ГЛАВА 12

УСТЬ-КУЛОМ

 

1

 

Где собирались люди, туда, как голодных псов на падаль, неудержимо тянуло сотрудников милиции. И везде они отличались одними и теми; характерными свойствами поведения: выслеживали, вынюхивали, пороли и колотили, норовя укусить так, чтобы на всю жизнь памятная отметина осталась. Девизом их мордобойной профессии был боевой лозунг: "Бей первым, если не хочешь сам быть побитым!" И они били со смаком, не жалея своих кулаков и скул избиваемых. И всегда в зачетном счете лихо выигрывали.

Блюстителей порядка на сей раз раздражало то, что по внешнему виду трудно было отличить истинных друзей от врагов Советской власти. В частности, среди собравшихся на пристани людей были и богатые, и середняки и голь перекатная - голоштанные бедняки, надежная опора власти на селе. И все собравшиеся без исключения возбужденно размахивали рука-

 

ми, указывая на доставленных в Усть-Кулом захудалых крестьян из центральной России. Вот попробуй тут и разберись с политически малосознательным народом: кого надо безжалостно бить по харе, а кого спокойненько отводить в сторону и брать под козырек, великодушно извиняясь.

Мишка с Витькой против своих сверстников пока еще храбро держались, не доходили до патологического уныния и панической растерянности. Как и воем незаслуженно обиженным Советской властью детям, им очень тяжело было сносить обрушившиеся на их долю ужаснейшие испытания. И, тем не менее, они со всей неудержимой стойкостью, перемогали удары злодейки-судьбы, не поддаваясь гнилой червоточине надломить упорство духа.

Суровая школа жизни рано научила братьев Ларионовых мыслить самостоятельно и делать осторожные шаги по краю обрыва, чтобы не оступиться. Каким-то едва уловимым внутренним чутьем они просматривали хмурую завесу сегодняшнего дня и видели озарение лучей солнца впереди.

- Только надо, Витя, очень сильно верить, что плохой жизни не бывает, - наставительно рассуждал Мишка, - Придет время, и для всех голодных и обиженных наступят счастливые дни. Еды всякой будет вдоволь, и, милиционеры никого зря лупить не станут. А ежели кто заболеет, того до полного выздоровления станут врачи лечить. Не будут дети, как наши Коленька и Ниночка, маленькими умирать. Подолгу люди на свете станут жить, пока на все вдоволь не насмотрятся и не нарадуются.

- А куда, Миша, эти самые, которые нас от самого Троицкого гнали ровно скотину и сейчас обращаются, как с глупыми баранами денутся? - с детской непосредственностью спросил Витька, запустив пятерню в давно немытую и нечесаную голову. - Ведь они наши мучители, а мы для них сплататоры, которых они всех до единого собираются в гроб загнать. Ты сам мне об этом сколько раз говорил, да забыл, наверно, потому что когда человек долго голодный ходит, у него мысли пропадают, а потом вместе никак не соберутся.

Мишка сник и крепко задумался, не зная, что ответить настырному братишке. Сказать что-нибудь наобум, Витька обидится на несуразный ответ. Он тоже стал кое в чем разбираться. Только после некоторого мучительного раздумья, собравшись с мыслями, Мишка сказал:

- К тому времени, Витя, когда все к лучшему изменится, большинство теперешних вредных милиционеров и начальников состарится и поумирает. А молодые люди, которые заступят на их место служить, не будут такими злыми и ненавистными, как теперь. При хорошей жизни, как на большом празднике, совесть не позволит людям подлости делать.

- Как бы хорошо было, если мы до такой счастливой и свободной, как у

 

птичек, жизни дожили. Было бы столько радости, как в нашей троицкой солнечной роще за рекой, где дедушка Андрей овощи растил.

- Доживем, Витя, - отозвался Мишка. - Обязательно доживем. Вот посмотришь. Только надо стараться и не делать никаких глупостей.

 

2

 

Толмачи сбились с ног, объясняя возницам, кого куда везти. Ларионовых с Малютиными и Пегрянкиными из Большого Томылова поставили к хозяину средней руки, у которого был двухэтажный деревянный дом в центре села неподалеку от пристани. Квартирантов милиционеры поселили на нижнем этаже, а хозяевам велели убраться на второй этаж. Богачей в Усть-Куломе с добротными, просторными домами оказалось не так уж много. Но это не очень смущало начальство. Оно решило восполнить недостаток квартир для размещения лишенцев за счет привлечения к этой цели подворья середняков. Некоторых пассажиров баржи разместили в хлевах, сараях и пустующих амбарах, благо, что на дворе стояла сухая и теплая летняя пора, когда ночевать еще можно было и под открытым небом.

На первых порах между хозяевами и квартирантами вспыхивали ссоры и скандалы, которые подчас перерастали в горячие потасовки. Вспышки вражды тут же прекратились, как только зачинщикам скандалов пригрозили сыктывкарской тюрьмой. Люди присмирели, и все пошло как надо, а у детей даже лучше, чем у взрослых. Они скорее нашли общий язык в объяснениях между собой. Потом и взрослые научились понимать друг друга. Хозяева Троицких и Большетомыловских квартирантов оказались на редкость благожелательными и отзывчивыми к чужому несчастью людьми. Здесь всегда был мир и лад между сторонами.

Из всех детей квартирантов хозяева больше других Мишку Ларионова. А хозяйская дочка Наденька в Мишке души не чаяла. Когда ее звали обедать, она часто тянула за стол и Мишку. К этому в доме все привыкли и звали Мишку с Наденькой жених и невеста. Благосклонно относились к Мишке не только Наденькины родители, но и ее бабушка, кругленькая, полненькая, как колобок старушка.

- Где твой друг? - спрашивала бабушка внучку, когда долго не видела парнишку. - Иди найди его и приведи сюда. Скоро будем обедать. A он, наверно, шибко есть хочет. Иди быстро и не задерживайся.

Чем Мишка покорил членов хозяйской семьи, оставалось загадкой. Он был тихим, скромным и неизбалованным парнишкой. Кроме того, он был очень застенчивым человеком и ужасно смущался, когда его публично хвалили. Излишнюю похвальбу он также с трудом переносил, как и

 

недостойную награду. Возможно, этих скромных достоинств было вполне достаточно, чтобы создать о себе приличное впечатление.

Мишка редко видел родительницу плачущей и убивающейся от какого-либо потрясения, а на этот раз с ней случилось поистине небывалое: она вовсю заливалась горькими слезами и что-то шептала про себя, ни на кого не обращая внимания. Ребятишки невольно притихли и насторожились, ожидая от родительницы каких-нибудь непредвиденных выходок. Похоже было на то, что она хотела что-то сказать, но какая-то причина удерживала ее это беспрепятственно сделать. И все-таки решилась.

- Может быть, родные мои, попробуете милостыню собирать? - вскинула Катерина виноватый взгляд на Мишку с Витькой. - У нас ничегошеньки из еды не осталось. И о пайке молчат. Когда его дадут, пока неизвестно. Ума не приложу, что дальше делать. Хоть в петлю лезь. Вот ведь до чего дело дошло. Разве кто думал, что до такой непоправимой беды доживем?! - Екатерина уронила голову на грудь и стала непривычным голосом подвывать, словно ее начала сама нечистая сила душить.

- Ты, мама, не очень-то расстраивайся, - поспешил Мишка утешить родительницу, подумав, что она о ума от горя спятила. - Мы будем с Витькой помогать тебе. Завтра же пойдем побираться. Только сумки с лямками сшей нам, с какими все нищие ходят побираться. Ты же видала.

