Наталья Самовер: Добрый вечер. Меня зовут Наталья Самовер. Я приветствую вас от имени Сахаровского центра здесь, на одной из наших площадок. Сегодня мы начинаем новый большой проект, посвященный истории крестьянства в нашей стране. Это тема, которую Сахаровский центр ведет в течение всего времени своего существования в разных видах — лекционных, экспозиционных, экскурсионных, театральных, всевозможных, разных. Потому что социальная история нашей страны, история крестьянства, история взаимоотношений крестьянства с властью, драмы, трагедии, связанной с этим, многообразные экономические последствия того, что произошло с крестьянством в ХХ веке — это одна из ключевых тем исторического развития нашей страны на протяжении того периода времени, которым мы здесь, в Сахаровском центре, постоянно занимаемся. И сегодня, начиная новый проект, посвященный истории крестьянства, мы пригласили к себе ученого, исследователя-крестьяноведа Александра Михайловича Никулина, директора Центра аграрных исследований РАНХиГС. Мы начинаем сегодня с исторической лекции, с установочной. А дальше основной центр тяжести этого проекта приходится на театральное осмысление истории крестьянства. Об этом сейчас расскажет Анастасия Патлай. Я передаю ей микрофон.
Последние два слова, обращенные к вам: мы начинаем сейчас в 8 часов, в нашем распоряжении 2 часа. И работаем мы обыкновенным образом — сначала Александр Михайлович делает свой доклад, потом микрофон переходит в зал, вы можете задавать ему вопросы, представляясь для записи. Я надеюсь, что сегодня будет интересно. Спасибо.
Анастасия Патлай: Здравствуйте. Я, на самом деле, несколько слов скажу про театральную лабораторию, которая начала свою работу еще вчера. Потому что вчера начался воркшоп, который называется «Архив тела». Лабораторию мы назвали «Археология памяти». Может быть, это будет первый, пробный шар. Сейчас мы работаем с темой коллективизации, раскулачивания, голода. Надеюсь, что в следующем году мы возьмем еще какую-нибудь историческую тему, 1917 год. Какая у нас цель? Осмысление этой темы в междисциплинарном ключе. Потому что понятно, что есть историки, крестьяноведы, которые занимаются историей крестьянства, и есть мы, люди театра, которые обращаются к историческим темам от случая к случаю. И это зависит исключительно от личного интереса драматурга и режиссера. Нам кажется важным интенсивным каким-то способом позаниматься одной темой. Поэтому у нас лекционная программа, она очень разнообразная. Потому что сегодня Александр Михайлович расскажет нам про историю коллективизации, завтра Ирина Владимировна Карацуба. Дальше 15 числа у нас будет вечер свободного микрофона, когда, мы надеемся, к нам придут люди рассказать об истории своей семьи. В этот же вечер будут представлены результаты воркшопа, который начался вчера, был сегодня и будет еще завтра. Дальше у нас будет лекция Максима Семенова. Он киновед и расскажет о становлении образа крестьянина в советском кинематографе 20-30-х годов.
17 числа Александр Михайлович вместе с театроведом Кристиной Матвиенко проведут семинар «Сюжеты коллективизации». Больше мы поговорим про источники и про типичные и уникальные случаи, которые происходили в то время.
18 числа куратор лаборатории Дарья Аксенова расскажет про Театр памяти.
19-го из Санкт-Петербурга к нам приедет Светлана Адоньева, которая прочитает лекцию «Память тела и биографический нарратив».
И 20-го числа театровед Алена Карась расскажет об опыте театра польского и европейского на примере, в основном, польского театра, о работе с исторической памятью. Потому что на примере польской драматургии, мы можем видеть в такой тренд на работу с исторической памятью, с разными темами, касающимися Холокоста, оккупации, советизации и т.д. Это очень большой пласт польской драматургии. Можно было бы поучиться у них чему-то, наверно. На этом мы завершим. А в мае четыре драматурга представят новые пьесы на тему коллективизации. Спасибо.
Александр Никулин: Здравствуйте. Зовут меня Никулин Александр Михайлович. Я являюсь руководителем Центра аграрных исследований. Центр междисциплинарный, объединяет работу историков, социологов, экономистов, географов, занимающихся изучением сельской России. Тема моей лекции «Крестьянство и коллективизация». Цель лекции — дать некоторые основные понятия, связанные с коллективизацией — что такое крестьянство, кулаки, колхоз, каковы взаимоотношения между крестьянством и государством, партией. Я бы сказал, что лекция эта научно-популярная. Примерно час она будет продолжаться. Пожалуйста, если какие-то вопросы, можно даже перебивать докладчика, но можно потерпеть и во второй части мы тогда с вами обсудим какие-то дискуссионные вопросы моей лекции. С вашего разрешения я присяду, и давайте начнем.
Как мы знаем, коллективизация — это был процесс создания обобществленного сельского хозяйства. Целью его являлось создание современного индустриального аграрного производства по типу города, создание фабрик зерна и мяса. Этот проект предусматривал трансформацию крестьянства. Поэтому для нас сейчас важно понять, а кто такие крестьяне? Что они из себя представляли? Очень поздно, где-то в 1960-е годы на Западе возникла специальная наука, подотрасль социологии, сельской социологии, которая называется крестьяноведение (русский перевод), а по-английский peasant studies (изучение крестьянства). Наука возникла достаточно поздно. И ее возникновение — это некоторый актуальный вызов 1960-х годов. Рушится колониальная система стран третьего мира. А большинство т.н. новых свободных стран — это абсолютно крестьянские страны. Возникает вопрос, как им развиваться, куда им двигаться? Существуют бурные споры: развиваться им по пути капитализма или по пути социализма? Главное, они проявляют потрясающую самостоятельность. Например, исключительно крестьянская вьетнамская армия 8 лет противостоит американскому империализму и, в конце концов, побеждает. Крестьянские восстания сотрясают Африку, Кубу, Латинскую Америку. Крестьянство становится модной темой. Его изучают специалисты разных обществоведческих дисциплин, экономисты, политологи. В это самое время совершенно случайно Даниел Тернер, это такой известный социолог английский, находясь в Индии, обнаруживает, что все индусы зачитываются каким-то немецким профессором, которого зовут Александр Шаянов (так он на англо-саксонский манер произносит эту фамилию). Он обнаруживает эту книгу на немецком языке и потом организует перевод на английский язык, в 1966 году выходит эта книга. Оказывается, что профессор совершенно не немецкий, а русский, но в середине 20-х годов он опубликовал в Германии книжку «Теория крестьянского хозяйства». И в это время, в середине 60-х, западный мир открывает для себя крестьяноведческие исследования российских аграрных ученых, во главе которых стоял профессор Александр Васильевич Чаянов, еще была плеяда профессоров. Они, в свою очередь, опирались на уже два поколения, пожалуй, исследователей села — земских статистиков. Оказалось, что Чаянов и его коллеги обосновывали некоторое особое видение крестьянства — что у крестьянства может быть своя судьба, свои пути развития и, главное, свои пути интеграции в современный мир. Ведь главная проблема для всех преобразователей действительности, начиная с конца XIX века, это что делать с крестьянством? Крестьянство — это самый громадный социальный слой. Я напомню, что до самого недавнего времени, всего лишь лет 7-10 назад, до сих пор крестьян было больше, чем половина на земном шаре. Только последние несколько лет их стало где-то 48-49%, а 52% стало горожан. Когда-то, 100 лет назад, их было подавляющее большинство. Например, в России в 1917 году на момент революции крестьян было 84%. Только 16% горожан, а 84% — это крестьяне, абсолютно крестьянская страна. В основном, таковым был весь мир. Наиболее передовые страны — Германия, Франция, Англия — там уже больше половины было горожан. Но главная проблема была, как развиваться, как проводить индустриализацию? Проходит урбанизация, что делать с сельским населением? В массе своей крестьянство во всех странах во все времена было таким символом некоторой отсталости, патриархальности, архаичности. Может быть, они люди не плохие, но малообразованные, грубые, невежественные. Иногда их романтизировали, говорили, что крестьяне имеют прекрасные чувства. Иногда в них искали правду и смысл жизни. Это относится особенно к нашим народникам, вторая половина XIX века. Когда говорили, что крестьянин, не смотря на весь его тяжелый каторжный труд, он соединен с природой, живет в своем мире общиной. Отсюда некоторая вина перед этим диким, забитым, отсталым народом и стремление интеллигенции каким-то образом вывести крестьян к светлой жизни. Были самые разнообразные проекты, как это сделать. В одном из таких проектов говорится о том, что сам по себе крестьянин ведет свое маленькое хозяйство, им очень трудно, крестьянам надо объединяться. Им надо объединяться в артели, общины, вместе коллективным трудом надо работать. Ведь известно, что крупное производство имеет преимущества перед мелким производством. Вот, смотрите, в городе фабрика бьет кустаря. И надо подобного рода объединения коллективного, артельного типа создавать в деревне, за этим может быть будущее. За этим может быть такой социализм. У замечательного либерального писателя и публициста Марка Алданова есть такое язвительное замечание, что человечеству в своих грезах часто нравится переворачиваться с правого бока на левый и с левого бока на правый. Правый бок — это либерализм, а левый бок — это социализм. Он говорит: «В начале ХХ века человечество в основном перевернулось на левый бок». Один из героев Булгакова спрашивает: «Вы не социалист?». «Самом собой, как все интеллигентные люди». Социализм — это модно, это прогрессивно, это гуманно, это поиски коллективного существования везде и повсюду. В городе, кажется, этого добиться легче. Там в результате капиталистического развития существуют гигантские фабрики, там происходит обобществление производства. Рабочие научаются отстаивать свои интересы, у них есть свои партии, у них есть свои профсоюзные организации. А с крестьянством непонятно, что делать.
