ЛЕКЦИИ ПРОТИВ АТЕИЗМА

С течением времени мои открытые лекции стали привлекать все большее внимание и приобретать, так сказать, общественное значение ввиду того, что я говорил как раз по тем же основным вопросам религии, по которым партийные лекторы-атеисты всенародно провозглашали свои отрицательные ответы в духе безбожия и антихристианства.

В народе среди молодежи и, в частности, среди студенчества естественно обострялась жажда разобраться в этих вопросах и услышать обоснованное мнение со стороны верующих.

Спор о Боге все острее и глубже разыгрывался в русской душе, становясь центральной темой повседневной прессы, научных лекций и митинговых речей, привлекая гораздо большее внимание, чем очередные политические и экономические вопросы.

Пришла пора открытых антирелигиозных лекций и диспутов, и волей-неволей мне пришлось открыто столкнуться с проповедниками безбожия. Такого рода выступления я предпринял в особенности с переездом в Самару.

 

Идя навстречу современным запросам молодежи, я читал в Самаре в 1918—1919 г. цикл лекций по вопросам этики и религии в «Доме юношества»; иногда в местном Университете.

Студенты, посещавшие эти лекции в большом количестве, подали петицию в Совет Университета, в связи с вызванным этими лекциями интересом к этике, прося открыть при кафедре философии также курс этики и поручить этот предмет известному профессору философии И., а в случае, если это будет неудобно, то предоставить его мне.

Совет профессоров (еще старого состава) в порядке академической автономии избрал меня преподавателем этики.

В Университете особенно много студенчества привлекла моя лекция о проблеме братства и коммуны, причем я доказывал, что люди лишь тогда становятся братьями, когда находят одного Отца через Христа. Эта же лекция была повторена в местном почтовом клубе. Дальнейшее выступление на эту тему было отклонено местными распоряжениями; в официальной бумаге было сказано: «Лекция не в духе времени».

Между тем антирелигиозная пропаганда разгоралась.

Появились книжки вроде «Азбука коммунизма» Бухарина, где заявлялось, что вера в Бога есть выдумка буржуев.

В это время открылись так называемые районные рабочие клубы с просветительной целью.

В один из них я был приглашен прочесть лекцию — диспут о религии.

Я назначил тему: «Можем ли мы жить без Христа?» Подходя к зданию, я увидел толпу и даже милиционеров — множество слушателей не могло войти в зал. Они запрудили лестницу. Я кое-как добрался до двери с черного входа. Провожавший меня постучал в дверь: «Пусти, Филимоныч пришел»...

Толпа зашумела: «Какой там еще Филимоныч!.. Два часа тут стоим... Становись в очередь»...

Когда выяснилось, что пришел лектор, ропот сменился дружным смехом.

Через некоторое время я вторично прочел эту же лекцию в одном из больших залов, принадлежащих Университету. Зал, вмещавший человек 700, был полон, несмотря на то, что вход был платный. В этой лекции, обращаясь к власти, я сказал приблизительно так: «Не дело представителей власти пропагандировать атеизм. Поступать так от ее имени значит ее компрометировать. Она должна быть нейтральной уже и в силу отделения Церкви от

 

государства.

Упомянутый в псалмах Давида «безумец» сказал лишь «в сердце своем: нет Бога». А наши атеисты провозглашают это на улицах и площадях.

Да и в сердце своем атеист может говорить лишь то, что нет Бога в его опыте, в его душе. Но он не имеет никакого логического и нравственного права утверждать, что Бога нет в опыте других людей и в бытии вообще. Всенародное заявление, что нет Бога, есть преступная ложь. Отнимая у народа веру в Бога, вы разоряете душу народа, режете сук, на котором сами сидите, и подрываете основы того самого общественного идеала, который проповедуете, — этим вы сами способствуете провалу и краху социализма в России».

Во время прений мне было сказано, что книжки вроде «Азбуки коммунизма», как и атеистическая пропаганда, есть работа не власти, а коммунистической партии.