- Знаю, Мишенька, все знаю, - начала оправляться от удара Екатерина. - Разве я не понимаю, какое это унизительное дело ходить с сумкой по порядку, перед каждым кланяться и выпрашивать с протянутой рукой: "Подайте Христа ради, люди добрые!" Не по своей капризной прихоти мы стали нищими, босыми и нагими. Это они нас, ироды проклятые, сделали последними голодранцами и потерянными побирушками. Через них, мерзавцев, все наши несчастья и муки пошли. Из-за их сатанинских козней раньше времени стали на тот свет уходить. У кого искать правду и защиту? Негде. И не у кого. Все кругом извратили и опоганили. Никому мы теперь не нужны, и все на нас махнули рукой как на отпетых бродяг.

Родительница тяжело вздохнула и, утерев лицо руками, снова скорбным голосом заговорила, выражая неизбывную боль исстрадавшийся души:

- Я, родные мои, все бы для вас сделала, если бы это было в моих силах. Но я сама хожу как потерянная, не зная, за что мне взяться и к чему лучше руки приложить. Вот хотя бы взять эти нищенские сумки, про которые ты мне, Мишенька, толковал. Я их сшила, давно сшила, только показывать

 

не решалась, не хотела раньше времени душевную боль причинять. Думала, может быть, как-нибудь без попрошайничества обойдемся, но, видно, суждено этому быть. Вот они, сумки-то нищенские, - подала Екатерина свою неблагодарную работу Мишке с Витькой. - Попробуйте примерьте. Если что не подходит, я сейчас же подправлю. Долго ли?

Сумки оказались впору каждому, будто их шили строго по мерке. Оба прошлись с сумками через плечо по комнате, придирчиво осматривая друг друга, будто новички-солдаты в новом обмундировании.

- Хорошая обнова, - сказал шутливо Мишка, - только не радует она, как новая рубашка умирающего. Постараемся, чтобы не пустыми они были, наши новые сумки, и в них всегда нашелся хороший кусочек для нашего крошечного братца Сашеньки. Так ведь, Витя? - Не знаю, - неопределенно буркнул Витька, - как подавать будут. Вечером Екатерина перебрала все мешочки из-под крупы с мукой, вывернула их и старательно перетрясла, надеясь найти в уголках и складках материи чудом застрявшие крупинки и пылинки. Вышло, что она не зря старалась: со всех мешочков родительница натрясла около стакана мучных и крупяных пылинок, чему была несказанно рада.

Вскипятив чугунок воды, Екатерина высыпала в него, помешивая содержимое вытрясенных мешочков. Дав воде с мучной пылью еще чуточку покипеть, мать подала чугунок на стол. Когда бурда немного остыла, разлила ее по чайным чашкам. Мишка с Витькой моментально выпили приготовленный родительницей серо-пепельный суррогат, а Нюрка принялась хлебать его ложкой. Под конец, морщась, сказала:

- Хоть эта похлебка и из муки, а пахнет почему-то мышами.

- Пусть она пахла бы старыми лаптями, - серьезно возразил Мишка, - была эта похлебка погуще и было ее раза в два побольше.

 

4

 

Привыкший еще в Троицком рано вставать поутру в дни поездок с дедом Андреем на базар в Иващенково, Мишка рано проснулся и на этот раз, хоть в этом и не было ни малейшей необходимости. Такой уж сызмала у парнишки характер выработался: если задумал что-то сделать, от затеянного ни при каких обстоятельствах не отступится. Тут уж никакие бури и штормы не остановят его на пути к цели!

Екатерина услышала Мишкину возню, подошла к нему сдержано шагом, спросила полушепотом, чтобы не разбудить других ребятишек:

- Ты что это, Миша, такую рань поднялся? Или есть захотел?

- Нет, мама, если я буду часто про еду думать, то еда меня самого быстро

 

с потрохами слопает. А есть, откровенно говоря, я с самого Троицкого не перестаю хотеть. Сейчас я думаю о другом, как бы нам с Витькой побольше милостынь насобирать, а потом всем вдоволь наесться и не сидеть с подтянутым животом как голодным собаками.

- Ходить по миру, говорят, не позор, - рассудительно высказалась родительница,- но ж почести в этом никакой нет. Нищих везде гонят как ненавистных бродяг, потому что ожидают от них одной шкоды да воровства. Смотрите, не вздумайте что-либо тайком у хозяев взять. Обнаружат кражу, могут насмерть забить. И никто не заступится за вас. Ради Бога прошу: не связывайтесь с этим делом. Не подали в одном доме, в другом подадут. Вольный свет не без добрых людей. Так было всегда и будет впредь до скончания века. Это светлая заповедь, и ее никогда не надо забывать, если вы хотите сохранить в чистоте свою совесть и не вызвать сурового осуждения и кары Всевышнего.

- Я и сам про это уже давно знал, - отозвался Мишка. - Мне дедушка Андрей много о разном хорошем еще в Троицком рассказывал. Он и сам такой добрый человек, каких в нашем селе, может больше ни одного нет.

Витька любил долго поспать. Просыпался часто мокрым, потому что мочился под себя. У него были какие-то ненормальности с мочевым пузырем, а лечить болезнь в сложившейся обстановке не представлялось возможным. Вот и вставал Витька почти каждый день "мокрым рыбаком" как шутили над ним домашние. Парнишка привык к этому и никогда не обижался на беззлобно высказываемые реплики. Он верил, когда подрастет, все неприятности с "ночной рыбалкой" сами по себе отпадут. Потом так оно и вышло: после четырнадцати лет с мочевым пузырем Витькины беды кончились, и все пошло своим нормальным чередом. Пока Екатерина искала смену белья, время ушло, и братья отправились в первый поход за подаянием намного позже намеченного.

 

5

 

Выпрашивать милостыню оказалось не таким простым делом, как представлялось вначале. Мишка с Витькой миновали несколько дворов и все никак ни в один дом не решались зайти. Они всего боялись: и злых хозяев, и цепных псов и даже бодливых коров с козами. Главная их неудача состояла в том, что они были слабыми, беззащитными существами, которых мог каждый без всякого на то повода оскорбить и даже основательно поколотить, не отвечая за сбои вероломные действия. За кулацких побирушек, как за бродячих собак, мало у кого было охоты заступаться. На них смотрели как на нечто зазорное и недостойное, от чего, на худой конец, старались

 

держаться подальше.

Время приближалось к полдню, а мальчишки осмелились заглянуть лишь в несколько дворов. Им ни только не подали ни крошки хлеба, но подняли на опешивших ребятишек такой вой, будто бы причинили хозяевам ужаснейшие каверзы. Оба даже онемели от такого переполоха.

Прошло еще какое-то нудное выжидательное время, и у Мишки с Витькой словно под воздействием дурного глаза начались голодные боли в желудке. Они с каждой минутой усиливались, сковывая движения ребятишек, которым и без того небо казалось с овчинку.

Первым под воздействием голодных спазм был опрокинут наземь Витька, а через несколько минут тоже самое произошло и с Мишкой. Поджав животы руками, оба катались у забора ветхого дома, не в силах справиться с захватившей их болью. Сидевший у соседнего двора старичок с клюкой заметил скрюченных, клубком катающихся по земле мальчишек, подался туда, чтобы выяснить причину случившегося.

Братья так одурели от приступов боли, что даже не заметили подошедшего к ним человека. Старичок был в явном замешательстве, не в силах по достоинству оценить происшедшее. А мальчишки между тем продолжали бессознательно выделывать такие невероятные фокусы, что у старичка в глазах зарябило, и он подумал, что это наваждение.

