Павлодар, Казахская ССР. 6-7 июня 978г.

«В МВД это знают все»

Из Целинограда в Павлодар ехал в купе с насильниками, в Павлодаре сидел в камере с «особо опасным» вором-наркоманом. Сколько сюжетов, сколько судеб, проблем — но пощажу утомленного этапами читателя.

В прогулочном дворике Павлодарской тюрьмы ко мне подошел молодой офицер МВД — хочет поговорить. Опять кольцо, замыкающее рузаевский сюжет — беседу с эмведешником... О визите предупредил меня заранее, еще на процедуре приема в тюрьму, когда с яростью комментировал мой сопроводительный лист: «Вас сюда в ссылку сослали, а мы здесь живем!»

— Наш народ вы знаете — это он не спрашивает, а утверждает. — Если будет демократия, а у нас все воспитаны так, что каждый только под себя тянет, нет никаких навыков друг за друга держаться...

— Атомизация общества! — с чего я вдруг стал «давить понт»?..

— ...каждый будет рвать страну под себя, и ее разорвут на куски.

— Но демократия не анархия, — возражаю ему. — В ФРГ, чтоб ослабить давление малых и общественно слабых групп, ввели пятипроцентный избирательный барьер. Может, в СССР имеет смысл ввести даже более высокий барьер, чтоб малые группы не получили доступа к рычагам реальной власти.

— М...М...М.. В этом что-то есть. А как поступать с дебилами?

— Не понял.

— Знаете, сколько в сегодняшнем Союзе дебилов? По всем дорогам колонии. С ними что на выборах делать?

Никогда об этом не задумывался, хотя обширные корпуса интерната для умственно неполноценных детей стояли прямо против окон моего ленинградского дома.

— А как быть с алкашами? — спрашивает он. — Ведь они продадут голос любому, кто захочет его купить, просто за бутылку. А их — миллионы.

— Допуск к урнам — по свидетельству от врача-нарколога, — быстро пробую я что-то сообразить. — Все, кто способен продать

 

свой голос в силу его физической или умственной неполноценности, должны лишаться избирательных прав вплоть до излечения. Демократия включает в себя процедуру, когда сам народ может решать, кто достоин голоса на выборах, кто — нет.

Честно признаюсь: я не политик, политические вопросы меня в принципе не интересуют, я не уверен, что ответил ему правильно или толково. Исходил из своего здравого смысла, не более того... Такое вот сказал — и нет более в этом никакого смысла.

— Спасибо за разговор. Мне пора.

— Если можно, у меня к вам встречный вопрос.

— Давайте.

— Вы — офицер МВД. Ваши сослуживцы хоть понимают, что лагерная система никого не исправляет, наоборот, из тех, кто туда попадает случайно, в зонах делают профессиональных, пожизненных преступников.

— Это знают все , — как давно выношенное, отвечает мне: — Все в МВД. А что делать, если нарушен закон? Как защищать общество, как наказывать преступление? Вы знаете?

Я не знал.

На следующий день я уехал — уже не в автозаке-«раковой шейке», а в обыкновенном газике, хотя и с конвоирами, в тот город, где мне предстояло отбывать ссыпку. Уже тем он мне сразу понравился, что вместо традиционного Ленина с кепочкой на главной его площади возвышался разбойничий атаман Ермак Тимофеевич — с мечом в руке и повязкой на голове