. Боннэр. Главное, что преследовало своими действиями ГБ – изолировать, заставить замолчать, еще лучше сломать психологически. Для этого хороши все средства. Операции ГБ докладывались и утверждались на самом верху власти.
Свое воздействие в этом преследовании оказывали и «письма трудящихся». Уже 7 февраля 1980 г. Андрей Дмитриевич записывает в Дневнике: «Каждое утро почта приносит гору писем. Из СССР большей частью ругательные…».
Но ссылка не останавливает Сахарова. Он, как никто другой, понимал, что несет человечеству закрытость и растущая агрессивность СССР, вооруженного ядерным оружием. С помощью Елены Георгиевны Сахаров отправляет открытое письмо американскому профессору С.Дреллу – «Опасность термоядерной войны». Письмо опубликовано 22 июня 1983 г. в американском журнале «Foreign Affairs». Именно это выступление превратило поток писем Сахарову в водопад, некое цунами. Из обработанных Архивом около 4-х тысяч писем, относящихся к горьковской ссылке, более половины приходится на июль 1983 – время, когда сахаровские корреспонденты узнали о публикации открытого письма. Ни одного из заявлений Сахарова тогда советский человек не читал, а судил о взглядах, да и о нем самом по советским источникам – газетам, радио и ТВ. Надо ли говорить, что отсюда можно было почерпнуть только ложь. О письме Сахарова люди узнали, прочитав в газете «Известия» от 3 июля 1983 г. статью, подписанную академиками Дородницыным, Прохоровым, Скрябиным и Тихоновым. Вопрос открытый – читали ли сами эти подписанты сахаровский текст? Их статья называлась «Когда теряют честь и совесть». Честь и совесть потерял, утверждалось, Сахаров. Статья стала матрицей, основным первоисточником для писем, направляемых Сахарову.
Разные авторы, разные письма. Но даже в то время можно было увидеть, что «вспышка народного гнева» имела, по крайней мере, дирижера. Судите сами. Заведующие кафедрами мединститута пишут разные письма, но в один день. Письма отправляются от имени собрания бригады, цеха, завода, треста или просто от «коллектива тружеников колхоза «Путь Ильича»». Некоторые письма адресуются в газету, а письмо, минуя газету, направляется (кем?) прямо в город Горький, Сахарову. В письмах звучит нота раздражения – писать приходится. «Я человек занятой, – жалуется Л. Финкель (8.07.83), худрук эстрадного театра в Черновцах, – и очень сожалею, что приходится тратить время на письмо к Вам». Рябушкин из гор. Шевченко пишет (11.07.83): «Возможно я и зря трачу на вас бумагу, но это мой долг и моя совесть, как наверно и многих тех, кто пришлет письма с возмущением и ненавистью к вам. Возможно, письмо мое будет разорвано и выброшено, но сам факт его получения будет говорить о ненависти советских людей к иуде». В письмах звучит – «меня никто не заставлял».
Было очевидно, «взрыв негодования» имел организатора. Имя ему – КГБ и ЦК КПСС. Сегодня нет нужды сие доказывать. Вот документ от 5 марта 1984 г. Он называется «О мероприятиях по локализации антисоветской деятельности Сахарова и Боннэр». Председатель КГБ СССР В.М. Чебриков докладывал Политбюро о «комплексе предупредительно-профилактических, пропагандистских и оперативных мероприятий», осуществленных КГБ против Сахарова и Боннэр в 1983 году. Главным из них Чебриков называет статью «Когда теряют честь и совесть» и письма Сахарову «с гневным осуждением его человеконенавистнической позиции по вопросам войны и мира и обвинениями в измене Родине…». О роли аппарата ЦК КПСС в организации «гневного осуждения» мог бы рассказать Геннадий Зюганов, в то время молодой, подающий надежды партработник, взятый именно в 1983 г. в отдел агитации и пропаганды ЦК.
Итак, поток писем – гебешно-цекистская технология? Да, конечно. Но, не только. Эти письма представляют и социо-культурный интерес. В 1983 г., после 3-го июля, за полгода советские люди написали Сахарову более 2500 писем, из них примерно половина – коллективные – от пяти и до нескольких сот человек. Были письма и от имени коллективов в тысячи человек. Можно считать – более 100 тысяч корреспондентов от профессоров до уголовников, от Москвы до Владивостока. Все социальные группы, мужчины и женщины, старцы и школьники. 2500 писем не продиктованы. Они различаются по содержанию, стилю, разной аргументации, иногда – сплошной мат и грязь. Но есть в них и нечто, что их объединяет. Общее позволяет говорить о сознании авторов писем.
Первое, бросающееся в глаза при чтении этой корреспонденции, – какое множество людей готово осудить и осуждает человека, которого они никогда не встречали и ничего о нем не знали. Статьи его не читали. О Сахарове судят от представителей власти и из газет, что тождественно. Поток писем с осуждением сам по себе – признак кажущегося незыблемым авторитета власти, её первозданности. Супруги Пастуховы, участники Отечественной войны: «5 июля 1983 г. Одесса. Гр. Сахаров! Прочитали в Известиях за 3.07.83 статью группы видных советских ученых о ваших «проповедях» в американской печати. Сахаров! Прекратите клеветать на нашу Родину, партию и Советское правительство! Остановитесь! Есть же предел человеческому терпению. Была бы наша воля, мы бы таких людей, как вы, давно бы выбросили на свалку истории».
Вам все дала советская власть: учила, кормила, обеспечила всем необходимым, щедро наградила. Это – лейтмотив. Больше всех надо, чего не хватает. Делай свою науку, не лезь в политику, не высовывайся. Раздражение к тому, кто не как все. Эти сотни раз повторяющиеся аргументы – свидетельство массового понимания отношения человека и государства. Назойливо часто звучит привычное коленопреклонение перед властью: «Мы еще раз хотим сказать большое спасибо нашей партии и советскому государству за огромную заботу о нас, учителях, воспитателях, о будущем самого светлого на земле – наших детях, о нашем подрастающем поколении» – подписано 24 мая 1984 г. полусотней сотрудников профтехучилища №25 гор. Горького. И это пишется в письме, адресованном лично Сахарову с целью осудить его. В большинстве писем навязчивая демонстрация своего единства с властью. Все как один, народ и партия едины. Неразвитость политического сознания особенно проявлялась в реакции на защиту Сахаровым прав человека. Мало кто из корреспондентов знал о существовании, а уж тем более мог прочесть Декларацию прав человека, не говоря уже о Европейской конвенции прав человека. Какие ещё права, все есть, есть Конституция. Кто дал право Сахарову говорить о наших правах – подобными сентенциями заполнены многие письма. «…Вы лепетали о каких-то нарушениях прав человека в Советском Союзе… Можно было принять, как бредни выжившего из ума, либо запрограммированной марионетки», – пишет (15.07.83) А.Скорняков из гор. Нижний Тагил.
Конечно, здесь есть и лицемерие, и двоемыслие. 80-е годы – время нарастания глухого недовольства. Ухудшалось снабжение. Люди сталкивались с беспардонным произволом. Резко сократился ввод жилья. Но словесно, привычными штампами жизненные проблемы в письмах обозначались как «отдельные недостатки», с которыми партия ведет борьбу. М.Чернышов, слесарь-сборщик авиационного объединения Воронежа, после обсуждения в коллективе статьи «Известий», утверждает в письме Сахарову (15.07.83): «Бесспорно, на нехоженом пути к коммунизму были и есть свои трудности, разного рода ошибки. Я и мои товарищи такие же рядовые труженики ясно отдаем себе отчет в этом. Мы привыкли трезво смотреть на вещи, открыто высказывать свои критические взгляды на все, с чем не согласны. Хотя замечу, наша критика имеет в виду созидательные цели, чем она отличается от злобных и лживых нападок наших врагов. Я, как и мои товарищи, целиком разделяю политику ленинской партии и правительства».