- Что вы делаете, дети? - вдруг заговорил на ломаном русском языке старичок.- Может быть, вам плохо и нужна какая-то помощь?

Мишка сделал отчаянную попытку пересилить рези в животе и подняться на ноги, но очередной приступ еще большей рези в животе опрокинул его навзничь. Витька раньше Мишки превозмог навалившуюся на него немощь и перестал корчиться как березовая кора на костре.

- Животы у нас, дедушка, от голода скрутило, - ответил Витька сердобольному старичку. - Никакой еды у нас нет. Умереть лишь осталось, - подытожил с прямолинейной откровенностью парнишка.

Старичок несогласно покачал головой, ударил несколько раз клюкой о землю и, коверкая русские слова со своими, заговорил убежденно:

- Такой совсем молодой помирайт не надо. Вам, детишкам, еще много впереди жить будешь. Это совсем плохой, когда молодой могила. Сейчас айда наш дом. Там мой старуха ваша еда даст. Наши дети давно померла. Один сына остался. Совсем большой. Нами мести живет. Дети помирайт, когда кругом страшный болезнь ходила.

От ласковых, участливых слов незнакомого старика у Мишки потеплело на душе и даже боль в животе начала понемногу утихать. Он встал на ноги и поплелся за стариком к его дому, поначалу не слишком доверяя многообещающим словам пожилого благожелателя. Мишка окончательно утвердился в доверии к старику, когда тот еще из сеней крикнул бабке,

 

чтобы готовила молодым гостям, как он выразился, хороший обед. "Значит, и здесь есть не только вредные, но и хорошие люди", - заключил Мишка, стараясь держаться как можно скромнее.

У обоих братьев даже глаза разбежались от радости, когда старушка поставила перед каждым по кружке козьего молока и положила по две шаньги с творогом. Мишка с Витькой почти не жевамши проглотили поданную пищу. Старик не мог не заметить, с какой поспешностью набросились на еду ребятишки, с благоразумной озабоченностью сказал:

- Когда долго голодный был, сразу много есть не можно: помирать будешь. Это вы мои дети поминайт делали. Не забывай моя со старухой, другой раз ходи. Мы простой люди. - Старик проводил ребятишек до калитки, не переставая повторять: - Самый страшно, когда голод, и людям нет еда никакой. - Он перекрестил ребятишек, сказал на прощанье: - Пусть ваша жизнь будет светлый как солнышко и длинный как дорога до Сыктывкар. Всегда приходи, а праздник - обязательно.

После деда Акима Мишка с Витькой побывали еще в нескольких домах. С легкой руки доброго человека братьям не отказали в подаянии и другие хозяева. Помня наказ старого благожелателя, Мишка с Витькой съели одну лепешку на двоих, а остальные милостыни принесли домой. Екатерина была очень довольна сыновьями и горячо расцеловала их. Братья даже немало удивились такой редкой нежностью со стороны родительницы, ибо она не слишком была щедра на душевные излияния.

На радостях Екатерина вскипятила чай и сделала фруктовую заварку. Пили его с сахаром, который подсунула бабка Акима во время угощения козьим молоком с шаньгами. Братья ожили и заулыбались. Им было хорошо, даже немножко весело. А жизнь поворачивается к человеку светлой стороной, у него и на сердце наступает праздник. После того, как встали из-за стола, к Мишке подошла мать, сказала: - Тут, сынок, тебе одна работенка подвернулась: просили погонять лошадь при конной молотилке. Хотели на это дело Гришку Малюшина уговорить, да он отказался наотрез. Сказал, что боится лошадей, а басурманских тем более. Они могут так лягнуть, что и мозги вон вышибут. Пусть, говорит, ваш Мишка погоняет, он любит лошадей, и они его слушаются. Как ты, согласен? Не забоишься, что лошадь лягнет? Ведь ты сколько раз в Троицком верхом на Сером ездил. Помнишь?

Мишке льстило такое заманчивое предложение. Главное надо было доказать Гришке, который хвалится без конца, что все умеет делать, а другие ничего не умеют, кроме как чижика гонять. Не менее заманчивым было и то, что предлагаемая работа впервые сулила ему самостоятельный заработок, что далеко не каждому восьмилетнему парнишке дается. А в нынешнюю голодную пору тем более. - Только бы норовистая, отбойная не

 

попалась, - сказал Мишка. - С такой за день так устанешь, что потом до дома ног не дотянешь.

- Насчет этого не сомневайся, сынок, - вступилась Екатерина. - Хороших лошадей ходить по кругу при конной молотилке никто не ставит. На эту срамную работу лишь полуслепых да хромых доходяг определяют, которые, кроме как татарам на махан, ни на что не годятся. Хозяева обещали тебе за работу хлебца дать да еще что-то из съестного. Да и день на хозяйских харчах проживешь. И это находка для нас.

- Тогда надо скорее спать ложиться, - спохватился Мишка. - Если сам не проснусь, тогда разбуди меня, мама.

6

 

Оставив Сашеньку с Агафьей Малюшиной. Екатерина повела Мишку на гумно. Сын богача и сельского "мироеда" голодный парнишка шел впервые батрачить на местного богача. Он даже весь взмок от ожидания чего-то небывало нового и непостижимого. Когда подошли к копной молотилке, Мишка и подавно растерялся. Мать помогла Мишке взобраться на лошадь и сесть на матрасик. Это Мишка проделал трижды, приспосабливаясь к предстоящей работе с облезлой конягой, немало повидавшей всяких тягот на своем лошадином веку. Потом парнишку позвали завтракать.

Мишка недолго задержался с едой. Он быстро съел все, что ему подавали, и не понял, что это было. После завтрака выпил две кружки воды и снова ушел на гумно, где поджидала его мать.

Люди, сгрудившиеся у молотилки, разогнули спины и устремили взор на старую захудалую конягу и на не менее стяблого погонщика. Они начали что-то выкрикивать в один голос, размахивая руками и подав непонятные знаки. Из всего того, что люди выкрикивали, выделялось: - Жай! Жай!

Екатерина с Мишкой непонимающе таращили глаза на беснующихся у молотилки местных жителей и никак не могли попять, что это значило. Тогда один бойкий, увертливый мужичонка схватил палку и огрел ею со всего маху полусонную конягу. Кобыленка ошалело взбрыкнула мохнатыми ногами и тут же пошла по кругу. Мишка непременно бы слетел с лошади,+ если вовремя не схватился за гриву кобылы.

- Теперь мне понятно, что такое "Жай-жай"! - сказала Екатерина, когда молотилка остановилась. – Это значит "Езжай!"

Поначалу все шло ровно и гладко, и парнишка даже успокоился, польщенный таким серьезным доверием как управлением лошадью при молотьбе хлеба. От зависти лопнули бы троицкие ребятишки, увидав воссе-

 

давшего его на лошади и делавшего вместе со взрослыми такое большое дело. Радостно было видеть, как рядом с ним, одухотворенные азартом трудового возбуждения суетились многие люди, точно играючи кидали в барабан пучки ржи и заразительно смеялись, довольные своим благородным занятием. Молотилка натужено ревела, выбрасывая в воздух тучи мелкой пыли, которая тут же оседала на землю, на фигурки копошащихся людей пепельно-серым налетом. А Мишка все кружился и кружился как завороженный, постепенно погружаясь в сонливость.

