- 15 -

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Когда берешься писать такую книгу, как эта, пожалуй, главная трудность — выбор материала. Ведь как бы ни была коротка человеческая жизнь, как бы ни была она ничтожна во Вселенной, все же и в себе самой эта жизнь кажется бесконечной и безграничной — столько в ней переплетается жизней других людей, миллионов людей, населяющих землю.

И еще одна трудность. После всего, что произошло за последние полстолетия, читатель, возможно, задастся вопросом: «А какой вывод следует из этого? Что следует из этих фактов? К каким принципиальным заключениям и обобщениям пришел автор?». Читатель начнет, пожалуй, читать с последней страницы, а не с первой. А если у него самого уже имеется та или иная точка зрения на события, то он захочет, прежде всего, определить враг ли его или союзник автор этой книги? Я должен сразу оговориться, что такой читатель будет разочарован: отчасти потому, что, несмотря на свой жизненный опыт и знания, я все же крайне осторожен в своих выводах; отчасти потому, что даже те выводы, к которым я все же пришел, я не пытаюсь дать в виде строгих формул (или формулировок) и не пытаюсь

 

- 16 -

навязать их кому-либо в качестве абсолютных и окончательных истин.

Мое глубокое желание, чтобы эту книгу не сочли политическим обвинением, направленным против кого-либо. Мне не хочется быть ни прокурором-обвинителем, ни представителем защиты. Мне кажется, что ныне мы живем в такое время, когда, прежде всего, нам необходимо знание фактов истории и непредвзятое, объективное и, по возможности, беспристрастное отношение к этим фактам. И если достаточное число людей, знающих о событиях прошлого, честно и открыто скажут обо всем, что они видели, то в конце концов соберется достаточно информации для того, чтобы прийти к правильным выводам. Но даже и тогда задача эта будет нелегкой.

Еще одна опасность, которую я ясно ощущаю: хотя отдельные факты будут верны, все же их сумма не будет отражать всей правды; тогда частичная правда будет выдаваться за общую правду.

И еще мне представляется неверным ставить в центр событий свою собственную жизнь, свою судьбу. При всей неизбежности субъективного подхода к событиям, касавшимся меня лично, все же мне казалось неверным ставить свою собственную биографию в центр книги. Гораздо важнее для меня описать то, что происходило с сотнями тысяч, даже миллионами людей, у которых была общая с моей судьба. Именно такой взгляд сложился у меня в лагерях уже в тридцатых и сороковых годах, и это послужило основой моего сопротивления угнетателям. Официальным объяснением репрессий того времени была якобы их «необходимость » для общего блага, для блага человечества в целом. И таким образом несправедливость по отношению к отдельным людям, их физические и нравственные страдания были только частными случаями. Поэтому следователи во время допросов всегда требовали от жертв репрессий, чтобы те сосредоточивались только

 

- 17 -

на своих личных обвинениях, не делая обобщений, не касаясь других лиц и положения дел в целом. Я уже тогда считал такое отношение недопустимым и неверным. Я считал, что мне следует понять причины преследований, обрушившихся не только на меня самого, но и на других, понять, почему они достигли таких громадных масштабов. Мне казалось неправильным, чтобы каждый обвиняемый говорил только от себя и о себе, отвечал только за себя лично. В этом я расходился со многими другими жертвами репрессий, добивавшимися только и исключительно того, чтобы доказать свою собственную невиновность в предъявлявшихся им обвинениях. Я отказывался подписывать любые документы, в которых говорилось обо мне, как об «исключении из правила». Перемена отношения ко мне лично не была бы для меня достаточным вознаграждением и компенсацией за репрессии прошлого.

Теперь, как и тогда, я глубоко озабочен судьбой целого поколения, поколения, которое на моих глазах уничтожалось в результате массовых репрессий. Ведь погибали тогда далеко не единицы, не группы или категории людей, не тысячи и даже не десятки тысяч отдельных людей. Нет, уничтожалось целое поколение — поколение, вынесенное историей на гребне величайшей из мировых революций, поколение, через двадцать лет после этой революции или физически уничтоженное или отброшенное в сторону вместе с уцелевшими щепами потерпевшего кораблекрушение корабля. Среди этой массы людей было не только большинство активнейших участников революции, но были миллионы людей, принявших в ней менее активное участие, менее осознавших ее значение, а также такие, которые лишь пассивно поддерживали революцию из-за своей враждебности к «отмирающим классам».