Легко сделать вывод, что само написание и содержание подобных писем свидетельствуют о бесспорном авторитете власти и готовности беспрекословно ей подчиняться. Поразительно высокий рейтинг власти – сказали бы сегодня политологи.
Вторая особенность – большая часть писем от людей, переживших Отечественную войну, осиротевших и потерявших на войне близких, ставших инвалидами, наголодавшихся, нахлебавшихся военной доли. Или их прямых потомков. Естественно, страх и ненависть к войне в крови у людей. А здесь ещё нам угрожают «термоядерной». Яростное массовое осуждение Сахарова, особенно бывшими фронтовиками, можно понять. Ещё бы. В статье «Известий» «Когда теряют честь и совесть» они прочли: «Сегодня Сахаров по существу призывает использовать чудовищную мощь ядерного оружия, чтобы вновь припугнуть советский народ, заставить нашу страну капитулировать перед американским ультиматумом … по существу призывает к войне против собственной страны...». И вот письмо из гор. Ровно. Старший юрисконсульт М.Табаков, инженеры П.Поляков и В.Марчук обращаются к Сахарову (7.07.83): «Прочитав письмо академиков по поводу Вашей статьи, опубликованной в Американском журнале «Форин афферс», мы ветераны Великой отечественной войны как и все советские люди до глубины души возмущены Вашим мерзким пасквилем, который Вы сочинили и передали американцем. Вы, ученый человек Советской страны, которая Вас выучила, вскормила, потеряли всякую человеческую совесть, стали на путь ярого поджигателя новой войны против своей страны, своего народа, превратились в прямого предателя Родины, в которой Вы родились. Вы призываете американский империализм, их хозяев к продолжению гонки вооружений, развязыванию ядерной войны против нашей страны, которая ведет последовательную, неустанную борьбу за мир, за разоружение, за прекращение гонки вооружений. Согласно существующего у нас в стране законоположения, Вы как злостный проповедник ядерной войны заслуживаете самого строгого наказания, предусмотренного Советским Законом». Письмо студентки Лены Поповой (3.07.83): «Здравствуйте гражданин Сахаров! Пишет Вам девушка из г.Харькова. Мне 18 лет и я учусь в Техникуме. … Сегодня я услышала по радио о том, что Вы против разоружения. …Я хочу у Вас спросить: У Вас есть мать? Есть ли у Вас дети? Есть ли у Вас сердце? Как Вы, академик, зная, что война – это смерть, можете голосовать за нее? У меня воевал отец. … У него погибло очень много друзей, близких, его отец. У нашей матери из-завойны погибли и мама и отец. Ей тогда было 8 лет. Вы не Советский человек, нет. Неужели Вы хотите, чтобы на Ваших глазах убили Вашу мать, Ваших близких. Я не могу и не хочу верить, что в моей стране живут такие существа. … Я Вас очень прошу прочтите книгу Кузнецова: «Бабий яр». И если у Вас не станет в горле комок от слез, если Вам не захочется сделать всё от Вас зависящее против войны, значит Вы робот, у которого нет души и который не способен любить ни мать, ни женщину, ни Родину, никого». Пенсионер Леонтий Новиков из гор. Козельска выразил (12.07.83) свои чувства в сегодняшнем, ставшем теперь классическим, стиле: «Сволочь! Прочитал в «Известиях» о твоей предательской выходке. Откуда в тебе столько ненависти, людоедства к своей Родине, своему народу! Видно, ты свихнулся на старости лет, и хочешь весь мир, всё живое утянуть за собой в могилу. И зачем наша гуманность к таким подлецам и негодяем! Будь моя воля, уж я нашел бы тебе достойное место в глубоком сортире. Ты подонок, проклятие нашей Родины. Я прошел войну, у меня три ранения, но ты не надейся, никто не поставит нашу Родину на колени… Русские били, бьем и будем всегда бить кто против нас пойдет. …Будь ты проклят, выродок, паскуда». Профессор, доктор физмат. наук Г.Круглик (05.07.83): «Ваша статья в журнале Forein affairs отличается своеобразной оригинальностью, вызывающей чувство протеста у каждого, кто имеет представление о войне (прошедшей или назревающей). Как всем известно, каждый четвертый белорус погиб во время Отечественной войны. У меня погибли родители. Моя бабушка – мать пятерых детей – потеряла на войне всех своих сыновей. Такое горе не должно быть забыто, война не должна повториться. Поэтому Ваши действия как ученого, как человека, поощряющие гонку вооружений против нашей страны, мне совершенно не понятны, и я полностью присоединяюсь к оценке, данной им в статье «Когда теряют честь и совесть».
Угнетает однообразие мышления. Но авторы возмущенных писем не знали даже названия письма Сахарова – «Опасность термоядерной войны». Они не знали, что Сахаров считал – такая война «явится гибелью современной цивилизации», превратится «во всеобщее самоубийство». И уж тем более они не знали, что задачу осознания этого и поиска недопущения термоядерной войны Андрей Дмитриевич полагал «из самых важных, стоящих перед человечеством». Если бы люди знали подлинную позицию Сахарова… Но власть загоняла народное стремление к жизни без войны в стереотипы советского понимания действительности, в советские этические критерии: нас ненавидят, потому что мы самые справедливые, строим социализм. Или потому, что мы – русские. Мы самые миролюбивые. Первый декрет советской власти – о мире. Россия никогда ни на кого не нападала, не начинала войны. Мы всегда победители и освободители. Вокруг враги. Особенно – Америка и Запад. Е.Белобородов, рабочий из Целинограда пишет (7.07.83): «… из истории нашего государства я знаю, что оно никогда ни на кого не нападало и не вмешивалось во внутренние дела других государств. Наоборот пропагандируем сколько существует Советское государство только мир на всех уровнях. Тогда как страны Запада и в первую очередь США, которое вы наталкиваете на вооружение, и без того наращивают свои военные потенциалы». И характерное для советского сознания сочетание страха перед войной с агрессивным бахвальством. О.Турица из Иваново-Франковска утверждает: «…Вам как никому другому, должно быть понятно, что в случае возникновения новой войны, на нашей земле не уцелеет ничего живого.… Но, если кто-то попытается нарушить нашу мирную жизнь, то получит достойный отпор…На новую американскую ракету мы ответим новой советской ракетой».
Итак, опыт Отечественной войны в массовом историческом сознании – подтверждение нашего миролюбия, нашей прирожденной справедливости и враждебности остального мира. Убежденности, что на смену Гитлеру пришел американский империализм. И это всё утверждается на 4-м году вторжения Советского Союза в Афганистан!
Повторимся – образ САХАРОВА не складывался в сознании корреспондентов. Все знали – академик, не нам чета. Многие знали – Герой, а некоторые даже, что трижды Герой. С другой стороны печать и авторитетные товарищи утверждают – предатель или вот-вот станет предателем. Но ведь это не понятно. Всё имел и, вдруг, предал?!.. Сослан – это правильно, но… сослан в Горький. Какая это ссылка! Всякий знает, куда везут предателей. Недоумение. У думающих людей образ не складывался. Возникали вопросы, на которые не давала ответа печать и, естественно, появлялось желание выслушать самого героя. Иногда наивные просят ответить через газету, менее наивные – ждут письменного ответа, не наивные – добиваются встречи. А.Николаенко, 32-летний экономист-математик из гор. Шевченко, 15 лет по советской печати и комментариям зарубежных радиоволн безуспешно пытается составить представление о миссии Сахарова. Статья «Известий» озадачила, автор в недоумении от позиции Сахарова. Он просит Андрея Дмитриевича разъяснить ему (12.07.83). Грузинский академик, математик Г.Твалчрелидзе (Тбилиси, 8.07.83): «…прочитав «Известия», не понимаю, как глубокоуважаемый Андрей Дмитриевич, крупнейший советский ученый, мог призывать американцев к наращиванию атомного потенциала».
