ЛАГЕРЯ ГУЛАГа.

В конце декабря 1940 года человек тридцать, осужденных по разным статьям, по политическим и по уголовным, собрали в общей камере для отправки этапом в лагерь.

Процедура отправки следующая. Всех подлежащих этапированию в лагерь собирают в одну общую камеру надзиратели тюрьмы. Из общей камеры уже конвоиры вызывают по одному человеку в коридор, спрашивают анкетные данные. Если до суда я отвечал только фамилию, имя, отчество, то теперь должен назвать еще статью, по которой осужден, срок, начало и конец срока. В коридоре раздеваешься догола. Конвоиры проверяют всю одежду, вещи и после этой процедуры переводят в этапную камеру. Среди этапируемых находится ворье разных мастей и проводят предварительный грабеж при попустительстве охраны, которой передается бесплатно или за курево, за хлеб часть награбленного. Если не можешь себя защитить сам, то со многими, если не со всеми вещами, продуктами придется расстаться. Я слышал, как один мужчина, по внешнему виду рабочий или крестьянин, назвал конвою статью 58 п.10. Значит, это не вор, а видимо такой же горемыка, как и я. В этапной комнате он лег на пол, положил под голову свой мешок. Рядом еще было место, и я лег с ним рядом.

Через некоторое время к нам подошел парень лет 20-25 с наглой рожей, выдернул мешок из-под головы моего соседа с явным намерением взять себе. Михаил, так звали этого мужчину, безмолвно смотрел на грабителя. Я не выдержал, вскочил и без всяких слов кулаком со всей силой врезал в эту мерзкую рожу. Он от неожиданности выронил мешок, уставился глазами на меня, зажав рукой разбитые губы и быстро ушел от нас к поджидавшей его группе таких же типов.

Я сел на пол, где сидел прежде. Михаил меня стал благодарить и сказал, что на нас набросится вся их компания. У меня грабить

было нечего. Могли только избить. Но к нам больше никто не подошел. А я сделал себе еще один вывод, что за себя надо умеючи постоять и уметь дать почувствовать, что дело имеют не с беззащитными овечками.

Во-вторых, я понял, что грабят тех, кто позволяет безропотно грабить. В-третьих, - грабители - это наглецы и не обязательно закоренелые воры, убийцы, рецедивисты-профессионалы. Многие к ним примазываются, выдают себя за других, присваивая право распоряжаться своим и чужим имуществом. Многие из них - это мелкие жулики или хулиганье, набравшиеся блатных слов и воображающие себя тюремной верхушкой.

После того, как все подлежащие к этапу были обысканы, нас вывели во двор тюрьмы, построили по три человека в ряд. Начальник конвоя объявил: "В пути следования идти ровным шагом, не отставать, не выходить вперед. Шаг вправо или шаг влево считается попыткой к побегу. Прыжок вверх считается агитацией. Конвой применяет оружие без предупреждения". За несколько шагов впереди нас шел конвоир, несколько их шли справа и слева, сзади конвоиры с собаками.

Нас привезли к железнодорожной станции на какие-то запасные пути, где не было ни вагонов, ни людей. Всех заставили сесть на землю. Вставать, разговаривать, передвигаться, курить не разрешалось. Через некоторое время паровоз подал товарный вагон. Начальник конвоя залез в вагон, проверил его и затем по три человека заставили нас залезть в этот вагон. Освещения не было. Только от железнодорожного фонаря на столбе через оконные проемы с решетками в вагон поступал тусклый свет. В вагоне с обеих сторон были оборудованы двухъярусные из досок нары, на которых мы и расположились кто где и как мог. Отопления не было и холод крепко давал себя знать. Около дверей стояла деревянная бочка - неизменная параша. Еще в тюрьме нам выдали этапный паек, состоящий из 0, 5 кг хлеба и селедки. Излюблен-

ный метод в этапах: хлеб, соленая селедка, но воды нет и получить ее неимоверно трудно, даже раз в сутки. Всю ночь мы простояли и уже рассвело, когда вагон несколько раз стукнул буферами и нас повезли в неведомую даль.

Примерно через полсуток поезд остановился, послышались крики конвоя, дверь вагона открылась и по одному было приказано выходить. В вагоне было холодно, а на улице был настоящий мороз. По мере того, как мы выходили из вагона, тут же заставляли садиться в снег. Когда все вылезли, нас поставили в строй и повели.

От длительного лежания - стояния в тюрьме и в вагоне, от холода ноги едва гнулись в суставах. Из-за отсутствия перчаток руки, засунутые в рукава, все равно замерзали. Пальцы плохо загибались в кулак. А конвой, одетый в белые полушубки, шапки-ушанки и валенки, все подгонял нас быстрей шагать.

Усталые, замерзшие мы подошли к лагерным воротам. После длительных переговоров конвоя с начальством и надзирателями лагеря нас по одному стали вызывать, сверяя по формуляру ф., и., о., статью, срок, конец срока, и направили в барак.

