Шпионы

Отдельно за столом сидели шпионы. Их у нас немного.

Первый — это капитан-лейтенант Виталий Лысенко, штурман разведывательного корабля. О сути дела знаю немного — Виталий осторожен на язык, как и подобает профессионалу спецслужбы, родом он с Полтавы, сын погибшего на фронте солдата. Собственно, в зону Виталий попал не за шпионаж, а, как сам выразился, — «по дружбе». Его приятель, тоже капитан-лейтенант, Константиновский («если бы вы знали, ребята, в каком месте он служил!») задумал стать агентом «Интеллидженс сервис» (этой детали я не знал в зоне, рассказали в Израиле товарищи, знавшие в тюрьме этого Констан-тиновского — М.Х.) и поделился идеей с Лысенко. Тот отказался. Через некоторое время Константиновский попал под арест (как именно провалился, Виталий сам не знал). На допросе дал показания, что Виталий отказался работать в паре с ним. Лысенко был немедленно арестован по статье «недонесение» (до трех лет). Далее разворачивался обычный сюжет с использованием паразитирования на юридической безграмотности обвиняемого... «Вы говорите, что не соглашались шпионить, да? Почему?» — «Я сказал: подумай о жене и детях. Если тебя возьмут, что с ними будет!» — «А он?» — «Он ответил: ты-то хоть позаботишься тогда о них». — «А вы?» — «Я ответил нормально: ты мой друг, конечно, я твоих не оставлю». Статью переквалифицировали по статье «укрывательство» (до пяти лет. «Если бы вы не обещали позаботиться о его семье, может, он бы не пошел на измену родине»...). «Но неужели вы не пробовали его отговорить?» — «Конечно, пробовал. Я ему сказал: вот ты собираешься связаться с резидентом через машину с дипломатическим номером. Ты сумасшедший, тебя ж сразу схватят». Обвинение переквалифицировали по статье «соучастие в шпионаже» (до десяти лет:

«Вы дали ему совет, как не надо ошибочно действовать»). Наш Виталик получил меньше наименьшего — всего семь лет зоны строгого режима... Жена его оставила («Как ты мог ничего мне о своих делах не рассказывать!»). От него я, кстати, довольно много узнал об украинских проблемах — информация оказалась ценной, поскольку исходила не от националиста, напротив, от человека, полностью русифицированного... «В детстве мы с ребятами договаривались: с сегодняшнего дня ни слова не говорим по-украински. Так я и позабыл родной язык». Недавно вдруг сказал мне: «Сегодня ночью мне сон приснился на украинском языке. Значит, язык вспомнил...»

Еще шпион, Миша Конкин. Этот заслуживает уже не абзаца, а целого этюда.

Лет ему 30 с гаком, роста выше среднего. Черняв, смугл, черноглаз, широкий лоб, впалые, будто втянутые в полость рта щеки, между ними вырвавшийся вперед нос с горбинкой. Бытовички на зоне уверены, что Миша — еврей, «похож очень» (я и сам так же поначалу думал, но сам Миша упорно отрицал, уверяя меня, что он чистокровный русак. Может быть...). Товаровед по образованию, инспектор какого-то торга, потом попал на работу по специальности в

Министерство обороны СССР. Курировал снабжение крупного оптического завода. Работником был отличным, не сомневаюсь. Но кормил Мишу не маршал Гречко: при Мишиных-то привычках это было бы непросто и министру обороны. Ибо помимо основной семьи, о которой будущий шпион заботился со вкусом, размахом и удовольствием (детали в его рассказах: какие обои сумел дня кухни достать, как коридор покрасил, какой редкостный сервиз из конфи-ската сумел для дома раздобыть), он заимел еще холостую квартирку _ с какой-то «сирийской» (?), по его словам, мебелью, с баром, забитым импортными бутылками («больше всего я любил коктейль «Мартини»), и гнездо посещала некая красотка-стюардесса, украшенная алмазным колье и прочими подобньми Мишиными дарами. Иногда они путешествовали, снимая по дороге номера в «Интуристе» («каждую минуту у меня в кармане лежало не меньше двухсот рублей»: среднемесячная зарплата по стране составляла тогда примерно 150 рублей брутто).

Свои тысячи Миша добывал подпольным бизнесом: его сферой считался антиквариат. С ориентацией, видимо, на иностранных покупателей.

...Сейчас модны стоны в российских масс-медиа про «утрату наших национальных ценностей» из-за Конкиных: «Мы все стали беднее после продажи за рубеж произведений нашей старины и искусства». Но ведь Конкины были блохами в шерсти русского медведя — верховного хозяина всех этих стонущих газет. Казна, прежде всего, торговала награбленными в церквах иконами и иными конфискованными (и «реституированными», т. е. награбленными в чужих музеях) произведениями искусства, выручала за них валютные резервы и оплачивала ими гебистских затейников в ста пятидесяти странах! Естественно, громадная мафиозная монополия была недовольна, что в ногах путаются мелкие конкуренты-конкины, сбивая цены, и потому обличала их мощью «Человека и закона». Но эту несчастную жертву подпольного бизнеса пусть жалеет более доверчивый литератор...

