УСТРАНЕНИЕ ПРЕЕМНИКА ДУМЕНКО КОМКОРА ЖЛОБЫ — НОВОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ СТАЛИНА, ВОРОШИЛОВА И БУДЕННОГО
После гибели Думенко командиром 1-го конного корпуса назначили его помощника и друга Жлобу. Конники его любили как шахтера Дона и начштаба корпуса. Об этом знали все враги комкорпуса, но побоялись замахнуться на шахтера во избежание восстаний в корпусе. Однако тайная вражда к комкору Жлобе как к ближайшему сподвижнику
Думенко постепенно разгоралась. В неспокойной обстановке шахтер Жлоба принимал командование корпусом, который вел тогда жестокие бои.
Дмитрий Петрович Жлоба был вторым по счету командиром 1-го конного корпуса.
В дореволюционные годы Жлоба работал шахтером на угольной шахте Донецкого бассейна. Он участвовал в подпольных кружках, являясь членом большевистской партии.
В октябрьские дни 1917 года Жлоба принимал участие в подавлении восстания юнкеров в Киеве. Потом сформировал из рабочих шахтеров Донбасса вооруженный отряд красноармейцев численностью в 1500 человек для борьбы против генерала Каледина.
В 1918 году в боях под Царицыном Жлоба командовал кавалерийской дивизией, носившей название «стальной».
Под Царицыном Жлоба встретился с Думенко, близко сошелся с ним и позже по согласованию с командованием влил свою «стальную» дивизию в 1-й конный корпус, а сам стал начальником его штаба.
Военно-политическому руководству Красной Армии были известны хорошие взаимоотношения Жлобы и Думенко, которые одинаково понимали роль и значение стратегии и тактики конного боя в условиях маневренной войны, каковой являлась Гражданская война.
Между Жлобой и Думенко никогда не было никаких принципиальных разногласий или личной зависти, интриг, соперничества, а было полное и гармоничное единство.
После расстрелянного Думенко комкором назначили Жлобу, видимо, только потому, что в корпусе очень любили его, так же как и Думенко, и отстранение Жлобы от командования корпусом могло повлечь за собой недовольство казачества, и так уже настроенного против органов ЧК за расправу с ее любимым командиром.
Весной 1920 года 1-й конный корпус Жлобы с боями ворвался в Екатеринодар (Краснодар) и захватил его, раз-
громив сильную группировку войск противника. Война Красной Армии с Деникиным подходила к концу. 1-й конный корпус Жлобы был отведен на Украину на отдых и пополнение, где он занял новые исходные позиции на юге и юго-востоке Екатеринославской губернии. В те месяцы в составе командиров и политработников корпуса, кроме комкора Жлобы, были: начдив 2-й имени Блинова кавдивизии — Рожков, Дыбенко; начдив 16-й — Волынский; начдив 21-й — Лысенко; начштаба Качалов, военком корпуса Соколов, Карпов.
В условиях временного затишья, после разгрома Деникина, части корпуса проводили небольшие операции местного значения против банд батьки Махно и других мелких атаманов.
Украинское кулачество считало и его банды спасителями Украины от красных «москалей». Украинские националисты вместе с кулачеством и частью заблуждающихся середняков поддерживали своего батьку как народного вождя, который вел в одно и то же время борьбу с Красной Армией, с одной стороны, и против Деникина — с другой.
В каждом доме зажиточного или середняцкого украинца махновцы находили себе пристанище и укрытие от частей Красной Армии, преследовавших их по пятам. Они же и снабжали махновцев своими лучшими конями и тачанками, обеспечивали продовольствием и фуражом, а также пополняли ряды махновцев своими кулацкими сынками.
В рядах Махно нашло себе пристанище и немало люмпен-пролетарских элементов из уголовного мира, грабителей и разбойников, сделавших своим девизом: «Анархия -мать порядка». Убежденные анархисты типа Волина и других, участвовавшие в махновских оргиях и его бандитских набегах на красноармейские части, пытались возвести на Махно «идейное» черное знамя анархизма, считая, что лозунг Ленина «Грабь награбленное» роднит их в какой-то степени с большевиками. Поэтому в рядах махновцев частенько преобладали настроения перебежчиков на сторону Красной
Армии. Но этому препятствовали значительные группы украинского кулачества и националистов, под влиянием которых находился Махно в большей степени, нежели у своих «идейных» заправил.