Давайте мы здесь, между прочим, обратимся к определению крестьянства. Любая наука начинается с того, что она дает определение своему предмету, чем занимается наука. Чем занимается крестьяноведение? Потом среди ученых ведутся споры. Математики дают свое определение, что есть математика. Философы — что есть философия. Есть много определений крестьянства. Я, в данном случае, вам сейчас приведу, на мой взгляд, одно из самых распространенных, удачных и классических определений, которое дал мой учитель британский профессор Теодор Шанин. Это определение состоит из четырех кирпичиков. Итак, крестьянство: первое — это семейная экономика, семейный труд. Второе — это семейная экономика, семейный труд на лоне природы. Это работа с землей, работа с лесом, с животными. Третья составляющая — это мир общины местного локального сообщества. Редко вы найдете крестьянина-робинзона. Как правило, крестьяне объединены в деревню, в село, в аул. И, наконец, четвертая составляющая — этот семейный труд на природе, объединенный в малое сообщество — это маргинальное, подчиненное отношение крестьян по отношению к государственной власти и к городу. Крестьяне всегда где-то там, на периферии, в глубинке. И они готовы соглашаться с тем, что они, скажем так, второсортные люди, менее образованные, более бедные. Они просят только, чтобы соблюдались некоторые правила по отношению к ним, чтобы они не нарушались. Они готовы нести определенные повинности, платить налоги, отдавать своих детей в армию (в основном, это всегда были крестьянские дети). Но при этом, они просят, чтобы государство и власть несли определенные обязательства, гарантии по отношению к крестьянам. И когда подобного рода гарантии нарушаются, порой самым беспощадным образом, тогда в целом эти мирные крестьяне, которые всегда предпочитают мирные способы борьбы, мирное ведение дел, иногда восстают. И бывают страшные крестьянские войны, восстания, бунты бессмысленные и беспощадные. Такое бывало в истории. И вы сразу вспомните имена и Степана Разина, и Емельяна Пугачева, и менее знаменитые названия крестьянских войн, крестьянских вождей. Так вот, в чем особенность времени конца XIX — начала ХХ века? В это время начинает происходить в некоторых странах и в России демографическая революция. Население плодится и множится, особенно крестьянское. Его становится все больше и больше. И возникает такая опасная проблема аграрного перенаселения. Когда крестьянам деваться некуда, кто-то из них уходит работать в города, а большинство остается по-прежнему в деревне, и их индивидуальные мелкие наделы все измельчаются и измельчаются, и крестьянство начинают беднеть. Опять, это проблема не только российская, это проблема мировая и до сих пор вы можете обнаружить регионы так называемого аграрного перенаселения. Происходит обнищание крестьянства. Опять-таки, необходимо с этим что-то делать, понять, что происходит, куда развиваться крестьянской экономике? Тем более, что в России конца XIX — начала ХХ века еще существуют т.н. феодальные пережитки. После реформы 1961 года остаются помещичьи хозяйства. У помещичьих хозяйств достаточно много земли, и крестьяне этим не довольны. Они говорят, что у нас земли все меньше и меньше, а у помещиков вон сколько земли. И периодически возникают идеи, прежде всего, слева, что, вообще-то, надо у помещиков землю отнять и отдать крестьянами, у них побольше земли будет. Тут и события первой русской революции 1904-05 годов показали, что крестьянство – это взрывоопасная сила. Крестьянство во многих губерниях жжет, уничтожает помещичьи постройки, дома, инвентарь, имущество, выгоняет помещиков. И царское правительство два года, с 1905 по 1907 год, фактически ведет войну с крестьянами. В это время меняется курс, прежде всего, царского правительства, которое вдруг обнаруживает, что с крестьянством нужно что-то делать. До этого оно всячески старалось его сберегать от влияния рынка, от развития капитализма, оно поддерживало крестьянскую общину. Вдруг оказалось, что крестьянская община, объединение крестьян – это довольно революционная организация, которая выступает против помещиков, против существующего режима. И тогда проходит достаточно радикальная реформа Петра Столыпина, который говорит, что это архаическое, отсталое крестьянство, которое живет в общинах, которое не имеет представления о частной собственности, бедное, отсталое… В общинах поддерживают всех подряд, она заботиться и о бедных и о богатых. Главное, чтобы все были вместе, в куче. Этот порядок нужно трансформировать радикальным образом. И мы должны создать строй крепких хозяев, крепких фермеров, крепких хуторян, работающих на рынок. Подобного рода строй на селе — основа правильного консерватизма, как в Германии, как во многих других просвещенных странах — Англия, Голландия. И проводится достаточно радикальная реформа. Причем, цель этой реформы, Столыпин говорит, что наша задача – создать этот слой богатых хуторян, фермеров, иногда по-русски их называли кулаками (немножко попозже мы с вами поговорим об определениях кулака тоже). А что с остальными? А остальные пускай идут в города работать. Те, у кого не получается работать на селе, не способные, пьющие, тот, то не нашел себе место в сельскохозяйственном производстве. Есть критики столыпинской реформы, кто говорит о том, что делать ставку на самых богатых и удачливых не правильно. Что всех русский город, русская индустрия не переварит и в результате, Столыпин, хочет он того или не хочет, производит разделение крестьянства на бедных и богатых. В результате растет социальное напряжение, больше происходит классовых конфликтов на деревне. Отчасти это действительно так. Но Столыпин говорил: дайте мне время, дайте мне 20 лет покоя. Потребуется несколько десятилетий, прежде чем трансформируется это архаичное крестьянство, отсталое, малопроизводительное по сравнению с американскими фермерами, с европейскими фермерами. Но мы, в конце концов, создадим новую фермерскую Россию и хуторскую. Между прочим, одной из целей столыпинской реформы было сохранение помещичьих хозяйств. Помещичьи хозяйства должны были превратиться в современные большие капиталистические предприятия. Здесь подчеркнем отличие между крестьянином и фермером. У нас часто это считается почти как синонимы. В чем принципиальное отличие? Фермер — это семейное хозяйство, но, прежде всего, работающее на рынок. Современные фермеры почти 100% продукции производят на рынок и на рынке продают. А крестьянство — это, скорее, натурально-потребительский тип хозяйства. Крестьяне, прежде всего, производят для своего собственного потребления и хлеб, и молоко, и остальные продукты. И только часть этих излишков, что у них остается, они реализуют на рынке. Задача государства заключалась так же в том, чтобы поднять степень товаризации хозяйства, чтобы крестьяне больше давали на рынок, больше давали в город, больше давали возможностей для экспорта сельскохозяйственной продукции для России, которая, прежде всего, являлась аграрной страной. Если сейчас мы говорим, что зависим от углеводородов, от цен на газ и нефть, то сто лет назад ни уголь, ни газ, ни нефть и даже ни лес не были главным экспортом, а главный экспортный товар России — это хлеб. Задача заключалась в том, чтобы как можно больше повысить норму товарного хлеба, других сельскохозяйственных продуктов — масло, лен, больше продать за границу. И, благодаря этой выручке, производить ту самую модернизацию России, проводить индустриализацию и все, что с этим связано. Вот такой был план. А там мировая война, а там в 1917 году революция. В основном в окопах Первой мировой сидели крестьяне. Крестьянам надоело там сидеть, они вернулись обратно со штыками. И они, фактически, стали устраивать «черный передел» — отнимать землю у помещиков. И этим воспользовался Владимир Ильич Ленин и его партия, которые сказали, что мы выполняем чаяния крестьян, мы выполняем наказы крестьян. Объявляются декреты о мире и о земле. Объявляется, что земля национализируется в интересах крестьянства, с одной стороны. Но с другой стороны, партия Ленина и большевиков — это была партия левых радикальных социалистов, которая мечтала построить социализм, мечтала о мировой революции, мечтала об идеалах крупного фабричного, индустриального производства. А получается, что взяли они власть в т.н. отсталой крестьянской стране. Не понятно, что делать с этим самым крестьянством? Изначально Ленин говорил, что это только запал, надо продержаться полгода, потом нас германские товарищи поддержат, произойдет мировая революция. А потом, с помощью мировых пролетариев, мы модернизируем нашу страну. Где-то происходят восстания, в Баварии, в Венгрии, даже в самой Германии. Тем не менее, год, другой, третий, Советская Россия находится в одиночестве. Мировая революция не поддержала. В стране происходит гигантская страшная, разрушительная Гражданская война. Большевики пытаются обращаться к крестьянам, говорят, объединяйтесь в артели, колхозы, товарищества. А крестьяне землю захватили и говорят, что нет, нам этого ничего не надо, мы глупые, отсталые, хотим жить своими общинами, своим крестьянским хозяйством. Большевики штыком отнимают все у крестьян, вводят зверские правила продразверстки для того, чтобы обеспечить город, для того, чтобы обеспечить промышленность в условиях Гражданской войны. Задарма отнимают хлеб. Крестьяне отвечают крестьянскими восстаниями. В конце концов, матросы в Кронштадте восстали против существующих большевистских порядков. И тогда партия Ленина вводит НЭП — новую экономическую политику. Разрешает рынок, разрешает торговлю и фактически соглашается оставить крестьян в покое. Происходит определенная архаизация крестьянского мира. Дело в том, что если при Столыпине происходило разделение на бедных и богатых, то сами крестьяне в 1917-1918 году производят уравнение землепользования. Не только у помещиков отнимают землю, но заставляют и хуторян, и фермеров обратно возвращаться в общину. Происходит выравнивание среднего уровня крестьян. Они живут по своим правилам, общинным правилам. И возникает договоренность с советской властью. Новая экономическая политика заключается в том, что крестьяне должны предоставлять часть своей продукции городу, а дальше они могут заниматься тем, чем хотят. Вот, грубо говоря, основы новой экономической политики, политики многоукладной. Допускается мелкое предпринимательство, предпринимательство нэпманов. Но т.н. командные высоты находятся под контролем правящей коммунистической партии. Это и банки, и крупное производство — все национализировано. Главная задача ставится, как ликвидировать разруху – наследие Гражданской войны и дальше развивать Советскую Россию. В первые годы разрушенное хозяйство восстанавливается достаточно высокими темпами. Статистика свидетельствует, что к 1925-1927 году примерно по своим показателям сельское хозяйство выходит на те самые довоенные показатели 1913 года. Но эти темпы большевикам кажутся недостаточными. В это время пытаются трансформировать крестьянское хозяйство по рецептам как раз профессора Чаянова, который является профессором Тимирязевской сельскохозяйственной академии, является руководителем сельскохозяйственного института. Это рецепты трансформации отсталого, натурально-потребительского крестьянства, натурально хозяйствующего, в хозяйство современное, рыночное, благодаря системе кооперации. Предлагается целая система специально организованных кооперативов, которые будут помогать крестьянину честно, справедливо, с выгодой для него входит в рыночную экономику. Я приведу насколько примеров, как это предполагалось. Например, у кого-то есть корова, у кого-то есть 2-3 коровы. Есть молоко, часть молока остается, его надо куда-то продавать. Что делать? Где искать рынки сбыта? Есть хищные посредники-спекулянты, которые норовят все скупить у крестьянина по дешевке. И лен, и молок, и мясо и т.