- 85 -

КАРЕЛИЯ

 

В Скольском лагере я пробыл недолго. Месяца два с половиной. Точно не помню. В зоне среди заключенных шли упорные слухи об этапе. Однажды вечером откуда-то приехали врачи и все находящиеся в лагере прошли медицинскую комиссию. Комиссия проходила быстро. Вскоре вызвали и меня. Комиссия проводилась по установленному шаблону. Нарядчик по формуляру вызывал очередного заключенного уточняя его данные: ф., и., о., год рождения, статью, срок, конец срока. Председатель комиссии приказывал спустить до колен штаны, повернуться задом, спрашивали нет ли переломов и все, можешь одеваться, уходить. Редко кого прослушивали стетоскопом. В моем формуляре появилась запись: здоров и подпись врача. Все.

Через пару дней после комиссии почти половину заключенных не вывели на работу, а дезинфектором вместо меня поставили какого-то старичка. Всем было понятно, что готовится большой этап. Не знали только куда. Предположений было много. В основном считали, что повезут на Калыму. Многие писали домой письма, сообщали о своем неизвестном будущем. Написал письмо и я. Все отправляемые и получаемые письма подвергались жесточайшей цензуре. Но заключенные - народ изобретательный, находили множество путей, чтобы отправить письмо. Одним из способов был такой.

 

- 86 -

В рабочей зоне некоторые десятники - была такая должность - были вольнонаемные и отправляли напиленную и погруженную нами в вагоны, древесину. Мы свои письма прятали в условном месте, а десятник их брал и бросал в городе в почтовый ящик. За труды вместе с письмами мы клали немного денег, а чаще всего что-либо из вещей /ботинки, одежду и т.д./ В большинстве письма доходили до адресатов по назначению. Получать письма было сложнее.

Нам выдали сухой паек. По буханке хлеба, селедку. Стало ясно, что путь предстоял не близкий. Начали вызывать на вахту, разумеется все с той же проверкой по формуляру и производить обыск. Обыск производил конвой специально обученный для этапирования. Молодые, здоровые ребята в военной форме. Около вахты было оцепление - солдаты с собаками. После обыска приказывали садиться на снег. Когда набиралась группа 40 человек, приказывали встать, старший конвой произносил свое неизменное предупреждение: "Идти ровно, не отставать, шаг вправо, шаг влево считается попыткой к побегу, прыжок вверх - агитация, оружие применяется без предупреждения, вперед".

Нас, группу в 40 человек, подвели к железнодорожному составу из товарных вагонов, оборудованных для перевозки заключенных. Мы залезли в вагон, разместились на холодных двухъярусных нарах. Одного из сорока человек конвой назначил старшим. В вагоне кроме неизменной параши стояла металлическая печка-буржуйка и несколько поленьев дров. Холод уже основательно давал себя чувствовать. С трудом затопили печку, вокруг которой тут же собрались толпа с протянутыми к ней руками. Командовал всем назначенный старший вагона и разумеется первыми у печки оказались его друзья.

Посадка в вагоны длилась весь день. Наконец, застучали вагонные буфера, состав дернулся несколько раз взад-вперед и нас повезли в неизвестное. Остановок в пути было мало, по стуку колес чувствова-

 

- 87 -

лось, что состав двигался быстро. Изредка в зарешеченных и забитых досками окнах вагона мелькали огоньки неведомых станций, а мы ехали все дальше и дальше. Света в вагоне не было. Ели, справляли нужду все в темноте. Дрова кончились и холод все глубже пробирался под одежду. Мы - на верхних нарах, часть верхней одежды расстелили на доски, плотно легли друг к другу, а оставшейся одеждой укрылись сверху. Так все же лучше сохранялось тепло. В общей сложности мы ехали трое суток с лишком.

Состав остановился. Послышались крики конвоя, переговоры около вагона и дверь открылась. Обжигающий холод туманной массой стал проникать в вагон, вытесняя удушливый воздух. Состав стоял в каком-то тупике. Не видно ни одного строения и только лес и снег за железнодорожным полотном встретили нас. Из вагона выходили прямо в снег, разминая негнущиеся ноги. Со стороны леса уже стояли конвойные солдаты с собаками.

Мороз был не менее 30 градусов. Видно, что и солдаты с собаками страдали от холода, одетые в шубы и валенки. Мы же были одеты в ватные бушлаты, чуни, редко у кого были валенки.

После выгрузки всех, паровоз утащил вагоны. Не было ни малейшей возможности определить наше местонахождение, да это и не интересовало. Даже голод отошел на второй план. Всех пробирал до костей мороз. Конвой собирал несколько групп по два человека и под охраной пошли рубить лес для костров, которые прежде всего разожгли для охраны.