Но большинство такому недоумению стремится дать ответ попроще. Для необычного, непонятного поведения, как всегда, находится простое, простенькое и очень понятное толкование. Старик, иссяк как ученый, честолюбив, добивается, чтобы о нем говорила заграница, лезет в политику.
Особенно широко распространена версия о больном и старом академике, которого окрутила хитрая и страшная сионистка. Вот типичное рассуждение. 11 июля 1983 г. на имя Елены Георгиевны приходит письмо без подписи. «Мадам! Удивляясь терпению наших властей хочу задать Вам вопрос: до каких пор вы намерены ловить рыбку в мутной воде! И до каких пор вы будете держать в напряжении всех, кому дорого дело мира?! Не лучше ли вам, не дожидаясь народного возмущения, убраться в Израиль или в США к сыночку. … На жизни, репутации порядочности Андрея Дмитриевича вы делаете свой бизнес. Грязный, подлый, но для вас необходимый. … нам, горьковчанам, ты надоела больше всех. Так вот, хочу предупредить тебя по-хорошему: оставь наш город в покое. И академика Сахарова тоже. Терпение людское не беспредельно. … Мы понимаем, что ты пользуешься психболезнью Андрея Дмитриевича и толкаешь его на самые грязные поступки. А ему, больному, всё равно. Да у него и нет сил противостоять твоему наглому натиску. Уймись, гадина! Уезжай в свой Израиль. Только там тебе место». Таких писем из Горького получено не одно. И не только из Горького. Хамство и злоба брызжут с многих страниц. Но не менее отвратительны советы ученых мужей Андрею Дмитриевичу покаяться и избавиться от сионистского окружения. Остепененные образованцы требуют от Елены Георгиевны прекратить влиять на «слабого, безвольного» Сахарова.
Примитивность понимания, сопровождаемая злобой, требованием казнить, посадить, изгнать … Вот с чем сталкиваешься, когда читаешь эти письма. 1326 человек, работающих в Институте химии и технологии полимеров гор. Дзержинска Горьковской обл., подписались под письмом (25.05.84), адресованным прокурору области, требующим наказать Боннэр, ибо она «… торгует за рубежом клеветой на Советский Союз». Но неверно называть это требованием к власти, это не требование, а демонстрация своей готовности принять любую жестокость, исходящую от власти, это собачье угадывание поводка. Попробуйте представить себя на этом собрании…
И ещё. Примитивность и жестокость – не совсем плод «народного творчества». Судите сами – в августе 1983 г. Ю.Андропов, глава государства, в беседе с американскими сенаторами описал Сахарова как «психически больного человека, призывающего к войне». А главный гебешник страны в упомянутом докладе в Политбюро, сообщая о мероприятиях «по компрометации Сахарова и Боннэр», называет публикацию миллионными тиражами книги Н.Яковлева «ЦРУ против СССР» и отрывков из нее в журналах «Человек и закон» и «Смена». Образ полоумного старика и дьявола в юбке – вот, что прочитывал читатель в книге, журналах, перепечатках газет. Другой информации не было.
А что бы сказали бывшие фронтовики, если бы знали, что Елена Боннэр, когда началась война, в 18 лет добровольно пошла в армию, была тяжело ранена и контужена, всю войну служила медсестрой, и в 1945 году демобилизовалась в звании лейтенанта медицинской службы. Поступила и окончила мединститут. Долгие годы работала лечащим врачом. Не сомневаюсь, даже этих фактов было бы достаточно, чтобы гебистская ложь не принималась так покорно.
Итак, абсолютное доверие власти. Тяжкий и сложный опыт Отечественной войны, порождающий страх перед угрозой США и НАТО, усиливающий ксенофобию и укрепляющий доверие к власти. Нетерпимость к иному, инакомыслящему. Строй сознания этих корреспондентов не привлекателен. Но, как кажется, он таков. Сегодня часто можно услышать, что приблизительно таков и менталитет вообще нашего народа. Он-детяготеет к сильной власти, её брутальным проявлениям, склонен к ксенофобии и, в частности, к антиамериканизму, выражающемуся то в страхе, то в бахвальстве. Как любят повторять околокремлевские политологи (и, увы, не только они) у нас нет для вас («маргиналов-демократов») другого народа. Как легко рассуждать о неприемлемости демократии и либерализма нашим народом, нашими людьми!
Но такое представление о народе и даже об авторах писем – заблуждение или ложь конформистов, ищущих самооправдания… Да, действительно, в письмах назойливо звучит «тысяча раз спасибо родной Коммунистической партии и Советскому правительству»; «сегодня как никогда, личная точка зрения каждого советского человека близка к точке зрения общественной, государственной». Подобное можно цитировать без конца. Разбирать такое сегодня – скучно и тоскливо, но и в 1983 г. люди, предоставленные самим себе, так не рассуждали. Для них «политика» – это то, о чем говорят докладчики на партсобраниях и выступающие по бумажкам на митингах. Это то, о чем пишут в газетах. В компании, между собой – всё это не обсуждается. Эта сфера не имеет разговорного языка. Иного языка, кроме официального. Поэтому отношение к «политике», «власти» выражается в письмах привычными советскими формулами.
Но дело – не только в языковых штампах сознания. На людей воздействовали и кажущаяся незыблемость власти и ее методы поддержания этой незыблемости. Сегодня мы знаем, что до падения системы партократии оставалось только 8 лет. Но «только» – хорошо для историка. Современники, почти все считали, что период «развитого социализма» при их жизни не кончится. Всякое проявление критики власти каралось жестко. Это осознанно или подсознательно знают все без исключения. Знают и авторы писем. Считается, что выступать против, высовываться – дело безнадежное, опасное и страшное. А потому – глупое или признак сумасшествия. Страх перед властью, а не одобрение её – вот, что движет авторами.
Ещё и ещё раз напомню – советский человек Сахарова не слышал, не читал, на собраниях, посвященных осуждению Сахарова, его мыслей не обсуждал. Павлючкова из Калуги свидетельствует: «Сколько лет мы слышим о вас по радио, телевидению, читаем в газетах, вы один противопоставляете себя советскому народу, что же вы за персона такая?». Другой автор сообщает, что он в течение 10 лет собирает вырезки из газет, посвященные Сахарову. Тем же заняты сотрудницы Лаборатории контроля загрязнения природной среды в Томске: «Гражданин Сахаров! Вот уже в течение нескольких лет мы по вырезкам из газет следим за Вашими выступлениями в зарубежной печати. Нашему возмущению нет предела».
