- 34 -

СВИДАНИЕ

К инженеру Черкасскому приехала жена. Она сидела в маленькой комнате рядом с проходной. Комнату оклеили когда-то зелеными обоями. От времени обои выгорели, были во многих местах оборваны и продавлены, открывая просмоленные дочерна бревна, паклю да пожелтевшие газеты. Женщина сидела на табуретке возле окна. Дверь и форточка были открыты... Когда занавеску воздухом прижимало к окну, на ней резко выделялись квадраты решетки. Отогнув край занавески, женщина пристально вглядывалась в лица проходивших мимо окна людей. Все они были одеты в одинаковую черную одежду и плохо побриты. У стены стояла кровать, застеленная розовым,

 

- 35 -

с двумя белыми полосами по краям, одеялом. Уже вечерело, и в комнате зажгли свет. Абажура в комнате свиданий не было, а черный провод над патроном был длинный и несколько раз перекручен над засиженной мухами лампочкой... На кровати в беспорядке лежало много свертков. На полу стоял раскрытый чемодан. От окна, в глубь лагеря, уходила аллея молодых деревьев, и в самом ее конце стоял низкий барак. Была осень. Не переставая дул холодный ветер, и по аллее в сторону барака перекатывались упавшие с деревьев листья. Кругом много плакатов. Прямо перед окном на аккуратно сбитом ромбе написано: «Берите пример с возчика Чумбуридзе!»

Инженер Черкасский волновался. В обед ему сообщили, что к нему приехала жена. Его освободили от работы и привели в зону. Он сходил в баню и зашел к парикмахеру побриться. Парикмахер брил его долго, и, главное, Черкасский очень жалел, что рассказал парикмахеру о предстоящем свидании. Тот не переставая хмыкал, кривил в усмешке губы и, встречаясь в зеркале с глазами Черкасского, многозначительно подмигивал ему. Потом Черкасский пошел в каптерку и там долго ждал каптерщика. Каптерщик имел право на бесконвойное хождение и вполне мог где-нибудь за зоной загулять. Черкасский страшно волновался. А вдруг каптерщик так и не придет? Но каптерщик пришел. Из своих личных вещей Черкасский отобрал костюм и ботинки. Затем в портновской он немного подождал, пока приводили в порядок его костюм. Единственную рубашку несколько дней назад выпросил у него художник для участия в концерте. Он пел в хоре. Когда художник узнал, в чем дело, он смутился и сказал: "Ах, как неловко все получилось. Ради бога, простите меня...»

Оказалось, что художник носил рубашку еще с неделю после концерта, когда ходил писать плакаты за зону, в солдатский клуб. Он достал из шкафчика рубашку. Воротничок и рукава лоснились от грязи. Черкасский вернулся к себе в барак, курил махорку и надсадно кашлял. Он все время с нетерпением ждал художника, который ушел стирать и гладить его рубашку. Пришли ребята с

 

- 36 -

работы и окружили Черкасского. Когда узнали, что художник после концерта продолжал ходить в его рубашке, стали дружно ругать художника. Потом те, к кому уже приезжали жены, начали вспоминать, как это все было у них. У некоторых в комнате все время сидел надзиратель, у других надзиратель выходил... Получалось так, что все вроде бы зависело от надзирателя. И еще те, у которых надзиратель выходил, смеясь, рассказывали, что в комнате свиданий очень скрипит кровать... Слушая эти рассказы, Черкасский ждал художника и сильно переживал. А вдруг он не сможет привести в порядок рубашку? Наконец пришел художник. Все, теперь можно было идти. Черкасский набросил на плечи бушлат и, придерживая его на груди, пошел по аллее в сторону проходной. И опять по дороге ему говорили про эту кровать из комнаты свиданий. Он слушал с досадою и раздражением. Они прожили с женой десять лет, у них было двое детей, и им было о чем говорить. Черкасскому вдруг стало нестерпимо жаль себя, и он чувствовал, как тяжелеют его веки. Когда Черкасский вошел, бушлат соскользнул с его плеч, и надзиратель тут же поднял его и повесил на гвоздь. Затем надзиратель вышел, но тут же вернулся с двумя табуретками: одна — для себя, другая — для Черкасского. Некоторое время они, все трое, стояли. Черкасский с женой — у кровати, а надзиратель — у двери. Потом надзиратель подошел к окну. Он видел, как Черкасский целует глаза и волосы жены, как вздрагивают ее плечи. Надзиратель снял с руки часы и положил их на подоконник. Прошло несколько минут, а Черкасский все еще не сказал ни слова. Надзиратель отвернулся, отогнул край занавески и стал смотреть в окно.