Мне самому, по возрасту, не пришлось быть свидетелем Октябрьской революции. Да я и не жил в России в те времена и по молодости не мог бы быть участни-

 

- 18 -

ком революции. Но судя по тем бесчисленным свидетельствам, которые мне приходилось слышать как от друзей, так и от врагов ее, революция эта ни в коем случае не была делом небольшой группы людей, хотя бы и в высшей степени энергичных. Нет, я убежден, что в действительности революция была делом не только одного русского народа, но и многих других народов, населявших территорию России.

В этом я расхожусь не только с тем, что было официальной точкой зрения в сталинские времена в Советском Союзе, но и с тем, что принято считать, насколько я могу судить, в некоммунистическом мире сегодня.

Мне, например, вспоминается собрание московской парторганизации в 1933 году. Вероятно, это было одно из собраний по подготовке к предстоящей «чистке» партии. Тогда один из выступавших, сообщая свою биографию, сказал: «Итак, в 1917 году, когда произошла Революция, я...». Тут его перебил председательствующий, старый член партии, подпольщик, которого считали «партийной совестью». Он ударил кулаком по столу и произнес: «Минутку! Что вы имеете в виду, говоря «революция произошла»? Товарищи, — сказал он, обращаясь к залу, — революция не «произошла». Революция была совершена Лениным и другими преданными делу революции большевиками: они ее подготовили, организовали, привели к победному концу!».

По существу, тот же взгляд, приводившийся позднее во всех советских учебниках, разделяется и многими иностранцами: а именно, что революция не была общенародным движением, а делом небольшой группы людей, сумевших захватить власть в стране.

Такой подход уже и тогда показался мне ложным. Он и теперь кажется мне неверным, после четверти века пребывания в Советском Союзе и бесчисленных встреч и разговоров с участниками революции и граж-

 

- 19 -

данской войны. Такое толкование исторических событий представляется мне в корне неправильным и, на мой взгляд, стоит в одном ряду с такими лозунгами, как «Нет таких крепостей, которых не взяли бы большевики!», лозунгами, рассчитанными на поддержание духа, а не на объяснение исторического процесса.

Мне кажется, что наше представление о движущих силах Революции, как о продукте движения широких масс народа, которое существовало у нас в 20-х годах, ближе к действительности. Если даже и можно говорить о том, что Ленин и окружавшие его большевики «совершили» революцию, все же еще ближе к правде утверждение, что они сами были результатом «совершившейся» революции. Я лично убежден, что существовало движение, которое уже нельзя было ничем и никак остановить и которое, хотя его можно было бы направить по иному руслу, вынесло в первые ряды Ленина и его соратников. Я не хочу умалить значения нескольких десятилетий подготовительной работы русских революционеров, но я утверждаю, что главной причиной победы большевиков в октябре было то, что за них был народ. Здесь не место рассуждать о том, почему воля народа не выявилась в другие моменты в ходе русской революции, например, в момент созыва Учредительного Собрания или в период Гражданской войны (тут сыграли решающую роль иные факторы), но я считаю, что в октябре 1917 года, или точнее, начиная с июля, большевики во многом имели поддержку широких масс народа. Мир, раздел земли, государство Советов рабочих и крестьянских депутатов — все это, мне кажется, соответствовало чаяниям народа, и больше того — именно этими чаяниями и определялись лозунги большевистской партии. Ведь из самой большевистской партийной литературы известно, что до этого их идеи были чистой абстракцией и они приобрели конкретную форму и содержание только благодаря усилиям большевиков найти поддержку

 

- 20 -

широких масс. Поэтому большевикам и удалось добиться власти

Итак, когда я говорю о поколении, « совершившем революцию», я имею в виду целое поколение русских, которые в 1917 году были в возрасте от 15 до 30 лет, целый народ, подобный тому народу, на который опирался во Франции Робеспьер, а и Англии — Кромвель.

