ЛЕКЦИИ В МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

В тот же вечер я уехал в Москву.

На съезде Христианских Студенческих Кружков я заявил о своем новом церковном положении и для свидетельства и для того, чтобы те из моих друзей, кто со мной не согласен, считались с переменой в моей жизни при тех или иных выборах.

На открытом собрании, устроенном после съезда, я говорил на тему: «Слово Божие, как миссия Христианского Студенческого Движения», напоминая о том, что мы должны проповедывать Евангелие, не искажая его (не убавляя и не прибавляя): «будем не только книгоношами или чтецами, но также исполнителями слова».

Одна православная студентка говорила, что в этой речи она почувствовала ту твердость и силу, которой раньше, по ее мнению, недоставало в моих лекциях.

Вскоре прочитана была мной лекция «Христос Грядущий» — в Политехническом Музее.

Помню, как слушатели сгрудились до самой кафедры. Старик В. Г. Павлов был тут же со своей женой.

Так как не все желающие могли попасть на эту лекцию, мы устроили повторение ее в здании Московского Университета, где нам дали 1-ую аудиторию юридического факультета. (Она вмещала до тысячи человек, и несмотря на это, все билеты на лекцию были распроданы.) В Москве, как и в Самаре, ощущался обостренный интерес к так называемым эсхатологическим темам, т. е. к вопросам о конце мира, о явлении Антихриста и Втором пришествии Христа.

Глубокие страдания народа, голод, эпидемии, катастрофические потрясения не только внешней, но и внутренней жизни заставляли русского человека все больше направлять свое внимание от материального к духовному, от настоящего к будущему.

А те, кто знает предупреждения Христа о признаках Его возвращения и умеет распознавать знамения времени — разве не ощущают они в настоящем безбожии и безнравственности все более явное обнаружение духа Антихриста и все большую близость конца? Кончается день человека — уже виднеются предрассветные лучи дня Господня.

«Из глубины вечности уже слышны Его шаги»...

Русская история так же откровенна, как и русская душа: на лице той и другой легче читать. Не потому ли избрал Бог Россию, как «притчу во языцех?»

По окончании лекции, во время беседы, для обеспечения

 

большей свободы желающим высказаться, предлагаю, по обыкновению, говорить не только устно, но и посредством записок. Кто-либо у стола читает их, я отвечаю после каждой. Одна из них гласит:

«Товарищ лектор! Не является ли Ленин Антихристом? Ведь, по Писанию, Антихрист сядет в храме, как Бог. А Ленин как раз и находится в русском храме, т. е. в Кремле».

Внимание в зале напрягается до крайней степени. Отвечать или молчать? Если смолчать, упадет доверие слушающих. Отвечать, значит дать материал тем, которые следят за мной и сообщают, куда следует.

Не провокационный ли это вопрос?

Зал замирает в ожидании — глаза горят от любопытства...

Я внутренне сосредоточиваюсь в молитве и затем отвечаю:

«Ленин слишком мал для роли Антихриста».

Антихрист будет чудеса творить, а Ленин не может проявить чуда в борьбе с голодом. Говоря о храме, слово Божие разумеет иерусалимский храм, а не какой-либо другой.

Если же разуметь не самого Антихриста, а дух антихристов, т. е. противление Христу, то таковое несет в себе и всякий из нас, кто не с Христом; ибо Христос сказал: «Кто не со Мной, тот против Меня; и кто не собирает со Мной, тот расточает»... Итак, всякий, кто не со Христом, имеет в себе дух Антихриста».

Звали опять в Богородск, и на этот раз от имени Реального училища. Ученики, бывшие на моих прежних лекциях в этом городе, обратились к своему педагогическому начальству с просьбой устроить со мною диспут на религиозную тему. Сами же реалисты-инициаторы составили президиум. Актовый зал был наполнен учениками. Я не совсем был удовлетворен тем, что увидел в первых рядах малышей, и опасался, что они будут вести себя неспокойно и скучать, — но мне объяснили, что они упорно добивались доступа на лекцию. К удивлению своему, я заметил впоследствии, что эти дети вели себя совершенно спокойно, усиливаясь все понять.