Махно располагал армией в 20 тысяч штыков на тачанках. Это была конница с подвижными пулеметными частями, что придавало им большую подвижность и маневренность. В критические моменты боя махновская армия быстро рассеивалась по крестьянским домам, по деревням, сохраняя при себе оружие, чтобы выступить с ним снова в любое время.
Вооруженные махновцы терроризировали мирное население, прячась у него под угрозой винтовочного дула. Кулачество знало сыновей крестьян, служивших в Красной Армии, и угрожало их семьям расправой за выдачу.
В те весенне-летние месяцы 1920 года нельзя было ночью выходить на улицу без риска быть подстреленным бандитской пулей из-за угла. Каждую ночь на улицах слышна была перестрелка, а наутро наши патрули подбирали убитых и раненых красноармейцев.
Махновские банды орудовали по городам и деревням Екатеринославщины безнаказанно. Никак не удавалось обнаружить местонахождение банд и их главарей. Зажиточные слои деревни сочувствовали махновцам и прятали их, остальная часть населения была ими запугана до смерти и не смела пикнуть о том, что они прячутся у них же.
Это переполнило чашу терпения нашего командования и рядового состава корпуса. По инициативе наших бойцов карательные органы местного ЧК одного из населенных пунктов южнее Синельникове совместно с отрядами особого отдела 1-го конного корпуса взялись за дело. В один день задержали и посадили в тюрьму сотню заложников из числа зажиточного населения — торговцев, кулаков, попов и других.
После допроса их вывели на тюремный двор и потребовали от них, чтобы назвали главарей банд, прятавшихся где-то здесь близко в их хоромах, сараях и других убежищах. При этом арестованных заложников предупредили, что в
случае их отказа 25 человек из них будут тут же расстреляны на месте как участники разбоя и убийств.
Заложники молчали.
Тогда по алфавиту отсчитали от этой сотни 25 человек, отвели их на 20 шагов в сторону и на глазах у остальных расстреляли, о чем сейчас же оповестили родственников и отдали им трупы убитых.
На второй день повторили то же самое. Заложники опять молчали. И опять на глазах у всех оставшихся расстреляли 25 человек, снова отдав трупы родственникам. На третий день было то же самое. 25 трупов отданы были родственникам.
Когда на четвертый день вывели на тюремный двор оставшихся 25 заложников и сказали им, что мужество их расстрелянных друзей было бы достойно похвалы, если бы они скрывали от возмездия честных и добрых людей, а они скрывали имена убийц ни в чем не повинных честных красноармейцев, пришедших на Украину освободить украинский народ от царских помещиков и генералов, душителей свободы украинского и русского народов, тогда заложники попросили дать им подумать еще один день.
На другой день после этой беседы заложники дрогнули и назвали имена главарей махновских банд и их месторасположение в районе. Это оказались проникшие в органы Советской власти и в руководство местной партийной организации агенты махновщины — сам председатель горсовета и секретарь горкома партии, собравшие вокруг себя таких же, как и они, врагов революции.
В районе Екатеринославщины в то время враг ухитрился пойти на активное проникновение в органы Советской власти, чтобы изнутри орудовать против нее, и не исключено, что не все диверсанты были разоблачены и обезврежены в те годы.
Но факты последующей борьбы с махновцами подтвердили, что, хотя нам и удалось малой кровью ликвидировать большую банду опасных врагов революции, связанную с бандами в других населенных пунктах, вооруженная борьба час-
тей нашего корпуса продолжалась во многих городах и деревнях Екатеринославщины до июня 1920 года.
В первых числах июня генерал Врангель высадил в районе южнее Мелитополя крупный десант белых войск и начал продвижение по всей советской Таврии. Это было начало войны с Врангелем.
Наш 1-й конный корпус получил приказ командарма Уборевича немедленно войти в соприкосновение с противником и воспрепятствовать его дальнейшему продвижению на север. Наши конные полки 2-й и 16-й кавдивизий вместе со стрелковыми частями заняли новые исходные позиции в районе Никополь — Александрова — Мелитополь, приняв на себя первый удар врангелевских войск.
Весь июнь с переменными успехами наша конница вела жестокие бои с противником, задерживая его продвижение. Мы производили разведку боем, прикрывали передвижения нашей пехоты на новые позиции, всячески препятствуя врангелевцам продвижение на север.
В это же время, когда наш 1-й конный корпус принял на себя первый удар крупного врангелевского десанта и начал с ним жестокие бои, 1-я Конная армия Буденного снялась с нашего фронта и пошла маршем под музыку на юго-западную часть Польского фронта в район города Львова, где и пробыла в резерве до конца августа 1920 года.
