ГЛАВА 9

СНОВА В ДОРОГУ

 

1

 

Ребятишки набрали в лесу за лагерем сухих сучьев, березовой коры, еловых шишек. Мишка сложил все это на дерюжку, стянул веревкой, а крупные сучья завернул в рогожу. Витька с Нюркой потащили рогожу с сучьями, а Мишка - дерюжку с корой и шишками. Все годное для разведения костров вблизи лагеря было подобрано и теперь приходилось уходить за сушняком значительно дальше в лес. Ребятишки так намаялись за день за разными хлопотами, что сейчас едва передвигали ноги. Главное, ужасно хотелось есть, а еды, по-видимому, и не предвиделось.

В бараках развелась тьма-тьмущая блох, вшей, клопов. Они никому не давали покоя. Мишка часто задумывался: "Откуда берутся эти назойливые твари?", но ответа на свой вопрос так и не нашел. Некоторые взрослые объясняли причину появления насекомых антисанитарным состоянием бараков и личной нечистоплотностью неряшливых людей. Попросту, где больше скапливается грязи и всяких нечистот, там в первую очередь и создается благоприятная питательная среда для зарождения и обитания вредных насекомых и болезнетворных микробов.

Одна бабка-знахарка настойчиво доказывала: "Если бы любого человека связать веревками по рукам и ногам, положить на нары и не давать ему возможности двигаться и отпугивать от себя всех нападавших насекомых, то они за две недели обглодали его до костей".

На Нюрку этот рассказ произвел поистине ошеломляющее впечатление. После этого она со страхом стала ложиться спать, опасаясь как бы за ночь

 

ее не обглодали ненасытные насекомые. Нюрка маленькая, худенька такую замухрышку прожорливым тварям слопать никакого труда не представляет. Спать Нюрка стала мало, а едва проснувшись, со страхом ощупывала себя, убеждаясь, не слопали ли ее наполовину вредные насекомые. Постепенно новые заботы и горести вытеснили из Нюркиной головы страх перед насекомыми, и она снова не стала обращать на них сколь нибудь серьезного внимания, уверенная, что от укусов блошек она не умрет.

Уже начало смеркаться, а мать все не приходила. Видно, поезд и в самом деле намного задерживается. Вот и сидит она там, нервничая, поджидая застрявший не на шутку поезд. Ребятишки залезли на нары, разобрали постель, легли спать. А сон не шел. Его словно леший от ребятишек отогнал. От скуки стали про жизнь в Троицком, про дорожные приключения вспоминать. Нюрка была девочкой застенчивой, трусливой. Она всего боялась. Больше слушала других, чем сама говорила.

- Миш, - вдруг подала Нюрка свой робкий, настороженный голосок, - а что если мамку с дедом в кутузку посадили? Стражники - власть. Они все могут. Даже любого из нас убить ни за что ни про что. Или ты забыл о своих словах, которые мне сколько раз раньше говорил?

- Нет, Нюра, такое не забывается. Это прадед Ларион говорил про всех, кто называл себя другом народа, а на деле вредил простым людям. Он их, как бешеных собак, ненавидел, называл то вампирами, то драконами, а то и просто товарищами, под которыми подразумевал страшных злодеев, мучителей и гонителей беззащитных крестьян и всех им неугодных. Посадить старика с дочерью в каталажку для таких мерзавцев было привычным делом и доставляло большое удовольствие.

За разговорами ребятишки не заметили, как уснули, не дождавшись возвращения со станции своей родительницы. Еще один беспросветный день ссылки канул в вечность, прихватив с собой в небытие многих раньше времени лишенцев. Они оказались лишними под восходящими лучами эры социализма. В братской семье Российских народов им не хватило должного места. Зато им будет намного лучше в чертогах Всевышнего.

 

2

 

Наутро Лузский лагерь лишенцев пробудился ранее обычного от скрипа телег, грохота многих подвод, окриков возчиков и зычных команд конвойных. Там, где двигалась эта разношерстная, убогая в своей неприглядности гужевая армада, поднималась над дорогой к небу серо-пепельная завеса, загораживая собой лучи восходящего солнца над царством болот и безмерного человеческого горя. Пробудившиеся люди нехотя

 

выползали из своих мрачных казематов наружу, непонимающе тараща глаза на громыхающую невесть куда подневольную вереницу крестьянских подвод. В перерывах между шумом обоза и выкриками возниц слышались надсадные всплески перебранки и крепкого мужицкого мата.

