«Миротворец». Начало катастрофы в Церкви

1918-1919 Нижний Новгород

 

Архиепископ Евдоким — новый тип церковнослужителя.

«Новаторские» особенности в управлении епархией.

О. Варнава — епархиальный секретарь

 

С прибытием архиепископа Евдокима началась новая глава не только в истории Нижегородской епархии, но, пожалуй, и в истории Русской Церкви. 24 ноября, всего через

 

четыре дня после приезда, он направляет письмо председателю губисполкома товарищу Орловскому, содержащее горячую просьбу о сотрудничестве. Он докладывал, что уже успел провести работу со священниками, призванными в Красную армию, и «успокоить» их. Еще, казалось, земля в Почайнинском овраге не забыла о пролившейся на ней крови священномучеников (не прошло и трех недель), еще в народе передавали рассказ крестьянина, видевшего их казнь (епископ Лаврентий стоял на воздухе и молился), а уже новый церковный руководитель радовал подведомственное духовенство таким сообщением: «Вчера был один из счастливых дней в моей жизни... я послал письмо Председателю Губернского Исполнительного Комитета, в коем просил его, во избежание могущих быть новых недоразумений, указать недочеты подведомственных мне учреждений и лиц. Со своей стороны, я обещал не вмешиваться в политическую борьбу, вести церковный корабль по-американски, где у нас уже давно Церковь отделена от Государства. Мое письмо было заслушано в общем собрании. Собрание постановило благодарить меня через особого делегата за письмо и сообщить мне, что отныне не будет совершено ни одного ареста без предварительного разбора... мною лично обвинений, предъявляемых тому или другому лицу, состоящему на духовной службе. Обещано также много и других очень важных льгот духовенству, некоторые из которых на моих глазах вчера же были исполнены. Итак, с бодрою, спокойною душою принимайтесь за работу».

Впервые после большевистского переворота архипастырем было четко сформулировано, что Церковь должна не за страх, а за совесть служить атеистической власти. Позиция его была разносторонне продумана (потому что была для него глубоко естественной). Он все время говорил как бы от лица заокеанской страны, санкционируя ее демократическим опытом зверства отечественной революции. Но это придавало его словам какой-то ирреальный смысл. Он предлагал властям конкордат: я вам обещаю полную покорность и оправдание всех ваших действий, а вы своей поддержкой и помощью сделайте мою власть над духовным сословием неограниченной и реальной. (А уж ослушников я выдам вам с головой.)

В Нижегородской епархии настал, по его словам, «глубокий мир». После окончания гражданской войны он с гор-

 

достью подводил итоги: «Многие говорят, что в прежнее дореволюционное время так хорошо не жилось в епархии, как живется в настоящее время...»

Архиепископ любил проповедовать и умел воздействовать на слушателей (специально занимался риторикой и гомилетикой). Испытанный прием (вспоминал о его манере проповедовать епископ Варнава): говоря в храме с амвона, подпускать тему о «дорогих сердцу могилках». Как упомянет о них — «весь народ плачет. Умел растрогать и расположить к себе людей».

При этом имелось в его поведении одно «но»: четкая отрицательная линия в отношении замученного предшественника и Спасо-Преображенского братства. «В это время приехал к нам в Нижний архиепископ Евдоким, — свидетельствует Соня Булгакова. — Сначала он говорил хорошие проповеди, а мы ходили на его службы. Поселился он на Дивеевском подворье на Ковалихе. Таня даже бывала у него дома. Но наша семья сразу почувствовала его отрицательное отношение к покойному владыке (Лаврентию) и к папе, и это нас от него отвращало»³¹⁷.

Однако архиепископа прислала в город высшая церковная власть, он являлся законным архиереем. Духовенство, окруженное бушующим морем ненависти, ему повиновалось. Да и позиция его не представлялась им во всей полноте. Ясным было одно: он хочет и может дать епархии мир. «Приехал новый архиерей, Высокопреосвященный Евдоким, — писал крестному о. Варнава. — Прикармливает меня чуть не каждый день. Сделал настоятелем своей церкви. Однако грозят и искушения. С Нового года — расчет с должности, а потом приемка по каким-то условиям, по которым я уж, наверно, не попаду. Да будет во всем воля Божия. Может быть, придется даже в деревню ехать на приход, кто знает».

Архиепископ Евдоким (в миру Василий Иванович Мещерский) был прирожденный администратор. Стоит упомянуть о его жизненном пути. Родился в 1869 году, окончил Московскую духовную академию. Он был способным к наукам юношей. На последнем курсе, вместе с группой студентов, посещает о. Иоанна Кронштадтского, наблюдает за его служением, беседует с ним. Вскоре выпускает книгу об этой своей поездке, которая приобретает широкую популярность и неоднократно переиздается (и сейчас она

 

представляет интерес для биографов святого). Читая эти впечатления о поездке к праведнику, постоянно наталкиваешься на индивидуальность автора, мятущуюся и беспокойную, как бы невольно наблюдаешь его внутренние метания. Он описывает светлого священника, окруженного страждущим народом, врачующего раны многочисленных людей, приехавших к нему. Эта картина вызывает в юноше тревогу о себе, но не покаянную, не о своих недостатках, а тревогу за свое земное будущее устройство, боязнь остаться «маленьким человеком», никому неизвестным и неинтересным. Он любит в о. Иоанне не искреннего служителя Бога, не пример живой любви к людям, а силу его влияния на людей, тайну авторитета, таинственное воздействие на умы и души современников, власть над ними.