д. А вот если крестьяне будут объединяться по примеру, кстати, европейских крестьян, фермеров, в специальные товарищества, вносить туда свой особый пай, будет специальный молочный кооператив. Представитель молочного кооператива будет объезжать крестьянские хозяйства, у каждого забирать излишек молока, обрабатывать его на кооперативном молочном заводе, делать из него сливки, масло, сыр. И крестьянин будет получать достойную плату за свое молоко. Будет так же получать некоторый дивиденд с кооперативного маслозаводика, если кооперативный завод работает успешно. Таких кооперативов можно было создать самых разнообразных для каждой отрасли. Например, кредитный кооператив, который бы выдавал кредиты крестьянину по всем отраслям хозяйства. Такая работа велась, такие кооперативы создавались. Но большинству руководства казалось, что все это очень медленно. Восстановление произошло — это хорошо, но нужно страну восстанавливать быстрее. Советская Россия находится в окружении врагов. Нужны крупные капиталы для дальнейшего развития. А где их взять? Как их взять? Существовала т.н. концепция смычки между городом и деревней. Есть город — это рабочий класс. Есть деревня — это крестьянство. Задача партии — находить между ними правильный баланс соотношения сил и действовать в интересах как рабочих, так и крестьян. Некоторая противоположность смычки, т.н. размычка, она пугала, потому что большевики понимали, что они находятся в громадной крестьянской стране. И если крестьяне внутри не довольны, то они могут поднять свои знаменитые крестьянские восстания и снести власть большевиков. Поэтому советская власть в 20-е годы стремилась к диалогу с крестьянством и предпринимала большие усилия для развития, образования крестьянства. Объясняла, что работа проводится в интересах трудящегося крестьянства, что советская власть дала им помещичью землю и всячески заинтересована в том, чтобы крестьянство становилось культурным. Но это опять все, как говорится, на словах. А на деле те же самые большевики полагали, что крестьянство — это, во-первых, слой отсталый, а во-вторых, мелкобуржуазный. Что такое мелкобуржуазный? Это ремесленник, тот же крестьянин, это представитель мелкого хозяйства, который, с одной стороны, труженик, потому что в основном трудится он и члены его семьи, а с другой стороны, он — собственник, у него есть земля, у него есть средства производства, он думает о собственной выгоде. Он, в некоторой степени, автономен. Существовала такая концепция двоедушия крестьянина. Как по стихам Гете: «Но две души живут в его душе, и обе не в ладах друг с другом». Это все смущало большевиков. Им хотелось сделать из него хорошего сельскохозяйственного, фабричного рабочего. Им все время грезились фабрики зерна и мяса. И как бы из 100-миллионого советского крестьянства сделать систему фабрик зерна и мяса? Что для этого сделать? Система кооперативов — да, но это опять очень долго. Это опять Чаянов и его коллеги обещают, что через несколько десятилетий произойдет подобного рода трансформация. И есть самая что ни на есть практическая проблема – это получение хлеба советской властью, для того, чтобы кормить города, интеллигенцию. Между прочим, чтобы работали театры. В 20-е годы работали театры, их надо было кормить. Для этого надо было получить как можно больше хлеба от крестьян. Для того, чтобы крестьяне этот хлеб отдавали, надо было с ними торговать. Надо было предлагать им всякого рода товары, цены устанавливать, чтобы отдавали этот хлеб. А вот с торговлей у советской власти все очень плохо получалось. Она специально занижала цены на сельскохозяйственные продукты так, чтобы фабричные товары стоили дорого, а крестьянские товары стоили дешево. Это не совсем рыночная экономика, Советская власть сама регулировала цены. Она диктовала правила, так называемое правило «ножниц цен». Благодаря этим ножницам цен, по дешевке получая с/х продукцию и подороже продавая городскую, советская власть стремилась как можно больше получить этого самого хлеба. А хлеба было недостаточно. Недостаточно в какой степени? Например, товарного хлеба, который доставался государству, и который оно могло продать на мировом рынке и получить ресурсы для индустриализации. В советское время даже в лучшие годы удавалось такого товарного хлеба получить только половину от того, что продавала царская Россия. А почему? Потому что в царской России в основном производителем товарного хлеба являлись помещичьи хозяйства, кулацкие хозяйства. А они были ликвидированы, крупные производители, товарные производители. В результате, в 20-е годы — это громадная страна натурально-хозяйствующих крестьян, которые в основном, благодаря своей натуральной продукции существуют. Не очень-то они хотели выходить на рынок, потому что советская власть дает мало городской продукции низкого качества по дорогой цене. И в это время даже процветают кустарные промыслы, когда сами крестьяне стремятся производить все сами внутри своего крестьянского мира. Поэтому советской власти не хватает средств для развития индустрии, городского хозяйства, для проведения индустриализации. Это ее очень беспокоило. Более того, примерно в году 1927, когда проходит XV съезд партии, и объявляется курс на строительство индустриальной державы, на индустриализацию, в это самое время, 1927-1928 год, начинаются серьезные перебои с хлебом. От крестьян поступает хлеба еще меньше, чем обычно. Начинаются волнения в городах. Есть такой историк Осокин, есть прекрасная книжка про те времена. Она показывает, как растет количество всякого рода возмущений в городах, где усиливается дефицит продовольствия. Потому что городского населения становится больше, рабочих становится больше, запущен процесс индустриализации, а хлеба из деревни поступает меньше. Пытаются разобраться, в чем причина? При чем, это так беспокоит советских руководителей, что Сталин, хоть и был такой домосед и кремлесед, (он или в Кремле сидит, или ездит отдыхать на Северный Кавказ), а тут он сам лично отправился в Сибирь выяснять, что происходит с планом хлебозаготовок. Был определен план хлебозаготовок, сколько нужно собрать хлеба у крестьян. И этот план не выполняется. На Урал едет Молотов, член Политбюро, один из сподвижников Сталина. В Поволжье, на Северный Кавказ отправляются другие видные деятели партии — Угланов, Фрумкин. Но они менее известны, потому что они потом оказались в т.н. правой оппозиции, и они были репрессированы. И проводится несколько пленумов Коммунистической партии, где, прежде всего, размышляют о причинах хлебозаготовительных трудностей. Мнения разделились. Т.н. правые — Бухарин, Рыков — говорят, что мы плохо хозяйствуем, у нас плохо работает рынок, плохо работает кооперация. Нужно развитие рынка, чтобы заинтересовать крестьян в производительном труде. А, скажем так, основное руководство партии — это, прежде всего, Сталин, тот же Молотов, Каганович — говорят, нет, это просто за 1920-е годы окреп кулак. Кулак — это богатый, хищный крестьянин-эксплуататор, который ненавидит советскую власть. Он хлеб придерживает, он не дает остальным крестьянам с нами сотрудничать. Поэтому наша основная задача — припугнуть кулака, чтобы нам, этот самый кулак, давал хлеб. В партии из-за этого возникают постоянные конфликты между правым, рыночно-ориентированным, крылом партии во главе с Бухариным и между генеральным секретарем и большинством членов Политбюро и ЦК, которые, все-таки, придерживаются точки зрения Сталина, А эта точка зрения такова, что нужно применять репрессивные меры, как в годы Гражданской войны, военного коммунизма, приходить со штыками и отбирать у зажиточных крестьян хлеб для индустриализации советской страны. Так проходит 1928 год. Проблемы и трудности хлебозаготовительные возникают все больше и больше. А с другой стороны, еще говорится, что главная проблема в том, что страна наша мелкобуржуазная и перспектив для ее развития нет. Давайте мы попробуем, поэкспериментируем с развитием крупного аграрного производства в виде коллективных хозяйств и совхозов — советских хозяйств. Я напомню разницу между колхозами и совхозами. Она заключается в том, что совхоз — это государственное аграрное предприятие, такая аграрная фабрика, там трудятся с/х рабочие. А колхоз — это т.н. коллективное хозяйство. Здесь предполагается, что сами крестьяне добровольно объединяются в некоторые такие крупные общественные формы производства, выбирают своего руководителя в виде председателя колхоза. Наряду с внеэкономическим принуждением кулаков отдавать хлеб, одновременно партия мобилизует комсомольцев, коммунистов на пропаганду новых форм с/х производства — крупных, коллективных форм. И общины, и артели существовали и до революции, их пыталась создавать интеллигенция. Но они никогда не были магистральным путем развития с/х производства. Если было крупное аграрное производство до революции, то это был помещик-капиталист, кулак-капиталист. Всякого рода общественные формы были диковинными экспериментами, которые проводила в основном интеллигенция. Иногда, правда, даже правительство поддерживало подобные эксперименты. Этими экспериментами увлекались и большевики в годы Гражданской войны. Но тогдашние коммуны и колхозы были отдельными оазисами в море крестьянских, самостоятельных индивидуальных хозяйств. В 1928, 1929 году ставится задача создавать все больше и больше подобного рода организаций. Советская власть направляет, с одной стороны, партийных работников на создание колхозов и совхозов. С другой стороны, предоставляет некоторые льготы подобного рода организациям. Все это приводит к тому, что к 1929 году напряженность в российской деревне возникает уже в форме открытого противостояния. Крестьяне часто недовольным тем, что у них изымается в таких больших количествах хлеб, они не понимают, зачем надо создавать эти диковинные общественные формы. И все чаще возникают образцы открытого неповиновения, крестьянских бунтов курсу, который проводит советская власть.
Поговорим о кулаке. Что такое кулак? Каковы его определения? Сам по себе образ кулака возникает во второй половине XIX века. Изначально он несет в себе отрицательную нагрузку. Кулак — это т.н. мироед, богатый крестьянин, который разбогател нечестным путем, и который эксплуатирует остальное население и бедное крестьянство своей деревни. Это такой обобщенный образ кулака, который достаточно распространен в интеллигентской среде. И многие писатели-народники пишут о подобном типе кулака.
Вопрос из зала: А можно вопрос? В чем нечестность?
Александр Никулин: Простите?
Вопрос из зала: Нечестно разбогател. Почему такое суждение, что нечестно?