Лекция кончилась. Вместе с двумя друзьями, я ждал, пока публика разойдется. На эстраду вошел человек в военной форме и спросил меня: «Товарищ лектор, как вы получили разрешение на эту лекцию? У вас оно имеется?» Мой друг предъявил бумагу от милиции. — «Вам придется пойти со мной для некоторых объяснений». — «Куда?» — спросил я. «Тут недалеко»... Мы пошли. Мой друг запротестовал и спросил солдата: «А у вас есть документ на право ареста?» — «Вот вам мой документ, — с видимым раздражением сказал он, вынимая револьвер. — Идите вперед!» (до этого момента мы следовали за ним сзади).

Было ясно, что нас ведут в чрезвычайку.

Мы вошли в канцелярию.

В глубоком кресле сидел развалясь молодой человек в красной фуражке. Запрокинув назад голову, он сказал смеясь: «Ага, вот, главного привели!.. Скажите, товарищ, и вы в самом деле верите, что Бог есть?»

— Я удивляюсь, что вы этому не верите, — сказал я.

У стола стоял юноша лет 18-ти, с красной звездой на фуражке. Он резко обрушился на меня. «Это все суеверие!.. Есть только природа... Солнце, луна, звезды... А Бога никакого нет». — «Товарищ, в солнце, луну и звезды верили наши первобытные предки, а мы верим в Того, Кто их создал», — ответил я.

На диване сидел еще один чекист, внимательно следивший за беседой. «Ну, слушай, — сказал он, обращаясь к спорившему со мной юноше. — Я тоже не верю в Бога, но так не позволил бы себе говорить о Нем, как ты. Товарищ учитель этот вопрос изучал, а ты

 

мало в этом понимаешь».

Нам дали заполнить «арестный лист» (где, когда арестовали и т. п.).

Вошел человек в черном штатском платье, как оказалось, своим доносом вызвавший наш арест.

«В чем вы обвиняете М.?» — спросил его начальник в красной шапке.

«В агитации против советской власти». — Я спросил его: «А вы, гражданин, всю лекцию выслушали?» — «Нет, не всю, но это не важно. Вы дурачили народ проповедью Евангелия, называли Серафима святым... А ведь Евангелие попы выдумали». — «А вы Евангелие читали?» — «Конечно, читал! Даже по-гречески». — «По-гречески? — Во мне проснулся дух педагога: — Ну, скажите хотя бы, как начинается Евангелие от Иоанна по-гречески?» Экзаменуемый с руганью отошел и сел на диван при дружном смехе сотоварищей.

Начальник подшучивал надо мной.

— Что устали, товарищ, после лекции?

— Да, устал, в горле пересохло. Прикажите самоварчик поставить.

— Самоварчик... ха-ха!.. Что же это можно. Иван, сходи-ка в подвал. Там полечка одна сидит, скажи-ка ей, чтоб самовар поставила.

Чаю мы не дождались. Нас сдали конвойному, и мы пошли в знаменитый подвал.

Это было маленькое темное помещение, прежде служившее для склада дров при центральном отоплении дома. Небольшие окна на улицу были заколочены досками. Помещение было освещено электрической лампочкой. В переднем коридорчике сидели вооруженные караульные мадьяры. Мы вошли. На деревянной настилке на полу было человек 15. У каждого изголовьем служило полено. «Христос Воскресе!» — сказал один из моих друзей. (Пасха была недавно.) Ответа не последовало. Но все на нас воззрились. «Вы по какому делу?» Мы рассказали.

В камере царило большое волнение. Какой-то мещанин с бледным, как стена, лицом ходил быстро взад и вперед, как зверь в клетке. «Чего ты все бегаешь?» — спросили его. «От волны!.. Уж лучше бы скорее к стенке!»

Время было тревожное. Город был в полосе фронта. Действовали чрезвычайные полномочия. Какая-то барышня попала за то, что в вагоне читала из журнала юмористические стихи о Ленине. Она услышала мою фамилию. «Марцинковский? Вот случай. А я

 

приехала из Москвы. Искала вас. Ваш брат, с которым я вместе служу в банке в Москве, просил меня передать вам, что он уезжает».

Была ночь. Сонные мадьяры пили черный кофе. Мы вышли к ним в коридор.

