МОИ ЛЕКЦИИ ПОСЛЕ ТЮРЬМЫ

Московскую аудиторию я увидел на другой же день после освобождения — и именно в том же зале, где я читал когда-то свою лекцию: «Почему надо верить в Бога?»

 

Теперь здесь читал доклад религиозного содержания один из моих друзей.

После лекции я был вызван на эстраду и имел возможность впервые приветствовать слушателей, из которых многие знали меня... Я радовался тогда первому случаю засвидетельствовать о том, как верен Бог и слово Его: оно непреложно и действенно при всех обстоятельствах, и на свободе и в тюрьме. И теперь мой тюремный опыт был для моих слушателей новым доказательством жизненности Евангелия.

Он как бы оковал слова Христа, и в таком железном переплете вышло для меня Евангелие из-за тюремной стены.

А какая радость была поделиться своим новым опытом в кружке друзей и братьев, в среде нашего христианского студенческого кружка! «Да он даже физически там поправился!» — сказал один медик. Действительно, в сырых подчас камерах тюрьмы я даже не испытывал своего ревматизма. Здесь в небольшом интимном кругу я рассказал о том, как Бог хранил меня, и благодарил их за братские молитвы, которые я так сильно ощущал там в некоторые минуты.

На первом открытом собрании кружка я говорил на тему: «Христос и счастье», подчеркнув то обстоятельство, что откровения Евангелия о радости подтвердились для меня новым незыблемым основанием, ибо пережиты были в тюрьме. Эта тема была плодом моей тюремной жизни.

Еще через недели две мы открывали свой собственный Студенческий Дом. Это был полуразвалившийся небольшой особняк у Новинского бульвара, который власти предоставили нам под условием, что мы сами приведем его в порядок. И мы с Божьей помощью — взяли его верою. Мы сами таскали кирпичи, чистили, мазали... Помогали и специалисты... И наконец, после упорной работы, дом был приведен в порядок. (В одной комнате, впрочем, балки были такие негодные, что потолок впоследствии неожиданно провалился — бревна и штукатурка посыпались ночью; но, слава Богу, и, поистине, чудесно, никто из спавших там не пострадал.) Нужда квартирная уже тогда была так велика, что мы пристроили даже нары под потолком в коридоре для ночлега проживающих в доме студентов.

И даже знаю такой еду чай, характерный для тогдашнего квартирного кризиса. Известный мне человек, полковник N., бывший в заключении в Таганке, по освобождении попросился в одну из московских тюрем в качестве воспитателя, ибо за это он мог

 

проживать в одной из тюремных камер (я посетил его там). Пришел день открытия Студенческого Дома. Объявлена была моя лекция «Смысл Страдания». Студентов пришло необыкновенно много. Я опять радовался тому, что могу воспользоваться одним из своих тюремных трудов. По поводу открытия Дома я сказал, что его мы хотим посвятить человеческому страданию, и здесь надеемся идти навстречу скорби и нужде молодежи с состраданием в сердце.

О, как хорошо слушатели понимали меня! Хотя немногие знали тюремный опыт, но в это время уже так много было страдания и на воле! Поистине, «вся Россия лишь страданье», и не лежит ли в этом особая любовь Бога к этой стране, которой Он доверяет так много пережить и перенести? И этому русскому юношеству, с его чуткой идеалистической душой, — выпало на долю, минуя счастливую весну жизни, сразу вступить в пору лютых вихрей и бурь...

Кто устоит в эту годину ненастья, безвременья и бурелома без жаркой веры в груди, без Христа в сердце? А с Ним все возможно, и жизнь будет победная, торжествующая!.. Юность Христу!.. И скорей и всецело, пока не налетел ястреб времени и не расхитил наших сил и вдохновения!.. (Таковы были некоторые мысли моей лекции).

Вскоре я выступил также в московской общине евангельских христиан, в их большом зале, недалеко от Садовой улицы. Я говорил на тему «Даниил» — о мужестве исповедничества, о необходимости, признавая земную власть, «повиноваться больше Богу, чем человекам». Народу было человек 600. После краткого приветственного слова со стороны старца-пресвитера, обращенного ко мне по поводу моего освобождения, все встают и поют гимн свободы:

О, нет, никто во всей вселенной

Свободы верных не лишит!

Пусть плоть боится цепи пленной

И пусть тюрьма ее страшит.

Но мысли, тьмой порабощенной,

Сам Бог любви свободу дал;

И цепи ей, освобожденной,

Доныне мир не отковал.

О, нет, никто во всей вселенной

Нас чести нашей не лишит!

Пускай с враждою откровенной

Толпа позором нас клеймит.

Поднимем знамя правды вечной,

Любовью злобу обовьем,

 

И честь не в славе быстротечной,

А в торжестве любви найдем.

О, нет, никто во всей вселенной

Не похитит богатств у нас!

Пусть на алтарь борьбы священной

От нас возьмут в жестокий час

И серебро и что имеем, —

Мы совесть чистой сохраним,

Мы тайной счастья овладеем

И ею мир обогатим.

Я впервые слышал этот народный русский мотив, и теперь он рождал в моей груди чувство глубокого преклонения перед народной душой, которая так любит свободу и так страстно, подчас неверными путями, стремится к ней...