Александр Никулин: Я как раз хотел пояснить, что такое нечестно разбогатеть. Что значит, честно разбогатеть, что значит, нечестно разбогатеть? Дело в том, что сельский труд такой тяжелый, до сих пор считается, что сельское хозяйство, это не нефтянка, там очень тяжело со сверхдоходами, особенно в натуральном крестьянском хозяйстве того же самого XIX века. Поэтому, я бы сказал, что классический кулак, тот самый мироед — это тот, кто богатеет не благодаря сельскому хозяйству. А как можно разбогатеть не сельской среде не благодаря сельскому хозяйству? Например, занимаясь ростовщичеством. Например, занимаясь торговлей. Это сельский житель, для которого крестьянство — это не главное занятие. Главное для него, давать деньги в долг под грабительские проценты. Это такой сельский ростовщик. Это уже не честно, это уже аморально по крестьянским меркам. Вообще, образ ростовщика не пользуется хорошей репутацией нигде, и особенно в крестьянской среде. Как можно эксплуатировать? Например, когда уже очень сильно разбогатевший односельчанин фактически отказывается от собственного труда, его собственный труд играет небольшую роль, а он нанимает крестьян обрабатывать его землю. Он все больше и больше приобретает земли, и на него работают наемные работники. Все это в деревне, общинной деревне, где идеал — это семья, семейный труд, обрабатывающий землю своими собственными силами. Все это пользуется дурной репутацией. Эта грань чрезвычайно важна. Честно и не честно. Здесь мы можем одновременно с водой выплеснуть ребенка. Я бы сказал, что у крестьян пользовались огромным уважением т.н. справные мужики. Справный мужик, для него идеал — сельский труд. Для него идеал — семейный труд. Но благодаря тому, что он чудовищно работоспособный, аккуратный, дисциплинированный, любознательный, у него процветает хозяйство по крестьянским мерками. И в этом отношении он лучше, по сравнению с другими крестьянами. Опять, не будем идеализировать тогдашнее сельское хозяйство. Оно часто зависело от тысячи бед, которое могли на него обрушиться. Например, существовала концепция организационного плана крестьянства — в крестьянском хозяйстве должно быть определенное сочетание всех необходимых элементов. Идеальный вариант, чтобы были работящие муж и жена, уже дети-подростки или юноши и девушки. Чтобы у них были лошади и коровы, и было достаточно земли. Если все они дружно работают, то все они такие замечательные, процветающие. Но часто бывало, чего-то, какого-то элемента не хватает в этом хозяйстве. Пала лошадь, померла корова, не хватает земли. Из-за этого получается, например, что одних элементов в этом хозяйстве много, рабочих рук много, а не хватает инвентаря, не хватает лошади, для того, чтобы хозяйство могло справно работать и высокопродуктивно работать по крестьянским меркам. Вот еще раз я повторю, неправедно наживший свое богатство, занимающийся ростовщичеством, и сам не работающий, а только заставляющий работать других, вот это кулак. Но подобный тип кулака был чрезвычайно редок в русской деревне. Даже в дореволюционной, а тем более послереволюционной. Справных мужиков было гораздо больше, но они проходили, как правило, под названием середняки. Только были, действительно, относительно крупные середняки, были мелкие, и, наконец, была беднота. Бедноту в некоторой степени поэтизировали левые. Беднота была разная. По разным причинам люди становились бедными. Одна из причин — не хватает тех самых элементов хозяйства. Умер глава семейства (а в основном, в крестьянском хозяйстве главное — это мужские руки). Поговорка у того, кто четырехтомник написал: «Мужик с собакой всегда во дворе, а баба с кошкой всегда в избе». Одна баба не может, действительно, потянуть это крестьянское хозяйство. Или там, например, не хватает инвентаря, которым обрабатывать землю, или не хватает, как мы говорили, коровы или лошади. Но не надо сбрасывать со счетов, знаете что? Просто умение, желание и навык работать на селе. Прекрасен, почетен труд земледельца, но не все люди к этому имеют склонность, не у всех это может получиться. А там ситуация такая, что 80% вытянули этот билет. И хочет он или не хочет, он должен крестьянствовать. А если он к этому не способен? Если из него прекрасный поэт Сергей Есенин получится? А ты нет, иди, работай. Это сейчас у нас можно пойти в офис, в театр, куда угодно. А тогда — такая твоя планида. Большинство русских людей – это крестьяне. Есть среди них справные мужики, способные, а есть иные. А могут из них получиться поэты, инженеры или еще кто. А он — необразованный крестьянин, который тянет на себе эту лямку. Ему не очень хочется этим заниматься. А надо, иначе помрешь с голоду. Ситуация очень сложная, неоднозначная. Но в массе своей, это люди средние, средние крестьяне. Но советская власть искусственно старается разделить их. Разделить в своих интересах и внести элемент классовой борьбы в этих крестьян, всячески настаивая на том, что кулаков становится все больше, и кулаки становятся все опаснее. Об этом, прежде всего, говорит сам товарищ Сталин. И он говорит, что кулак старается вести за собой деревню. И нам надо этого самого кулака ликвидировать. Кулак мешает остальным крестьянам стремиться в колхозы, стремиться к социализму. В конце 1929 года в своих программных выступлениях, в статье «Год великого перелома», в выступлении на первой конференции аграрников-марксистов, Сталин заявляет, что кулачество надо ликвидировать как класс. Это последний эксплуататорский класс, мы уже ликвидировали помещиков, капиталистов, но эта мелкая буржуазия, (еще Ленин говорил, что из мелкой буржуазии ежедневно, ежечасно рождается капиталист), вот ее надо выкорчевать с корнем. Объявляется война кулачеству, Хотя в реальности, опять, и земская статистика работала, и уже работала статистика аграрников-марксистов. Я буду ориентироваться на некие средние показатели. Этих т.н. кулаков насчитывали максимум в конце 20-х годов 2,5%. Эти 2,5% крестьянству погоды не делали. Трагедия заключалась в том, что под маской эксплуататоров причисляли этих справных, работящих, культурных мужиков, у которых было действительно, по тогдашним меркам, образцовое хозяйство, которые, прежде всего, пользовались авторитетом в своих селах, своих деревнях, своих общинах. Которые, исходя из своего эмпирического, житейского опыта, говорили: «Непонятно, что такое колхоз, зачем нам это надо? В каких условиях он будет работать, функционировать?». Вот, прежде всего, середняков часто сплошь и рядом объявляли кулаками. Заявляли, раз вы против колхозов, раз вы их критикуете, раз вы не согласны, значит вы носители кулацкой идеологии, значит с вами надо разобраться самыми крутыми мерами. С одной стороны, партийные эмиссары всячески агитируют за колхозы. А с другой стороны, применяются репрессивные меры по отношению к семьям просто зажиточных, хорошо работающих крестьян, которые выказывают свое недовольство политикой советской власти. Теперь, давайте, вот еще что разделим. Знаете, романтические идеологические представления о коллективизации, для чего она делается? Мы хотим в селе создать современные фабрики зерна и мяса, коллективное производство, где все можно делать сообща, весело, дружно. И прагматические соображения — государству нужен хлеб, ему позарез нужен хлеб, иначе без хлеба советская власть падет и пропадет. Начинается гонка индустриализации. Колхоз — это такой замечательный аппарат по выкачиванию хлеба из крестьянства. Поэтому мы, давайте, разделять, с одной стороны, романтические иллюзии, в другой стороны, прагматические. Главное, они взаимно сосуществуют и в партийной среде, и в комсомольской среде. Есть прагматическая установка — взять хлеб у крестьян. Есть одновременно идеологическая установка — построить социализм, коллективное хозяйство, честное, справедливое, высокопроизводительное. И в этих условиях, той горячки, того экстаза одновременно романтического и ОГПУшного, сосуществуют подобного рода намерения. Далее, что делает советская власть? Мы говорим о том, что она вносит раскол в крестьянскую среду, специально искусственно сепарируя, разделяя крестьянскую общину на кулаков, середняков, бедняков. И говорится о том, что кулаков надо ликвидировать, а на бедноту надо опереться. И с помощью бедноты и середняков привлечь в колхоз. Но одновременно советская власть наносит удар по крестьянским авторитетам в виде справных мужиков, применяя к ним репрессии, арестовывает их. А с другой стороны, она играет так же на поколенческом конфликте — она вносит смуту в крестьянский мир, делая ставку на молодежь. И это ей удается. Говорится о том, что, прежде всего, ее преобразования направлены на то, чтобы молодежь получила образование, профессию, на то, чтобы она вырвалась из вековой нищеты и безграмотности. Комсомольские ячейки, молодежь с задором подхватывают эти идеи коллективизации. Вносится раскол между поколениями. Среднее поколение, старшее поколение к коллективизации относится с непониманием, с тревогой, с критикой и с ненавистью, а молодежь… Надо сказать, великолепно работает, первоклассно советская партийная организация пропаганды, особенно в условиях продолжающегося революционного порыва. Она увлечена этим. Оно действительно получится. Получится новый мир, который обещают большевики. Мы знаем, что это был гигантский социальный лифт. И можно найти много историй, когда эти выходцы из безграмотной молодежи становились впоследствии генералами, капитанами, руководителями советской промышленности, культуры, сельского хозяйства. Молодежь это заинтересовало. Молодежь пошла, и молодежь противопоставляется старикам и среднему поколению. Нет ничего страшнее младшего командира советской армии. Он пришел из деревни. Он впервые в казарме спал на простыне. И с ним занимались преподаватели и учили его письму, грамотности. Он посмотрел, как работает двигатель внутреннего сгорания. У него теперь есть перспективы — он придет и станет начальником в деревне. Он говорит: «Вы, старики, ничего не понимаете, советская власть все знает! Надо верить в нее. Надо верить в то, что мы создадим колхозы, и у нас все получится». Вот еще одна линия раскола, по которой идет трансформация деревни. И наконец, третье и четвертое. Мы говорили о том, что наносится удар по штабам в виде этих зажиточных крестьян, которых без разбора объявляют кулаками. Но наносится удар и по сельской интеллигенции. Вот по тем самым профессорам-аграрникам, земским статистикам, агрономам, которые, в конце концов, приняли советскую власть. Они раньше были эсерами, меньшевиками, беспартийными интеллигентами. Они сказали, — хорошо, мы будем работать над просвещением нашего крестьянства через кооперацию. Инициируются процессы т.н. Трудовой крестьянской партии. Когда Чаянов и его коллеги-профессора, а вместе с ними порядка двух тысяч сельских интеллигентов, в 1930 году арестовываются. Объявляется, что они создавали контрреволюционную Трудовую крестьянскую партию. Целью этой партии было свержение советской власти. Эти люди подвергаются репрессиям. Их заключают в тюрьму. В конце 30-х годов новые партийные, комсомольские праздники, новые имена, новые обычаи. Деревня находится в страшном напряжении. Опять для оппозиционного крестьянина наступают опять какие-то апокалипсические времена. И деревня в начале 1930 года отвечает резким сопротивлением. Если мы посмотрим статистику восстаний, то как раз к марту 1930 года несколько тысяч восстаний прокатилось по всей Советской России. Это чрезвычайно опасно. Эти мужики только 10 лет назад вернулись из окопов империалистической, Гражданской войны, у них там прикопаны и пулеметы, и обрезы, и винтовки. Они все это вынимают. Они прекрасно организованы. Начинается настоящая гражданская война в 1930 году. Иногда Красная армия вынуждена применять бронетехнику, аэропланы для того, чтобы подавлять крестьянские восстания. Сталин бы великий эмпирик и, как говорил Бухарин, великий дозатор насилия. Он почувствовал опасность. И 2-го марта в газете «Правда» публикуется его статья «Головокружение от успехов», где он критикует нижние этажи советской бюрократии и говорит о том, что у нас есть всякого рода головокруженцы, перегибщики, они любой ценой стараются провести коллективизацию. Ни коим образом нельзя так поступать с крестьянством. Коллективизация — дело сугубо добровольное. Крестьяне рады этому. Крестьяне ходят с этой газетой.
Вопрос из зала: Знаете, Путин недавно опубликовал, буквально дня 3-4 назад.