Беда советского человека в том, что он не слышал Сахарова, не участвовал в диалоге и что диалога не было. Не вина, а беда, людей, что они жили в условиях тоталитарного общества. В стране, где нет открытого диалога, где нет достаточной возможности противопоставить диктату официальной лжи вашу правду, в такой стране очень условными являются опросы общественного мнения и измерения рейтингов, ибо отсутствует общественное мнение, преследуется любое инакомыслие, любая точка зрения, кроме официальной. Вот редкое для этого потока по искренности письмо Рогозина Ивана из п. Подгоринский Воронежской обл.: «Прежде чем начать свое письмо к вам Андрей Дмитриевич и вашей супруги я хочу оговориться. Если вы действительно настоящий советский человек патриот родины и ведете борьбу за справедливость и демократию Ленинских идей за права человека. Тогда честь и уважение вам будет от всех людей, если же вы изменник Родины как вас представляют тогда стыд и позор вам… и мое презрение и осуждение. И все же мне неверится что такой видный человек мог изменить Родине. … Все ниже сказанное будет относиться как к настоящим людям нашей Родины. … И вот вы лишены всех человеческих прав лишены возможности к нормальной жизни и существованию… Я конечно против таких притеснений и унижений если вы кому то в свое время сказали не то слово и жертвой насилия. Если это действительно так то я готов оказать материальную помощь деньгами хотя их у меня немного и зарплата моя минимальная но все же я собираю деньги на всякий случай да надо скоро и будет выдавать дочерей замуж и без денег никак необойтись. Трудимся в деревне выполняем работу не только на работе но и по дому занимаемся хозяйством трудимся с темна и до темна но что поделаешь надо трудиться. У меня тоже больная жена… в добавок три дочери меньшая ходит в четвертый класс всем все надо купить одеть обуть и накормить. Конечно в свое время у вас жизнь была более легкой не то что у нас. Но всеравно мы помощь окажем как говорится поделимся последним куском хлеба если в этом нуждается человек попавший в беду. К сожалению я незнаю вашего точного адреса я надеюсь вы его сообщите и напишите как ваше здоровье и что вам надо. Вы незнаете меня я вас но хотел бы убедиться кто вы на самом деле что за человек. Ведь одни говорят одно другие другое, возникает вопрос где же справедливость и я думаю что те от кого зависит что-бы узнать правду разрешат мне… навестить вас и убедиться кто вы такой и как живете. Если вы изменник Родины как говорят на вас то представят возможность убедиться в этом лично с глазу на глаз, если нет то никто недопустит и близко и будем знать что это ложь. Да пожалуй и мое письмо допустят ли к вам если допустят то напишите мне ответ. Как хочется знать правду кто прав кто врет. … А возможно и меня бросят в лагерь для заключенных что-бы не добивался Правды». Могу свидетельствовать – таких разумных мужиков я встречал не одного в то время.
В посланиях к гонимому Сахарову выражено и осознанное инакомыслие. Вот одно из таких. «Глубокоуважаемый Андрей Дмитриевич! Вы являетесь для меня образцом сочетания интеллекта с человечностью и мужеством. …Вы стали для меня духовной опорой и источником оптимизма. Именно сейчас не могу не написать Вам об этом. Я уверена, что под этим письмом подписались бы многие из окружающих меня людей, но в сложившейся ситуации считаю себя в праве говорить только от своего имени. От всей души желаю Вам и Елене Георгиевне здоровья и счастья. У меня двое детей, я учусь в аспирантуре физического факультета МГУ. Таня Фетисова. 9 февраля 1980 г.».
Письма в поддержку дошли не все. Не дошла телеграмма Александра Игнатьева. В ответ на ссылку Сахарова в Горький он пытался послать такой текст: «Андрей Дмитриевич, не расстраивайтесь, не забывайте среди кого живете, за поношением наступит воздаяние…». Ночью к нему приехали и быстро госпитализировали в оренбургскую областную психбольницу. Определили шизофрению (свидетельство врача-психиатраП.Власенко). Известно, что это не единственный случай.
Но все же добрых писем мало. Сознание большинства подвергалось направленной официальной обработке. По данным всесоюзного социологического опроса, проведенного в марте 1991 г. под руководством Ю.Левады, большинство советских граждан впервые узнало имя Сахарова в 70-80-е годы, т.е. в годы гонений из газет и радио, т.е. из источников дезинформации и клеветы. Так складывался образ Сахарова у массового советского человека. Тогда казалось – страх, равнодушие и двоемыслие надолго, а неравнодушных, думающих, понимающих столь мало, что они в судьбе страны ничего не значат.
Но назревали перемены. 19 декабря 1986 г., после известного телефонного звонка М.С. Горбачева в Горький А.Д. Сахарову, среди прочих новостей центральное радио и ТВ сообщило о разрешении Сахарову и Боннэр возвращаться в Москву. Постепенно, все смелее нарастала гласность – появились, вначале очень скупые, но со временем более развернутые, правдивые сообщения в СМИ о Сахарове. 11 октября 1988 г. газета «Молодежь Эстонии» публикует интервью с академиком Сахаровым. Это было так необычно, что сотрудники Института физики АН ЭССР (40 подписей) пишут в газету благодарность за то, что «…разбит, наконец, лед молчания, окружавший имя этого человека даже в эпоху гласности. Просим продолжить начатое доброе дело».
По письмам, приходившим к Сахарову, видно, как внимательный читатель узнавал из печати подлинные черты Андрея Дмитриевича. Н.Кузьменко, диспетчер трансагентства из гор. Гомель, после прочтения 16.11.88 статьи в «ЛГ», пишет в декабре 1988 г.: «… я узнала, что Вы поставили себе целью жизни – защиту человека». Отклик из Нижнего Тагила в феврале 1989 г. М.Денисовой на публикацию в «Совершенно секретно» об Андрее Дмитриевиче и Елене Георгиевне: «…поклон Вам до земли, спасибо, что Вы есть. Сколько небылиц было сказано о Вас с наших периферийных трибун». Другой автор, М.Сидоров, откликаясь на статью «Известий» «Перестройка и ответственность» 1 февраля 1989 г., содержавшую выпад в адрес Сахарова, пишет в тот же день в газету: «…Сахаров действует правильно… Окружение Горбачева – сталинисты… 4 года болтаем и ничего не делаем… Никого не наказываем за произвол…Почему не сокращаем КГБ…Почему не публикуете встречи Сахарова с главами правительств, которые посещают его в Москве? Где в печати его поездка по США? … не надо дурить народ – нам все видно».
1989 г. – приближение к вершине сложного процесса, получившего имя «перестройка». Начинает стихийно, снизу, вопреки существующей власти зарождаться гражданское общество. Политические митинги, собрания во многих городах страны. Партаппарат при демонстративной уверенности в своем всесилии всё больше проявляет растерянность, неуверенность, страх перед будущим, но и компенсирующую ожесточенность, стремление подавить нарастающую самодеятельность людей.
Происходило невиданное изменение сознания общества, по крайней мере его образованной части. И вопреки консерваторам из Политбюро авторитет А.Д. Сахарова неизменно возрастал. Новое восприятие образа Сахарова, его новое место в общественном сознании и в жизни общества проявилось в огромном потоке писем, ему адресованных. В Архиве хранится более 4-х тысяч корреспонденций, относящихся к 1989 г.
Современному читателю трудно представить себе атмосферу страха, задавленности, рабской униженности, десятилетиями формировавшую сознание советского человека. Даже после избрания Сахарова народным депутатом некоторые письма к нему приходили без обратного адреса, а иногда без подписи, с признанием автора в боязни подписываться. Поэтому само написание письма-поддержки, письма-признания, письма без личной просьбы – свидетельство определенного состояния духа автора. Преодолевая страх, немоту, политическую безграмотность, насажденную пассивность и стереотипы, корреспонденты Сахарова делятся своим отношением к перестройке, пишут о своих заботах и бедах, о своем видении жизни.
Первые четыре месяца 1989 г. прошли под знаком выборов народных депутатов. Предложенная руководством система выборов, конечно, не была демократичной. Но впервые кандидаты могли выдвигаться без согласования с партаппаратом, и даже допускалось самовыдвижение. Выборы были альтернативными. Кандидаты сами составляли свои программы. В 60-ти научных институтах Академии Наук СССР и в десятках территориальных округов люди выдвигают Сахарова своим кандидатом. Предвыборная борьба за избрание Сахарова депутатом привлекает внимание все большего числа завтрашних избирателей. 30 января 1989 г. М.Джусопова из далекой Караганды телеграфирует Андрею Дмитриевичу: «…сообщение о выдвижении Вас кандидатом в народные депутаты до слез растрогало меня. Всей душой поддерживаю и благословляю Вас».
Но далеко не всех радовало такое общественное признание. В январе расширенный Президиум Академии забаллотировал Сахарова и вместе с ним Сагдеева, Лихачева, Попова и др. Не получили большинства голосов именно те ученые, которых больше всего надеялись видеть среди депутатов демократически настроенные избиратели. Власти были довольны. Почти все газетные отклики одобрили этот результат. Но произошло неожиданное, не планировавшееся теневыми дирижерами избирательной кампании. 2 февраля состоялся беспрецедентный митинг сотрудников научных учреждений Академии. Тысячная толпа, как писал репортер «МН», скандировала: «Не доверяем Президиуму!». … Хорошо виден лозунг – «Если не Сахаров, то кто?». Под натиском молодых и не молодых научных сотрудников, в обстановке растущего признания, в условиях, когда видеть Сахарова своим депутатом были готовы избиратели во многих районах страны, в Академии в апреле прошли новые выборы, и Сахаров стал народным депутатом от АН СССР.