Наконец Черкасский и его жена, не разжимая рук, подошли к кровати и сели. Кровать скрипнула, и Черкасский грустно и виновато улыбнулся. Она дотронулась губами до щеки мужа и быстро зашептала:

— Колю взяли в прошлом году. Он жив. В Воркуте. Говорят, сейчас можно писать из лагеря в лагерь. Я привезла тебе его адрес. Он записан на бумаге, в которую завернут пирог. Володя погиб в командировке при очень

 

- 37 -

странных обстоятельствах. Ольге сказали, чтобы она перестала узнавать об обстоятельствах его смерти, иначе сама может пострадать. Сейчас с детьми все хорошо, а поначалу было просто ужасно. Меня тогда напугали, что вскоре придут за мной, а детей отправят в специальный детский дом. Я тут же детей переправила к маме. А мама, сам знаешь, какая... всю жизнь с няньками была. В общем, настрадались с ней ребята, и она с ними тоже. Сергея иногда на улице встречаю. Как тебя взяли, он тут же вверх пошел. Он, это он на вас всех наклепал. Как меня увидит, всегда на другую сторону улицы переходит. Ольга про него тоже так думает. Мы с ней друг без друга пропали бы. То она с детьми сидит, то я. Меня ее Аленка иногда мамой называет. А ты — ничего, почти не изменился, ну, худой немного, приедешь, я тебя откормлю. Я к тебе с таким страхом ехала... А тут еще, уже в вашем тюремном поезде, одну девочку везли. Милая такая, бантики, глаза большие, чистые, ну просто ребенок еще. С ней два конвоира. Она рядом со мной на скамейке сидела. Я, пока ее пирожками угощала, взяла, дура, да спросила, куда это ее везут. А она мне отвечает, что на суд. «Что же ты такое сделала, что тебя опять судить хотят?» — спросила я. И тут она так спокойно-спокойно мне отвечает, что голову своей бригадирше отрубила... Я из поезда вышла, а у меня от страха коленки дрожат. Думала, у вас тут ад кромешный...

— Гражданин начальник, — сказал Черкасский, — можно вас попросить оставить нас на некоторое время вдвоем?

— Вам это не положено, — ответил надзиратель, не поворачивая головы.

— И все-таки... я вас очень прошу,— задыхаясь, повторил свою просьбу Черкасский.

— Ну что ты, что ты, зачем ты так, успокойся, — зашептала жена, — прошу тебя, не нервничай. Ну и плевать на него, что он здесь сидит. Главное, что увиделись. Я теперь спокойно буду тебя ждать. Поверь мне, у меня предчувствие, честное слово, что самое худшее уже позади. Вот увидишь, увидишь...

 

- 38 -

Быстро темнело, и на столбах зажгли свет. Свет от ламп проходил сквозь листья, и они светились рыжеватым светом. Надзиратель смотрел в окно и думал о том доме, куда вскоре должен был переезжать с семьей. Он вспоминал вещи, с которыми прожил много лет, и решал, будет он перевозить их на новую квартиру или не будет. В комнате было тихо. На подоконнике неслышно стучали часы, а за окном бесновался ветер и гнал по аллее упавшие с деревьев листья...