КОЛОКОЛА КОНВЕРА
...Колокол без языка — это иероглиф
нашей любимой Родины...
П. ЧААДАЕВ
В Музее керамики в Кускове в 1995 году прошла выставка современных французских художников «Соответствие-95». Один из ее участников, Паскаль Конвер, представил инсталляцию из трех колоколов, отлитых в воске. Эта внушительных размеров композиция, возникшая на волне религиозного возрождения, вдохновлена, по-видимому, образами Тарковского, в частности из «Андрея Рублева». Но колокола Конвера запомнились мне по-другому.
История эта давняя. Началась она в Перми в начале 20-х годов. Местные заводы потихоньку восстанавливались после разрухи гражданской. Химический завод — «Кислотный» — наладил производство суперфосфата из нашего же, уральского апатита.
Работали по сменам. Жилые бараки лепились тут же, рядом с цехами. Как позвать людей на работу? Часы в ту пору — редкость. Хотели гудок завесть, да где его взять?
И вот однажды молодой священник церквушки на Балмошной привез в завод колокол. Сам снял со своей колокольни.
В бараках оживились, когда в заводе раздался звук колокола. Некоторым обитателям бараков иногда со сна в звуках церковного колокола слышалось приглашение на праздник, на службу, в церковное тепло, где свет и чисто одетые люди.
Но это быстро проходило: сырой холодный барак, где надо было одеваться в изъеденную кислотой, всю в дырах одежду, часто сырую, непросыхающую, потому что ее негде было сушить, возвращал к действительности.
Колокольный звон стал привычен не только людям. Знали его и лошади, работавшие на откатке огарка. Сигнал конца работы и для лошади означал конец смены. И она, послушная звуку колокола, брела к проходной, к дальним заводским воротам.
Случалось, что коногон опаздывал, не успевал к началу смены, либо запивал, и лошадь, отработавшая смену, покидала рабочее место. Тогда начальник цеха звонил на проходную, чтобы лошадь задержали и не выпускали с завода до тех пор, пока не придет смена.
Долгие годы кислотские — народ больше пришлый — так и жили по колоколу: чужого звона не жалко! Сейчас он стал звучать для них, расколов, разделив их жизнь почти пополам — на работу и с работы. Голос его запомнился надолго.
...А батюшку, что снял колокол со своей церкви, нашли на следующий день мертвым. Три следствия окончились ничем. Документы по расследованию этого дела показывал мне покойный Сергей Павлович Шапошников, бывший редактор заводской многотиражки.
Однажды ко мне в мастерскую пришли старые рабочие - кислотские ветераны. (Вот уж кто буквально прожжен и хлебнул паров серной кислоты!) По устоявшейся привычке не заводить сразу разговор о деле, подначивая друг друга, делились барачными новостями, а Яков Григорьевич рассказал, как спасали его козы: перед работой и после работы — обязательно стакан молока. А при Хрущеве пришлось упрятать животину в подпол. Соседи и выдали... Сам прошедший террор 30-х, старик рассказывал, как пришли к нему арестовывать коз. Но и тут помогла смекалка: одну козу вытащил, а вторую оставил. Умное животное не подало голос. Милиционерам было невдомек, что там есть еще кто-то: донос был только на одну козу. У старика отлегло: не сразу погибель, с одной козой еще можно продержаться...
Посмеялись, и старики сразу посерьезнели. Рассказали мне историю про колокол: неизвестно когда, при каком начальнике его сняли — не стало нужды в этой массовой побудке. А колокол пропал... И старики попросили меня в память о тех годах, о том звоне отлить колокол. Долго объясняли, какой он был. Кажется, рассказали все, что знали о колоколе, — вплоть до названия села Пурихово в Нижегородской губернии. «А лил его мастер Веденеев, потому и к тебе пришли», — тянули они свое. Исчерпав все аргументы и видя, что я молчу, они попытались успокоить меня: «Да нам звонов и не надо, наслушались по самую макушку, нам чтоб похож был. Отлей колокол, хоть с колоды вытеши да выдолби!»
До меня дошло: им нужен памятник звону...
КОЛОКОЛ — вылитый из меди (с примесью олова, серебра) — толстостенный колпак; с развалистым раструбом, с ушами для подвески и с привешенным внутри билом, или языком... Колокола зовутся также Божьим гласом...
Словарь В. ДАЛЯ
...Вот почему восковые колокола Конвера остановили меня на выставке.
У старых мастеров — ностальгия по тому, чего уж не вернуть, тоска по утрате «чувства колесика» в однажды заведенной машине.
На кладбище в Магадане меня поразило надгробие-пирамидка. Не сохранилось ни фамилии, ни имени, а на пирамидке — шестеренка! Здесь ни прибавить, ни отнять... Анахронизмом кажется лишь одиночность могил с такой кладбищенской метафорой братских захоронений — с их общим памятником на все времена.
Умирает ли эпоха после похорон своих творцов на братских и лагерных кладбищах? Боюсь, что эпоха живучее своих творцов-шестеренок, и если мезозой умер с последним динозавром, то коммунистическая утопия еще утолит жажду из своих же черепов и еще спляшет на своих же могилах.
Материал скульптуры — воск, составляющая образного решения — подсказывает, что переходное состояние есть всего лишь фаза технологического процесса, при котором восковая модель утрачивается — вот жертва! (Это как заповеданное: если зерно умрет, то принесет плод сторичный).
ЛИТЬ КОЛОКОЛ — сочинять и распускать вздорные, совершенно фантастические слухи и вести. Иначе сказать, пускать утки...
Словарь в. ДАЛЯ
...Вот интересно — какой кукиш положат они завтра на алтарь отечества...
П. ЧААДАЕВ
«...Что же за страна такая Россия, где национальной гордостью служит Царь-пушка Чехова, не сделавшая ни одного выстрела, и Царь-колокол, который ни разу не звонил», — говаривал Василий Осипович Ключевский.
На пороге будущего сторонников в лоб понятого возрождения одолевает зуд восстановления — сделать все как было! Кто — колокола, кто — храм Христа Спасителя, кто — лагерные бараки. Починили крышу, застелили полы, побелили, написали крупно: «Мемориал» и позвали батюшку с причтом освятить. Служба идет, но никто и лба не перекрестит. Процесс осмысления заменяет выхолощенный обряд. Про чиновников, с показной набожностью выстаивающих перед телекамерами время церковной службы, в народе говорят: «подсвечники». Не нам судить, что предпочтительней — атеисты или фарисеи? К сожалению, труд осмысления, духовная работа отодвигаются на задний план, клич «Надо сваи бить!» оказывается доходчивым, узнаваемым энтузиазмом.
В состоянии ли сегодня эти «реставраторы» со свалившейся на них неожиданно свободой, а порой и властью, в безраздельном распоряжении которых оказывается прошлое, достаточно осмысленно распорядиться им?