Это поколение и было фактически уничтожено в течение 20 лет. В том, чтобы показать, как и почему такой закат стал возможен, я и вижу свою главную цель.

Теперь несколько слов о тех, к кому обращена эта книга. Над ней я размышлял более 35 лет.

Кто же они? Кто эти люди, к которым я обращаюсь? Во-первых, это те, о которых я ни на минуту не забывал, работая над книгой, но которые никогда не увидят ее. Это те тысячи, которые шли той же дорогой, что и я. Тысячи погибших. Конечно, я не могу говорить за них, но я убежден в том, что многие из них думали и чувствовали так же, как и я. Я ощущаю их рядом со мной и не скажу ничего, что могло бы повредить их доброму имени. Им, в первую очередь, я и посвящаю эту книгу, тому, что ими сделано, и тому, что они надеялись совершить в будущем.

Во-вторых, я обращаюсь к тем в Советском Союзе, кто вступил в самостоятельную жизнь после смерти Сталина. Многое, о чем я пишу, покажется им странным и чуждым, так как время между первым революционным поколением и третьим было временем извращения исторической правды, временем фальсификаций, направленных не столько к оправданию явных преступлений, сколько к тому, чтобы сбить с юлку. Поэтому им следует теперь узнать об определенных истинах, о которых второе поколение догадывалось инстинктивно (то поколение, которое пришло на смену первому революционному поколению, но уже приняло фальсифицированную историческую версию). Сегодня молодые люди не обязаны повторять ложь, их не

 

- 21 -

заставляют верить ей, они могут смотреть правде в глаза.

И наконец, мне хотелось бы, чтобы моя книга дошла и до гораздо более многочисленной аудитории — до всех людей доброй воли, старых и молодых, где бы они ни были. К моему большому удовлетворению, по выходе на волю мне стало ясно, что множество людей, сознательно или бессознательно, преднамеренно или в силу обстоятельств, обрели жажду познать факты прошлого, беспристрастно оценить его.

По контракту с тем, что было, скажем, двадцать лет назад, теперь множество людей в разных странах, независимо от их политической принадлежности, не хотят мириться с догмами: и не только на Западе, но и в коммунистических странах и даже в самом Советском Союзе. Теперь даже стало модным для приличного человека, прежде чем он выскажет свои взгляды, заявить: «Я не хочу быть догматиком». Какими бы ни были причины такого отношения, ясно одно: догматизм себя совершенно и везде дискредитировал. Повсюду я встречаю людей, которых интересуют не тезисы и не резолюции, и не то, чтобы факты соответствовали этим резолюциям, а то, что действительно происходило или происходит, и они хотят сделать свои собственные выводы. А это внушает мне надежду, что прошлое и настоящее могут быть теперь лучше поняты.

В прошлом именно такой подход был характерным для материализма. Материалистическое мировоззрение считало своим преимуществом и своей силой принятие и анализ конкретных фактов. Однако, в течение 50 лет существования советской власти, включавших 25 лет изоляции от внешнего мира, положение изменилось. Важным и определяющим фактором стала формула: «Так сказал товарищ Сталин». Она стала критерием действительности. Важным и определяющим фактором была не самая реальность факта, а то, соответствовал ли он той или иной цитате.

 

- 22 -

В течение этого трагического 25-летия были и попытки насадить подобное же мировоззрение и на Западе. Правда, следует заметить, что нацисты и фашисты не начинали с материалистических принципов, и поэтому им не приходилось топтать эти принципы; они начали с того, что провозгласили догмы, раз и навсегда устанавливавшие, по какому пути следует идти «с чистой совестью» их народам. Теперь на Западе и в значительной мере на Востоке этот период пришел к концу. Теперь повсюду можно рассчитывать найти людей, заинтересованных в выяснении исторических фактов.

И им я посвящаю эту книгу.