- Ну, с Богом, Мишенька! - сказала под конец родительница, наблюдавшая неотрывно за своим первенцем. - Мне надо идти Сашеньку кормить, а молока-то от воды в грудях кот наплакал.

Екатерина ушла. Она еще долго оглядывалась назад, на качающуюся на лошади щупленькую фигурку сынишки, а тот в свою очередь, неотрывно следил за удаляющейся матерью до тех пор, пока она не скрылась за первым с краю улицы шатровым двухэтажным домом.

С уходом матери парнишкой завладело щемящее чувство одиночества, словно он один остался в дремучем лесу и еще более слабым и беззащитным, чем тогда, когда она стояла рядом с ним. Мишка так расчувствовался, что на какое-то время потерял самообладание и упал с лошади. Он ничего не зашиб и не ободрал, лишь немного испугался от неожиданности и почувствовал стыдливую неловкость перед чужими людьми, дав повод для насмешек с их стороны.

Лошадь, по-видимому, только этого и ждала. Она сразу встала, понуро опустив голову, безучастная к случившемуся. "Должно быть, умная лошадка, - благодарно подумал Мишка. - Другая бы в таком случае такое отчудила, что и сам дьявол не возрадовался. Выходит, мне шибко повезло, и я могу быть спокоен за свои не слишком крепкие кости."

Время было горячее, люди спешили в сжатые сроки закончить обмолот хлеба, поэтому старались не задерживаться на пустяках. Обнаружив, что с мальчишкой при падении с лошади ничего страшного не произошло, они начали его снова подсаживать на спину животного. Мальчишка закричал во все горло, отбиваясь руками и ногами от непонятливых коми, до которых не сразу доходило, чего хотел Мишка.

- Не надо сажать на лошадь,- орал парнишка,- я всю задницу измозолил. Не могу больше. Лучше буду следом за лошадью ходить.

Мишка ударил кобыленку кнутом. Та послушно зашагала по кругу, натянув постромки. Снова загудела молотилка, пожирая снопы.

- Карош! Совсем карош! - залопотали на разные голоса обмолотчики. - Много шибка не надо: машинка не поспевай и трах-трах сделай.

Мишка теперь ходил рядом с лошадью, держась одной рукой за упряжь. Из-за густо нависшей над током пыли ему плохо было видно, что

 

происходило вокруг. Пыль лезла в рот, в нос, в уши, она затрудняла дыхание и застилала зыбким туманом глаза. Мишка даже не заметил из-за нависшей пыли, как к нему близко подкрались местные мальчишки и начали его дразнить, высовывая язык и кривя рожи.

Парнишка не ожидал такого вероломного подвоха от чумазых чертенят и не сразу нашелся, какие меры против их козней предпринять. Чтобы не раззадоривать несмышленышей к еще более настойчивым проказам с их стороны, он сделал вид, что ему все совершенно безразлично и начал с презрением сплевывать по их направлению.

Ему и на самом деле было не до глупых проделок слюнявых мальчишек. У него разболелась голова, щемило в животе, хотелось для облегчения хоть немножко глотнуть водички. Кроме того, он сильно натер левую ногу. Ботинки были старые, разбитые, с чьей-то чужой ноги. Стельки в ботинках стоптались и покорежились, натирая ноги до волдырей. Мишка с нетерпением ждал, когда молотилка остановится, чтобы снять ботинки и выбросить из них стоптанные стельки. А молотилка, как назло безостановочно гудела и гудела, будто буравом сверля разламывающую голову. Он едва держался на ногах и уже перестал верить, что когда-то его муки кончатся. Его перестал радовать обещанный заработок, и от ужасной усталости расхотелось есть.

Остановка опостылевшей молотилки произошла раньше, чем Мишка ожидал. Один мужик подошел к кобылице и начал ее выпрягать. Пробормотав что-то на своем непонятном языке, человек повел лошадь в сторону хозяйской усадьбы. Туда следом повалили и другие участники обмолота хлеба. Мишка догадался, что это наступило время обеденного перерыва, и тоже поплелся по дороге за остальными.

Здесь Мишку поджидала еще одна неприятная неожиданность. Едва он переступил порог калитки, как в это время кто-то с крыши сарая бросил ему на голову дохлую кошку. Парнишка машинально отпрянул назад. Скользнув по плечу, кошка упала к Мишкиным ногам. Он мельком увидел шмыгнувшую по крыше фигуру подростка, но не успел хорошо разглядеть лица юного злоумышленника, шмыгнувшего в переулок.

Человек, подобно собаке, привыкает и к хорошему, и к плохому. Такова его тяготеющая к деформации натура. Она способна к удивительным превращениям под воздействием самодовлеющих причин. Она может терпимо соседствовать с разноликими понятиями, но не может находиться в одной плоскости с диким мракобесием.

Так случилось и с Мишкой. Он не вытерпел со злостным издевательством недозрелых шарлатанов и, спустив штанишки, показал им голую задницу. Обидчики не ожидали такого оскорбительного для них поворота дела и, сконфуженные, подались в сторону оврага, где играли в войну,

 

пиратов и разбойников.

Мишку давили злоба, гнев и отчаяние. Он чувствовал себя безмерно оскорбленным и бессильным что-либо сделать в отместку своим обидчикам. Ему было противно идти на обед. Он боялся, что и гам шкодливые ребятишки могут подложить ему свинью. Не желая еще раз остаться жертвой их проделок, он залез в кучу соломы на гумне и пролежал в ней до конца обеденного перерыва, чуть не плача от обиды и горьких раздумий о тяготах исковерканной жизни. "Какие злые люди могли хорошую жизнь превратить в каторгу?" - горевал Мишка.

 

7

 

Как только начали возвращаться на ток после обеда крестьяне, туда поспешил и Мишка, не подавая виду, что был голоден и едва держался на ногах от усталости. Ему самому было непонятно, откуда у него брались силы, чтобы сопротивляться злодейским ударам судьбы.

После обеда Мишке привели другую лошадь, тоже кобылицу, но более крепкую, забракованную ввиду слабого зрения. На спине лошади был привязал все тот же матрасик. Мужики помогли юному погонщику взобраться на круп кобылицы и дали ей два пинка под задницу. Лошадь натянула упряжь и покорно пошла по кругу, не дожидаясь лишних понуканий. "Видать, ученая, - с удовлетворением подумал Мишка, - сразу поняла, что ей надо делать. Это хорошо. С такой и хлопот меньше".

Юные самодуры не преминули явиться на ток и после обеда, чтобы продолжить свои дурацкие козни против и без того крепко обиженного судьбой мальчика. Однако из их сумасбродных затей ничего не вышло. Мишка держался с непоколебимым достоинством, не давая ни малейшего повода для торжества выходкам глупых ребятишек. Он не стал даже смотреть на их обезьяньи кривлянья, чем охладил с самого начала воинственный пыл неразумных злопыхателей.

По окончании работы Мишка благополучно соскользнул с лошади, передал поводок с кнутом в руки подошедшему коми и направился поступью вволю наработавшегося и порядком уставшего человека домой, а не к хозяевам на ужин согласно предварительного уговора.

- Карош, совсем карош малый мужик, - твердили коми, выражая свою благодарность за старательность парнишки. Мишка не понял всех сказанных коми слов, но внутренним чутьем уловил их смысл, сводившийся к тому, что всякий прилежный труд достоин вознаграждения, а сам человек - всякой почести и глубокого уважения.

