ПРОДОЛЖЕНИЕ ТЮРЕМНОЙ  ЖИЗНИ

Когда  вызвали на допрос, никогда нельзя было быть уверенным, что вернешься в ту же камеру. После очередного допроса меня вместо камеры, где я находился с Басалаевым, поместили в другую камеру, где никого не было, стояла одна кровать. Я оказался изолированным от всех живых. На мой вопрос к надзирателю о причине перевода в эту камеру он грубо выкрикнул: "Сиди, куда посадили, еще раз постучишь в дверь, все ребра пересчитаю"     

Меня прекратили вызывать на допросы. Никто не заходил в мою камеру /кроме начальника тюрьмы, который проверял лично кто как содержится, соответствуют ли условия, определением следователя/. Никто со

мной не разговаривал. В камере кроме прикрепленных к полу кровати, стола и табуретки ничего не было. Полное одиночество. Заняться совершенно нечем. О книгах и мечтать не полагалось. Писать запрещено, да и нечем и нет бумаги. Петь и громко говорить запрещалось. За нарушение - сразу окрик и побои.

Остается одно. Думать, думать, думать. Я вспоминал все из своей непродолжительной жизни. Вспоминал дом, родителей, детство, друзей и все же полное одиночество, гнетущая тишина доводили меня до умопомешательства. Днем спать и ложиться на кровать запрещалось. Целый день я ходил как волк в клетке из угла в угол камеры. Все чаще стали приходить мысли о самоубийстве. Но как? Разбежаться и удариться головой в стену? Но был не уверен, что сразу умру, и я ведь был юн и жизнь все же брала свое. Так протекали день за днем, я потерял счет им. Казалось, меня все забыли. Родители, друзья, знакомые не имели возможности посетить меня, и следователь почему-то забыл про меня. В последствии я узнал и понял, что одиночество - это одна из многих пыток и воздействие на подавление умственного состояния человека.

По правилам тюрьмы, заключенным полагалась ежедневная 30-минутная прогулка во дворе тюрьмы. Выводили на прогулку и меня, разумеется одного в строгой изоляции. Для прогулки были оборудованы во внутреннем дворе тюрьмы прогулочные дворики. Очередную прогулку я ожидал как высшее благо и конечно заранее продумывал, проигрывал в уме способы связаться с кем-нибудь из заключенных.

Я вспомнил свою деревню, родных, некоторые события своей жизни. Прогулочный дворик перегораживался на несколько 10х10 метровых двориков. Вверху деревянного забора еще несколько рядов было натянуто колючей проволоки. По верху забора сделаны мостики, по которым все время ходил часовой, а с противоположной стороны на вышке постоянно на углу тюремного двора находился также часовой, с оружием. И вот в такой дворик почти ежедневно на 30 минут выводили на прогулку.

Все было построено так, чтобы когда идешь на прогулку или выходишь, не встречался с другими лицами, находившимися в тюрьме. Тем не менее во время прогулки все-таки умудрялись отдельными выкриками отвлекая часового, перекидывать через забор записки или другим путем распространяли некоторые новости. Иногда удавалось нацарапанную на чем-либо записку оставить на прогулочном дворике и следующая группа находила, читала и на другой день оставляла свой ответ. Так что, как бы тюремное начальство не стремилось изолировать камеры одну от другой, мы находили между собой возможность общаться, хотя бы и вкратце.

Вторым способом общения было перестукивание через стенку. Но к моему великому сожалению я не знал тюремной азбуки-морзянки и когда мне в стенку стучали, я мог только слушать и непонятно также в стенку стучать, не зная, что мне передают и сбивая с толку тех, кто мне передает. В последствии я изучил эту премудрость и тоже мог принимать иди передавать информацию. Надо сказать, что элементы уголовного мира пользовались некоторой поблажкой и, хотя часто нарушали тюремный режим, вступали в пререкания с надзирателями вплоть до матерщины, но их предупреждали, или просто выводили в коридор, били и бросали обратно в эту камеру. Что касается политических лиц, таких как я, к ним применялся особый способ наказания. Оставляли длительное время в камере без пищи, сажали в изолятор, выключали свет, закрывали окно и заключенный оставался один в темноте на долгов время не говоря о том, что избиения носили особый, изощренный характер. И никто конечно же за эти избиения не отвечал, хотя как бы в насмешку, изредка, при общих обходах приходил начальник тюрьмы и спрашивал: "Есть ли у кого какие-то жалобы на питание, на здоровье, возможно, на отношение со стороны персонала надзирателей". Но это было не более, как издевательство. Во-первых, тот кто жаловался, никакого удовлетворения не получал. Но зато после обхода он подвергался более изощренным издевательствам. Даже применялся такой метод: когда давали пищу, от-

крывалась в дверях кормушка, о которой я уже говорил, надзиратель показывал черпаком суп, потом выливал его обратно, стучал черпаком по миске и на этом кончался весь обед. Ко мне это было применено два раза. Первый раз был наказан лишением прогулки на несколько дней, а второй вот таким издевательством отношением - наблюдением за пищей. И все из-за того, что я пожаловался.

Ну что ж, жизнь все учит, учишься и внутренним тюремным обычаям, учишься и как себя похитрее вести в том или ином случае. Я уже говорил о том, что в КПЗ один паренек мне передал 15 руб. денег, который боялся, что их у него отберут. Пользуясь этими деньгами я заказал себе через тюремного надзирателя папиросы. В этом было все удовольствие и время препровождение.

Надо сказать, что времени было более, чем достаточно. Когда я находился в одиночестве более двух месяцев, огромный рой мыслей проносился в моей голове. Я вспоминал свое детство, свою деревню, своих родных, все мелочи жизни, которые были из школьного периода, летний период работы дома и многое, многое другое.

Наша небольшая деревня располагалась в устье двух рек. На одном берегу была наша деревня Горка, на другом берегу - деревня Тихонино. Наш дом находился на самом берегу реки и по утрам я иногда умывался прямо из реки. Все мое детство было связано с рекой, с рыбалкой, купаньем. Школа наша находилась на другом берегу реки. Мостиков напрямую не было. Для того, чтобы идти в школу, нужно было подниматься к мосту вверх по течению примерно с километр. Осенью, по тонкому льду мы с разбегу прыгали на лед и катались с одного берега до другого. И конечно нередки были случаи, когда проваливались под лед. Хотя наша речка была неглубокая, тем не менее по пояса в холодной воде искупались. А чтобы избежать наказания шли в школу мокрые и там уже где-нибудь за углом выжимали одежду и весь день находились в мокром.

Нечто подобное случалось и со мной неоднократно.

Надо сказать, что в школе мне уроки давались легко и это плюс к моему неусидчивому характеру, так как на уроке вертелся, оглядывался назад, за что получал всегда массу замечаний. Но как ни странно, со стороны казалось, что не слушал, на чем меня учителя пытались неоднократно изловить, тем не менее я прекрасно запоминал о чем говорил учитель и всегда бойко и четко отвечал на заданную тему. Иной раз давал себе слово сидеть внимательно, не отвлекаться и слушать учителя, но к моему великому сожалению именно тогда в голову приходили разные мысли и слова учителя проскакивали мимо ушей. Когда на уроке вертишься, озорничаешь "ушки все время держишь на макушке", как бы что-то не прослушать. Но как бы то ни было я лучше осваивал не тогда, когда сидел и смотрел в рот учителю, а когда немножко позволял себе отвлечься вправо и влево.