Я со своей стороны старался говорить попроще.

Несколько учителей говорили против религии — я не уверен, делали ли они это по убеждению, или отчасти в духе времени. Ученики реагировали вяло на их слова. На мой призыв не угашать в себе духа, изучать Евангелие, его идеалы, вдохновляющие русскую душу, русскую поэзию, — они ответили бурной овацией, долго не смолкавшей. Видно было, что юная душа протестовала против

 

материализма в защиту своих духовных запросов, в защиту веры.

Вспоминаю по этому поводу случай, бывший в Самаре.

Один коммунист, возвратившись с какого-то митинга, сказал дома детям, чтобы поснимали с себя кресты и впредь не молились. Его малолетняя дочка потом говорила соседям по секрету: «А мы под одеяльцем молимся»...

О, я уверен, что много и малых и великих в России молится «под одеяльцем». Русь подчас тайно Богу молится, стыдясь или боясь открыто исповедать свою веру. И я уверен, что живо на Руси это тайное исповедание Никодима, «пришедшего к Христу ночью», говорящее о неизбывной тоске человека по Богу.

К этому приблизительно времени относится повторение мною в Москве лекции «Христос и евреи» в Политехническом Музее. До лекции я посетил известного ученого раввина Я. И. Мазе. Это очень широкий человек, настолько уважающий Новый Завет, что он сплошь и рядом в своих проповедях в синагоге приводит места из Евангелия.

— Почему евреи не веруют в Иисуса, как в Мессию? — спросил я.

«Потому что с тех пор, как Его имя стало известным, кровь евреев не переставала проливаться теми, кто это имя носит... Недавние погромы на Украине превзошли своими ужасающими размерами все избиения, бывшие до сих пор в истории». Мы вместе с ним читали некоторые места из пророков и Евангелия, причем он толковал мне древнееврейский текст. «Я буду рад, если вы будете приходить ко мне, и мы вместе будем читать эту книгу жизни», — сказал он о Новом Завете. Потом он взял в руки афишу о моей лекции и стал читать конспект. «Ключ к разрешению еврейского вопроса»... «Ключ? О, кажется, Сам Бог его потерял», — с горькой улыбкой сказал он. Мы стали прощаться. «Да благословит вас Тот, во имя Которого»... вероятно, он хотел сказать: «вы выступаете с лекцией», но его перебил вошедший человек.

На лекции было много евреев. В беседе выступал писатель И. И. Горбунов-Посадов, известный толстовец.

Он приветствовал призыв к братству среди народов и в частности протест против антисемитизма — в этом-де и христиане-толстовцы солидарны с лектором, хотя они и не разделяют его веры в Божественность Христа.

Тут неожиданно выступил старик В. Г. Павлов, известный поборник баптизма в России.

Коснувшись речи И. И. Горбунова-Посадова, он энергично

 

протестовал против того, что толстовцы, отвергающие Божественность Иисуса Христа, считают себя христианами. «Вы глубоко заблуждаетесь, друзья-толстовцы... — сказал он.

— Когда иудейский первосвященник спросил Иисуса: Ты ли — Христос, Сын Благословенного? Иисус сказал: Я, и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Первосвященник признал такие слова богохульством и, вместе с другими судьями, осудил Иисуса на смерть.

Теперь вы отвергаете Божественность Иисуса и таким образом становитесь на сторону распинателей Христа»...

Старец говорил добродушным тоном, но очень ясно и определенно.

Отмечу еще выступление одной интеллигентной еврейки, которая признавала, что евреи все больше обращают свой взор на Распятого, что «звон колоколов и их глубоко тревожит».

И действительно, евреи уже обращаются ко Христу: существует уже несколько еврейских христианских общин (в Одессе, Екатеринославе, Киеве и других городах). Характерно, что эти общины примыкают к Евангельскому Движению, которое проповедует только Евангелие, не следуя обрядам и преданиям, чуждым еврейской религии, как, например, иконопочитание, и не имея в своей среде ни тени антисемитизма.