А когда на Польском фронте изменилось положение и Реввоенсовет Республики дал указание перебросить 1-ю Конную армию с Юго-Западного фронта на Западный в помощь Тухачевскому, продвигавшемуся к Варшаве в первые дни августа, Сталин, бывший в то время членом РВС Юго-Западного фронта, отказался выполнить приказ Троцкого. И только после того, как 5 августа Пленум ЦК партии фронта одобрил предложение РВС Республики о передаче в распоряжение Западного фронта 1-й Конной армии вместе с 12-й и 14-й армиями, медлительность, проявленная этой армией с помощью ее покровителя — Сталина, привела к тому, что передача затянулась до 20-х чисел августа, тогда как 16—17 августа
войска Пилсудского, имея вдвое больший состав бойцов по сравнению с войсками Западного фронта, перешли в контрнаступление и Варшавская операция закончилась неудачей. Наши армии вынуждены были отступить.
Долгое время в период культа личности Сталина причины, вследствие которых наши войска не сумели завершить Варшавскую операцию, излагались в искаженном виде, а Сталин и апологеты его культа личности все стрелы за неудачу под Варшавой направили на Тухачевского.
Конечно, Буденный в то время не мог знать, какую политическую диверсию совершил Сталин, отказавшись вовремя оказать помощь Западному фронту Тухачевского. Он оттягивал передачу армий с той же целью — подсидеть Троцкого, чего он добивался своими кляузами на него еще со времен Царицынского фронта.
Однако Буденный и Ворошилов были у него в руках благодаря своему соучастию в недобросовестных поступках по отношению к Думенко и другим прославленным командирам Красной Армии, и вряд ли они и по сей день имеют мужество сознаться в этом.
В связи с уходом с нашего участка фронта на юго-запад 1-й конной армии Буденного оставшимся частям приходилось драться на участке врангелевского фронта за двоих или троих. И 1-й конный корпус под командованием Жлобы выдержал экзамен и на этом фронте.
Но... какие-то темные силы все же противодействовали Жлобе.
В конце июня 1920 года командарм 13-й армии Уборевич прислал нашему комкору Жлобе шифрованный приказ о предстоящем общем наступлении наших войск с 13-й армией на занимаемые противником позиции северо-восточнее Мелитополя. В приказе были указаны точная дата и час наступления, а также наименование частей, участвующих в наступлении, и их отправные пункты. 1-му конному корпусу приказывалось в четыре часа утра 3 июля 1920 года прорвать линию фронта противника на широком участке северо-вос-
точнее Мелитополя и, развивая наступление, повернуть в установленный час в определенном населенном пункте движение конницы в северо-западном направлении и идти на соединение с нашими стрелковыми частями, которые должны двигаться навстречу к нам, на соединение.
В расшифровке приказа Уборевича я тоже принимал участие и поэтому до сих пор отчетливо помню отдельные части его содержания. Помню также, что приказ Уборевича тщательно изучали наши штабные работники корпуса. Сам комкор Жлоба с начальником штаба корпуса Качаловым несколько раз ездили в штаб 13-й армии для уточнения дислокации и начала выступления корпуса.
К этому времени к нам в корпус из оперативного отдела штаба 13-й армии прибыл консультант, опытный старый генштабист. Он был с нами с самого начала прорыва фронта. Всем нам казалось — от комкора до красноармейца, что все будет хорошо и не случится ничего плохого.
Все было тщательно подготовлено и еще раз сверены часы...
Но беда все-таки пришла. Она принесла с собой много страданий и жертв. Дело военных историков разобраться в этой трагедии. Я же как участник сражений на этом фронте представляю себе происходившее так, как оно было на моих глазах, и с большой скорбью вспоминаю об этом.
События развивались следующим образом.
В назначенный час все три кавдивизии 1-го конного корпуса в стремительном порыве обрушились на врага, прорвав его первые линии укреплений. Развивая наступление в глубь территории противника, дивизия нашего корпуса, как сказано было об этом в приказе Уборевича, повернула веерообразно в северо-западном направлении, идя на соединение со стрелковыми частями.
Высланная вперед конная разведка доложила нашему командованию, что на северо-западе никакого наступления наших стрелковых частей не было и нет, и что наш конный корпус оказался в замкнутом вражеском кольце. И дей-
ствительно, вскоре со всех сторон (и даже с нашей стороны) конницу стали поливать огнем из орудий, пулеметов и с самолетов.