Александр Никулин: Благодаря Сталину это стало крылатой фразой. Так же как мы иногда по отношению друг к другу употребляем слово «кулак», например. Мы порой даже в наших частных планах говорим; «Ой, головокружение от успехов». Я бы здесь сказал другое — Сталин еще очень искусно разыгрывает вековечную карту российской политической социологии и наивного монархизма. Когда он говорит: «Я хороший, я понимаю ваши нужды. Это они плохие — бояре, те, кто внизу. Они занимаются этими перегибами и безобразиями, я их накажу». Вот в таком роде была его статья «Головокружение от успехов». Часто это в досоветские, советские и постсоветские времена есть эта игра в доброго царя, в мудрого царя, которого, к сожалению, обманывают подчиненные. Но он, в конце концов, разберется и наведет порядок, и правда восторжествует, и добродетель восторжествует, и порок будет наказан. Из этой серии была как раз статья Сталина, и крестьяне в нее поверили. Они ходили с этой газетой. В повести Платонова «Впрок» один крестьянин взял эту газету со сталинской статьей, обернул ею кулак и дал в ухо председателю районного исполнительного комитета. И крестьяне выходят обратно из колхозов. И если гордились, говорили, что у нас в колхозы вступила почти половина к марту 1930 года, то 25% крестьян выходит из колхозов. И местная бюрократия растеряна, как же так, мы же старались для товарища Сталина, а товарищ Сталин говорит, что мы не правы. Горе-то какое. Но проходит несколько месяцев. Очень важно было посевную кампанию выдержать, чтобы крестьяне успокоились. А к осени 1930 года власть берется за старое с новыми усилиями. А главное, в течение всего 1930 года набирают темпы процессы раскулачивания. Специальная комиссия создает три категории крестьян — врагов советской власти. Первая категория — это т.н. кулацкий актив, кулаки-активисты, которые действительно открыто протестуют против советской власти. Вторая категория — пусть они не такие активные, но они богатые, зажиточные. Третья категория — они не активисты, и не такие уж и богатые, но они подкулачники, они сочувствуют, так или иначе, первой и второй категории. Первая и вторая категория подлежат выселению, имущество их конфискуется. И по всей России арестовываются подобного рода семьи кулаков, их грузят в вагоны. Им уготована участь т.н. спецпереселенцев, их отправляют на русский Север – в Вологодскую и, особенно, Архангельскую область. Их отправляют на Урал, в Сибирь, в Казахстан. Их отправляют осваивать мрачные регионы вечной мерзлоты. Происходит настоящая депортация сотен тысяч крепких сельскохозяйственных тружеников. Какое их число? Опять оценки различные. Минимум — 380 тысяч семей в 1930-1931 году было отправлено в подобного рода ссылку. Максимум — более полумиллиона. Это семей! А какое количество? От миллиона восемьсот тысяч человек до двух с половиной миллионов человек, крепких крестьян-тружеников, прежде всего, было отправлено на стройки первой пятилетки. В основном, т.н. кулацкий контингент строит Беломоро-Балтийский канал, осваивал Кузбасс и угольные копи, и металлургию, громадные лесозаготовки в Архангельской области, в Западной Сибири. Как водится, в России, все это было, во-первых, плохо организовано, а, во-вторых, считали, ну что, враги советской власти, что с ними церемониться? Поэтому люди просто умирали. Умирали по пути в вагонах, умирали, когда оказывались в болотах и топях тайги, где не было нормальных, человеческих условий такое огромное количество людей принять. Поэтому порядка полумиллиона, порядка 600 000 спецпереселенцев умерло в 30-е годы из-за нечеловеческих условий, в которых они оказались. Но волна крестьянских бунтов, вот таких военных, идет на спад. Т.е. есть отдельные проявления т.н. крестьянского терроризма, когда периодически отстреливают наиболее вредных активистов, представителей партии. Но, примерно в том же самом 1930-31 году возникает новая форма крестьянского протеста. Это т.н. бабьи бунты. Протестующими оказываются женщины. И бабьи бунты оказываются часто более эффективной формой протеста, чем мужские бунты. Потому что с мужскими восстаниями не церемонятся. Мужчина хватается за оружие, соответственно, Красная армия и войска ОГПУ их расстреливают. А женский бунт — это явление особое. В данном случае, женщины выбегают, голосят, вопят, бьются в истерике, прибегают к сельским активистам, в сельсовет, и начинается что-то невообразимое. Они тоже там царапают, избивают представителей советской власти, но они как-то стесняются тоже в ответ драться с женщинами. Мужчины стоят в стороне. Если женщин будут обижать, они сами вступятся, но сами женщины говорят, — не трогайте, мы своими средствами будем на них воздействовать. Что еще? Женщины прикрываются тем, что они — бабы глупые, бестолковые, темные. Когда начинается разбирательство, то они не виноваты, их там какой-нибудь подкулачник настропалил. В результате, советская власть часто стушевывается перед проявлениями женского бунта. А почему бунтуют? Почему бунтуют крестьяне? Почему бунтуют мужики и бабы? Потому что рушится все. Рушится извечный вековой быт, уклад. Тот же Чаянов говорил, что имущество крестьянского хозяйства — это его душа. Организационный план крестьянина, его душа — это его земля, его коровы, его лошади, его быт. И у Андрея Платонова в записных книжках написано: «Отняв имущество — отняли душу». Опустошают женскую душу, душу крестьянки. Конечно, тут все: и истерика, и вопль, и борьба. Вместо этого говорят, принимайте новые формы колхоза, все обобществляйте, все свозите на общий двор. Чтобы у вас было общее – и общие коровы и лошади, и общая земля. Опять-таки, непонятно, как этим общим распоряжаться? Нет устоявшихся форм организации этого самого колхоза. Формы самые разнообразные. С ними экспериментируют. Но, главное, помните, крестьянин, что у вас есть план хлебозаготовок. И ваш колхоз, соответствующим образом, когда придет урожай, должен государству сдать столько, столько и столько. А если вы не выполните, значит вы находитесь под воздействием кулацкой пропаганды и агитации, и к вам будут принятые самые крутые меры. И опять идет изъятие хлеба для строительства гигантов первой пятилетки. А с гигантами тоже неразбериха происходит. Если вы посмотрите успехи промышленного строительства, то там тоже огромная проблема – и производственного брака, и неувязки в плановом строительстве. И к 1932 году и в промышленности, и сельском хозяйстве наступает самый настоящий хаос.
Я здесь сделаю мрачное лирическое отступление. Первый раз в 1942 году Уинстон Черчилль приехал к своему союзнику Иосифу Сталину. Лето 1942 года, времена тяжелейшие. Немецкие бронетанковые войска рвутся на волжские просторы, на Северный Кавказ. И Черчилль спрашивается Сталина: «Скажите, а были у вас более тяжелые времена, чем 1942 год?». И Сталин отвечает: «Да, были. Тяжелее мне было в 1932 году. Тогда казалось, что все распадется. Понимаете, там 10 миллионов бедняков восстали, перебили всех кулаков и стали строить колхозы. Все это было так непривычно. Такая была страшная классовая борьба, что я не припомню более тяжелого года в истории советской страны, чем 1932 год». Вот, что такое был 1932 год даже по воспоминаниям самого Сталина.
Но стихия протестов крестьян, и военных бунтов мужиков, и бабьих бунтов к 1932 году идет на спад. Потому что самых активных, умелых, боевых нейтрализовали. Отправили на спецпереселение или, в конце концов, загнали в те же самые колхозы. Мы должны говорить о том, что многие крестьяне бросились в города. Происходило самораскулачивание. Те же самые зажиточные крестьяне побыстрее распродавали свое имущество и поскорее бежали в города, чтобы не попасть в спецпереселенцы. Крестьяне в 1932 году выбирают, скажем так, третью форму борьбы, которая называется итальянской забастовкой. Хитрые итальянские рабочие так бастовали. Они соглашаются со своим работодателем, колхоз так колхоз, только я специально будут работать незаинтересованно, лениво, спустя рукава, чтобы вы убедились, что эта организация бестолковая, неэффективная и, в конце концов, оставили меня в покое. Вот форма борьбы крестьян в 1932 году. Но советская власть настырная. В лице партийный, комсомольских органов она всячески понуждает крестьян работать. И говорит, что если работать не будете, то не получите хлеба. А еще, мы т.н. зона рискованного земледелия. Чем была довольна советская власть в 1930 году? Фантастические были условия с/х года и, несмотря на неразбериху коллективизации, благодаря тому, что природа подсобила, собрали громадный урожай. Советская власть это интерпретировала таким образом, что это колхозный строй дал такой замечательный урожай. А на самом деле, щедрая природа. Но она не оказалась такой щедрой в 1931 году. А в 1932 году условия природы были еще хуже. Это не была такая страшная засуха, как в 1921 году или 1946-47 году, в 1972 году или в 2010 году. Но в целом, природные условия были неблагоприятные. Урожай оказался совсем плохонький. Да еще и крестьяне в 1932 году совсем плохо работали, специально устраивали «итальянскую забастовку». Тут коса нашла на камень. К 1932 году часто с мест в Кремль сообщают, что дела плохи. Что крестьянство оказывается перед проблемой массового голода. Тут нужно принимать какие-то меры. Но товарищ Сталин и политбюро опять полагают, что крестьяне хитрят. И меры не принимаются. Более того, в 1932 году надо обеспечить экспортный план. Изымается этот самый крестьянский хлеб. В том числе, и неприкосновенный, из т.н. семенного фонда, из того, что надо сеять в следующем году. Когда было проведено это изъятие, когда действительно у крестьян не осталось хлеба, когда эти колхозы маломощные не могли работать, в 1933 году происходит страшное бедствие, происходит чудовищный голод. Опять разные оценки, сколько погибло народа. Завышенные оценки говорят, что 10 миллионов погибло человек. Средняя оценка 5,5 миллионов человек погибло в 1932-33 году.
Вопрос из зала: На какой именно территории Голодомор?
Александр Никулин: Прежде всего, голод происходил на южных территориях, т.н. территориях хлебного пояса. У нас со времен царской России делилась страна на нечерноземные губернии, которые хлеб не производили, хлеба не хватало, и черноземные, которые были основными производителями хлеба. Прежде всего, в этих регионах усердствовала советская власть. Прежде всего, эти регионы она стремилась охватить процессом коллективизации и созданием колхозов. Это Украина, но не только Украина. Это Северный Кавказ, это Поволжье, это северный Казахстан. На всех этих территориях были случаи массового голода. Из этих 5,5 миллионов человек, (опять оценки разные, ученые спорят и будут спорить), порядка 4 миллионов человек умерло от голода в Украине, 1,5 миллиона умерло в России и в Казахстане. При этом надо сказать, что все остальное население сельское голодало. Но просто оно не находилось в условиях массового вымирания. Только к 1933 году наконец, если можно так сказать, ситуация с колхозами, с колхозным строем устаканивается. Советская власть тоже пошла на попятный. Она сама была впечатлена итогами своей деструктивной политики. Понятно становится, что дальше так продолжаться не может, что курс на абсолютную коллективизацию, коллективизацию любой ценой… Тем более, я здесь не сказал о важном провале такого сталинского плана совхозизации России, создания крупных аграрных предприятий-совхозов, высокомеханизированных на юге России. Это первая, если хотите, целинная эпопея, создание аграрно-индустриальных комбинатов. Все эти грезы по поводу того, что моментально удастся за несколько лет провести электрификацию сельского хозяйства, насытить сельское хозяйство тракторами. Ничего этого не произошло. То есть оказалось, что средств туда вбухали много — и в трактора, и в электрификацию, но к 1933-му году производительность труда и в совхозах, и в колхозах низкая. Просто совхозы еще требуют постоянных государственных дотаций. А чем хороши колхозы? Тем, что им говорят: вы кооперативное предприятие, давайте сами, как хотите, так и производите. А совхоз – это государственное предприятие. У него директор совхоза, у него государственный план. В него надо инвестировать, финансировать. Оказалось, совхозы — довольно дорогостоящая игрушка, сильно забюрократизированная, низкопроизводительная. С/х рабочие имеют меньше стимулов к производительному труду даже по сравнению с колхозниками. И в 1933-34 году несколько меняется и корректируется курс. Начинается т.н. политика сталинского нэонэпа. Сам Сталин в это время выступает на совещании колхозников и говорит, что вот вы знаете, тут некоторое недоразумение с товарищами-колхозницами по поводу коровы. Там у вас старались все обобществить. Нет, каждая крестьянская семья должна иметь корову, безусловно. Пусть, товарищи-женщины не беспокоятся. Более того, каждая крестьянская семья должна иметь свой собственный приусадебный участок. Размеры этого участка от 0,25 до 0,5 гектара. Определенное количество у нее должно быть свиней, овец, коз, птицы. В результате, к 1934 году колхоз — это своеобразный компромисс. Колхоз — это структура дуальная. Она, с одной стороны, представляет собой обобществленный сектор, обобществленные земли, которые объединили крестьяне. Они содержат обобществленный скот, у них происходят общественные работы, они все вместе сеют, пашут, убирают на колхозных полях. С другой стороны, крестьянам оставляется небольшой надел земли, эти самые полгектара (больше нельзя!), некоторое количество мелкой живности и крестьянин, в результате, должен балансировать между общественным трудом в колхозе и между своим личным подсобный хозяйством. Опять, теоретики марксизма-ленинизма говорили о том, что коллективизация — это дело добровольное и постепенное. Постепенно крестьяне в своих колхозных предприятиях, когда это будет возможно, будут обеспечены тракторами, комбайнами, только тогда коллективизация должна наступить. На самом деле, в больших масштабах трактора и комбайны появляются в сельской России только во второй половине 30-х годов. А в первой половине 30-х они скорее исключение. В массе своей колхозы объединяют свой самый просто инвентарь — ту же самую соху, плуг, грабли, косы. Троцкий уже из-за границы иронизирует, что не будет современного аграрного производства в колхозе, если вы традиционный, допотопный инвентарь в кучу соберете, это еще не есть современное производство. Вот на своем горбу эти объединенные крестьяне вынуждены вытягивать планы коллективизации. Возникает дуальная структура, опять система двоедушия крестьянина. Только теперь он не мелкий буржуа, теперь он колхозник. Одна его душа находится в общественном производстве, другая — в личном подсобном хозяйстве. В общественном производстве труд подневольный. Ему там трудиться особо не охота. Там каждый друг другом прикрывается. Там существуют колхозная бюрократия, там существуют планы определенные. А в своем хозяйстве охота трудиться, но там то, что ему останется от общественного хозяйства. Потом дуальная структура поразительным образом напоминает помещичье хозяйство. Вот был небольшой надел у крепостного крестьянина и вот была земля помещика. И вот там он должен был отрабатывать барщину и оброк на помещичьих землях, а потом возвращаться к себе и работать на себя. Поэтому крестьяне переиначивают аббревиатуру ВКП(б) с Всесоюзной коммунистической партии большевиков, в аббревиатуру — второе крепостное право большевиков. Фактически, большевики заново изобрели помещичье хозяйство, только огосударствленное и, прежде всего, работающее в интересах главного хозяина страны. Опять в записных книжках Андрея Платонова мы находим: «В СССР создается единое, большое хозяйство, единая большая крестьянская семья, единый двор. Сталин — отец и старший брат всех». Но проблема заключается в том, что есть некоторые рациональные размеры крестьянского хозяйства, над которыми работала школа Александра Васильевича Чаянова. Как правило, отец, мать, несколько детей, определенные элементы, 20 гектар земли. Но когда вы на 1/6 части суши организуете единый громадный колхоз, который требует огромной инфраструктуры бюрократии, здесь процветает бесхозяйственность, незаинтересованность в собственном труде, всякого рода воровство. Воровство на колхозном уровне. Колхозники всячески стремятся из общественного хозяйства всячески перетянуть что-то в свое личное подсобное хозяйство, чтобы там как-то прокормиться. Система оплаты труда в колхозе — это сплошная уравниловка. Более того, существует система трудодней. Главная заповедь колхоза — выполнить план и сдать хлеб, а так же все остальные продукты, которые причитаются с колхоза государству. Все, что осталось после этого, надо разделить между колхозниками по системе трудодней. Остается там очень мало, что называется, кот наплакал. Распределение на эти самые палочки-трудодни почти ничего не дает колхозникам. Они в реальности живут, прежде всего, со своего маленького подворья, личного подсобного хозяйства. Вот, какова она — система колхозов к середине 30-х годов. Правда, разрешают открыть местные колхозные рынки, где колхозники между собой могут чем-то торговать и каким-то образом тоже поправить свое хозяйство. Таковыми становятся итоги коллективизации к середине 1930-х годов.