Возрастающий интерес к религии, сильно возбуждаемый, между прочим, нападками со стороны атеизма, поощрял нас к дальнейшим выступлениям. Решено было устроить цикл лекций по вопросам этики и религии в Московском Университете, в той же первой юридической аудитории. Церковь при Московском Университете в то время уже была закрыта. Прежде на ее наружной стене красовались изображенные золотыми буквами слова: «Свет Христов просвещает всех». Они ярко выделялись на полукруглом выступе здания, на углу Никитской и Моховой. Теперь буквы были сняты, но слова все еще можно было прочесть — они виднелись в форме теневых очертаний, оставшихся на месте букв, на выцветшем фоне стены.

Да, слово о Христе нельзя удалить из человеческого сознания — иначе на его месте будет кричащая тень или смертельная рана...

«Гибель народу без слова Божия, ибо жаждет душа Его слова и всякого прекрасного восприятия».

Эти слова Достоевского оправдались и теперь. Публика покупала билеты еще на предыдущих лекциях, хотя они читались через две недели. Это были преимущественно студенты — те самые, которые раньше довольно равнодушно относились к призывам Христиан

 

ского Студенческого Кружка, считая его представителем государственной, официальной религии; но теперь они убедились, что исповедуемая нами религия — свободная и искренняя, не поощряемая сильными мира и не боящаяся их неодобрения. «Многое пошатнулось и изменилось в годы потрясений, но ваша позиция осталась неизменной, и это вызывает к вам доверие», — говорили нам в годы революции.

Кроме студентов, были и посторонние люди самого разнообразного состава. Помню одного, сидевшего прямо против кафедры, босяка в лохмотьях, с опухшим лицом. Он слушал с напряжением и жаром, горевшим в его воспаленных глазах.

Были прочитаны темы: «О выработке характера», «Возможна ли нравственность без религии?», «Смысл жизни», «Христос».

Каждый раз после лекции происходил свободный диспут. Возражали обыкновенно коммунисты.

Политические моменты мною всячески отклонялись. Коммунистам же, в связи с их пропагандой атеизма, я говорил следующее: «Одни из лучших и светлых идеалов человечества — братство, равенство и свобода — провозглашены в стране... Но вы, провозгласившие эти лозунги, проповедуете атеизм — и таким образом сами способствуете банкротству социализма в России». «Я не выступаю против власти, но говорю даже в ее интересах, ибо отстаиваю самый принцип власти, поскольку это входит в рамки этики, и предупреждаю, что данная власть будет внутренне бессильна и потеряет доверие народа, если будет идти против Бога и отбрасывать тех, кто в Боге черпает силу для честного и творческого труда... Ведь, и самый лозунг Советской Конституции: «не трудящийся пусть не ест», взят из Священного Писания — из Второго послания ап. Павла к Фессалоникийцам (3: 10)».

Это я исповедывал тогда и продолжаю исповедывать теперь.

И этим я объясняю свою неприкосновенность в то время.

Многие удивлялись, как это я в центре большевизма, «под носом у Ленина», так сказать, говорю громко против открыто проповедуемого партией безбожия; некоторые, менее знавшие меня, даже подозревали меня в соглашательстве с моими противниками.

Я говорил далее: «Отрезав нравственность от религии, вы сделали первую бесцельной и неосуществимой. Сами же вы жалуетесь на недостаток честных работников. Вами учреждена Рабоче-Крестьянская Инспекция для контроля над советскими учреждениями. А кто будет контролировать эту инспекцию? Между тем всякий, кто действительно верит в Бога, видящего тайное, имеет абсолютный

 

контроль в себе самом и никогда не допустит бесчестности. Хищения, взятки и т. д. Сами же вы признаете, «сектантов» честными людьми и призываете их поэтому на хозяйственные должности».

Я чувствовал всегда на своей стороне большую часть зала, верю, что и большую часть коммунистов. Мне говорили: «Будьте осторожны, ведь здесь есть и чекисты, разведчики». Но им-то я был даже рад: узнают из первых рук и засвидетельствуют «там», что я действительно проповедую не политику, а религию.