Голодный, измотавшийся за день на трудной работе, парнишка почти

 

ничего не различал перед собой, машинально переступая ногами, не осознавая свои поступки. Он незаметно пробрался задами в сарай и брякнулся здесь на кучу сена в изнеможении. На него в один миг все свалилось тяжелой глыбой, чем были наполнены последние дни его сердце и разум. А было всего невообразимо гадкого и обременительного более чем достаточно, чтобы задавить насмерть ни одного самого крепкого быка, а не то что слабого, измученного голодом мальчонку.

Мишке начало мерещиться, будто бы он проваливается в преисподнюю и плавится как воск на жаровне. От него уже почти ничего не осталось, кроме розового облачка, готового вот-вот рассеяться крошечными золотистыми искорками по трепетно убегающей под ним вдаль земле.

Когда прошло наваждение, призраки таинственного исчезли, остались лишь строгие картины реальной действительности, мало чем отличающие от нагромождений патологической психики. Мишке сделалось непривычно одиноко среди холодной пустоты опустившейся на село северной ночи, него было такое скорбно подавленное, гадкое чувство, будто бы его ошибке положили в большой гроб с мертвецами и собираются опустить в могилу, а она мала и из-за этого встало все дело. Мишка надрывно плакал, метался как очумелый, а когда неожиданно пришел в себя, ничего устрашающего не увидал вокруг.

Где-то верещал невидимый сверчок, ему вторила за соседними огородами заплутавшаяся ночная птаха, а в порту сонно пыхтел запоздалый буксир. А на небе загадочно-маняще мерцали холодные светлячки далеких звезд, безучастно равнодушные к делам и судьбам людей.

На душе у Мишки было темно и неуютно как в трубе давно нетопленной печи поздней осенью. Он зябко поежился и встал со своего ложа, прикидывая, что ему теперь делать? Здравый смысл подсказывал: надо идти в дом. Мать, вероятно, давно уже его ждет или разыскивает, а он торчит здесь из-за своего упрямства перед тупорылыми шалопаями, на который порядочный человек и плевка бы пожалел.

Придя к такому благоразумному решению, Мишка не стал тянуть время и тут же мотнулся из сарая прочь, не дожидаясь, пока его засекут. Сделав несколько торопливых шагов к сенной двери, он остановился и стал прислушиваться к тому, что происходило в доме. В одной из комнат квартиры мать сидела с Сашенькой на руках. На столе горела самодельная коптилка. Витьки с Нюркой в комнате не было. Они, должно быть, уже спали. Не показывались и другие обитатели дома.

Это было Мишке на руку. Он не хотел попадаться матери на глаза и начал тайком пробираться в дом. Но при первых же шагах сплоховал, свалив в сенях со скамейки ведро, которое наделало много шуму и выдало его тайну. В ответ на шум отворилась избяная дверь и послышался

 

испуганный голос матери:

- Это ты что ли, Миша? Где так долго пропадал? Я уж куда только не ходила и нигде не могла тебя найти. Всякие тревожные мысли в голову лезли. Ну, проходи, чего встал в проходе. За день-то, поди, как пес, намаялся. За работу тебе полведра зерна дали, да немного репы. Расспрашивала про тебя, да так ничего не выяснила. Ужинал ты?

- Нет, - откровенно признался Мишка. - Меня мальчишки обидели. С крыши сарая на голову дохлую кошку бросили. В отместку косоглазым сморчкам я ни обедать, ни ужинать не ходил. Пусть знают, лягушата противные, как рожи обезьяньи строить и дохлых кошек на других кидать, когда сами, дерьмо собачье, и кнута в руках держать не умеют. Я бы им отомстил за это, если они кошку бросили на меня не здесь, а в Троицком, где мне каждый кустик заступником был.

- Ай-ай-ай! - взялась за голову Екатерина. - Вот, чадо неразумное! Выходит, ты не обидчиков проучил, а самого себя наказал. Да еще как!

В это время тихонько скрипнула дверь, и в дом вошла хозяйская дочка Наденька. Она смущенно переминалась с ноги на ногу, что-то хотела сказать, но не решалась или не находила нужных слов для этого.

- А-а-а, - подруженька, Миша, твоя пришла, - будто пропела Екатерина. - Ну, проходи, проходи, коль такое дело. Миша сам только домой заявился, - приветливо сказала девочке Екатерина.

Наденька стесненно подошла к Мишке, подала ему две шаньги с творогом и глубоко вздохнула, словно после быстрой ходьбы.

- Я знаю, ты всю день много работал и шибко устал, - весело пролепетала девочка. Вот на тебе и кушай. Я ожидал тебя. Долга окно смотрела, когда будешь идти. Теперь карашо, что совсем пришел. И беспокойна не нада. Когда дома, никто не трогайт. И спим спокойна.

Утром Екатерина потолкла в ступе рожь и сварила из полученной дробленки с репой жидкую кашицу. Ели это блюдо ребятишки охотно, даже похваливали как давно зарекомендовавший себя деликатес. А флегматичная Нюрка высказалась по поводу ржаного супа с репой более заманчиво:

- Если бы добавить в этот пустой постный суп хоть одну ложечку топленого масла, еда получилась слаще меда. Только где его взять?

- Ишь, чего захотела, сластена! - осуждающе возвысил голос Мишка. - Была бы такая еда вдоволь каждый день, и то с голоду не умерли. А с маслом можно за милую душу и старый лапоть в охотку съесть.

После завтрака Мишка с Витькой вышли из квартиры, сели на завалинку дома. Им было не до обсуждения детских игр и забав. Их детство кончилось еще в Троицком. Теперь у них были другие заботы и интересы, порой не менее серьезные, чем у взрослых, хоть и были они сопливыми мальчишками, не достигшими отроческого возраста.

 

Оба некоторое время молчали, каждый по-своему оценивая события минувшего дня и прикидывая, что можно будет сделать завтра насчет добытия какой-то ни было еды. Первым заговорил Мишка. Витька научился терпеливо выслушивать высказывания старшего брата и только после этого спрашивал о непонятном или делал свои замечания.

- Ну, как, пойдем? - сказал Мишка как о чем-то известном и давно решенном. - Ведь ржи, которую мамке дали за мою работу, больше как на неделю не хватит. А потом что? Зубы будем на полку класть? Давай-ка снова по миру ударим. Для отбоя от собак палки хорошие из ракитника вырежем. Ножик складной у меня есть. Ты знаешь об этом. До самого конца села надо дойти. Узнаем, где лучше подают. Будем пеньками на одном месте сидеть, ничего не дождемся, лишь с голоду умрем. А зачем нам умирать, когда мы еще и на свете не жили?

- Я и без тебя все знаю, - горделиво возразил Витька. - Подают плохо, - жадюги проклятые! Особенно богатые и бедные. Богатые скупятся подать милостыню из-за жадности, а бедные потому что самим лопать нечего. Самые хорошие люди те, которые средне живут. Такие не жалеют голодным ребятишкам, как мы с тобой, кусок хлеба или картофелину сунуть. Разве они от этого обеднеют, если у них в сусеке станет на одну картофелину меньше? Конечно же, нет, а нам с тобой - большая находка. Нас, может, эти кусочки с картофелиной от голодной смерти спасут и дадут возможность до хорошей жизни дожить.

- Ну, ты так размечтался, будто бы тебе кто-то мешок конфет посулил, - заметил Мишка, - а ты по глупости поверил, что тебе их и взаправду дадут. В жизни всякое бывает, и это надо учитывать.

- Я все понимаю, - решительно возразил Витька, - и знаю, что в жизни хуже всего бывает смирным и честным людям, потому что их может каждый ни за что ни про что обидеть.

- Как нас с тобой обижают кому не лень, - вставил Мишка. - Не так ли?

