Самониев

 

Первый раз я встретил его в столовой, вернее, запомнил. За длинными, прочно сколоченными деревянными столами, установленными в четыре ряда, сидели замаянные, худые, голодные лагерники и бережно, как святые дары, принимали обеими руками миски с горячей похлебкой, больше похожей на помои.

В это время пришла еще бригада. Свободных мест всем не хватило, и люди стояли в проходах. Среди заморенных, одетых в рванье бригадников выделялся высокий, стройный парень. Его чистое, с правильными чертами лицо украшали большие серые глаза с длинными ресницами, но портили вид тонкие, крепко сжатые губы с презрительно опущенными уголками.

Вскоре в столовой появился бригадир и, увидев парня, подошел к нему, что-то говоря и протягивая пайку хлеба.

 

Мотнув головой, тот отвернулся. Когда бригадир попытался положить кусок в карман куртки, парень судорожно дернулся, схватил хлеб, подбросил и поддал ботинком. От сильного удара мелкие куски полетели в разные стороны. Их тут же бросились подбирать.

— Жрите, падлы голодные! — выкрикнул парень и выскочил из столовой.

Такое немыслимое обращение с хлебом, когда кругом царил голод, не поддавалось какой-либо оценке. Фамилия этого святотатца была Самониев.

Запомнилась вторая сцена на бирже, где звено Самониева занималось штабелевкой вытащенных из воды бревен. Неизвестно, что послужило причиной, но звеньевой лупил двух работяг железным крючком. Изможденные жертвы даже не пытались защищаться, лишь закрывали лица рукавами телогреек. Бил их Самониев с остервенением. Никто из бригадников в эту расправу не вмешивался.

Еще раз я был свидетелем сцены в Тавдинском лагпункте Надзиратели волокли Самониева по земле в наручниках к вахте. Отправлялся этап в лагпункт Чунь-Чеш, а ехать он туда не хотел. Последний раз увидел Самониева в Чунь-Чеше, куда меня привезли вместе с погрузчиком, снабдив пропуском на бесконвойное хождение.

Стояли теплые июльские дни, когда главный механик подразделения Путилов в кабине лесовоза, а я на платформе за кабиной поехали на делянку по хорошей лежневой дороге. Насыщенный запахом хвои и разнотравья воздух обдувал лицо, дышалось легко. Не хотелось думать ни о лагерном кошмаре, ни об этой же лежневой дороге, каждый метр которой пропитан потом и кровью заключенных.

Делянка, где производилась валка и вывозка леса, ничем не отличалась от всех подобных. Те же временные сторожевые вышки на 15-метровых просеках, конвой, овчарки, проверки и т.д. Совместно с техруком участка мы распланировали, где что будет располагаться. Тут же была выделена на расчистку бригада. Когда работяги подошли, среди них я сразу заметил Самониева. Он осунулся, одежда в заплатах, но вид тот же презрительно-надменный.

Перед самым обедом бригадники уселись отдыхать на сложенные в ряд бревна. Мы с Путиловым стояли метрах в 30 и прикидывали, каким способом перетаски-

 

вать погрузчик от штабеля к штабелю. В этот момент все и произошло.

К Самониеву подошел сзади один из работяг с топором в руках. Словно почувствовав неладное, тот быстро оглянулся и попытался вскочить, но опоздал — бригадник ударил Самониева обухом по голове. Вторым ударом, уже острием, топор был загнан в череп. Не вытаскивая его, убийца спокойно отошел в сторону.

Все разом повскакивали с бревен, поднялся шум, крик. Бригадир побежал на контрольный пункт. Путилов, побледнев, испуганно озираясь по сторонам, быстро зашагал вслед за бригадиром к контрольному. Направился туда и я. Вскоре туда принесли Самониева и привели убийцу. На вопрос, зачем он это сделал, тот коротко ответил. «Собаке и смерть собачья, раньше бы надо».

Выяснилось, что убийца содержался на лагпункте Сарапулка, где нарядчиком был Самониев. Ненавидели его люто, но и боялись. Однако не угодил он чем-то лагерному начальству, и с нарядчиков его сняли. Работать среди тех, кого только что тиранил, Самониев не мог — понимал, что расплата неизбежна. Знало это и начальство, поэтому его из Сарапулки перевезли вначале в Тавдинский лагпункт, а затем в Чунь-Чеш. Здесь настигло его возмездие.

Самониева похоронили по-лагерному. В вырытую яму сбросили голый труп и засыпали землей, без всяких обозначений.

Убийцу судили, но поскольку он уже имел срок 25 лет лагерей, отсчет начался с нуля, с отправкой куда-то за пределы Северураллага.

1946 г.