В адрес нового депутата пошли телеграммы, открытки и письма, содержащие поздравления и выражающие надежды. В.Рябов, техник из Ленинграда (27.04.89): «… считаем Вас одним из истинных народных депутатов! С волнением следили за всеми зигзагами Вашей предвыборной борьбы». Академики-физикиЭстонии Эйнасто и А.Кузнецов (Тарту, 3.05.89) поздравляют Сахарова «…с избранием в Народные депутаты и с тем, что Ваше имя возвращается народу и есть надежда на осуществление тех великих идей и норм гуманизма, за которые Вы отдаете столько сил».
25 мая 1989 г. открылся Первый Съезд народных депутатов. Все было вновь. Впервые в советской истории ему предшествовала предвыборная борьба. Политика становилась делом не только власти, но и общества. Избрание Сахарова – один из эпизодов этой борьбы. «В прежнее время Верховный Совет был безупречно послушным учреждением, афиширующим собой отсутствие народовластия», – говорил Чингиз Айтматов. Так было. Но на этот раз перестройка позволила избрать значимое число демократически настроенных, самостоятельно мыслящих депутатов. Они, с первых же минут работы съезда, нарушили привычный для советского человека бюрократический сценарий.
Впервые происходила прямая телевизионная трансляция заседаний Съезда. На работе среди коллег, дома в семейном кругу, среди друзей и соседей, прильнув к экранам, люди чувствовали себя соучастниками развертывавшейся политической драмы. Большая страна своими глазами увидела Сахарова. Появились новые имена – В.Толпежников, Ю.Афанасьев, Г.Попов, А.Собчак, Б.Ельцин, А.Оболенский, А.Казанник, Ю.Власов, В.Ландсбергис и другие. Начинался открытый диалог. На поверхность политической жизни вырвался новый поток суждений, оценок, взглядов, требований. Произошло размежевание между сторонниками демократии и яростно защищающим привычный порядок большинством съезда. Атмосфера Съезда, проходившего за Кремлевскими стенами, приняла бурный, драматический характер.
Огромный интерес к съезду, большие ожидания от его работы и прямая телевизионная трансляция из зала порождали чувство сопричастности к происходящему и побуждали к собственным суждениям тысячи людей, впервые почувствовавших себя гражданами. Последовательно демократическая позиция, занятая Сахаровым на Съезде, отсутствие политиканства, принципиальность и открытость, способность называть вещи своими именами ставили депутатов и руководство Съезда во главе с М.С. Горбачевым перед выбором. Людей, воспитанных на привычных советских образцах, многое поражало в Сахарове. Пожилой, сутуловатый человека, не оратор, не обладающий привычными чертами советского лидера. Манера говорить без заискивания и почтительности к «начальству». Общее «несолидное поведение» (так, с осуждением, определил один из сахаровских корреспондентов М.Куга из Таврии, 15.06.89). И, наконец, не забытое вчерашнее клеймо «не нашего человека», «отщепенца». Всё это не могло не вызывать раздражения у большинства депутатов. Тех, кого Ю.Афанасьев метко припечатал как «агрессивно-послушное большинство». Они с первого же дня съезда, с первого выступления Сахарова затаптывали, захлопывали, мешали ему говорить.
Позиции поляризовались. По сути решался вопрос о власти. Сохранится ли тотальная власть КПСС? Какова роль Съезда – одобрить очередные полумеры, заготовленные руководством КПСС, или демократично решать, как вывести страну из острейшего экономического и политического кризиса, в который всё глубже вползала страна? Развернувшаяся политическая драма заставляла тысячи и тысячи прильнувших к телевизорам и радиоприемникам определяться, браться за перо, писать письма и слать телеграммы. Напряженность восприятия, острое чувство причастности требовали спешить – успеть поддержать, посочувствовать, посоветовать. С 25 мая по 9 июня за 16 дней съезда Сахаров получил более тысячи посланий. Телеграмма от 26 мая из Тюменской обл., п. Ноябрьск: «…восхищены вашим мужеством для нашей семьи вы являетесь совестью нашей нации». В.Дрямов, горняк из Талнаха Красноярского края, телеграфирует (29.05): «Глубокоуважаемый Андрей Дмитриевич спасибо за мужество, честность, порядочность. Всегда во всем и везде буду ставить Вас примером своим детям. Примите мою поддержку и уважение». Телеграмма Доменова из Кургана (30.05): «Горячо поддерживаю Вас…Народ теперь знает кто есть кто».
Стремления власти поставить на место Сахарова, раздавить его авторитет наглядно проявилось 2-го июня. Поводом для нападок на Сахарова было выбрано его интервью, в котором он говорил о судьбе наших военнослужащих в Афганистане. Президиум съезда дал слово депутату Червонопискому, комсомольскому функционеру из гор. Черкассы, «воину-интернационалисту», как сказал председательствовавший Лукьянов. Этот депутат, бывший майор-десантник, потерявший в Афганистане обе ноги, шел к трибуне на протезах. Зал встретил его аплодисментами. Червонопиский, заговорив о «беспрецедентной травле Советской Армии, развернувшейся в средствах массовой информации», обрушился на Сахарова. Он оценил интервью Сахарова, как «провокационную выходку» с целью «унижения чести, достоинства и памяти сыновей своей Родины». Комсомольский деятель закончил выступление, выкрикнув лозунг «Держава! Родина! Коммунизм!». Депутат Юрий Власов вспоминал: «За ничтожным исключением зал встал, кричал и аплодировал тем, кто с трибуны обвинил Сахарова в клевете… было нелегко даже просто остаться сидеть». Выпад Червонопиского дополнился не только ревом зала, но и выступлениями ещё шести депутатов. Они кидали в адрес Сахарова – «клевета», «ложь». А завершила этот сценарий учительница из Узбекистана Казакова, бросившая Сахарову: «Вы нанесли оскорбление всей нашей армии, всему народу, всем нашим павшим, которые отдали свою жизнь. И я высказываю всеобщее презрение вам».
2-е июня 1989 г. современникам запомнилось. Леонид Баткин, смотревший, как и миллионы зрителей по всей стране, прямую трансляцию, писал: «… разыгралась… страшная и потрясающая сцена. В адрес Андрея Дмитриевича звучали все более грубые и бессмысленные оскорбления, которым невозмутимо внимал председательствующий Анатолий Лукьянов и похлопывали в президиуме съезда… …Страна и мир, затаив дыхание, следили за тем, как Сахаров медленно и безыскусно подбирал слова, но, как всегда, с полнейшей определенностью, честностью, твердостью… защищал истину и нас, сидевших у телевизоров».
Андрей Дмитриевич ответил: «Я глубоко уважаю Советскую Армию, советского солдата, который защитил нашу Родину в Великой Отечественной войне … [но] речь идет о том, что сама война в Афганистане была преступной, преступной авантюрой, …и неизвестно, кто несет ответственность за это огромное преступление… Это преступление стоило жизни почти миллиону афганцев, против целого народа велась война на уничтожение… И это то, что на нас лежит страшным грехом, страшным упреком. Мы должны смыть с себя этот позор, который лежит на нашем руководстве, …совершившем акт этой агрессии… Я выступал против введения советских войск в Афганистан и за это был сослан в Горький… И я горжусь этим, горжусь этой ссылкой в Горький, как наградой, которую я получил… Я не Советскую армию оскорблял, не советского солдата, я обвинял тех, кто дал этот преступный приказ послать советские войска в Афганистан» (в стенографическом отчете: аплодисменты, шум в зале).