- Конечно, так, - согласился Витька. - К тому же мы еще и маленькие. А маленького каждому хочется пырнуть и ущипнуть. Для интереса.

- Уходите? - сквозь слезы спросила Екатерина, когда братья взялись за сумки-кормилицы. - Дай бог вам удачи...

8

 

Для начала Мишка с Витькой зашли в прибрежный тальник. Мишка вырезал здесь две ровных, гладких палки, которые предполагалось использовать как оружие отражения нападения со стороны собак. Подавая палку покороче Витьке, Мишка проинструктировал братишку:

 

- Бестолку палкой не размахивай: собаки этого не любят и беснуются еще сильнее. Иди смирно и спокойно, делай вид, что тебя вовсе не интересуют ни собачьи, ни кошачьи твари, и ты никого не собираешься обижать. Если псиная свора замышляет сделать на тебя злодейское нападение, вовремя приготовься к защите и держи палку наготове, чтобы зубастая свора не застигла тебя врасплох. Ну, а если какая обалделая дворняга вплотную подкрадется к тебе и начнет показывать зубы, раза два долбани ее палкой по башке. Делай только это осторожно, чтобы хозяин не видел. Иной жмот может за четвероногую тварь и человеку черепок размозжить. И люди некоторые бывают злее бешеных собак. С такими гадами лучше от греха подальше.

Мишка сделал перерыв в своей наставительной речи, тяжело вздохнул, после чего многозначительно откашлялся и снова продолжал:

- При входе в дом палку за дверью оставляй. У кого во дворе две собаки, к таким лучше в дом не заходи: все равно не подадут. Это скаредные люди, которые над каждой мелочью трясутся, очень беспокоятся, кабы у них что-нибудь не пропало. Вот и охраняют они свое добро сворами собак как Кашей Бессмертный несметные богатства.

На этот раз обстоятельства со сбором подаяния у братьев складывались несколько лучше. И в первую очередь, в отношении безопасности от собачьего нападения палки помогали мальчишкам лучше некуда. Не каждая дворняжка отваживалась теперь лезть на рожон, не рискуя быть побитой. Зашли братья в десяток дворов, и только в одном из них ветхая старушка подала им несколько сырых картошек. Крепко расстроились братья от неудачи, не зная, что им делать дальше.

- Может, зырян, коми и других здешних мужиков тоже раскулачили, как нас, и у всех у них отобрали до зернышка? - высказал свою догадку Витька. - Только вывезти из Усть-Кулома никуда не успели. Из-за этого, видать, они нам и милостыню не подают, потому что самим нечего на зуб положить. А не увозят их из села скорее из-за того, что дальше уже и везти некуда. Агафья сказала, что за Усть-Куломом и земли-то подходящей для проживания людей нет, а только одни тухлые болота.

На высказывания брата Мишка не сделал никаких возражений, словно неожиданно о чем-то важном вспомнил и, оживившись, решительно зашагал к забору, возле которого росли жирные лопухи. Остановившись рядом с камнем-валуном, начал торопливо рвать этот буйный сорняк, набивая им свою нищенскую сумку. Когда сумка наполнилась более чем наполовину зеленью сорняка, Мишка разогнул спину, сказал брату: - Сделай тоже самое и ты. Да поскорее, пока никого рядом нет. Живее! Витька опешил, вскинув изумленный взгляд на брата, не понимая, зачем тому понадобились никому ненужные лопухи, запастись которыми приказал и ему. Витька подчинился,

 

хоть и отвергал Мишкину затею с паршивыми лопухами. Справившись с глупым поручением, Витька спросил:

- Миш, а зачем нам лопухи нужны? Или из них мамка щи будет варить?

- Это мы делаем для отвода глаз. Пусть все думают, что у нас в сумках не лопухи, а милостыни. А то коми смотрят на наши пустые сумки и думают: "Другие не подают кулацким выродкам, а с какой стати мы им должны подавать? Пусть подыхают. Туда им и дорога, собачьим детям. Понял, для чего это надо делать? Если нет, голод научит."

Витька ничего не сказал, а про себя подумал: "Мишка наш хитрый. Он знает не хуже мамки, что и как надо делать, чтобы лучше с едой вышло. Будет ходить по миру, тогда и у нее начнет лучше получаться."

Пошли на этот раз по другому порядку улицы. Заглянули в один дом - отказ, в другой - тоже. Лишь в третьей избенке повезло: здесь дали две шаньги и кусок брынзы. Потом дело как по маслу пошло - что ни дом, то удача, будто бы хозяевам чародей волшебное слово шепнул. Лопухи пришлось выбросить, сумки и без них сильно раздулись. Братья так далеко забрели в конец села, куда они еще ни разу не заходили до этого. Обоим стало весело и как в большой праздник радостно. В их сумках было столько кусков ржаного хлеба, сухарей, картошки, шанег и другой снеди! Они присели возле колодца, съели по две шаньги и, напившись из бадьи холодной воды, пошли домой, довольные успехами яркого субботнего дня.

 

9

 

Хождение по миру стало отныне для братьев Ларионовых главной заботой жизни как способа существования и непременной гарантии от голодной смерти. Не будь страшного лихолетья, в котором дети крестьян по воле злого рока оказались, играли бы Мишка с Витькой со своими сверстниками в лапту в Троицком, бегали взапуски по берегу тихой Мочи или ездили пасти лошадей в ночное. А зимой у них было бы не меньше разных забав и занятий. И все они радовали и наполняли ребятишек блаженством восторга окружающей действительности. Не терзались бы малыши думами о куске хлеба как о самой величайшей драгоценности для них, которую надо в жестоких муках выстрадать каждому ребенку, если он хочет топтать землю социалистической Отчизны и быть хоть капельку счастливым под ее славными алыми стягами. Новая власть установила и новые порядки. На смену старым бедам и несчастьям пришли новые, более тяжкие и изощренные, чем прежде. На смену светлым детским радостям пришли удушливые сумерки животного одичания. И солнышко стало не таким ярким и лучезарным, словно злой лихоимец облил его дегтем. И птицы

 

перестали петь так звонко и вдохновенно будто напуганные страшным ураганом. И сама земля-кормилица повернулась к детям лишенцев своей мрачной стороной, чтобы обрушить на них неимоверные страдания. И страшно стало ребятишкам в подлунном мире, таким оскудевшем и одичавшем.

Ходили братья на свой нелегкий, унизительный промысел ежедневно. Исключением из этого правила были дни ненастья, болезни и непредвиденных обстоятельств. Случалось, что Мишка с Витькой возвращались домой с полными сумками всякой еды, а то и с пустыми руками. Обижаться было не на кого да и бесполезно: в жизни не все происходит аккуратно и планомерно, как движение поездов на железной дороге. Братья не были властными хозяевами своей судьбы и не могли предрешать течения мутного потока жизни.

При таком удручающе убийственном положении дел жизнь на каждом шагу подставляла ребятишкам подножку. Поначалу братья терялись, брались в отчаянии за голову, не находя выхода из создавшегося тупика. Потом начали цепляться за любые представлявшиеся возможности и, упираясь изо всех сил, карабкались к поставленной цели.

Как-то из-за угла большого пустующего дома на мальчишек набросилась невесть откуда взявшаяся свора собак. Это произошло так неожиданно, что Мишка с Витькой даже не успели опомниться, как оказались наземь сшибленными собачьим натиском. Взбесившиеся дворняжки начали рвать на ребятишках одежонку, кусать за руки и за ноги, точно собрались разорвать несчастных побирушек в клочья. Братья орали что было мочи, но их охрипшие голоса бесследно потонули в оглушительном реве и визге собачьей стаи.