- Опять товарищи мужиков на какие-то общественные повинности погнали, - заметила бабка Матрена Прохорова. - Замучили людей, сучьи дети. Между тем громыхающий на все лады обоз из порожних телег, рыдванов и фургонов огромным пресмыкающимся уползал все дальше и дальше вдоль угрюмо застывших у бараков растерянных лишенцев в конец лагеря, где проживали в основном татары. Здесь сотрудники милиции обоз остановили и, разделив его на несколько отдельных групп, приказали выстроить их в определенном порядке перед каждым входом в барак. К крикам возниц и конвойных присоединились голоса взбудораженных узников вонючих казематов, и все теперь слилось в один сплошной рев, в котором уже невозможно было отличить отдельных живых звуков.

Началась поспешная погрузка людей на поданные подводы. Очумевшие обитатели бараков окончательно были сбиты с толку в ожидании чего-то еще более страшного и неожиданного впереди. Иные по наивности договаривались до того, будто бы их ошибочно завезли в эту разнесчастную Лузу и, исправив вопиющую несправедливость, повезут обратно в родные края. Трезво мыслящие люди ни на йоту не верили подобным бредовым измышлениям, зная, что начавшаяся коллективизация — широкомасштабная государственная кампания, задуманная верховными воротилами Кремля, и теперь уже никто и ничто не в состоянии остановить этого великого разрушительного общественного процесса.

Часа через полтора те же подводы, что подкатили к баракам порожняком, теперь, нагруженные жалким скарбом деревенских "богатеев" и их голопузыми наследниками, тащились в обратный путь на станцию Луза, где их поджидала еще более загадочная неизвестность.

Разбуженные надсадными криками татарчат и грохотом телег, из бараков выскакивали заспанные ребятишки и мчались вдогонку за отъезжающими соперниками по кулачным боями строили им напоследок уморительные рожи. Татарчата соскакивали с телег, чтобы всыпать обидчикам, но увесистые затрещины матерей охлаждали их воинственный пыл. Мишка Ларионов проснулся раньше Витьки с Нюркой, когда родительницы на месте уже не было. Крики на улице насторожили Мишку, заставили быстро подняться с постели и выскочить из барака. Он не стал расспрашивать столпившихся у входа стариков о происходящем на поляне, а сам поспешно устремился туда, чтобы на месте выяснить причину необычной взбудораженности людей. Туда направлялись и другие. Но и здесь толком никто не знал, куда повезут лишенцев со станции, а начальство хранило на

 

этот счет строгое молчание, не желая раньше времени будоражить людей и создавать среди них панику. Собственно, Мишку не особенно волновало, что будет с татарами и куда их повезут и что с ними станет потом на новом месте. Дело в том, что с некоторых пор у Мишки были враждебные отношения с татарами. Причиной раздора послужило то, что они однажды крепко поколотили его неизвестно за что, и он две недели после этого ходил с фонарем под глазом, парнишка не собирался мстить татарчатам, но забыть незаслуженной обиды тоже никак не мог, потому что она слишком глубоко запала в душу, беспокоя своей неотступно саднящей болью.

За первой партией увозимых татар показалась вторая, а потом и третья. К Мишке подошел знакомый пацан из их барака Степка Мальцев. У него полмесяца назад померла мать. Теперь из родни у Степки, кроме восьмилетней сестренки Маши и бабушки Прасковьи, никого не осталось. К тому же и бабушка начала сильно хворать, а после смерти дочери и подавно приплошала, сокрушаясь о судьбе внуков. И взвалил одиннадцатилетний Степка Мальцев тяжесть заботы о сестренке с бабушкой на свои худенькие плечи. Невмоготу было парнишке, но он изо всех сил крепился, не поддаваясь натиску подступившей к горлу злой напасти, чтобы истереть в пыль.