Нас расстреливали с близкого расстояния. Было похоже, что нас предали, заманив в ловушку.
К полудню окончательно выяснилось, что, кроме нашего 1-го конного корпуса, никакие другие части 13-й армии в наступление не пошли. А стрелковые части, с которыми мы должны были соединиться на вражеской территории, стреляли по нашим бойцам из всех орудий, думая, что на них движется противник.
В начале наступления я находился вместе с командиром корпуса, с которым были также начальник штаба Качалов, военком Соколов и консультант из оперативного отдела армии. Мы скакали в арьергарде нашей лучшей 2-й кавдивизии имени Блинова, которой командовал тогда знаменитый деятель Октября Дыбенко.
Когда нашу конницу стали расстреливать с близкого расстояния, мне приказали немедленно найти повозки штаба корпуса и вместе со штабом выходить из огненного кольца к исходным рубежам корпуса. Я нашел свой штаб, и мы скакали во всю мочь через глубокий тыл противника под проливным дождем. Наконец ночью второго дня штаб корпуса вырвался из замкнутого круга. Два дня, 4 и 5 июля, наша конница выходила из окружения, потеряв половину своих бойцов вместе с конями. В некоторых эскадронах оставалось по 5 человек. Это была катастрофа.
На другой день у меня на нервной почве и от простуды, полученной во время ливневого дождя (а ливень спас наш' корпус от еще больших потерь), появились огромные фурункулы на всем теле, которые вскоре лопнули, и к ним присохла рубаха. На сердце были обидная безысходность и печаль, а тело изнывало от боли.
...Это было уже в середине июля 1920 года. Наш штаб находился на железнодорожной станции Александровка. Из
Москвы к нам приехала правительственная комиссия в составе: РОЗА ЗЕМЛЯЧКА (от ЦК РКП(б)), ГЛЕБ БОКИЙ (от ВЧК), КЛИМ ВОРОШИЛОВ (от РВС Республики).
Комиссия приехала с заданием судить Жлобу, которому предъявили обвинение в провале наступления, в разгроме 1-го конного корпуса, в партизанщине и самовольном изменении времени начала наступления (якобы на два часа раньше условленного времени).
Всем нам, жлобинцам, показалось странным и подозрительным, что со стороны обвинения против Жлобы выступил консультант оперотдела штаба 13-й армии с совершенно неправдивыми показаниями, хотя старый генштабист был убежден в невиновности Жлобы, поскольку сам он был с нами с самого начала прорыва, во время окружения и выхода из него.
Наши начальники дивизий и комиссары, а также работники штаба корпуса защищали Жлобу, подтверждая полное совпадение и соответствие времени выхода корпуса на прорыв, в наступление и на соединение с временем, указанным в приказе командарма Уборевича.
Но у комиссии было свое мнение. Странную загадку о несовпадении времени она не стала разгадывать. Ей было слишком некогда. Комиссию кто-то торопил из Москвы с выводами. Так и осталась нераскрытой причина разгрома 1-го конного корпуса.
Кто был настоящим виновником этой военной авантюры, стоившей жизни многим тысячам наших прекрасных товарищей, закаленных бойцов-конников? Может быть, это была ошибка командарма Уборевича? А может быть, ошибка его начальника штаба армии Алафузо?
Порой кажется, что какая-то скрытая, злая рука направляла свой безжалостный меч против десятков тысяч бойцов Красной Армии и в первую очередь против рабочего-шахтера, большевика, командира корпуса Дмитрия Петровича Жлобы.
Почему-то многие тогда думали, что таким подлым путем кто-то отомстил Жлобе за его дружбу с Борисом Думенко... И тогда это были не личные счеты, а тут действовал враг революции, затаенный, злобный и коварный, который поступал как политический диверсант...
Правительственная комиссия приговорила Жлобу к... изгнанию из рядов Красной Армии.
Последние минуты расставания с Дмитрием Жлобой прошли на станции Александровка. К пассажирскому поезду правительственной комиссии прицепили в хвосте состава вагон для героя Гражданской войны комкора Жлобы. Вместе с ним уезжала его жена, делившая с мужем все горести его переменчивой судьбы. С ними были двое ребятишек школьного возраста.
Позднее мы узнали, что в марте 1921 года в Закавказье Дмитрий Петрович Жлоба командовал 18-й кавдивизией, вместе с которой совершил трудный переход через Гедерский перевал и занял Батуми.