Миша Конкин мне нравился. Прежде всего, поразительным трудолюбием. В зоне у станка давал 170-180% нормы (ему полагалось выплачивать казне огромный иск), а любую свободную минуту тратил на «хобби» — на художественную резьбу по дереву. Я был изначально уверен, что он профессионал — и изумился, узнав что рисовать он впервые в жизни попробовал в тюрьме, а делать скульптуры из дерева — только в зоне. У него был и вкус, и самоотверженная любовь к тому, что он делал.

Лагерное начальство брало себе за бесценок (простая обслуга, та просто крала у него по ночам, когда зэков выводили в жилую зону) Мишины статуэтки, горельефы, шахматные фигурки. Платили ему в лучшем случае пачкой-другой чая, но чаще — административ-

ной поблажкой. Например, разрешением на «неположенную» посылку из дому (право на первую продуктовую пятикилограммовую посылку зэк получает после полсрока: для Конкина это означало — через пять лет после посадки). Ему завидовали в зоне! Ведь отдавая свои чашки, кружки, фигурки ментам, он получал соизволение, чтоб семья, оставшаяся без кормильца, получила право потратить на него часть своих заработков. Экая милость!

По натуре Миша человек мягкий и деликатный. Эти качества, видно, помогали ему устанавливать на воле контакты с клиентурой, где его надежность и порядочность в делах ценились. Он — преуспевал.

Как его взяло «под колпак» ГБ? Что ж, люди бизнеса сравнительно легко колются на допросах — Бог им судья. Видимо, кто-то назвал... Когда выяснилось, что «большие обороты» крутит не рядовой фарцовщик, а уважаемый сотрудник Министерства обороны, у ГБ возник нормальный соблазн: не ограничиться «спекуляцией», но прокрутить дело по 64-й статье («измена родине»). Это сулило конторе хороший дивиденд.

Операцию «Конкин» разработали Большие Интеллектуалы Контрразведки! Сначала Мише поступило предложение — купить картину одного из учеников Леонардо (небось, из «реституций»?). Цена — 13 тысяч рублей. А параллельно появился покупатель-иностранец, готовый выложить за нее 50 тысяч! За один оборот Мишин оборотный капитал учетверялся. Он пустил его в дело. Но когда «иностранец» пришел с паролем в условленный сквер, он вдруг объявил: «Картина нужна, мы ее возьмем — позже (представляю, с какой злорадной иронией это говорилось! Кино — и только), но сначала мы должны купить у вас некие служебные данные». Его взяли, говоря шахматным языком, в «вилку»: отказав, оставался без денег и с картиной школы Леонардо в утешение. Слабое для Миши утешение! Он капитулировал. Какие сведения представил — не знаю, сам Миша считал их важными (по-моему, самым важным было расположение бомбоубежища Министерства обороны). К слову: важность передаваемых врагу сведений не обязательно учитывалась в деле, следователь объяснял Мише: «Если даже вы передали информацию только о количестве мест в кинотеатре «Россия», это уже считается шпионажем. Раз эту информацию у вас запросили, значит , она кому-то нужна. Хотя не засекречена!». Когда Конкин явился на новую встречу — последовал арест, «иностранец» оказался оперативником, словом, все по киносхеме. Орлы-соколы-контрразведчики сами себе шпиона придумали, сами его обезвредили, сами себя наградили — и надеюсь, прославят в нужном фильме! Забавно, однако, что в итоге на суде что-то выиграл сам Конкин... Дела по нелегальному бизнесу подпадают под такие кровавые статьи закона, что он мог если и не расстрел получить, то, по крайней мере, лет 13-15! А шпионаж ему вынуждены были сформулировать так: «Приготовления к покушению на шпионаж» (он ведь в этой ситуации с настоящим иностран-

цем в обычный, не то что в шпионский, контакт не вступал) — и это потянуло на минимум по 64-й, на десять лет строгого режима.

Правда, в его приговоре было три года «дополнительной меры» - ссылки, но тут ГБ не было виновато: прокурор ссылки не просил. Ее добавила по собственной бабьей сути судья, просто надрывавшаяся от зависти при виде вещественных доказательств преступления — драгоценностей, которые Миша дарил своей стюардессе. Что поделаешь! Когда имеем карателя в колготках (этому праву наших женщин завидуют феминистки на пяти материках), приходится мириться с общественными убытками: пылкость, страсть приятны мужчинам, но не за судейским столом, где требуется наоборот объективное спокойствие.

А все-таки как точно рассчитали гебисты «вилку» для сотрудника Минобороны... Нет, мы, зэки, их мастерство недооцениваем. С людьми советской массы они отлично умеют работать. Как высказался Виталий Лысенко: «Правильно, что они глаз с посольств не спускают, не то офицеры все окна забросают информацией».