Жизнь Степки после смерти матери превратилась в невыносимую муку. Он совсем забыл про детские игры, постоянно был занят поисками чего-то необходимого, то и дело куда-то спешил, по-взрослому серьезно взвешивая и прикидывал. Он ужасно похудел, начал мучительно кашлять. Дернув Мишку за руку, Степка сказал тоном бывалого человека:

- Увозят татар на новое место, где им будет легче умирать. Только нам с тобой от этого никакой радости. Идем лучше в те бараки, где они жили. Посмотрим, что там осталось от забитых потомков Казанского ханства. В спешке люди делают не то, что надо делать и из-за этого часто ошибаются.

С минуту помолчав, Степка с философской рассудительностью прибавил:

- Если бы взрослые люди никогда не ошибались, то нам, детям, стало намного скучнее жить. Прикрываясь своей непогрешимостью как неуязвимым щитом для стрел, они строже с нас спрашивали бы и чаше наказывали за совершенные провинности.

В опустевших после отъезда татар бараках стояла гнетущая тишина.. Не стало здесь ни разноголосого крика, ни предсмертных стонов, ни плача по усопшим. На нарах, на земляном полу, в проходах между нарами валялись разбитые ящики, банки, обрывки веревок, старая посуда и другие предметы домашнего обихода. Под нарами среди брошенного хлама очумело сновали осиротевшие лагерные мыши.

Степке с Мишкой и в голову не приходило найти что-либо здесь мало-мальски пригодное. И тем не менее они лишь ради простого любопытства заглянули кое-куда. "Ревизию" первого барака начали с осмотра верхнего

 

яруса нар. Темнота мешала что-либо основательно разглядеть вокруг, и мальчишки бегло проходили дальше. К счастью, в одном месте приятели нашли огарки стеариновых свечей и измятый коробок спичек. При свете стеариновых огарков и факелов из тряпья тьма в бараке расступилась, резче обнажая контуры убогого обиталища только что выпровоженных отсюда деревенских "мироедов", для которых были найдены более благоприятные условия умирания.

На третьем ярусе нар ничего заслуживающего внимания приятели не обнаружили. Во втором ряду нар среди кучи оставленного барахла Мишке попался складной нож с двумя лезвиями. Он даже подпрыгнул от радости, натолкнувшись на такую неожиданную находку. Об обладании подобной вещью мог мечтать любой парнишка. А тут она сама, словно по заказу, оказалась в его руках. Как тут не возликовать!

В другом месте, когда мальчишки елозили на четвереньках под нижними нарами, к Степке токе пришла удача: он нашел два серебряных полтинника и почти совсем еще новый кожаный ремень с красивой бронзовой пряжкой. Мишке токе попалось несколько медяков, но он не очень-то ими обрадовался: ведь в лагере лишенцев не было магазина, где можно было хоть что-то купить съестное. Ножик и ремень - это стоящие вещи, которыми мог гордиться не только парнишка, но и любой взрослый. Вскоре в обезлюдевшие бараки потянулись ватаги незнакомых Мишке со Степкой ребятишек. Из-за найденных безделушек между искателями кладов начались споры и драки. Каждому хотелось стать обладателем хорошей находки, и спор в этом деле решали сильнейшие. Особенно нагло вели себя трое здоровенных подростков. Они придирались к малышам, отнимали у них понравившиеся веши. Когда те сопротивлялись, обрушивались на строптивых с кулаками. Не желая связываться с долговязыми злыднями, Степка с Мишкой незаметно отправились восвояси.

Как рачительный хозяин, Мишка прихватил с собой и попавшиеся под руку таганок, еще не совсем испорченную сковородку и три полукруглые скобы, которые намеревался прибить вместо ступенек для лазанья на верхнюю площадку нар. Хранил парнишка свои "сокровища" за сундуком, а часть из них по договоренности с Марьей Постниковой под ее нижними нарами. Екатерина ни раз отчитывала Мишку за приверженность к собирательству, а он с убежденностью практичного человека доказывал матери:

- Пригодиться все это, мамка. Где ты ее возьмешь, скажем, туже сковородку, если она вдруг понадобится до зарезу?