Видимо, главная цель удаления Жлобы в 1920 году из командных кадров советской конницы состояла в необходимости его личной дискредитации и удалении с Южного фронта как видного соперника некоему другому конному полководцу, обласканному личностью, претендовавшей на гениальность и непревзойденность, а оказавшейся большим ничтожеством с талантом интригана и провокатора.
После отъезда Жлобы 1-й конный корпус был отведен на отдых и пополнение в Екатеринославскую губернию: Александрия, Знаменка, Пятихатка, Михайловка, Лозовая, Цареконстантиновка, Васильевка и другие населенные пункты.
Около месяца наш корпус жил без командира. В Москве решалась судьба: быть или не быть корпусу. До нас доходили слухи, что кое-кто предлагал ликвидировать корпус как самостоятельную военную единицу, а три конные дивизии раздробить на мелкие единицы и передать их стрелковым частям, пехоте. Говорили и другое: будто всех нас передадут в 1-ю Конную армию Буденного, которая в те дни снялась с
нашего фронта и перебазировалась на юго-запад Польского фронта, в резерв.
Но оставлять врангелевский фронт без конницы — это было все равно, что отрубить у птицы крылья.
Судьбой нашего конного корпуса заинтересовался сам председатель Реввоенсовета Республики Троцкий. Он, видимо, разгадал замыслы двух членов военного совета Юго-Западного фронта — Сталина и Ворошилова, всячески потворствовавших командарму 1-й Конной — Буденному.
Вскоре Л.Д. Троцкий подписал приказ о переименовании нашего 1-го конного корпуса во 2-ю Конную армию. А командование Юго-Западного фронта (Егоров — Сталин) назначило ее командармом бывшего начдива буденновской армии Городовикова. При нем штаб 2-й Конной армии переехал в город Екатеринослав, в дом бывшего генерал-губернатора.
Шли дни и недели. Наши поредевшие кавполки пополнились людьми и конским составом, отдохнули и набрались сил. Пережитое поражение стало забываться. Настал день, и 2-я Конная армия вошла в состав действующих армий. Пока мы пополнялись и отдыхали, вражеская линия фронта продвинулась далеко на север до пунктов: Никополь — Александровка.
С первых же боев всем стало ясно, что командарм Городовиков не способен выиграть ни одного сражения. У него не было ни опыта по руководству крупным конным соединением, ни теоретических знаний ведения маневренной войны.
В результате 2-я Конная армия не выполняла боевых заданий командования, опаздывала со своевременным прибытием на поле боя и по неопытности командования попадала под огонь противника.
В середине августа 1920 года командарму Городовикову было поручено совершить конный рейд в тыл Врангеля и в районе Мелитополя соединиться с Каховской группой войск Блюхера. С этой задачей Городовиков не справился, его рейд
не удался. Ошибки следовали за ошибками, а неудачи за неудачами.
Вскоре после этого в районе Верхних и Нижних Серогаз наша армия опоздала с выходом к заданной цели и не оказала помощи стрелковым частям группы войск Блюхера.
30 августа 2-я Конная армия не приняла боя в районе Серогаз, где наши стрелковые части вели ожесточенные бои с конным корпусом врангелевского генерала Барбовича.
Верхние Серогазы переходили из рук в руки, а наша 2-я Конная бездействовала. Стрелковые части Блюхера нас тогда ругали и проклинали. Командование 2-й Конной армии — Городовиков, Шаденко, Горбунов, Шелоков, Соколов — нервничало, суетилось, обещало исправить положение, но все оставалось по-старому.
Создавалось впечатление, что наши конники разучились воевать. Бойцы и командиры частей начали роптать и открыто критиковать командарма Городовикова и члена военного совета Шаденко.
К тому же в тылу у нашей конармии продолжал орудовать Махно. Его банды пытались захватить штаб 2-й Конной армии в городе Екатеринославе. Они въехали в город на тачанках с пулеметами, замаскированных в виде подвод с сеном, открыли стрельбу, устроили панику и захватили много советских учреждений.
К штабу армии их не подпустила охрана штаба. А на другой день военные патрули обнаружили на окраине города десять убитых ими красноармейцев, у которых были вспороты животы и засыпаны зерном, а сверху приложены записки махновцев со словами: «ЭТО ЗА ПРОДРАЗВЕРСТКУ!»
Убитых красноармейцев привезли к штабу армии и устроили митинг, в котором участвовало много народа. С балкона штаба выступил представитель политотдела армии. Вместе с ним была юная шифровалыцица 2-й кавдивизии Ларюшина Августа Соломоновна.