Мы с товарищем тоже принесли дров и разожгли костер. Блаженное тепло коснулось рук и лица. Поворачиваясь как на вертеле, мы стремились обогреться. Я не заметил, как от костра искра попала мне сзади на валенок и почувствовал только, когда припекло кожу, увы, поздно! Частично обуглился и сгорел зад моего валенка и на коже появился ожог I степени. Голенище валенка пришлось для прочности привязать

 

- 88 -

веревкой. День кончился быстро и всю долгую ночь мы провели на который все крепчал.

Утром несколько человек оказались мертвыми, замерзли. Поддавшись сну, уснули и не проснулись, замерзли. На морозе необходимо по возможности двигаться, согреваться и боже упаси - уснуть. Это верная смерть. А спать так хочется, веки сами сжимаются и, кажется, безмятежной сон согревает и избавит от всех страданий. Впасть в прострацию сонливости - почти верная гибель. Надо договориться с товарищами, чтоб взаимно не давать уснуть, топтаться, хлопать себя руками, периодически снегом протирать лицо и делать другие движения.

Утром нас выстроили в общую колонну, растянувшуюся на несколько сот метров. Всех заключенных было около тысячи человек. В лесу оказалась прорубленная просека и следы санной дороги, по которой мы и двинулись вперед. Шли медленно, кое-кто падал. Его поднимали, растирали, брали под руки и опять шли вперед. Километров через пять показалось чистое от леса место, речка небольшая, а на ее берегу лагерь. Два ряда колючей проволоки и цепные собаки.

Началась надоедливая, длительная процедура проверки по формулярам и вот я в зоне лагеря. Нас человек пятьдесят поселили в одну из множества землянок.

Землянка - это расчищенная от снега площадка, снят верхний слой земли, из круглых неотесанных бревен сделаны стены и крыша. И все это сооружение засыпано землей и снегом. Вход в землянку занавешивался брезентом. Передняя часть у входа в землянку ничем не занята. В одном его углу стояла бочка с водой. Посредине металлическая печка - бочка из-под бензина с выведенной трубой через крышу и дверкой сбоку. Печка была раскалена до красноты. Вдоль обеих стен землянки и посредине устроены двухъярусные нары.

В землянке уже находились много заключенных, прибывших до нас. Нам на десять человек выделили место на верхних нарах. Нары сделаны

 

- 89 -

из горбыля. В землянке была плюсовая температура и после мороза, бессонницы, несмотря на духоту, нас потянуло в сон. Небольшое тепло способствовало этому. Сопротивляться уже не было сил. Мы легли на нары. Но оказалось, что на месте, отведенном для нас, десять человек могли уместиться на боку, тесно прижавшись. Повернуться на другой бок можно только всем вместе. На спину всем лечь невозможно. Сон взял меня в свои объятия и я уснул.

Сколько я проспал, не знаю. Кто-то тряс меня за плечи и я проснулся. Бригадир с помощником, которых уже успели назначить, сходили с мешком, принесли хлеб на всю бригаду из 25 человек и в деревянных ведрах - суп и кашу. Хлеб сразу же раздали каждому, порция заранее отвешивалась в хлеборезке. А как быть с супом и кашей? Мисок нет ни у кого. Решили есть из общего ведра, подходя по очереди, черпая ложкой. Вскоре ведра опустели. Оставшаяся каша на краях и на дне немного супа - неоспоримое право тех, кто принес с кухни ведра.

Так мы питались несколько дней. Мой напарник где-то достал, стащил кусок железной трубы диаметром 25 сантиметров. Топором мы разрубили эту трубу на две части длиной 20-25 сантиметров. Выправили на круглом бревне ее форму, из досок вытесали кружки, вставили в трубу как днища и получились хорошие котелки. Котелками мы гордились, берегли и даже давали в аренду. Некоторые сделали корыта. Из куска бревна топором вырубили корыто. Для облегчения обтесывали снаружи. Получалась посуда, заменяющая и кастрюлю и миску. Правда, тяжеловатая и неудобно носить на поясе, а оставить нельзя, уворуют.

Нашу бригаду поставили на строительстве землянок, аналогичных той, в которой мы жили. В лагерь все прибывало пополнение и уже было несколько тысяч человек.

Впоследствии мы узнали, что наш лагерь называется Ондолаг и находится недалеко от железнодорожной станции Надвиоцы.