Оба брата так ошалели от испуга, что в первый момент не смогли оказать четвероногим налетчикам никакого сопротивления. Они даже забыли про свои палки и отбивались от разъяренных псов камнями и комьями земли. Но их потури почти не причиняли налетчикам никакого вреда. Никто не спешил на помощь попавшим в беду мальчишкам, хоть в отдалении какие-то люди наблюдали за этим событием.

Витьке первому удалось вырваться из собачьих лап, и он со всех ног пустился наутёк от наседавших на него дворняжек. Увидя убегающего мальчугана в окружении своих ликующих собратьев, кинулись на подмогу к ним и остальные собаки, оставив в покое свою первоначальную жертву, то есть Мишку. Зубастые разбойницы повисли на Витькиной ветхой шубенке, волочась за ним по пятам. Самого Витьку уже не было видно, он затерялся в тучах пыли ничтожной козявкой.

Воспользовавшись полученной свободой, Мишка вооружился палкой и пустился догонять беснующихся псов, остервенело наседавших на

 

братишку со всех сторон. Огрел одного по башке, другого по морде, третьего звезданул вдоль спины. А когда залимонил голенастому кобелю по уху, ошалело взвыл и, перепрыгивая через своих собратьев, ударился с места свалки вон. Опомнившись, той же дорогой за ним ринулись спасать свою шкуру и другие налетчики. Витька был избавлен от собачьего плена, весь изодранный и перепачканный в крови.

- Что теперь будем делать, братец мой родненький? - участливо проговорил Мишка. - Всю одежду в клочья изодрали, твари пакостные, самих сильно покусали, шакалы вонючие. Как в таком виде по селу пойдем? На нас будут смотреть как на последних бродяг и воришек. Никто нам таким и куска не подаст, да и к дому близко не подпустят.

- У меня ботинок так расхватили, что пальцы выглядывают, - пожаловался Витька. - Надо хоть проволокой прикрутить подошву, иначе и идти нельзя будет. Вот как здорово досталось нам сегодня!

Больше недели братья вынужденно отсиживались дома, перевязанные бинтами и лоскутьями разной материи. Болячки и многочисленные ссадины сделали братьев не похожими на самих себя, и их мало кто узнавал в эти дни. Покусанные места обоих братьев ужасно болели, не давая и тому и другому покоя. Пока заживали укусы и ссадины, Екатерина латала исполосованную собаками одежонку. Кое-как захомутала и изодранный Витькин ботинок. Но работа матери оказалась такой неуклюжей, что Витька категорически забраковал ее. Екатерина вспомнила про найденную когда-то калошу и берегла ее про "черный" день. Этот злополучный день наступил. Екатерина нашла ту калошу в своем тайнике и подала ее Витьке. Тот примерил калошу, прошелся в ней взад и вперед по комнате. Обновка пришлась по ноге, была мягкой и просторной.

- Ладно, - согласился Витька, - раз ничего другого нет, буду ходить в одном ботинке и в одной калоше. Босиком все равно никуда не пойдешь, а чтобы не спадала, буду веревкой ее привязывать. Вот и все.

В первый же день после собачьего карантина братья так далеко забрели на окраину Усть-Кулома, что неожиданно растерялись даже. А когда увидали поблизости от себя церковь, и подавно опешили. Удивляло еще и то, что из отворенных дверей храма тянуло вкусным запахом съестного как из солидной общественной столовой. Братья заинтересовались своим заманчивым открытием и стали шаг за шагом все ближе подступать к зданию церкви. Когда оказались перед ступенями входа в храм, увидали, как через массивные двери церкви сновали туда и обратно многочисленные посетители, а вместе с ними вырывались на улицу аппетитные запахи свежеприготовленной пищи. Теперь у Мишки с Витькой сомнений не оставалось: в бывшей церкви работала столовая.

 

10

 

Прислонившись к одной из колонн рядом с обеденными столами, мальчишки замерли в ожидании получить от обедающих хоть крошку съестного. Глотая слюну, они с затаенным дыханием наблюдали за счастливчиками, которые ели мясные щи из алюминиевых чашек, а вслед за щами уплетали гороховое пюре с топленым маслом. Под конец пили кофе с молоком.

Витька был так поглощен наблюдением за обедающими людьми, что неожиданно потерял самообладание и упал в обморок. Только теперь на Витьку с Мишкой люди обратили внимание. Двое мужиков подняли Витьку с пола и посадили на стул, натирая ему уши, чтобы скорее очухался. Люди что-то говорили на своем языке, но Мишка ничего не понимал в их разговоре. Когда Витька пришел в себя, Мишка стал пояснять собравшимся коми, размахивая руками и пытаясь жестами передать свою мысль, чтобы возбудить у людей жалость к себе:

- Это от голода с братишкой приключилось. Есть мы очень хотим.

Люди, видно, сами внутренним чутьем поняли в чем дело и поставили перед Витькой чашку с гороховым пюре и дали ему кусок хлеба.

- Он тоже хав-хав хочет, - указал Витька на прижавшегося к колонке Мишку. Мы с ним братья. Есть у нас и братец Сашенька. Он совсем недавно народился. Он ничего не понимает, только плачет да сиську мамкину теребит, а она пустая, без молока. Вот он и сердится.

Неизвестно, какой вывод сделали люди из Витькиного объяснения, только кто-то из них догадался поставить на стол другую чашку с гороховым пюре и посадил рядом с Витькой за стол и Мишку. Ребятишки ели и благодарно кивали головами своим благодетелям, проявившим к ним такую душевную чуткость и щедрую заботу.

Обнаружение столовой в здании церкви было для братьев Ларионовых чудесной находкой. Они стали приходить сюда каждый день. Мишка с Витькой не только наедались в столовой сами, но и приносили оттуда домой куски хлеба и остатки каши в котелке матери с Нюркой.

Об отце, которого угнали с другими мужиками куда-то еще из Лузы, не было ни слуху, ни духу. Поговаривали, что из тех арестованных мужиков уже никого и в живых не осталось.

По примеру братьев Ларионовых в столовую повадились ходить ж другие ребятишки из числа спецпереселенцев и местных босяков. Пока нищих попрошаек было немного, и вели они себя довольно прилично, не причиняли посетителям столовой и ее сотрудникам никаких неприятностей, к голодным ребятишкам относились терпимо и даже благожелательно. Но когда голодранцев в стенах столовой развелось больше, чем мышей, и они

 

начали творить безобразия, вымогать подаяние, а зачастую и тащить, что плохо лежало, побирушек из столовой стали гнать в три шеи. Безобразничали в основном дети местных бедняков и опустившихся бездельников-шалопаев.

Мишке с Витькой с их неиспорченными нравами отныне в столовой стало туго и неуютно, хоть сметливые посетители выделяли их среди блатной шатии и порой сами подзывали к столу, чтобы они поели. За проделки других иногда незаслуженно попадало на орехи и Мишке с Витькой. Было не столько больно от полученных пинков и подзатыльников, сколько угнетала обида от незаслуженного оскорбления.

Мало того, посетители и сотрудники столовой, словно сговорившись, повели против обнаглевших голодранцев беспощадную войну, не брезгуя самыми изуверскими средствами. Прежде всего, это проявлялось в том, что они в недоеденную и специально оставленную пищу подсыпали соли, перцу, махорки, а то и просто сморкались в чашки как в плевательницы. Однажды произошел поистине дикий случай, когда не в меру озлобленный воитель с юными проказниками подсыпал в кашу с маслом толченого стекла. Попробовавший эту "еду" парнишка едва не отдал концы. Злоумышленника не только не наказали за злодейство, но и не стали устанавливать личность этого жестокого злодея.

