«Чего хочет Сахаров?»

Наконец, после двухнедельного ожидания тюремную публику стали вызывать — на этап из Целинограда.

Люди совсем выдохлись. Нервничали. Кончался табак. Меня поражала взаимовыручка курильщиков в тюрьмах: приходившие с новыми этапами жертвовали в нашу камеру (через надзирателей) какие-то резервные пачки махорки. Но вот уже и у прибывших позднее табак кончается, и нервы у людей оголились, как зачищен-

 

ные провода. Меня по какому-то ничтожному поводу хотел избить Виктор Нефедов. Сказал:

— Больше ты за стол не садись.

(Т. е. не присоединяйся к их блатной «верхней» компании.) Они мне и сами были в тягость, но спускать наглость нельзя: я тут же уселся за стол. Почему не избили — не знаю, наверно, Виктор, видимо, сам почувствовал, что не прав, что отказали нервы (позже он попросил у меня прощения).

Демонстративно высидев за столом две минуты, я отполз на нары. Соседи-«малолетки» сочувственно шептали:

— Он сильнее. Нам было вас так жалко, так жалко...

Но вот вмешаться в драку на моей стороне им в голову не пришло. По Солженицыну, это закон тюрьмы: «Тебя не гребут — не подмахивай». А ведь в той камере я считался как бы их защитником. Через подобную нравственную ломку пропускают миллионы молодых парней, а потом начальство и интеллигенция сетуют: куда пропала мораль у молодежи?

Наконец, выводят из камер и заводят в общую, пустую, без нар — это, видимо, нечто вроде предэтапного бокса. Помните, я заметил, что со стороны зэки в автозаке напоминали карандаши, связанные в связку. Так вот тут камера напоминала уже огромную связку карандашей — может быть в сотню или более арестантов. Не то чтобы присесть — повернуть плечо в ней и то трудно.

Ко мне кто-то через головы обращается:

— Кто здесь политик?

—Я.

— Правда?

— Правда.

— Только по-быстрому говори, нас отсюда через минуту могут дернуть: чего хочет Сахаров?

Ну, как им ответить, «стоя на одной ноге»? И вспомнился анекдот про наивного американца: он был возмущен дискриминацией советских евреев — почему их лишили элементарных прав человека? Все советские нации могут свободно выезжать и въезжать в СССР, и только одним бедным евреям власти это не разрешают...

— Вы слышали, что Сахаров защищает права человека?

—Да.

— Вы знаете, что у евреев есть в Союзе особые права: они могут выехать в Израиль или в Америку и Канаду, а если не понравится, имеют право вернуться в Союз обратно?

— Слыхали, — доносится с разных сторон. Незадолго до того как раз вышли «Белые книги» — рассказы таких возвращенцев в Союз, так что эту фактологию никто не мог оспорить.

— Так вот, Сахаров хотел, чтоб каждый человек в Союзе имел те же права, что мы, евреи. Я — еврей. Захотел - уехал, захотел —

 

приехал. Сахаров — человек русский и думает, что его народ не хуже всех других и жить должен так же, как другие. В том и состоят в СССР права человека: чтоб русские люди жили не лучше и не хуже, а так, как все остальные нормальные люди в нормальном мире. — Так мы и думали, — радостно откликается некто. ...Приятно вести пропаганду на этапе. Но вот парадокс зэковского сознания: хорошо помню мысль, скользнувшую в голове — это сами они интересуются? Или «Место и время» уже вышло и органам пора собирать на меня новый оперативный материал — по второму заходу?