Однажды прихожу в Университет для чтения лекции «Смысл жизни». Что это такое? Весь университетский двор запружен народом. Как говорят, набралось тысячи полторы людей; несмотря на мороз, публика терпеливо ждет. Оказывается аудитория заперта, и на дверях ее красуется объявление, извещающее, что ввиду вступления в должность нового ректора, старое разрешение на аудиторию не имеет силы.

Переговоры с политическим комиссаром Университета не приводят ни к чему. Лекция переносится на другой день и в другое помещение — гораздо большее, а именно: в Большую Аудиторию Политехнического Музея, ту самую, где выступает обычно Луначарский. Народу пришло больше обыкновенного.

Все идет в порядке. В начале беседы председатель объявляет, что каждый оратор может говорить 10 минут, с тем, чтобы большее число ораторов могло высказаться. Сверху раздается крик: «Прошу слова... Но я требую больше 10 минут, ибо я ответственный представитель партии». Это оказывается тот же чекист, который выступал против меня в студенческой столовой.

В зале ропот. Председатель встает и говорит отчетливым, громким голосом:

— Граждане, мы признаем равенство всех ораторов... Угодно ли вам высказаться в течение 10 минут?

— Я требую неограниченного времени.

— Граждане, наша конституция признает равенство...

— Да, но вы — буржуазная организация...

— Ошибаетесь, гражданин, ни один из нас, устроителей этой лекции, не принадлежит к буржуям: лектор — сын крестьянина, эта студентка (указывает на сидящую у стола барышню-секретаршу) — дочь кухарки, а я сын рабочего.

В публике аплодисменты...

Группа на галерке, окружающая коммуниста, начинает свистать и кричать.

Публика встает и бурно аплодирует, желая заглушить крик

 

сверху.

— Гражданин, вы отказываетесь говорить в течение 10 минут, как и прочие ораторы?

— Отказываюсь.

(По этому поводу вспоминается мне лекция, читанная мною в этой же аудитории в 1914 г. по случаю юбилея Лермонтова. Зная религиозный характер моих лекций, атеист Р. пришел с группой студентов (человек 30). Они заняли первый ряд со свистками. Лекция кончилась... Р. свистнул... но его свист раздался одиноко среди аплодисментов. «Что же вы?» — обратился он к соседям. «Да мы не услыхали ничего подобного — о чем вы нам говорили», — возмутились последние).

28 февраля 1921 г. была последняя моя лекция (из намеченного цикла) — на тему «Христос».

Она состоялась в большой, так называемой кизеветтеровской аудитории бывших Высших Женских Курсов (теперь 2-го Государственного Университета). Народу было полно, — еще больше, чем прежде. В зале была торжественная тишина. Царило глубокое внимание. Легко было говорить. Я объясняю это тем, что это был годовой день молитвы Всемирного Христианского Студенческого Союза — и сила молитвы, в этот день объединяющая верующих студентов по всему лицу земли, чувствовалась здесь.

В самой же Москве в этот день было тревожное настроение. Были дни восстания в Кронштадте; в Москве, в Хамовниках, солдаты волновались в казармах. Моя лекция происходила в этом же районе.

Положение было крайне неблагоприятное.

По обыкновению, меня предупреждали об опасности.

В зале мелькали красные шапки (из Чеки).

Лекция кончена... Никаких скандалов нет... Внимательно выслушивается свидетельство о Христе со стороны двух студентов.

Сегодня прений нет, согласно праздничному характеру собрания. Публика мирно расходится.

У выхода ко мне подходит знакомый коммунист. «Садитесь ко мне в сани, я вас мигом довезу домой. Это мне по дороге». Кучер-красноармеец откинул полость, мы сели и помчались по хрустящему снегу. Кто-то сказал мне: «Он увез вас от красных шапок... Иначе, уже сегодня они вас арестовали бы».

О неизбежности ареста мне упорно говорили уже долгое время. В этот последний месяц я был в «санатории для работников высшей школы» — так как страдал переутомлением.

 

Врач предписал мне продолжение отдыха, и я намерен был вернуться в санаторию.

Сходил в Учебный Округ на Волхонке за разрешением еще пожить в санатории — получил его.

Но кто знает свое будущее? Я действительно попал в «санаторию», но совсем не в ту, в какую я направлялся.