СНОШЕНИЯ С ВОЛЕЙ

Волей в тюрьме называется весь тот «свободный мир», что находится за стенами тюрьмы. Свидания, как сказано, были мне запрещены. Но все же раза три мне удалось их иметь, правда, не официально, в порядке деловых встреч (например, в связи с передачей денег и т. п.).

Но однажды и я был вызван «на свидание». Представьте себе

 

посредине небольшого зала, вдоль его — две перегородки с рядами окон, защищенных густой железной сеткой; по обе внешние стороны решеток стоят заключенные, а внутри, теснясь к этим сеткам, стоят в два ряда пришедшие на свидание — родные и знакомые, матери с детьми на руках, старушки с котомками, монахи. Среди них и надзиратели, зорко наблюдающие за тем, чтобы что-нибудь не было тайно передано.

Гомон и гвалт стоят неописуемые. Все говорят одновременно, и потому человеку, лицо которого перед вами, вы должны кричать, как глухому или как на колокольне.

Таганка — как уже было сказано, тюрьма грязная и беспорядочная (таковы, вероятно, все уголовные тюрьмы) — не в пример Бутырской, политической, где чистота и порядок. Но зато с беспорядком связаны и некоторые льготы. Легче получить записочку в порядке обыкновенной родственной переписки. Однако, с ней я однажды чуть-чуть не попал в неприятную историю, да еще двух непричастных лиц в нее замешал.

Вздумалось мне послать домой в подарок найденную в тюрьме картинку библейского содержания, наклеенную на картон (Даниил во рву львином), да еще письмо в наш христианский кружок со списком религиозных тем, которые желательно было разобрать в предстоящем полугодии. Весь этот пакет согласился отнести один из ходивших на работу, так называемый полусвободный арестант — он ходил днем работать в одном магазине, и лишь ночевать должен был в тюрьме. Дано было знать одному из друзей о необходимости взять пакет из магазина. И вдруг посланный приходит в тюрьму весь расстроенный.

— Беда случилась... Наш магазин опечатали, и пакет ваш там же. Придет за ним кто-либо из ваших родных — его задержат, и мне будет плохо. А я как раз уже надеялся на полную свободу... Эх, какая незадача!

Что ж тут было делать?

У меня с этим заключенным была большая дружба. Не раз он приглашал меня к себе, и мы вместе пели духовные песнопения. У него был хороший слух и знание церковной музыки — как сейчас звучат в моих ушах пасхальные стихиры, панихидные «Волною морскою» и т. п. Вот я и говорю ему: «давайте, помолимся. Бог все устроит к лучшему». Мы преклонили колени. Он широко и истово крестился, хотя и не произносил слов.

«Почтальон», носивший «братскую любовь», согласился пойти в шесть часов утра к упомянутому другу и предупредить его, чтобы

 

он не ходил в магазин. Мастер пошел к своему магазину — и, о радость! — магазин открыт... (и только на полчаса!). Он спокойно вошел, забрал свои инструменты и пакет; никто ни о чем его не спросил.

В этот день мне открылся в Библии стих:

«Если я пойду посреди напастей, ты оживишь меня, и спасет меня десница Твоя» (Пс. 137: 7).

Эти слова я подчеркнул и написал против них дату — 7 сент. 1921 г. А как ликовал мой знакомый, переживший столько волнений! Теперь устранено обстоятельство, которое могло бы его сильно скомпрометировать.

Притом он увидел явное подтверждение силы молитвы.

У нас в тюрьме сидел некто Г., который был приговорен к расстрелу и только чудом спасся от него. Он рассказывал следующее. Когда автомобиль вывозил его из ворот тюрьмы, он молился, чтобы Бог спас его. И что ж? Не проехали и ста шагов, как раздался выстрел лопающейся шины. Поставили новую шину. Но через некоторое время лопнула другая шина. Была ночь. Автомобиль должен был дойти до какого-то места за Москвой. Решили переночевать в Чеке.

В эту ночь в сознании Г. возникли новые планы, он потребовал вызвать своего следователя для дачи особых, экстренных показаний — и благодаря им судьба его резко изменилась: смертная казнь была заменена пятью годами заключения.

«Бог вникает во все дела их». «Бог слышит стон узников».

О, как много раз мы в этом убеждались!

Кроме писем, я почти всякий раз при передаче получал цветы от родных и друзей. Цветы шли целой вереницей и приносили в тюрьму радость созерцания недостающей у нас природы. Сколько их перебывало у меня! Были подснежники, ландыши, сирень, красные маки, васильки, розы, акация, в конце стали появляться астры, «поздние гости отцветшего лета». Цветы были для меня живым календарем, напоминавшим о времени года. Многие арестованные из других камер приходили любоваться пышными букетами. Я почти никогда не знал, от кого они. Но навсегда сохраню благодарное воспоминание о них. Ведь, «память это дивный дар, благодаря которому розы цветут и зимой». Эти чудесные алые, лиловые и лазоревые гости цветут и сейчас передо мною и наполняют душу благоуханием... А тогда они раздвигали мрачные стены тюрьмы и проливали в сердце свежесть лугов, прохладу тенистого леса и шелест желтеющей нивы...