Им владеет страх перед миром, и вместо того чтобы всмотреться в свое состояние, разобраться в причинах страха и душевной смуты, он примеривается к высокому уделу монашества. Евдоким описывает момент своего выбора, происшедшего во время одной из бесед с праведником. И он совершенно не слышит пророческого предупреждения о. Иоанна об опасности корыстных побуждений при решении своей судьбы, при обручении себя Небесному Жениху. Поистине древнежитийный случай, когда авва, Кронштадтский пастырь, отвечая на один из вопросов Василия Мещерского, сделал ударение на том, что главный выбор жизни надо делать трезво, с искусом и всяческим терпением, а не в лихорадке страсти. Но юноша уже прикидывал будущие «выгоды» от пострига³¹⁸.

Вскоре он становится магистром богословия, в 1903 году - ректором Московской духовной академии, а через год -архиереем. Типичная карьера удачливого «ученого» монаха. Быстро превратившись в блестящего чиновника, вполне равнодушного к пастырским задачам, он издает многочисленные «богословские» труды, беспомощные по мысли, компилятивные по сути, цель которых — создать имя автору как активному церковно-общественному деятелю (на дворе стояла пора, когда у иерархии и богоискателей-интеллигентов вдруг пробудился интерес друг к другу). Одно свойство нельзя отнять у этих писаний: чутье к ходовым темам на политическом рынке. Понимая силу печатного слова, Евдоким становится редактором-издателем «Богословского Вестника»; используя должность ректора, по-

 

простецки издает за счет Троице-Сергиевой лавры ряд своих «творений», одновременно числясь и их цензором (случай достаточно уникальный, хотя, коль скоро он осуществлен на глазах у всего священноначалия, в чем-то и характерный для тогдашней атмосферы). С 1914 года (после пятилетнего служения викарием в Туле) возглавляет Аляскинскую и Северо-Американскую епархии³¹⁹. Здесь, среди удобств столь ценимой им цивилизации, прославился скандальным поведением, завел любовницу, прижил детей, растратил церковное имущество. В 1917 году вызван на Всероссийский Поместный Собор, участвовал в его заседаниях и был кулуарно (и вполне опрометчиво) прощен епископатом³²⁰. По-видимому, в столь тяжкое время решено было использовать его большой административный опыт. В начале 1918 года мы видим его в Костроме, где поначалу, не разобравшись, на чьей стороне сила, он выступает с проповедями против творимых безбожниками насилий. После кратковременного ареста круто изменяет ориентацию и в самый тяжелый и ответственный момент назначен Патриархом Тихоном руководителем важнейшей кафедры в центре России.

Поскольку архиерейский дом конфисковали, свою резиденцию и одновременно епархиальное управление переносит в помещение Дивеевского подворья, невзирая на неуместность своего пребывания в женском монастыре и на народное смущение (это было сильным искушением для молоденьких матушек, преимущественно находившихся там). Ничего конкретно его компрометирующего нижегородские провинциалы не знали. Местная церковь, обессиленная недавним кровопусканием и внутренними нестроениями, жаждала мира и хотела надеяться на лучшее. Молодой иеромонах, образованный, с прекрасной аскетической выучкой и навыком к монашескому послушанию (усвоенным от старцев), малоопытный в практических вопросах, но с хорошей репутацией, представлял для архиепископа во всех смыслах удобную фигуру. Можно было заведомо рассчитывать на его преданность и исполнительность. И уже в начале 1919 года о. Варнава становится секретарем архиерея и одновременно назначается настоятелем маленького храма Иоанна Милостивого на Нижнем базаре.

Семья Булгаковых и близкая к ней интеллигенция вскоре стали в оппозицию к Евдокиму и с огорчением на-

 

блюдали за сближением недавнего участника собраний Спасо-Преображенского братства с новым владыкой. «Он поддался Евдокиму», — говорили в их кругах. За близость эту придется платить, считали там. Однако о. Варнава держался другого взгляда и был убежден, что архиепископ — «ангел нашей Церкви». За спиной этого ангела он мог спокойно молиться, всецело погрузиться в творчество и пастырскую работу.

Многое еще представлялось неясным в облике начальника. Он не желал его судить и надеялся перетерпеть очередной непростой поворот судьбы. Тем более что можно было идти вперед, и он чувствовал в происходившем вокруг него Божию помощь и поддержку.