Здесь я, пожалуй, прерву свой рассказ. Я, по-моему, говорю больше часа. И дальше я предлагаю перейти к вопросам. И из ваших вопросов мы бы уточнили, что из себя представляла коллективизация, и каковы были ее последствия и перспективы в дальнейшем в развитии советского строя. Спасибо.
Наталья Самовер: Мы ведем видеозапись, поэтому представляйтесь, пожалуйста, когда задаете вопросы.
Вопрос из зала: Спасибо большое за доклад. Очень интересный. И как раз я пришел к выводу о втором крепостном праве, по большому счету. Следующий вопрос, это, конечно, немного выходит за хронологические рамки. Как осуществлялась хлебозаготовка в Великую Отечественную Войну?
Александр Никулин: Это хороший вопрос. Во-первых, как осуществлялась? Мужчины ушли на фронт. Колхозниками стали женщины и дети. Их героическими усилиями работала колхозная экономика. Здесь есть двойное дно в этом вопросе. Дело в том, что на оккупированных территориях, когда немцы оккупировали третью часть Европейской территории, они не стали разгонять колхозы. Они обнаружили, что колхоз — прекрасная машина, для выкачивания ресурсов из села. Казалось, пришли к власти капиталисты, пускай они возродят фермерские хозяйства, хуторские хозяйства, вернут кулаков. Ничего подобного. Немцы просто заменили председателя колхоза на старосту. Задача колхозов состояла в том, чтобы обеспечивать войска вермахта соответствующей продукцией. Только когда Красная армия погнала немцев обратно, только тогда они, перед тем как уходить, стали говорить колхозникам: — выходите из колхозов, мы вам предоставляют свободу, крестьянствуйте так, как вы хотите… Что еще? Крестьяне часто упрекали, говорили, мы, вот, были в плену в Первую империалистическую войну, иногда удавалось попасть за границу, и потом наш освободительный поход, видели разные с/х земли и способы производства, но нигде мы не видели колхозы. Если они там, на Западе такие высокопроизводительные и культурные, что они у себя колхозы не вводят? Мы им объясняли, понимаете, они капиталисты, они против социализма, они против общественной обработки земли, только поэтому. И опять, одна из причин, почему создавались колхозы, говорили, что поймите, война на носу, напряженная обстановка, нам нужно создавать мощную Красную армию, проводить индустриализацию. У солдат были надежды, что войну выиграли, может теперь колхозы отменят? Но ничего подобного. Если мы посмотрим на дальнейшую эволюцию колхозной системы, то самые тяжелые, мрачные времена, это как раз 40-е годы. Потому что личное подсобное хозяйство крестьян облагается налогом, по-прежнему, крестьяне живут впроголодь и нет социалистического роста сельского хозяйства, о котором так мечтало сталинское руководство. К 1952-53 году по показателям с/х производства советское сельское хозяйство чуть-чуть превышает показатели 1913 года. А население выросло, оно урбанистическое. А сельское население живет впроголодь. Его уровень жизни понизился безусловно после коллективизации. Безусловно, на костях, на крови, на слезах российского крестьянства, советского крестьянства поднимался этот величественный индустриальный колосс советского социализма. Мы должны об этом безусловно помнить.
Александр: Меня зовут Александр. Хотелось бы понять. Когда началось раскулачивание в 30-е годы, людям чувства ломали, семьи разрывали. Как это отразилось на морали людей? Как было с дореволюционными людьми, и что стало потом?
Александр Никулин: Вопрос не просто сложный. Он требует очень большого и длительного ответа. Я бы сказал, что современная историческая наука как раз и занимается анализом того, что происходило с традиционным крестьянским сознанием. Безусловно, произошел гигантский перелом в сознании. Я бы привел такой пример. Во-первых, это было гигантское испытание человеческих характеров, человеческой солидарности, человеческой нравственности. Опять ведутся споры о том, насколько удалось расколоть крестьянское сообщество? Есть исторические свидетельства, что т. н. кулаков, раскулаченных жалели, пытались им помочь, спрятать те же самые родственники, односельчане, которые к ним относились с уважением. Есть тема, если хотите, отречения или не отречения от своих репрессированных родственников и в сельской среде, и в городской среде. Я здесь могу сослаться на одно из психологических исследований. Оно проводилось в середине 90-х годов. Один из его участников была Юлия Борисовна Гиппенрейтер, один из наших классиков советской, российской психологии, специалист по детской психологии. Исследовалась траектория судеб семей. По-моему, более ста семей было подвергнуто анализу семейных историй. И в частности, репрессированных, и как к ним относились ближайшие родственники. Просматривала некоторая тенденция: там, где люди проявляли слабость, страх, испуг, однозначно отрекались от своих родственников, говорили, что, да, они кулаки, враги народа, вредители, шпионы и т.д., вычеркивали из своей памяти, старались забыть, там, в истории поколений этих семей, обнаруживалось очень много психологических проблем и несчастий. Те же семьи, которые говорили, что, да, мы верим советской власти, но я не верю, что мой отец, сын, брат является врагом народа, я от него не отрекусь ни при каких обстоятельствах и не сдам его, в истории этих семей оказывалось, что это были более крепкие семьи, более цельные характеры. К сожалению, я не могу точно назвать вам библиографическое описание этой работы. В свое время я с ней работал, читал эту работу. Сам по себе феномен интересный. С точки зрения нравственного испытания крестьянских судеб, крестьянских семей и в целом российской интеллигенции, не было более ужасного и мрачного периода, чем начало 1930-х годов. Люди по-разному относились к этому. Опять я говорю, что этому надо посвятить не один, а несколько семинаров, обсуждая разные траектории человеческих судеб и личностного поведения. И мы можем обнаружить и примеры потрясающей подлости, жестокости, злодейства, и примеры человеческой солидарности, героизма, проявления лучших человеческих качеств. Я бы сказал, что 1930-е годы и коллективизация были временем страшного искушения, испытания человеческой души, крестьянской, ну и вообще, любой человеческой души.
Марина: Меня зовут Марина. Есть мнение, что такая ускоренная коллективизация оправдана тем, что иначе растянутая эволюция, если бы была, как предлагали правый сектор, Чаянов и т.д., иначе бы Советский союз был бы не готов к войне. Как вы это прокомментируете? Действительно ли это так?
Александр Никулин: Это тоже тема вечных споров в исторической науке. Здесь мы выходим с вами на проблему альтернатив. Есть сторонники альтернативного видения истории, есть противники. Противники говорят, что история жестко детерминирована, что то, что произошло, не изменишь, значит, оно так тому и быть. С другой стороны, я лично не согласен. Я сторонник альтернатив. В нашей личной жизни любой из нас размышляет, а если бы я пошел не в это учебное заведение, а в другое? А если бы я так строил свою личную жизнь, а не эдак? Это естественно и нормально. Потом, исходя из этого, принимаешь дальнейшие события. Это-то ладно, это личная жизнь. А когда речь идет об уровне государств, наций, народов, это такая гигантская махина движущая, которую невозможно никоим образом изменить. Тем не менее, на мой взгляд, здесь великую роль сыграл субъективизм политических деятелей, конкретные особенности политической борьбы. Абсолютно не предопределена была победа Сталина. И вообще, тут еще сам по себе сталинский гений великого крестьяноборца, то, что ему удалось. Ему удалось перебороть, склонить самый великий, самый обширный, самый традиционный класс страны. Он был гениальный крестьяноборец, жесточайший крестьяноборец. Он любил читать Клаузевица. И у Клаузевица написано, что противнику надо нанести поражение такое, чтобы отбить у него на несколько поколений привычку бунтовать. И Сталину это удалось по отношению к крестьянству, по отношению ко всем жителям этой страны. Что касается правых, на мой взгляд, им не повезло. У них не было такого коварного политического деятеля. Бухарин был ребенок по сравнению со Сталиным. Сталин его несколько раз обыгрывал в политической борьбе. Есть соответствующие расчеты, экономико-математические модели, просчитывающие, что было бы, если бы развивалось все эволюционно и постепенно? Опять-таки они есть разные. И тем не менее. Во-первых, не произошло бы какого-то гигантского фантастического чуда — экономического ни падения, ни роста. Примерно результаты, если использовать рыночную модель развития социализма, к 40-му году примерно были бы такие же, как и у сталинской России, но без чудовищного голода — раз, без чудовищного понижения жизненного уровня населения — два. А в-третьих, вы должны помнить, что войны первой половины ХХ века, это войны прежде всего, живой силы. Это означает, что несколько миллионов бойцов Красной армии было бы в стране, они бы не померли в результате голода, не были бы репрессированы. Потом что Сталин, когда проводил перепись в 1937-38 году всероссийскую, был шокирован. Перепись показала определенную убыль населения. Он рассчитывал, что его будет больше, а оно убыло в результате коллективизации. Сошлюсь на такого Шанина. Его как-то спросили: «А вы что думаете было бы с войной?» Он сказал: «Я думаю, в таком случае Красная армия остановила бы немцев где-то под Смоленском». Но опять — это гипотетически. Кто-то говорит, а кто его знает? Остановила бы? Хватило бы индустриальных ресурсов? Потому что Сталин провел сверху индустриализацию. Он без меры заготовил танков, самолетов. Другое дело, что в массе своей они оказались к 1940-41 году устаревшими. Их плохо водили летчики, танкисты. Их моментально пожгли, пришлось начинать все с нуля. Вопрос не однозначный. Здесь есть, как сторонники, так и противники. Но в целом, я бы сказал, что мы здесь выходим на более важную проблему цены прогресса. Меня пугает то, что сейчас есть ряд советских историков, советских по духу, я бы сказал, современных российских историков и зарубежных либеральных, которые в целом считают, что, вообще-то, коллективизация удалась. В каком смысле? Индустриализацию провели? Провели. Войну выиграли? Выиграли. Есть соответствующие экономико-специфические подсчеты, которые говорят, посмотрите, Советская Россия находилась в типичном состоянии страны третьего мира — много крестьянства, надо проводить индустриализацию. Посмотрите, что происходит в Мексике, Индии, Бразилии за этот период, когда развивался Советский Союз, чего-то они там ковыряются, и так остаются отсталыми странами. А посмотрите, как рванул Советский Союз, какую он создал громадную индустриальную империю! Люди получили всеобщее образование, в 1961 году запустили Юрия Гагарина в космос. Слушайте, но какой ценой? А это по Мальтусу, есть проблема аграрного перенаселения. Русских крестьян было слишком много, девать их было некуда. Они опоздали на праздник жизни. 5 миллионов погибло во время коллективизации и 20 миллионов лишних ртов погибло в Великой Отечественной Войне. Советский Союз освободился от бремени аграрного перенаселения, зато у него появились машины. На мой взгляд, это людоедско-прогрессисткая точка зрения. Когда я одному своему знакомому инженеру из крестьян это рассказываю, который помнит это голодное время, он говорит: «Как же так! Мы же так хотели жить и работать! Они все умерли». С точки зрения макропрогресса ничего страшного, да, в истории так делается, главное, все же хорошо закончилось.
