- 5 -

О книге михаила хейфеца

Он получил 6 лет всего лишь за черновик статьи-предисловия к самиздатскому собранию стихов Бродского «Иосиф Бродский и наше поколение». При этом так и не было доказано даже то, что полагается доказать в таких случаях по их же, советским законам: ни что это в самом деле предисловие, ни что оно антисоветское, ни что оно предназначено для распространения или публикации. В конце концов даже само собрание стихов не было никому инкриминировано, и отобранные на обысках стихи почти целиком вернули обысканным. Это одно из самых, скажем, беззаботных дел КГБ и потому из наиболее жестоких — 4 года концлагеря строгого режима да еще 2 года ссылки за черновик литературной статьи. 22 апреля этого года лагерь должен закончиться. Если все будет хорошо (а всегда есть основания беспокоиться), то и тогда еще остается ссылка. А что такое советская ссылка. можно себе представить. Это все тот же непосильный подневольный физический труд, рассчитанный на то, чтобы немолодой, уже сорокачетырехлетний, перенесший инфаркт и лагерь, наголодавшийся зек-интеллигент потерял как можно больше сил и здоровья, если не жизнь.

Дело Хейфеца подробно, шаг за шагом освещалось в «Хронике текущих событий» и в «Хронике защиты прав в СССР». Начиная с 32-го выпуска первой и 8-го выпуска второй его имя не исчезает из именного указателя этих изданий. Кроме того, в сборнике «Литературные дела КГБ» (изд. «Хроника», Нью-Йорк, 1976) напечатана стенограмма его процесса. Поэтому нет необходимости подробно рассказывать о деле Хейфеца, Правда, даже читая подробное изложение, читая стенограмму суда, читатель все равно не может понять, что это за дело, почему арестован тот или другой человек в СССР и зачем, кому это было нужно. У нас давно уже не спрашивают, в чем виноват подсудимый, а спрашивают, что ему «пришили», по какой судили статье. Хейфеца судили по статье 70, часть 1 — антисоветская пропаганда и агитация. Но и это ни о чем не говорит. В этом случае КГБ не удалось даже как следует наскрести обычный для интеллигента набор, хотя, разумеется, кое-какое «чтение и распространение» раскопали: арестовывая писателя, КГБ может и не стараться особенно — ведь ясно, что книги писатель читает и пишет тоже, а послушные эксперты всегда подтвердят, что и в чтении, и в писании обнаружены нежелательные для режима наклонности.

И все же выбор КГБ всегда чем-то определяется и всегда в конце концов оказывается неслучайным. Да, конечно. Хейфеца арестовали и проволокли через внутрянку, оскорбительный суд и лагерь в назидание другим и в оправдание

 

- 6 -

«полезности» ГБ в Ленинграде. С таким же успехом могли выбрать другого писателя. Но в то же время оказалось, что литератор, историк по образованию, изучавший народовольцев, писавший исторические очерки и повести для взрослых и для детей (и иногда, вроде бы, вполне приемлемо для редакций), Михаил Хейфец отличался в то же время особой искренностью во всем, что делал. Искренностью и обычной для русского интеллигента чувствительностью к несправедливостям. Стоило ему задавить в себе некие голоса — как это сделали многие писатели, возможно, даже талантливей его, и все было бы в порядке. Ему бы наверняка даже простили кое-какие тайные слабости к запретному чтению. Но чем более он развивался, тем трудней проходили его публикации в каком-нибудь «Костре» или в «Знание — сила». Полная открытость и сердца, и дома, постоянные разговоры с самыми разными людьми с целью уяснить себе что-либо — все это заметно выделяло его из многих и, конечно же, делало его более уязвимым. Если добавить, что он не примыкал ни к одной группировке партийного типа (которые все же у нас существуют) и не был известен за границей, то становится понятным, как тяжело ему пришлось, когда он был арестован. Заграница, с которой единственно хоть как-то считаются нынешние советские власти, почти совсем молчала по его поводу. В тюрьме и в лагере это узнается — из материалов дела, через людей, да и по отношению тюремщиков. Нам известно, что Хейфец знал. как сложились его обстоятельства.