0! Как хорошо почувствовать тепло, сначала не ощущаешь духоты, запаха влаги, пота, нечистот. Так я оказался в Сокольском лагере.

Меня зачислили в бригаду по распиловке бревен. Работали в ночную смену. Моим напарником назначили мужчину по фамилии Иванов Александр. Он в лагере был уже несколько месяцев в разных бригадах. Бригадир дал нам поперечную пилу и указал место работы. Норма - по 10 кубических метров на человека. На двоих - 20 м³. Мы обязаны распиливать на чурбаки длиною I метр и уложить их в штабель. Я с малых лет умел пилить. С отцом пилил дрова в лесу и дома, но нам никто не устанавливал нормы.

Впроголодь студенческое существование, тюрьма, следствие ослабили мой организм. Я стал быстро уставать и получил ругательство

от напарника. Он был мужчина лет 30-35, а мне еще только в тюрьме исполнилось 17 лет. Придя с работы, быстро поел вместе с бригадой в столовой, я засыпал на нарах.

Барак был большой. В нем помещалось более ста человек. Нары типа вагонок. Матрацы - мешки, набитые сеном, ватная подушка, байковое одеяло. Все старое, грязное. Простыней, конечно, не было. В бараке масса клопов. Они сидели во всех щелях нар, на потолке, в стенах. От их укусов чесалась кожа. Несмотря на болезненные, многочисленные укусы, усталость брала свое и тяжелый сон одолевал всех. Следы от раздавленных клопов виднелись на стенах, койке, постели, на руках и лицах. Сначала, как ложиться спать, начинается клопиная война, в которой они всегда победители и, отчаявшись в борьбе, отдаешься на их волю, отдаешь себя этим кровопийцам, вампирам неизбежных спутников рабочего люда.

Планомерная, эффективная борьба с клопами почти не велась. Другое дело с педикулезом, со вшивостью. Как известно, вошь основной источник распространения сыпного тифа, а этой болезни начальство боялось. Для борьбы со вшами строились так называемые дезкамеры. В бане полагалось мыться перед этапом, после этапа и раз в десять дней в дальнейшем. Рядом с баней строилась дезкамера. Это небольшое, метров 10 м² помещение с плотно заделанными щелями. Вместо печки - металлическая бочка. Внутри стойки с металлическими крючками. При помывке в бане всю одежду забирал работник дезкамеры - дезинфектор развешивая ее на крючки, плотно закрывалась дверь и усиленно топилась печка. В двери за прорезью и стеклом помещался термометр, а если его нет - то бутылочка с водой. В дезкамере поднималась от нагрева температура до 100 градусов по термометру или пока не закипит вода в бутылочке. После чего одежда считалась прожаренной, вши погибали. Не все конечно гниды внутри швов оставались живыми и из них опять

появлялись вши, но все же большинство вшей погибало.

Вообще-то вшивость была стопроцентная. Если одежда прожаривалась в дезкамере, то другие вещи, постель оставались без обработки и в них оставались вши.

Через несколько дней после работы на распиловке меня поставили работать дезинфектором. У меня в формуляре была написана специальность фельдшер. Видимо, руководство решило, что дезинфектором смогу работать. Работающий дезинфектором до меня уголовник проворовался, был разоблачен и его сняли с этой работы и поставили меня. Я, конечно, был рад. По крайней мере я не мерз. Два банщика были из уголовников. Их обязанность носить в баню из колодца воду. Я этого не знал. Мне сказали, что воду носить должен я. И я носил по 140-150 ведер в день.

Мне разрешили переписку с родными. Я написал письмо и вместе с ответом получил посылку: немного продуктов, махорки и валенки, которым я был бесконечно рад. Из писем я узнал, что дома все живы, что в ту ночь, когда меня арестовали, мать родила сына, моего брата названного Виталием. Впереди меня ожидало еще много лет нахождения в лагерях. Останусь ли я в живых, где буду. Размышлений было достаточно. Но, главное, что я был уже не в тюрьме один в камере, а среди других таких же заключенных горемык. Видел грубость, несправедливость, мерзость, но обязан жить и выжить. Обязан все перенести, не опуститься, не стать настоящим преступником.

Однажды во время развода я увидел знакомую личность. Подошел по- ближе и узнал Шарова, сексота из тюрьмы. Он тоже узнал меня. Я не выдержал и тут же ему и рядом стоявшим сказал, что Шаров сексот, провокатор. Он от меня бросился бежать прямо на вахту, где, видимо, попросил защиты и, рассказал, что его опознали. Куда он исчез, не знаю. Я его больше не видел. Меня товарищи немного поругали, зачем я не

сказал им потихоньку. Они бы его убрали быстро. Устроили бы на работе нечаянную аварию или придавили бы ночью в бараке. Такие случаи были неоднократно. Но я и рад. Пусть его кровь не ляжет на мою совесть. Сам погибнет.

После разоблачения Шарова меня и поставили дезинфектором. Видимо, лагерные законы, которых я еще не знал, сработали. Я не сексот, а их враг, что уже немаловажный фактор в зоне и неизвестные тебе люди поддерживают тебя.