Виктория: Виктория, журналист. Скажите, были ли другие, более мягкие модели, способ провести коллективизацию, чтобы достичь тех же самых успехов?
Александр Никулин: Прежде всего, это т.н. бухаринско-чаяновская альтернатива. Было несколько вариантов кроме сталинского. Давайте посчитаем, их, пожалуй, было три. Левый коммунистический вариант Троцкого-Преображенского, которые говорили, что надо из крестьянства выжимать все соки на индустриализацию. Но ни Троцкий, ни Преображенский не предлагали проводить коллективизацию. Они говорили, что надо просто усилить налогообложение, еще больше налогов выжимать из крестьянства, и этих налогов хватит на индустриализацию. Это среди коммунистов была такая точка зрения в середине 20-х годов. Была даже такая буржуазно-либеральная точка зрения русской профессуры в лице профессора Николая Дмитриевича Кондратьева, профессора Льва Николаевича Литошенко. Они активно отстаивали в 20-е годы либерально-буржуазные воззрения. Они говорили, бросьте нас пугать кулаком. Надо развивать рыночную экономику. Надо делать ставку на кулака, на фермера. Само по себе развитие сельского капитализма быстро приведет к росту всей экономики. Противники этой точки зрения говорили, что это опасно, это приведет опять к эксплуатации, у нас возникнет буржуазия, сначала сельская, потом городская, она свергнет советскую власть, она свергнет социализм. В этой связи существовала социалистическая точка зрения Бухарина и Чаянова, которые говорили, что надо делать ставку на буржуазного фермера американского типа, как предлагали Кондратьев и Литошенко, а надо делать ставку на кооперированное крестьянство. На то, чтобы крестьяне входили в специальные большие, малые отраслевые кооперативы, которые функционируют на рыночных основаниях, и благодаря развитию кооперации, поднималось бы крестьянство. Но оно не было бы капиталистическим, оно было бы средним. Оно через систему кооперации входило бы в социализм. В некоторой степени это была адаптация ленинского кооперативного плана, который в 1920 году предлагали Бухарин и Чаянов. Почему этот план не удался? В частности, критики говорили, что это все хорошо, мы согласны, но видите, не получается. Не получалось это вот почему. Потому что создаваемые кооперативы часто находились под жестким авторитарным контролем партии, бюрократическим контролем. И у них не было возможности для проявления этой самой рыночной инициативы. Любая рыночная инициатива, свободная инициатива крестьян подавлялась и глушилась в 1920-е годы. Поэтому получалась некая лукавая игра, говорить, ну как же, НЭП предоставил некоторые рыночные основания для крестьян. Они же по-прежнему остаются натурально-хозяйствующими субъектами и не идут по пути рыночного цивилизованного социализма. Здесь мы должны говорить так же об опыте построения социализма и коллективизации других стран. После войны возникла целая система мирового социализма, и коллективизацию проводили много где, в большинстве социалистических стран. Советская власть те земли, которые захватывала в Западной Украине, в Западной Беларуси, Прибалтике, там тоже проводила коллективизацию, депортировали кулаков. По этому образцу пошли многие стран соцлагеря. Практически везде коллективизация была проведена, но менее жестоко. С такой жестокостью она проводилась только в СССР. Пожалуй, отчасти в годы Большого скачка в Китае проводились подобного рода эксперименты, которые тоже привели к чудовищному голоду.
Виктория: Венгрия, Чехословакия?
Александр Никулин: Что вы говорите?
Виктория: Венгрия, Чехословакия?
Александр Никулин: Венгрия, Чехословакия. Там тоже проводилась коллективизация. Коллективизация практически была отменена в Польше. Вызвала она протесты польского крестьянства. Пожалуй, это была единственная восточноевропейская страна, где была небольшая часть совхозов, а в основном это осталась крестьянская Польша, не коллективизированная.
Виктория: Югославия?
Александр Никулин: Да, но там были разные времена, разные периоды. Везде проводились эти эксперименты с коллективизацией, в ГДР тоже. Но везде оказывалось одно и то же — колхоз оказывался менее производительным, по сравнению с формами семейного, крестьянского, фермерского хозяйства. Наиболее удачным оказался венгерский эксперимент. Венгерский социализм при Яноше Кадаре. но мы рассматриваем уже не сталинскую модель. Это более поздние этапы социализма, когда порой проводились очень многообещающие эксперименты, где власть пыталась заинтересовать общественное производство колхоза и личное подсобное хозяйство, чтобы они не были взаимообворовывающие друг друга конкуренты, а чтобы представителя с/х кооператива было выгодно трудиться и в общественном производстве, и в своем личном подсобном хозяйстве. Наиболее удачной была форма венгерских кооперативов в 1960-70-е годы. Тогда произошло, т.н. венгерское чудо, когда казалось, что колхоз вполне конкурентоспособен с западными формами фермерства. Это опять на тему того, можно ли было бы в конце концов трансформировать сталинские колхозы в колхозы с человеческим лицом? Вопрос остается открытым. Для этого опять нужна была определенная система экономических реформ.
Виктория: Еще один вопрос у меня. Может быть сложный, а может быть глупый. Сама не могу определиться. По сути, коллективизация, это продолжение земельного вопроса, который стоял еще в 1917 году до революции. Получается, что у каждого движения, которое тогда пыталось войти во власть, это и левые эсеры, и анархисты, у кадетов тоже было какое-то видение, как решить этот земельный вопрос. Как вы видите альтернативу коллективизации, если бы не было большевиков?
Александр Никулин: Да, вы правы, я бы сказал, что три великих вопроса было в начале ХХ века в России. Это, во-первых, рабочий вопрос. Был национальный вопрос — Россия была многонациональная империя. И третий вопрос был аграрный. Аграрный вопрос был самый сложный. И он был очень популярный. Имелось огромное количество аграрных партий, программ, брошюр по аграрному вопросу. Это интересно. Когда я занимался историей этого аграрного вопроса, я обнаружил, что совсем еще юный грузин-революционер Джугашвили, у него псевдоним тогда был Бесошвили, он на грузинском языке в 1906 году написал версию аграрного вопроса. И она сводилась вот к чему. Я пересказываю эту статью совсем юного, молодого человека: «Все тут по поводу аграрного вопроса переживают, спорят, всякие программы, муниципализация, социализация, национализация… Я должен сказать, что на мой взгляд, это не главное, кто там прав, (Каутский или Энгельс, как в «Собачьем сердце» говорится), главное, нам нужна такая программа решения, чтобы она всколыхнула крестьян на борьбу с самодержавием. Если нам удастся поднять крестьян, раскачать самодержавие и сбросить его, это и будет самое удачное решение аграрного вопроса. А дальше? Дальше посмотрим, что будет». Это в данном случае, точка зрения бунтовщика-революционера. Потому что большинство говорило о том, нам нужно провести аграрную реформу, чтобы во время аграрной реформы у нас начался рост производительности труда в сельском хозяйстве. Не совсем было бы справедливо землю у помещиков отнимать, потому у них есть очень многие высокопроизводительные хозяйства, прекрасные хозяйства. Может быть, с какой-то выплатой компенсации обобществить их земли? Для ответственного политика, экономиста и аграрника главное так провести аграрную реформу, чтобы она оптимально совмещала, с одной стороны, принципы социальной справедливости, а с другой стороны, экономическую эффективность. И была точка зрения революционно-радикальная, что, дескать, этими схоластическими спорами заниматься? Главное, нужно прийти к власти, чтобы крестьяне сбросили царя, пообещать им землю, а дальше будем ориентироваться по обстоятельствам. Вот большевики реализовали подобного рода программу. Так они и действовали, а дальше решали, что делать, как быть. Опять вы говорите об альтернативах 1917 года. Конечно, на мой взгляд, предпочтительны были альтернативы энесов («Трудовая народно-социалистическая партия» прим. редактора). Были эсеры, а это народные социалисты. А энесы – это народные социалисты, это было самое миролюбивое крыло народников, которое стремились достаточно мирно разрешить эту проблему и сделать ставку на крестьянство, на развитие крестьянского хозяйства в культурных кооперированных формах. В условиях военного классового противостояния 1917 года этот путь оказался малореальным.
Вопрос из зала: У меня вопрос про паспортизацию крестьян. Была речь о социальных лифтах 20-х годов, что крестьяне, даже убегая от коллективизации, таким образом приходили в город и там как-то адаптировались. Мы знаем, что несколько десятилетий у них не было паспортов. С какого, по какой год, и с чем это было связано?