Тем не менее он яростно бросился в борьбу. Именно в лагере он включается в то, чем прежде не занимался, — в политическое сопротивление. В самом начале срока КГБ склоняло его подать прошение о помиловании. Он отказался и даже прервал свидание с матерью, которую послали его уговаривать. Он принимает участие во всех голодовках и общих акциях протеста заключенных. Сюда, на Запад, время от времени приходят письма из лагерей, и во многих случаях под ними стоит подпись Михаила Хейфеца (см. «Хроники». газеты «Русская Мысль» и «Новое Русское Слово», журналы «Континент», «Эхо» и др.). Переслать письмо с протестом из СССР на Запад очень трудно. Переслать его на Запад из лагеря в тысячу раз трудней. В сущности, это каждый раз чудо и напряжение всех сил отправителя и его друзей.

Но переслать из лагеря книгу — это почти невероятно. Как и Эдуард Кузнецов до него, Хейфец отважился и сумел переслать сюда свою книгу, написанную в лагере. А ее еще нужно было в лагере написать. Пусть читатель, знающий о современном советском лагере хоть полправды (о Солженицыне иногда говорят: ну, это было давно, при Сталине — так пусть почитают Марченко, Кузнецова, а теперь вот Хейфеца), пусть он представит себе, что это такое — писать книгу в лагере: всегда голодный, измученный бессмысленной физической работой человек должен писать на маленьких листочках, убористо, прятать и перепрятывать, не имея возможности перечесть и поправить, да еще риску я каждую минуту, что обнаружат, донесут, а значит, все пропадет, а значит еще, что и срок добавят, либо просто уничтожат, из ненависти за открытие правды, одним из имеющихся у них способов (вспомним хотя бы Галанскова). Другое дело, если книга дойдет до читателей. Тогда есть за что отвечать. Тогда появляется и единственная \защита подневольного человека — гласность. В защиту Хейфеца уже разда-

 

- 7 -

лось немало голосов. Академик Сахаров, писатель Максимов, итальянские историки требовали его освобождения. Даже итальянская коммунистическая газета «Унита» была вынуждена отметить полную несостоятельность обвинений в его адрес. Пусть же эта книга, кроме прочего ее значения, послужит еще большей гласности в этом отвратительном деле. Мы знаем, как много узников совести в СССР и как трудно Западу их отвоевывать, как устают люди от непрерывного появления все новых имен несправедливо осужденных. Но нам, эмигрантам, как и всем живущим на Западе, нельзя уставать в деле вызволения страдающих в советских и других коммунистических тюрьмах. В конце концов, это не менее нужно нам самим.

Мы не собираемся предварять содержание и смысл публикуемой книги. Однако для ее понимания необходимо кое-что пояснить. Из книги видно, что автор сознательно избегает акцентировать тюремные и лагерные тяготы. В конце концов, за последние полвека мир уже привык к ужасам. Само соседство, сосуществование с коммунистическими режимами именно из-за того безнравственно, что приучает людей к повседневному присутствию зла, ужаса, бесправия, неустроенности, насильственной смерти. Для писателя тут еще и вопрос формы — он должен выбрать какую-то линию живого интереса, чтоб выложить свой материал, следуя за ней. Кроме того, из лагеря передавали, что некоторые соузники советовали Хейфецу более жестко определить свое политическое (или национальное — в наше время это иногда совпадает) — миросозерцание, а не оставаться на традиционной интеллигентской гуманистической позиции, по их мнению, расплывчатой. Действительно, для сознания современного интеллигента в России, нет большего зла, чем то. что происходит сейчас в его стране. Поэтому все прочие противоречия и несогласия представляются ему несущественными. Однако в критической ситуации и для властей, и для гонимых желательна зачастую большая четкость позиции (гонимого). Кто ты в своем отрицании режима: демократ, сионист, националист, монархист, соглашатель? В соответствии с четкостью ответа растет твоя сила (сообщество) и определяется отношение к тебе тюремщика. Искренний, как всегда и во всем, Михаил Хейфец старается и здесь определить свое положение посреди сложностей сегодняшнего мира с наибольшей точностью и честностью. С ним можно не везде соглашаться. Нужно лишь помнить, где писалась книга и откуда направлялся взгляд.

Его стремление к правде неизменно, даже если она невыгодна. Его выводы выстраданы, его заблуждения — если они есть — не окончательны.

Это книга писателя, а не политика.

В. Марамзин, 1978 г.