СТУПЕНИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Видимо, отношение родителей к просвещению и ящик с книжками были базой, позволившей мне в срок пойти в школу. Она называлась фабрично-заводской школой 2-й ступени, семилетней, обучение в ней велось на татарском языке. К тому времени с арабской вязи, какой написан коран, как и создана была вся письменная культура народа, татарское письмо было переведено на латинский алфавит, а в более поздние годы — и вовсе на русский, лишивший его звучания языка, несмотря на введение дополнительных значков к буквам для приведения фонетического диапазона в соответствие с языком.

Подавляющее большинство класса составляли переростки, изможденные недоеданием, одетые в обноски. Учеба давалась им трудно. Нелегко приходилось и учителям в их отчаянных усилиях сделать детей восприимчивыми к знаниям. При зачислении в школу я, должно быть, дал повод считать себя подготовленным более, чем можно было ожидать, и был принят сразу во второй класс, через неделю переведен в третий, но по настоянию мамы вскоре возвращен во второй. Два года спустя родители перевели меня в русскую школу, и по их же настоянию — снова в третий класс, создавая таким образом возможность без ущерба странслировать запас знаний на русский. В новой школе, носившей имя Желябова и имевшей классы лишь по третий включительно, перевод в четвертый последовал с передачей всего класса в другую, четырехлетнюю или, как тогда называли, первой ступени школу имени В. И. Бубнова, возглавлявшего в ту пору наркомат просвещения. После предания вскоре этого имени забвению школа получила более надежное имя Софьи Перовской.

Учеба в пятом классе происходила в удивительном по архитектуре, интерьерам здании бывшей женской гимназии, в семидесятые годы оказавшемся достойным открытия в нем консерватории. В описывае-

мые годы это была средняя школа № 10 имени В. И. Ленина, занимавшая также примыкавшее к основному зданию другое, в противоположность первому чересчур незатейливого вида. По числу учащихся ее можно было бы назвать гигантской: только пятых классов было десять — от «А» до «К». Должно быть, ввиду этого гипертрофизма она была поделена на две, с образованием в меньшем, двухэтажном здании средней школы № 5 имени Горького, которую я и окончил в 40-м году.

Внимание, проявленное в этом рассказе к каждому отдельному году ранней школьной биографии, мне думается, оправдано тем, что приводимые детали дают возможность видеть в них черты времени. Мы же сами были, как все дети, жили своими несложными проблемами я не спешили взрослеть, но именно на годы учебы в этих двух школах пришлись события, которые то будоражили воображение и, кажется, становились ступенями вперед и вверх в жизни страны, да и человечества в целом, то отбрасывали назад и ложились незнакомой дотоле тяжестью на детские души. Последние месяцы тридцать четвертого были отмечены подвигом и трагедией стратонавтов Федосеенко, Усыскина и Васенко, погибших после достижения небывалой тогда высоты 22 километра. Потом были дрейф папанинцев на станции «Северный полюс», беспосадочные перелеты экипажей Чкалова и Громова через Полюс, Гризодубовой — на Дальний Восток, Чкалова — на остров Удд. Но вот еще геройство и трагедия: экипаж Леваневского на АНТ-25 бесследно поглощен стихией Арктики, и около года поисков с воздуха, квадрат за квадратом, а с наступлением полярной ночи — с применением осветительных ракет, не раскрыл тайны исчезновения. Кажется, трагедией подавлена вся страна. Но приговор стихии — не единственная боль народа. Страна, как в горячечном бреду, повторяет слова скорых приговоров врагам народа (уже стало терять остроту часто бывшее на слуху слово «лишенец», т. е. лишенный гражданских прав, каким способом поначалу государство неугодных превращало во внутренних изгоев), которыми, выясняется, могут оказаться самые уважаемые, казалось бы, лучшие, близкие люди. И вот уже слухи достали радиста-папанинца Кренкеля, подозреваемого в умышленном умолчании о полученных сигналах бедствия Леваневского. Подозрительность и, между строк, призывы не верить и отцу родному умело и массированно насаждаются на памяти моих сверстников, начиная с убийства С. М. Кирова. Не только мы, дети, не понимаем, как могло случиться такое. Нам говорят: стрелял Николаев, но он только исполнитель, подручный. Сознание нам сверлят новые слухи: «Умер Куйбышев — нет, такое случается неспроста». Как-то загадочно ушел из жизни Орджоникидзе — подробности, наверное, сообщат, когда разоблачат того, кто

причастен к его смерти. То же, похоже, и с Горьким. И идут процессы, процессы. По ночам забирают врагов — вчерашних, как думалось, добрых соседей, и шелест шин в темноте редких в те годы автомобилей вызывает рефлекторный бросок к ночному окну и мольбу, чтобы пронесло.