Александр Никулин: Правильный вопрос. Это тоже один из итогов коллективизации. Дело в том, что благодаря коллективизации крестьян сгрудили в такие резервации для колхозного крестьянства. И просто так из колхоза было не вырваться. Дело в том, что в 1932 году происходит паспортизация в стране советов. Крестьянам паспорта не положены. Вообще, существует определенный режим контроля за крестьянами. С одной стороны, на стройки первых пятилеток требуется рабочая сила. Много народа вербуется, особенно молодежи уходит на эти стройки, но под определенным контролем и по определенным плановым нарядам и указаниям. Поэтому крестьяне оказываются второсортными жителями своей собственной страны в 30-е годы. У них нет паспортов, в отличие от горожан, у них нет зарплаты — у них есть трудодни. Они, как во времена крепостничества, прикреплены к своему колхозу. Им нужно вести договоренности со своим председателем колхоза, с местной советской властью, с начальством. Там даже молодому человеку, для того, чтобы пойти учиться в ВУЗ, нужно договариваться, чтобы его отпустили на эту самую учебу. А могут не разрешить. Более того, у крестьян нет собственной с/х техники. Техника поступает в МТС — машинно-тракторные станции. Эти машинно-тракторные станции уже обрабатывают своей техникой колхозные поля. Колхозники должны платить очень высокую цену этим МТС за то, чтобы они согласились обработать их поля. Речь идет о внутренней колонизации. Российская деревня при коллективном строе превращается во внутреннюю колонию, из которой советская власть черпает ресурсы на развитие науки, искусства, образования. И на несколько десятилетий колхозники являются людьми второго сорта. Паспортизация в колхозах начинается только во второй половине 60-х годов, а окончательно в паспортных правах колхозники уравниваются только в 1972-74 годах. И заработная плата в колхозах начинает платиться только в 1960-е годы. На несколько десятилетий колхозники были людьми второго сорта. В советской культуре, в советском искусстве, в советском фольклоре колхозник — это опять трансформировавшийся образ того самого крестьянина — грязный, малообразованный недотепа, которого надо опекать. Главное, колхозный строй породил громадную иерархию бюрократии, которая нависла и над городом, и над деревней. В этой уравниловке человек был лишен того, чем обладал обыкновенный крестьянин — собственным трудом на собственной земле по собственному разумению. Отсюда масса анекдотов, масса частушек об этом подневольном характере колхозника. Я только пару вам расскажу. Такая частушка: «Слева молот, справа серп — это наш советский герб. Хочешь жни, а хочешь куй, всё равно получишь рубль». А другой пример, это высокое начальство где-то там на железнодорожном полустанке обнаруживает какого-то мужичонку, он весь грязный, лохматый и местные советские бюрократы спрашивают: «Ты чей?» Он говорит: «Колхозный». «А почему такой херовый?» «Да, у нас председатель — раздолбай». То есть, данном случае, человек не принадлежит себе. Почему такой? Начальник у меня такой, с председателя и спрашивайте. Это полная забитость, это полная подчиненность громадной бюрократической верхушке и незаинтересованность в собственном труде. Другое дело, чудо какое, здесь спрашивали о ментальности, о веровании. Люди, несмотря ни на что, многие из них веровали в социализм. Они верили, что за эти гроши, они создают этот великий строй, новое социалистическое будущее. И они искренне, самоотверженно трудились. Коррозия этой крестьянской, колхозной, социалистической нравственности происходит в 1960-е годы только. Когда говорят, что Сталин великий перелом нанес крестьянству в 1929-30-ом. Нет, крестьянская этика, крестьянская культура выживали до начала 60-х годов. Писатели-деревенщики отмечают, что что-то неладное происходит в крестьянском мировоззрении только в 1960-е годы. Тот старый тип крестьянина, совестливый, бережно относившийся даже к колхозному добру, уходит в прошлое и возникает социалистический поздний поденщик, часто алкоголического типа, которому все равно, где работать, на селе или в городе. И массовый исход крестьян в города. И гибель деревни — она спивается и становится резервацией старушек.
Наталья Самовер: Мы работаем уже больше двух часов. Поэтому я вынуждена волевым образом пресечь дискуссию и воспользоваться своим хозяйским правом, чтобы задать последний вопрос. Александр Михайлович уже начал отвечать на этот вопрос, который я не успела задать. Что в социологическом смысле случилось с крестьянством после коллективизации? Как в социологическом смысле можно охарактеризовать то, что стало с сельским населением России, коллективизированном во втором поколении и далее. Что получилось? И наконец, возможно ли в социологическом смысле возрождение крестьянства сейчас, после отмены «второго крепостного права»? Или это какое-то историческое понятие, которое ушло и больше не вернется?
Александр Никулин: Очень замечательный вопрос в заключение нашей встречи. Спасибо вам за него. Что произошло? Оказалось, что крестьянство оказалось очень живучим. Что оно, несмотря на все бедствия, медленно исчезало на протяжении нескольких поколений. Опять, опыт показывает, что возможны варианты трансформации и бурного роста крестьянства, если делу дать правильный ход. У нас сейчас многие кусают локти и говорят, ах, если бы у нас в 1959 году был наш Дэн Сяопин, потому что примерно по характеристикам своего состояния тогдашнее советское крестьянство из себя представляло то, что представляло китайское крестьянство в конце 70-х, 80-х годов… Если бы дали ему возможность рыночного социалистического развития… Был еще работящий мужик и не все убежали из деревни. Тогда бы, конечно, безусловно, советское село и советская экономика рванула бы так же, как рванул Китай в 70-90-е годы. Но Никита Сергеевич Хрущев был романтик и верил в крупное аграрное производство, и тоже, пусть не злодейскими сталинскими методами, но полагал, что все крупное индустриальное лучше, а все личное, мелкое колхозное надо изводить до конца. И в общем, мерами экономического принуждения, но это делалось. Ну и в результате мы получили то, что получили. Мы получили в 70-80-е годы парадокс. С одной стороны, из бешеных нефтедолларов советская власть стала щедро финансировать развитие села. И до сих пор сельские жители с ностальгией вспоминают брежневскую эру, полагая, что это и были золотые годы. Дело в том, что наконец, пошли инвестиции в сельское хозяйство. Если Сталин в сельское хозяйство ничего не вкладывал, а только изымал, то тут, если хотите, советская власть возвращала свой долг. Те же самые члены брежневского Политбюро были крестьянские сыны, они помнили деревню. Они говорили, что нас средства появились, давайте вкладываться в колхозное и совхозное производство и строительство. Но тогда схема была старая, забюрократизированная, малоинициативная, и отдача была невелика. И отсюда появилась метафора Гайдара, что это черная дыра агропрома, что это все не эффективно, не нужно, пускай, как хотят, так и выбираются. В 90-е годы, когда закончилось льготное, щедрое советское финансирование из нефтедолларов, произошел страшный спад и распад во многом постсоветского сельского хозяйства. К 1999 году оно вернулось по своим показателям примерно к 1960 году. Вот, что произошло. Более того, эта извечная ставка на сверхкрупное аграрное производство имеется и сейчас. И сейчас у нас есть сторонники аграрного прогресса, которые говорят, что гигантские капиталистические агрохолдинги все сами отрегулируют. Эти гигантские корпоративные латифундии являются магистральным путем прогресса для современной России. И наше личное подсобное хозяйство, и фермерство, и семейные фермы находятся на обочине аграрного прогресса начала XXI века. Хотя критики говорят, раз это так здорово, если сверхкрупное аграрное производство наших современных агрохолдингов, ориентированное исключительно на наемную рабочую силу, такое замечательное, так почему весь остальной мир не идет по этому пути? По-прежнему, даже в Соединенных Штатах, а тем более в Европе, основой с/х производства является фермер, который является членом многих кооперативов, работающих фактически по той самой чаяновской модели. Меня иногда спрашивают, а сохранился ли как таковой крестьянский тип в современной России? В наших социологических исследованиях нам приходится бывать в долговременных командировках, брать интервью у сельских жителей. Я должен сказать, что сохранился, просто это редкая птица. Если в 20-е годы крестьян было 100 миллионов, то сейчас по моим оценкам, экспертные оценки, это несколько десятков тысяч человек, которые в душе и по поведению, и по своим моральным установкам являются крестьянами. Они трудятся как крестьяне, думают как крестьяне. Они стремятся к идеалу вот этих, четырех клеточек, шанинскому определению, о котором я вам говорил. Но в некоторой степени, сейчас крестьянские идеалы получают второе дыхание в мире и в России. Они связаны с идеями новой экологии, нового отношения человека и природы. Я могу вам привести, например, недавний труд голландского профессора Ван Дер Плога, он выпустил книжку «Чаяновский манифест», где он доказывает, что идеалы крестьянского семейного хозяйства в условиях современной науки и техники, кооперировано получают второе дыхание. Это очень интересная тема. Возрождение нового крестьянина XXI века, уже образованного, в условиях биотехнологической революции, ориентированного на экологически чистое производство. Тема чрезвычайно популярная и актуальная в Западной Европе, Латинской Америке. У нас она маргинальна, но все больше и больше тоже пробивает себе дорогу. В истории крестьянства, как социальной организации, крестьянина как человеческого типа, точка не поставлена. Альтернативы имеются. Даже в условиях современной России крестьянство, крестьянский образ жизни, крестьянская этика имеет перспективы для своего рождения и развития. Я бы ответил так.
Наталья Самовер: Большое спасибо, Александр Михайлович.
Вопрос из зала: А про книги еще скажите.
Александр Никулин: А, про книги! Вам могут понадобиться определенного рода источники. Для того, чтобы облегчить вашу работу, поверьте, это очень тяжелое дело — рыться в архивах, тут нужен определенный профессионализм, я хотел вам порекомендовать ряд изданий. В первую очередь, одним из наших ведущих специалистов по 20-30-м годам Виктором Петровиче Даниловым и его коллективом в конце 90-х — начале 2000-х годов была выпущена такая серия, пятитомник архивных документов, которая называется «Коллективизация и раскулачивание. Трагедия советской деревни». Здесь вы найдете огромные материалы и крестьянские письма, и сводки ОГПУ о поведении крестьян, и партийный документы, и полемика, и материалы по репрессиям и спецпереселенцам, и по раскулачиванию. Каждый том предваряется большой, объемной статьей, в которой рассматриваются отдельные периоды, этапы коллективизации. Издан только что в серии РОСПЭН, и вообще рекомендую обратить внимание на книги серии РОСПЭН, здесь издано порядка 3-4 десятков монографий российских и зарубежных ученых, посвященных проблемам коллективизации и переизданы материалы семинара Виктора Петровича Данилова, материалы 1990-х годов, обсуждающих пути эволюции крестьянства российского, зарубежного, несколько семинаров, посвященных коллективизации. Это книга «Современное крестьяноведение и аграрная история России в ХХ веке». Презентация этой книги состоится в эту пятницу во второй половине дня на симпозиуме «Пути России». Наберите в поисковике «симпозиум Пути России -2016». Там у нас проходит секция, посвященная современности сельской России. Достаточно зарегистрироваться на сайте этой секции. Если у вас будет время и желание, то приходите. Там не только про крестьянство. Там вообще про то, что происходит в России в этом году. Ведущие ученые-обществоведы рассматривают политические, социологические, экономические аспекты. В том числе, наша секция посвящена истории современности сельской России. Конечно, Центр выпускает ежегодник «Крестьяноведение». В этом ежегоднике у нас, как правило, всегда существует несколько статей, несколько материалов, посвященных крестьянству, времени коллективизации. Вот, образец этого ежегодника я вам принес. Мы могли бы вас снабдить, если это интересно. На следующее занятие я принесу несколько томов за разные годы. Здесь вы тоже можете определенный материал обнаружить и найти. Вот основные источники, которые достаточно легко найти, не обращаясь к архивам. На первых порах вам будет более чем достаточно, чтобы вникнуть поглубже в проблематику коллективизации и советского крестьянства. Спасибо.
Наталья Самовер: А я обращаю ваше внимание на существование библиотеки Сахаровского центра, где представлено достаточно большое количество литературы, связанной с раскулачиванием, коллективизацией, судьбой советского крестьянства. Добро пожаловать, пользуйтесь нашими ресурсами, библиотечными в том числе. Александр Михайлович, спасибо вам большое. И спасибо участникам, тем, кто сегодня слушал и тем, кто задавал так много серьезных и важных вопросов. Потому что не ошибусь, если рискну предположить, что абсолютное большинство людей, присутствующих здесь, так или иначе имеют крестьянские корни. Все эти страдания, все эти унижения, все эти надежды обманутые — это все про нас.