 

- 90 -

В нашей бригаде я был моложе всех. Но работать заставляли наравне со взрослыми мужчинами. Я стремился справиться с заданием, чтобы не получать упреков от бригадира и товарищей. Вскоре бригадир взял меня с собой ходить за хлебом и в кухню с ведрами. Конечно требовалась дополнительная затрата энергии, но зато доставалась дополнительная ложка каши и крошки хлеба. Кухня организована тоже временная на открытом воздухе. На крепких ломах, трубах подвешены котлы над кострами. В них и варилась пища. Вокруг этих котлов сделаны из досок высокий забор с окнами для раздачи пищи. Повара из числа заключенных. Им выдавался список наименований бригад с указанным количеством человек, и через окно раздачи в принесенные ведра повар наливал суп и кашу.

Однажды я заметил, что в котлах кухни остается суп и каша. После ужина я взял свой котелок и пошел на кухню. После унизительной просьбы повар дал мне полный котелок каши. Я был бесконечно рад. Возвратившись в землянку, я рассказал бригадиру и поделился с ним кашей. Бригадир на второй день где-то "достал" две пачки махорки и вечером мы с ним отправились за дополнительным довольствием. Я с котелком подошел к окну, окликнул повара и показал ему махорку, которую он быстро взял, а я ему подал ведро, вернувшееся мне почти полным. Мы разделили с бригадиром этот доппаек. Разумеется, нам дали двойную порцию. С этого вечера я почти ежедневно приносил или суп или кашу. Конечно, мы кое-что носили поварам.

Горячую пищу давали два раза в день - утром и вечером. Хлеб только по утрам. Из первых блюд в основном были щи из квашенной капусты с картофелем. Иногда чувствовался запах мяса или рыбы. Но если и попадалось мясо на всю бригаду, то в микроскопических порциях. Каша в основном была овсяная или пшенная, полужидкая и ложка растительного масла на ведро каши.

 

- 91 -

Повара, лагерная обслуга - придурки, съедали лучшие продукты, часть разворовывалось, кроме того, повара подкармливали блатных воров в законе, так как последние могли их просто убить и такие факты были не единичны. Многие воры в законе на работу вообще не ходили. И нарядчик с комендантом боялись их и не трогали. Правда об этом я узнал значительно позже и вообще в многотысячном лагере общался почти только с членами своей бригады.

Ходить по лагерю вечерами было небезопасно. Снимут последнюю одежду, а возможно и убьют. Так, невзначай. По ошибке.

После того, как наша бригада построила новый барак-землянку, в нее мы и переселились. Причем нары заняли поближе к печке и посвободней разместились.

После окончания строительства землянки нашу бригаду направили на лесоповал. Одежду не выдавали, кроме рукавиц. Работали в том, в чем приехали. Вшивость была сплошная: в белье, в одежде, в волосах головы. Засунув руку подмышку, можно вытащить сразу горсточку вшей. Никакой бани долго не было вообще. Грязь, пот, копоть от костра и печки пропитал всю одежду и кажется все тело до костей. Теплой воды нет. Умывались снегом или ледяной водой. А многие вообще прекратили умываться.

На людей страшно было смотреть.

Мы подружились пять человек с первого дня прибытия. Мои товарищи были значительно старше меня и годились мне в отцы. У них такие же сроки по десять лет по злополучной статье 58 пункт 10. Особенно мне запомнились двое. Один Борисов. Спокойный мужчина. Говорил и работал казалось медленно. Но получалось так, что он задание выполнял быстрее остальных. У него была особая сноровка. Прежде чем начать работать, он внимательно присматривался, обдумывал, а затем приступал к работе. С ним мне было всегда приятно работать и он меня учил разным приемам и способам.

 

- 92 -

Борисов был среднего роста, суховатый, немного длиннолицый, прямой нос и почти всегда сжаты губы. Казался сухим, неприветливым, но оказывался добродушным и чутким товарищем. Я его уважал и он относился ко мне, если не как к сыну, то во всяком случае учитывая мой возраст.

В свободное время я ему рассказывал из прочитанных мною художественных книг. Он внимательно слушал и свое одобрение или неодобрение выражал всегда почти одинаковыми словами: "Их, смотри ты". Будучи малограмотным, он отлично разбирался в сюжетах и извилистых положениях.

Вторым товарищем был некто Васин. Звать не помню как. Этот был полная противоположность Борисову. Здоровенный рыжий мужик - колхозник. Свои десять лет получил за спор с председателем колхоза и партийным активистом каким-то, приехавшим к ним в колхоз с лекцией. Васин был нетерпелив, невыдержан. Сразу резко вступал в спор, часто надеялся на свою силу, а не на аргументы. Но как-то быстро остывал и признавал свою вину, если понял, что он не прав. В работе был горяч, трудолюбив. Работал, не щадя себя и того же требовал от других, чем и вызывал недовольство. Такие, как он могли бы свернуть горы при умелом направлении их труда. Своей силой он частенько помогал другим, в том числе и мне. Такому здоровому, сильному мужчине требовалось хорошее питание, а кислые капустные щи и кашица не могли восполнить затрат калорий. Ему мы по возможности подкладывали побольше еды, всегда лишний черпак добавки, но было видно, как его силы таяли. Он худел буквально на глазах.