Нет сомнения, что это была запланированная акция с целью устроить судилище, поругание над политической и нравственной позицией человека, представлявшего лучшее в нашем обществе. Но, когда на съезде раздавались слышимые всей страной оскорбления Андрея Дмитриевича, люди, вне съезда, но психологически присутствующие в зале съезда, почувствовали необходимость не смолчать, не смириться, не оставить его одного против неиствовавшего зала. Страна, в этой своей лучшей, подлинной части, хотя и не была слышна, не молчала. Шли митинги, отправлялись коллективные и индивидуальные письма поддержки в адрес Сахарова, протеста в адрес руководства съезда и горького осуждения поведения большинства депутатов. Состоялся невидимый, но крайне напряженный диалог между съездом и избирателями. В тот же день, а иногда в тот же час, пишутся письма и отправляются телеграммы. На некоторых письмах авторы отмечают время «14 ч. 20 минут» или «только что закончилось заседание съезда». Послания шли со всех концов страны. Москва, избиратели Черемушкинского р-на Блинов, Романова, Артемов, Коваленко и др., всего 50 подписей под текстом: «Мы поражены инцидентом, происшедшим на Съезде 2 июня. Один из выступавших депутатов, Червонопиский, безответственно повторил клевету на Сахарова из газеты «Известия»… Это выступление… было встречено овацией зала. Мы… требуем дать этой провокации… принципиальную оценку…». Ереван, 34 подписи от имени интеллигенции Армении и 500-тысячного митинга, состоявшегося 2-го июня. В телеграмме выражается «…возмущение в связи с грязной провокацией, проводимой агрессивно-послушным большинством против Вас … С гневом выражаем наше всеобщее презрение по поводу гнусного фарса, разыгранного на Съезде. Полностью разделяем Вашу позицию и убеждения. Гордимся Вами. Желаем крепкого здоровья и гордого терпения. Всегда с Вами». Харьков, 2-гоиюня на митинге, проведенном сразу после окончания заседания Съезда, М.Левченко и др. собрали 266 подписей под обращением: «Дорогой Андрей Дмитриевич, всей душой с Вами. Народ разберется, кто ему друг, а кто ему враг. Будьте здоровы. Глубоко уважающие Вас». Ленинград, телеграмма И.Мищенкова, Коломийцева, Хромина, Рыбакова и др.: «Выражаем глубокую солидарность Вашим мужеством отстаивании правды тысячи сыновей остались бы живы, если бы народ прислушивался Вашему сердцу и разуму. Простите неразумно обидевших Вас. Нас всех спасет только покаяние». Петропавловск Камчатский, телеграмма: «Мужайтесь. Мы с Вами. Эльвира Тригуб, Сторчеус».
Свыше двухсот посланий подобного содержания отправлено в адрес Сахарова в тот же день. А за весь июнь более 1200. Это стало действительно выражением общественного мнения, точнее – наиболее разумной и наиболее активной части общества. Вот несколько писем последующих дней. Письмо И.Кузнецовой и Н.Терентьева, они рассказывают о реакции москвичей на события 2-го июня: «…сразу после окончания заседания Съезда народ высыпал на улицу … проходил обмен мнениями… Появились плакаты – «Академик Сахаров – совесть народа», «Руки прочь от Сахарова». Плакаты были исписаны многотысячными подписями. Составлено и послано на Съезд множество телеграмм и писем… Многие считают, что вчерашний сценарий был заготовлен как месть за прошедшие выборы, обрушившаяся на Вас, как ненавистного для их большинства человека, правозащитника, совесть и чистота которого вне подозрений. Высота Вашего положения на сегодняшний день застряла в горле мракобесов». 227 подписей под телеграммой из Ленинграда, отправленной О.Липской: «Искренне поддерживаем Вашу смелую и честную позицию по отношению к преступникам, развязавшим афганскую войну! Не согласны с политикой лжи, умолчания и фальсификаций, которую ведет аппарат и поддерживает агрессивно-послушное большинство съезда. Примите наши уверения в том, что вы являетесь для нас совестью и голосом народа».
14 научных сотрудников (Э.Хан-Пира и др., Москва) обращаются к депутатам: «А где были депутаты, топчущие сегодня Сахарова, когда он в глухую пору брежневщины, беззаконий, тихих арестов и политпсихушек поднял голос в защиту прав человека, вступался за невинных людей, сказал о необходимости демократизации нашего общества, выступил против афганской авантюры… Неужели длинная череда распятий ничему не научила депутатов, жаждущих еще одного распятого? Распинали экономистов, генетиков, кибернетиков, историков, физиологов, полководцев, медиков, юристов, писателей, композиторов, языковедов. И на их костях и крови взошла некомпетентная, но хваткая, прожорливая, чмокующая и чавкающая бездарь, доведшая страну до ручки». Э.Гинзбург из Новосибирска: «…мы гордимся Вами… Надеюсь у Вас и сейчас хватит сил выдержать новый шквал истеричного воя большинства избранников нашего многострадального народа. …Их надо понять: 60 лет рабства ничего кроме раба воспитать не могли, а раб жесток и нетерпим, он не воспринимает другого образа мышления… Он напрочь лишен самопознания и ничему не может научиться ни у своей, ни у чужой истории. …Крепитесь и боритесь». Телеграмма москвичей А. и Г.Генсы: «Приветствуем Ваше выступление на Съезде 2-го июня… Оголтелый психоз зала, молчаливая, а вернее трусливая реакция Горбачева явились показателями сегодняшней расстановки сил и позиции новоиспеченного президента. … С нынешним руководством страны не выйти из … кризиса».
«С нынешним руководством страны не выйти из кризиса». Ощущение кризиса было повсеместным и затрагивало каждого. Нерешительность, страх и половинчатость руководства КПСС в проведении дальнейших реформ. Нежелание делиться властью и стремление его консервативной части подавить растущее недовольство, навести порядок – всё это вело к быстрому нарастанию политического кризиса. Кризис власти переплетался с экономическим кризисом. Проще говоря, человеку все труднее стало прокормить себя и близких. Реально надвигался голод. Это ощущали все, не требовалось анализа. Вот одно из многих свидетельств: «Простая советская женщина» – как себя определяет Э.Казакова из Ташкента, библиотекарь, мать двоих детей, благодарит Сахарова (25.04.89) – «…за то, что Вы не молчали в годы застоя», и радуется тому, «…что Вы избраны народным депутатом. Я связываю с Вами свои надежды на лучшую жизнь, которая становится тяжелее день ото дня, …получаем по талонам мясо, исчезло мыло, что исчезнет завтра?» И характерное признание: «Как ребенок верит в доброго деда мороза, так и я верю в Вас».