Они и нам предложили кофе и хлеба. Я заговорил с караульным, стоявшим у дверей. Он охотно рассказал мне (ломаным языком) о своих родных и о родине, с которыми он давно уже был разлучен.

Глубокая ночь...

Мы почитали втроем Евангелие, безмолвно помолились.

Я расположился на ночь, прислонив голову к полену. Много мыслей теснилось в душе. Вспомнилась мать, Москва... Стало себя жалко.

Стук автомобиля под окном. Кто-то приехал. Может быть, «брать» на Коровий Остров? (Там происходили расстрелы.) Открывается дверь. Входит человек и вызывает одного из моих друзей. Потом другого.

Только часов в 11 утра вызвали меня — оказывается, к следователю.

— Вы агитировали против власти?

«Нет... Я говорил против атеизма, указывая на его разрушающее влияние, и утверждал, что не дело власти заниматься пропагандой атеизма». — «Итак, вы, — сказал он, обращаясь к моим друзьям, — свободны».

— А что же М.? — спросил один из моих знакомых. — Если вы его не отпустите, то и мы не пойдем.

— И он пойдет — только с подпиской.

«Какой?» — спросил я. «А вот о невыезде из Самары и о явке при первом требовании в Чеку».

«А лекции читать могу?» — «Можете».

Я дал подписку. Мы вышли на воздух и солнце. Боже, какое счастье еще пожить на этой земле, еще увидеть родных и друзей и разделить вместе радость свидания!

Как-то после этого я встретил на улице агента Чеки, по доносу которого я был арестован. Я поздоровался с ним. Он ответил мне с улыбкой смущения на лице. Я пожурил его за неумение различать религию от политики.

Через неделю после ареста (т. е. 18 мая 1919 г.), согласно объявлению, сделанному на предыдущей лекции, я должен был ее повторить (уже в третий раз), так как многим желающим войти пришлось отказать: все билеты были распроданы. Теперь зал был

 

опять полон. Присутствовало много коммунистов, в том числе и известные деятели из их рядов. Атеист, «брат Анатолий», был в числе возражающих. После лекции один из видных коммунистов Л. сказал: «Да тут ничего нет против власти». И так оправдался поступок следователя Чеки, который отпустил меня на свободу.

На эту лекцию я пришел больной с повышенной температурой; в перерыве за кулисами я сидел в изнеможении. Вторую половину я провел, собрав последние силы. Бог помог довести собрание до конца, так что, когда я был на эстраде, мое физическое состояние не было заметно.

Домой я шел, часто садясь на улице, на ступеньки у крылец. Затем слег в постель — оказался тиф, в очень сильной форме: организм боролся со смертью. Меня соборовали. (Это таинство елеосвящения обычно совершается в час смертной опасности и рассматривается как приготовление к смерти — хотя все содержание молитв и читаемых мест из Евангелия говорит об исцелении. Даже существует поверье, что тот, кто выздоровел после соборования, уже рассматривается как человек «не здешний»; такая девушка в селе рискует уже остаться одинокой — ее боятся взять замуж.)

С Божьей помощью я выздоровел.

Во время моей болезни один из членов исполкома К. прочел лекцию на мою же тему: «Можем ли мы жить без Христа?»

Я читал отчет о ней в газете. Лектор говорил, что мы не только можем жить без Христа, но мы даже не можем жить с Ним, так как Его учение неосуществимо и во всяком случае устарело.

Через некоторое время в Самаре случились два самоубийства: два коммуниста покончили с собой на почве пьянства и растраты казенных денег.

Один из них был тот же лектор К.

Можете себе представить, какое впечатление это произвело на самарскую публику. Сообщаю этот факт не для того, чтобы бросить камень упрека на могилу трагически погибшего человека. Во всяком случае эта смерть есть печальное, но убедительное доказательство того, что не «религия есть опиум для народа», но с устранением религии народ ищет дурмана, чтобы заглушить пустоту и томление духа. Без религии человек расточает и общественное добро и самую свою жизнь, ибо теряет нравственную опору и веру в смысл бытия.