Где-то в конце марта или начале апреля объявили, что наша бригада идет в баню. Баня была такая же землянка. В костре нагревались камни, опускались в бочку с водой, которая и нагревалась. Выдали по кусочку мыла, а главное новое чистое белье. Рубашка и кальсоны.

 

- 93 -

Свое старое бросили там же в бане в общую кучу. В верхней одежде вши остались, но уже не в таком количестве. Борьбу со вшами вели почти все, в каждой землянке. Способ простой. В печку клали сухие дрова и когда металлическая труба разогревалась докрасна - снимали с себя рубашку и быстро проводили швами по трубе. Особенно рукава и подмышки рубахи. Вши трещали как автоматная очередь, правда иногда горела и рубашка.

С апреля бани стали регулярными - через каждые десять дней. Построили и землянку - дезкамеру. К весне, хотя и не полностью, но все же массовая вшивость уменьшилась. Клопов в этом лагере не было.

В апреле я получил из дому посылку в основном махорку-самосад и медицинские книги, которые я просил. Продукты в посылке частью отбирались при выдаче на вахте, частично разворовывались, раздавались друзьям и мало, что оставалось себе, а за махорку я всегда мог выменять кусок хлеба или каши.

В конце апреля 1941 года в лесу, обрубая сучки с поваленного дерева, я не рассчитал удара и топор, перерубив сучок, ударил мне в ногу носком. Мои портянки и чуни быстро намокли кровью. Рана оказалась не столь глубокая, но попала по сосуду. Я из поясного ремня наложил себе жгут, кровотечение прекратилось, но была сильная боль. Бригадир пошел к конвою, договорился, чтобы меня положили на санки-волокуши, которыми при помощи лошадки мы трелевали лес, и отвезли в лагерь. Так я впервые попал в лагерный медицинский пункт. Мне наложили повязку и освободили от работы. Я получил возможность отоспаться, отдохнуть. При очередной перевязке я сказал, что я тоже фельдшер, о чем есть запись в формуляре... Видимо в порядке медицинской солидарности, когда ранка у меня почти зажила, меня все еще освобождали от работы.

В очередной бане я увидел раздетого Васина и буквально остолбенел. Это уже был не здоровый мужчина, а скелет полное истощение. Ватник скрывал истощение, но в бане видеть его было ужасно. Похудели

 

- 94 -

все и значительно, но Васин ужасал своей худобой. На второй день я в медпункте сказал, что Васин умрет от истощения и просил, если можно, помочь освободить его хотя бы от работы на время. Действительно, на второй день его оставили дома, затем положили в стационар, но было уже поздно. Через 10 дней помер от истощения в результате начавшегося поноса. Так окончил свою жизнь этот крепыш-здоровяк. А сколько он бы мог еще работать и жить дома в нормальных условиях? Сколько пользы принес бы людям. Но он был уничтожен системой лагеря. Дома у него осталась жена и трое малолетних детей.

В конце июня нашу бригаду, все политические, срочно сняли днем с работы и вместе с такими же бригадирами перевели в другой лагерь километров восемь от первого. Там уже был построен бревенчатый забор, вахта, домики для охраны, а в зоне для нас установлены брезентовые палатки. Нашей бригаде было поручено строить вышку в лесу на скалистой горе.

Конструкция вышки была не похожа на вышки по охране лагеря. Она была значительно выше, причем из еловых бревен и обязательно с сучьями. Для строительства выбирались ели /не сосны, а именно сучковатые ели/ с густыми ветвями, высокие. Рубить их нужно осторожно опуская, чтобы меньше поломать веток. Строились специальные "козлаподставки". Наращивалась нижняя часть и при помощи системы блоков, веревок поднимали одну "ногу", укрепляли ее растяжками и так все последующие, после чего начинали их скреплять между собой с устройством площадок и лестниц.

Мы сумели построить только одну такую вышку. Неожиданно нас всех в зоне прекратили выводить на работу.

Однажды мы услышали гул и увидели самолеты, летящие в сторону железной дороги. Нам запретили при появлении самолетов выходить из палаток, а охрана с вышек куда-то пряталась.

Через несколько дней мы узнали, что началась война.