Историческим стало выступление Сахарова в последний день работы Съезда. Он развернул содержание проекта Декрета о власти, который настаивал принять ещё в первый день работы. Эта короткая формула «Декрет о власти» взволнует страну и будет повторяться на митингах и собраниях, в индивидуальных и коллективных письмах и телеграммах. Декрет предлагал решение ключевой политической задачи, коренной реформы политической жизни страны. Самое существенное – лишение КПСС, прежде всего её правящего аппарата, тотальной роли в жизни страны. «Статья 6-я Конституции отменяется» – говорит первое положение Декрета, т.е. отменяется конституционное право КПСС быть «руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций». 70 лет, с Октября 1917 г., страна жила в условиях партийной диктатуры, в условиях разной степени тоталитаризма. Принятие Декрета создавало возможность покончить с этим советским прошлым. Вот почему Сахаров обратился к гражданам «с просьбой поддержать Декрет в индивидуальном и коллективном порядке». Отклик последовал в тот же день и ширился в остальные дни и месяцы, вплоть до начала работы 2-го Съезда. Письма свидетельствуют – Сахаров становится одним из неформальных политических и нравственных лидеров страны. Его имя известно все шире, появляется все больше сторонников. Телеграмма (8.06.89) Костюк, Давыдова, Ковалева, Зубова, Волкова по поручению жителей гор. Чапаевска Куйбышевской обл., где наряду с тремя взрывоопасными химическими заводами построен завод по уничтожению химического оружия. Жители требуют замораживания завода. «Отчаявшись быть услышанными, – просят Андрея Дмитриевича, – еще раз принять удар на себя в защиту населения стотысячного города». Ю.Иванова со станции Усть-Бузулук, Волгоградской обл. просит о помощи в судьбе осужденного сына (11.08.89). Она не знает Сахарова, но обратиться к нему «посоветовали добрые люди». 70-летний абориген С.Эспек из поселка Хатанга на Таймыре, озабоченный упадком оленеводства, не может дописаться до руководства страны и поэтому обращается к Сахарову «т.к. говорят, Вы никому не отказываете в помощи». П.Николаенко из Донецка от имени коммунистов 40-х годов резко критикует перестройку и особенно Горбачева (17.08.89). Он считает, что «…в течение 4,5 лет партия как политическая сила потеряла авторитет, она скомпрометирована в глазах народа… Несмотря на то, что Сахарову не симпатизируем, с данным им умным содержательным интервью в «Огоньке» №31 за июль с.г. полностью согласны и его поддерживаем». В.Жидков (гор. Борисов Минской обл.) «чл. ВКП(б) с 44 г., принят на фронте», признается: «Потерял веру в КПСС – в стране хаос, расхлябанность, бесхозяйственность». Обращается к Сахарову (16.08.89), ибо он – «наиболее уважаемая, колоритная, и честная фигура в Верховном Совете».
Среди сахаровских корреспондентов режиссеры и артисты – Яновская, Гинкас, Гвоздицкий, Юревич (12.06.89), общественный деятель Р.Аушев (29.09.89), главный редактор «Нового мира» С.Залыгин (17.08.89), главный редактор журнала «Человек» Б.Юдин (29.09.89), генеральный директор НПО «Ротор» А.Чабанов (30.08.89).
Открытое выступление Сахарова и других депутатов-демократов против монополии КПСС, за многопартийность способствовали росту осознанного критичного отношения к власти. Совсем недавно тема власти казалась неприкосновенной, невозможной, безумной. Содержание писем показывает, как много накопилась в умах авторов недовольства и готовности к реформе существующей власти. Как стремительно растет политическое сознание людей. Городской стачечный комитет Воркуты призывает к многопартийности (31.10.89). Создать новую партию «социальной справедливости» предлагает М.Заподойников из села Турочак на Алтае (27.10.89). Возродить «настоящую марксистско-ленинскую партию» надеется подполковник милиции… из Ленинграда, он выражает солидарность с Сахаровым (22.10.89) и обращается к коммунистам с призывом к самороспуску. В.Проценко из Петропавловска-Камчатского убежден (31.10.89) – невозможно построение правового государства без «Закона о десталинизации общества. Партаппарат продолжает сохранять традиции сталинизма».
Собственное независимое политическое видение порождало ростки гражданского общества, что не могло не вызывать ожесточения у кондовых консерваторов как рядовых, так и руководящих. В ноябре 1989 г. Е.Примаков заявил на партсобрании аппарата Верховного Совета: «Межрегиональная депутатская группа для НАС представляет огромную политическую опасность. И ей надо объявить войну всяческими методами». Об этой неявной и явной войне против становящейся демократии свидетельствуют некоторые письма. Д.Хотяковский из Новосибирска рассказывает (04.07.89), что митинги в Новосибирске в поддержку Сахарова и за принятие Декрета власти разгоняют силой. В.Суханова из Ростовской обл. с тревогой пишет (22.09.89) о процессе «закручивания гаек» и призывает « не расхваливать Горбачева перед иностранцами, а рассказать правду о нарушениях прав человека в СССР». Г.Абрамкин посылает из Барнаула (27.06.89) вырезку из местной газеты, в которой секретарь РК КПСС клевещет в адрес Сахарова и призывает «давать Сахарову отпор». В Новосибирске конфискован текст Декрета о власти – негодует В.Новосадов (07.07.89). И.Гудык из Львова требует (07.10.89) расследования преступлений органов правопорядка, избивавших мирные демонстрации 12 марта, 1 мая и 1 октября. А.Концов, свидетель разгона митинга на Пушкинской площади в Москве 30 октября, делает вывод (31.10.89) – это «конец перестройки».
Однако врагами права и демократии и, следовательно, враждебными по отношению к Сахарову были не только административно-командная система и не только агрессивно-послушное большинство Съезда. Камнем преткновения был агрессивный советизм в сознании людей, образованщина и страх перед новым, непривычным. Характерно письмо (19.10.89) из гор. Торжок И.Байкалова, возмущенного октябрьским выступлением Сахарова о многопартийности и частной собственности. Байкалов считает: «…политика не Ваше дело. Сидите в своей лаборатории, там у Вас получается. А в политике Вы никто». И.Уваровский (п. Томилино Московской обл., 12.06.89), «рядовой ветеран войны, рядовой гражданин», возмущен поведением и позицией Сахарова на Съезде: «Вы служили и продолжаете служить не социализму, а империализму… ваше поведение в быту просто аморально…То, что вы помогали диссидентам, прочей мрази и отребью, говорит о том, что рабочим и крестьянам с вами не по пути». Группа коммунистов из гор. Перлушко Ворошиловградской обл. (24.10.89) резко осуждает идею многопартийности и поведение Сахарова на Съезде: «…Может в ядерной физике вы и знаток, но в политике – профан или служите врагам перестройки».
Эти письма могли быть написаны и в 2008 г., их наличие не удивляет. Но радуют письма 1989 года, которые читать и обдумывать полезно и через 20 лет. Вопрос о реформировании власти – главный вопрос корреспондентов Сахарова. С разной степенью охвата и глубины он присутствует в большинстве писем.
Сможет ли общество добиться подлинного народовластия и создания правового государства или сохранится партократия с ее тягой к авторитаризму и претензией на тотальный контроль над жизнью общества и человека? «До того, как будет решена эта политическая задача, фактически невозможно реальное решение всего комплекса неотложных экономических, социальных, национальных и экологических проблем», – говорил Андрей Дмитриевич в заключительной речи на Съезде народных депутатов. Сказано в 1989 году. Звучит, как сегодня.
Декрет о власти Съезд не принял. А народ? За кем советский народ? За Сахаровым и его сподвижниками, вошедшими в Межрегиональную депутатскую группу? Или за депутатским большинством, идущим за Горбачевым, вернее, за Политбюро? Вот, мягко скажем, несложные рассуждения популярных обозревателей того времени Андрея Романова и Виталия Третьякова («МН», 04.06.89) на тему «меньшинство-большинство»: «Ошибкой было бы принимать мнение съездовского меньшинства за глас всего советского народа. Если бы это было так, меньшинство стало бы на съезде большинством, а этого не случилось».