Мишке с Витькой противно было видеть все эти козни и безобразия. Свой жгучий протест против дикости и изуверства как взрослых, малолетних идиотов они выразили простым предприятием: решили в столовую до поры до времени не ходить, пока накал страстей не уляжется и положение дел не войдет в нормальное русло.

11

 

Нужда и инстинкт самосохранения заставляли Мишку с Витькой делать то, что было свойственно взрослым людям, немало повидавшим на своем жизненном пути. В борьбе с повседневными материальными трудностями они набирались практического опыта и житейской мудрости, чего бы не приобрели с такой легкостью за многие годы спокойного существования.

Отныне, отправляясь на сбор милостыни, они непременно вооружались палками, заранее обдумывая каждый свой шаг и возможные непредвиденные случаи во время опасного хождения по селу, осторожно, внимательно присматриваясь к людям, старались все запомнить, чтобы впоследствии не повторять прежних ошибок и не оказываться в затруднительном положении. Туда, где им отказывали в подаянии, травили собаками, причиняли неприятности, они больше не заходили. С каждым днем

 

братья все больше убеждались, что легких дорог в жизни не бывают и терпеливо преодолевали трудности. И реже стали приходить с пустыми сумками.

С наступлением слякотных осенних дней ребятишкам стало хуже заниматься нищенским ремеслом. Плохо обстояло дело с одеждой, не было даже мало-мальски пригодной обуви. Чтобы что-то купить, требовались деньги. У лишенцев их не было, как не было и возможности их заработать. Ничего не оставалось, как донашивать старые шмотки с плеча ушедших в небытие репрессированных крестьян-мироедов. Каждый новый день приносил с собой еще большие лишения, и люди оцепенели с страха перед черной хмарой наползающего на них ужасающего будущего.

Никто ничего не знал, как долго еще будут держать в Усть-Куломе семьи кулаков-кровососов и собираются ли вообще куда-либо в другое место их перевозить. Дочь хозяйки, молоденькая учительница начальных классов, написала от имени Екатерины письмо матери в Троицкое. Рассказала в нем о бедственном положении ее семьи и голодании ребятишек. В ответ на письмо дочери родители прислали на имя учительницы для Екатерины посылку с сухарями. После этого учительница еще несколько раз писала письма в Троицкое и каждый раз в ответ на них родители присылали дочери посылки с продуктами, которые были хорошим подспорьем к мизерному пайку голодным внучатам и самой Екатерине.

В жизни не наблюдалось ничего бодрого и обнадеживающего на перемену к лучшему. Все вокруг погрузилось в состояние дикой спячки и тупой отрешенности. Не было бодрого настроя и у братьев Ларионовых. Нищенские сумки Мишки с Витькой очень помогали семье. Только благодаря этому все дети Ларионовых к марту 1931 года остались живы. Выжил и родившийся на барже во время штормовой непогоды Сашенька. Несмотря на все казусы невыносимой жизни, худосочный малыш уверенно сидел в большом ящике и бодро держал голову. Сашенька то и дело протягивал к кому-нибудь ручки и без умолку лепетал: "Да-да, нет-нет", что означало: "Возьмите меня на руки, потому что мне одному скучно".

Если не принимать во внимание того, что многие за восемь месяцев жизни в Усть-Куломе отдали Богу душу, а другие некстати появились на свет, то ничего примечательного за это время здесь не произошло.

Изгнанники, как говорится, остались между небом и землей, повисли в ничейном пространстве, никому ненужные и подчас презираемые привилегированным кланом местной власти и оголтелыми подонками общества, каковой повсюду являлась горлохватная беднота. Некоторые фанатичные старожилы Усть-Кулома противились даже тому, чтобы лишенцев вместе со всеми хоронили на общем сельском кладбище, считая это кощунственным нарушением священных заветов богобоязненных предков.

 

В марте 1931 года случилось неожиданное: некоторым семьям лишенцев приказали упаковывать вещи и быть наготове к выезду из Усть-Кулома. Собственно, жизнь репрессированных, изгнанных из родных мест превратилась по злой воле деспотов власти в непрестанные гонения и пертурбации, в чем не было ни грани оправдательного смысла. И было бы наивно ожидать чего-то хоть капельку разумного от узурпаторов верховной власти. Вся беда в том и состояла, что в России тогда не было надежной силы, способной задержать накатывающийся вал безудержного вандализма, возведенного в рамки узаконенной государственности.

С каждым днем таяли ряды деревенских "богатеев". От прежних селян-богатырей, розовощеких и мускулистых, остались лишь жалкие тени, которые вот-вот должны были покинуть загаженную Родину и рассеять жалким пеплом на ее огромных, осиротевших до предела просторах.

Узнав о предстоящем отъезде квартирантов, пожилая хозяйка расплакалась, словно ей надлежало надолго расстаться с близкими людьми.

Не откладывая дела в долгий ящик, она тут же поставила тесто, чтоб приготовить квартирантам в дорогу необходимые продукты питания.

Покончив со стряпней, хозяйка спустилась со второго этажа к квартирантам, принесла им в бачке пироги с творогом и картошкой, булочки с запеченными в них яйцами. Немного спустя пришла Мишкина подружка Наденька. Она не менее бабушки была очень возбуждена и тоже расплакалась. Девочка по-взрослому сокрушалась и была недовольна, что Мишка с Витькой от них уезжают неизвестно куда, где им будет очень худо и голодно, и никто тогда им не поможет в беде. Она сильно разволновалась, что ее пришлось успокаивать.

- Будет шибко плохо там, - наказывала девочка, - приезжайт обрат наш дом. Мы будем большой радость встречает вас как свой люди. И много-много с бабушкой станем шаньга напекать. Не забывай дорога, наказывала Наденька Мишке, - шибко смотри, как она туда-сюда, чтобы потом обратно не надо заплутаться.

За восемь месяцев жизни в Усть-Куломе Мишка неплохо научился от Наденьки говорить на языке коми, а девочка от Мишки - по русски. Взрослые коми и русские плохо или почти совсем не понимали в разговоре друг друга. В таких случаях на помощь взрослым приходили Мишка с Наденькой. Их так и называли - наши толмачи.

Мишка с Наденькой так привыкли и привязались друг к другу, стали будто родными. Вот почему обоим им было так грустно в минуту прощания. Мишка смотрел на Наденьку жалостным взглядом и чувствовал, как из глубины души поднимался у него спирающий дыхание комок, отчего сами собой затуманивались глаза и становилось горестно на сердце. У него никогда ранее не было подобного душевного трепета, от которого,

 

казалось, все пришло в движение в груди.

- Мне, Наденька, не надо запоминать дороги, по которой бы я мог вернуться назад, - взволнованно сказал Мишка. - Я - кулацкий сын, лишенец, у которого стражи власти отняли все, а значит, и право выбирать свою дорогу. Арестанты, как и любые невольники, во все времена, ходят дорогами, которые им указывают тюремщики. Эти дороги ведут только на каторгу или на тот свет. Для многих дороги страданий окончились. Для других, как для нашего Сашеньки, они только начинаются. Лучше бы не родиться на свет, чем стать спутником невольничьих дорог, быть рабом гнусных насильников.

Чтобы не заплакать на виду у всех, Мишка ушел в угловую комнату.