В письмах к Сахарову активно обсуждается – готов ли наш народ к демократии. Но ответ не однозначен, идет не видимый авторами диалог. В.Островский из Минска (04.06.89) потрясен событиями 2 июня на Съезде: «Кого Вы пытаетесь вытащить из рабства? Ради кого всю свою жизнь боретесь с черными силами зла? Ведь если бы это были люди с нормальным человеческим восприятием, они должны были бы стать перед Вами на колени, потому что Вы единственный, кто громко крикнул нашему руководству «Опомнитесь, вы совершаете преступление в Афганистане!». Г.Жемчужный из Смоленска убежден (12.06.89): «На Съезде Ваша позиция была справедлива и честна, а поведение мужественное! Не смотря на свое слабое здоровье, Вы сделали все, что могли и даже больше, чем могли …теперь Вас поддерживают … ДЕСЯТКИ МИЛЛИОНОВ людей». М.Туровская и В.Рокотян (Москва, 03.06.89) сожалеют, что «…Вас не сумели услышать и понять как раз те, кого Вы дорогой ценой пытались спасти от увечий и потери сыновей». Авторы убеждены – «…время правды еще ДОЛГО НЕ ПРИДЕТ». В.Цветков от имени инициативной группы избирателей Горького (Обратим внимание! Это – город Горький! Ещё 6 лет назад казалось такой враждебный и далекий по духу Сахарову), ищет (21.06.89) решения реального противоречия: «Чтобы образовать народную волю, способную не замыкаться, как сейчас, в недобром недовольстве и ТОСКЕ по СИЛЬНОЙ ВЛАСТИ, чтобы… противостоять гибельным силам ВНУТРИ нашего многострадального НАРОДА, необходимо (способствовать) созданию свободных общественных структур». Борисенки, геофизики из Тюмени, всецело поддерживают (18.06.89) «страстный призыв к ОЧЕЛОВЕЧИВАНИЮ нашего дремучего социума», но выражают СОМНЕНИЕ в достоинстве нашей интеллигенции. И.Хрипков и Н.Хестанова телеграфируют (10.06.89) из Северной Осетии от имени коллектива учителей: «…благодарим за честность и стойкость. ПСИХОЛОГИЯ РАБОВ изживается ВЕКАМИ… мы будем поддерживать Вас». Кузнецов из Якутии (04.06.89): «Поддерживаю…против Вас РАБЫ…они просто не понимают, что без таких как Вы и дети их останутся рабами». Москвич, профессор Л.Зоненшайн (06.06.89): «Поведение этих депутатов отражает, увы, отношение к насущным проблемам значительной части народа… Иногда появляется ОТЧАЯНИЕ – неужели наш народ и страна ОБРЕЧЕНЫ». На ощущаемую порой обреченность отвечает (02.06.89) Ю.Луковников из Рязани, он благодарит «…за мужество, с которым Вы боритесь за интересы и чаяния ОБМАНУТОГО народа. Как живо представляю я сейчас на фоне событий в Кремлевском дворце съездов распятие Христа людьми из народа, которому он служил».
Значимая особенность некоторых писем и телеграмм – исповедальность, интимность, задушевность… Обращенность их авторов к самим себе. Полтора десятилетия власть твердила и твердила: Сахаров – предатель, продажный предатель. И люди верили. Трудно было не поверить. Но не только страх делал их легковерными. Три поколения учителей внушали советскому человеку, что нет вечной морали. Понятия добра и зла условны. Морально все то, что служит коммунизму. Из поколения в поколение убивалась совесть.
Но теперь миллионы впервые сами увидели Сахарова, его поведение на Съезде, его мужество и готовность к отстаиванию правды. Личное впечатление сочеталось с узнаванием правды о предшествующей его подвижнической жизни. Люди впервые узнали, что Нобелевская премия Сахарову вручена «За бесстрашную поддержку фундаментальных принципов мира между людьми и мужественную борьбу со злоупотреблением властью и любыми формами подавления человеческого достоинства». Раньше им твердили, что премия – плата за предательство. Новый, своими глазами увиденный образ задевал и не мог не задевать душевных струн. Но, когда человек начинает отличать правду от лжи, он невольно обращается к самому себе – как я мог быть так обдурен, почему я рабски верил этим лжецам? Просыпается совесть. В письмах говорится о раскаянии, чувстве стыда, появившемся у их авторов. «Простите нас темных запуганных людишек…Я и многие мои сограждане преклоняются перед Вами», – так говорится в письме (02.06.89), подписанном «жительница города Рязани». Андрей Еремин, школьник выражает поддержку Сахарову и признается (02.07.89): «В 85 г. я прочитал книгу Яковлева «ЦРУ против СССР» и долгое время верил тому, что там написано. Сейчас я презираю себя за то, что верил этой пошлости». Москвич В.Шалыгин телеграфирует (03.06.89): «…мне стыдно за свое поколение. Простите нас». Телеграмма научного работника ЛИЯФ А.Качурина (03.06.89): «Дорогой Андрей Дмитриевич! Простите меня лично за то, что я молчал десятилетиями, когда Вы говорили правду, а Вас топтали ногами…Больше молчать не буду никогда». «Стыдно перед Вами за то, – непосредственно писала (05.06.89) Нина Лачкова из Ленинграда, – что долгие годы я считала Вас чуть ли ни предателем, пытающимся переправить какие-то секретные данные за рубеж». Н.Рябцева и И.Топорков из Ульяновска выражают (07.06.89) «всем сердцем» поддержку позиции Сахарова на Съезде: «У нас есть вина перед Вами. С детства нас пытались воспитать в духе, мягко говоря, неприязни к Вам, к Вашей борьбе. Мы были детьми, и мы верили в эту ложь. Простите нас, Андрей Дмитриевич!… Считаем Вас гордостью и совестью русского народа и русской интеллигенции». Преподаватель МИФИ Б.Лучков (Москва, 09.06.89): «Я полностью на Вашей стороне…У меня не хватило мужества сказать об этом открыто тогда, девять лет назад…».
Сочувствие, сострадание, стыд. Это прозрение. Избавление от лжи. Узнавание в себе жалкого раба, презренной марионетки в руках лживой власти. Если это чувство глубоко, то необратимо, ибо оно меняет самого человека.
Между потоком писем 1983 года и письмами 1989 года прошло шесть (только шесть!) лет. А как различно сознание их авторов.
Скажут, что их, по сравнению с населением, было мало. Для населения – мало, а для народа НЕ мало. Размышление над письмами Сахарову предупреждает против злоупотребления категориями «народный менталитет» и «историческая закономерность». Помнить, что ты тоже часть народа. Поступать по совести. Вопрос о характере нашего народа не может быть решен умозрительно. Он решается жизнью, каждым из нас.
Сегодня в нашей стране сознание населения кажется ближе к сознанию корреспондентов 1983 года, чем к духу писем 1989-го. Ура-патриотизм, агрессивность. Хвастливый изоляционизм. На поверхности темное подсознание. Высок рейтинг власти. Власти, попирающей право и демократию, лгущей на каждом шагу. Отсутствие совести считается признаком политического профессионализма. Ложь наглеет, не заботится об убедительности, не скрывается. «Случайное убийство в висок». Современникам успешно внушается, что так всюду. Всюду, всегда и все, якобы, преследуют только свою корысть. В политике, говорят, нет места справедливости. Эта простенькая ложь не хуже железного занавеса позволяет разжигать ксенофобию, антидемократизм, антиамериканизм. Самое тяжкое следствие нынешнего режима – власти гебешников удалось пробудить в людях страх, превратить выборы в посмешище, навязать свою безальтернативность, желание не высовываться.
В 1989 г. в письмах постоянно повторяется «Вы наша совесть», «Вы совесть народа». Это не оборот речи, это выражение глубочайшей потребности людей иметь нравственный ориентир… Есть потребность в открытой, справедливой и нравственной политике… Потребность в диалоге. Разве может эта истинно человеческая потребность исчезнуть и, более того, не возобладать? Всплывшее дерьмо – не отражает сути народа.
В чем надежда? Отвечая примерно на этот вопрос более 20 лет назад, Андрей Дмитриевич Сахаров говорил: «Я согласен, что подъем общества возможен только на нравственной основе. В нашем народе произошли тяжкие изменения в результате террора, в результате многих лет жизни в обстановке обмана и лицемерия. Но я верю, что в народе всегда сохраняются нравственные силы. В особенности я верю в то, что молодежь, которая в каждом поколении начинает жить как бы заново, способна занять высокую нравственную позицию. Речь идет не столько о возрождении, сколько о том, что должна получить развитие находящаяся в каждом поколении и способная вновь и вновь разрастаться нравственная сила».
Октябрь 2008