Не успели утихнуть разноречивые толки по поводу вывезенных из лагеря татар, как на следующей неделе такие же подводы подкатили к другим баракам. Повторилось все сначала: сперва кидали на повозки пожитки лишенцев, потом сажали на них стариков, детей, больных и гнали под-

 

воды на станцию. Как всегда, делалось все это по-воровски скрытно, со сногсшибательной торопливостью, будто организаторы затеянной пертурбации хотели скрыть от посторонних глаз свои неблаговидные действия.

 

3

 

На этот раз в списки увозимых из Лузского лагеря спецпереселенцев попали и троицкие домотканные богатеи. Тугая на слезы, ни с того ни с сего заревела и Екатерина Ларионова, хотя толком и не знала, к худшему или к лучшему. Скорее всего, она это делала, глядя на других, чтобы прослыть каменно твердой к человеческим слабостям.

Двинулась, загудела в неизбывной печали лапотная деревня навстречу новым жесточайшим испытаниям, оставляя в далеком неприютном крае сотни могил своих детишек, матерей, родных и близких, чтобы до конца испить горькую чашу страданий во имя торжества великих идей.

Набившие руку в хамском обращении с беззащитными людьми милицейские патрульные разгоняли у костров медливших со сбором отъезду лишенцев, разбрасывали пинками ног и палками котелки и чугун с едой. Вылитая на костры и уголья баланда шипела и парилась, распространяя вокруг далеко не аппетитные запахи. Мишка издали увидел, как свирепствовали у костров новоявленные держиморды и, не дожидаясь, пока его котелок с недоваренной чечевичной похлебкой не полетел в костер, схватил посудину с варевом с огня и побежал прочь, на ходу крикнув зазевавшемуся Витьке, чтобы тот без промедления следовал за ним.

У бараков тут и там стояли порожние подводы. Люди поспешно укладывали на них выносимые из казематов жалкие пожитки, усаживали как попало детей и стариков с больными. Мишка с Витькой встали перед подводами истуканами, не зная, что им теперь делать. На растерянных в смятении братьев натолкнулась Маша Кутырева и показала братьям место с их подводой. На куче мешков сидела расстроенная Нюрка, охраняя от расхищения последние пожитки. Воры водятся везде, где есть хоть что-нибудь украсть. Она горько плакала, размазывая по щекам слезы.

- Ты почему ревешь, - спросил плаксу Мишка, - или испугалась чего- то?

- Я подумала, - сильнее прежнего всхлипнула Нюрка, - что вы оба насовсем потерялись, и нас с мамкой повезут в другую красную ссылку одних. Что бы вы стали тогда делать без всякой еды? Вы бы умерли с голода.

К счастью, в ту же минуту к отягченным мрачными раздумьями ребятишкам подошла с двумя соломенными матрасами Екатерина.

- Ешьте скорее, - с ходу приказала она, - иначе опоздаем к обозу. Слу-

 

чись что-нибудь в дороге и помочь будет некому.

Через час погрузку кулацкого имущества закончили. Значительно поубавилось оно за истекшие месяцы, пошло в обмен на продукты у вольных людей Лузы и соседних селений. И самих лишенцев выезжало из этого гиблого места значительно меньше, чем прибыло сюда по этапу. Мужиков угнали неизвестно куда еще в апреле. Немало бывших селян осталось лежать на чужбине, и никто из родных не придет преклонить колени перед затерявшимся навсегда среди болот прахом.

 

4

 

Мишка с Витькой храбро шагали за подводой со своим скарбом и не испытывали ни малейшего страха, ни тревоги по случаю переезда на новое место бессрочной ссылки. По детской наивности они никак не могли допустить, чтобы на свете был другой арестантский лагерь с худшими условиями содержания невольников чем Лузский. Мальчишки были еще не очень опытными, чтобы предвосхитить чудовищные замыслы кремлевских узурпаторов по части истребления кулачества на высоком уровне.

В безмятежной лазури неба ослепительно ярко сияло солнышко. По обеим сторонам дороги на деревьях восторженно заливались птицы, а тут и там безбоязненно шныряли полосатые бурундучки. Они будто дразнили ребятишек, заманивая их в свои чудесные владения. Вокруг царили умиротворяющий покой и великолепная благодать. Но измученным, истерзанным ужасной каторгой людям было не до очарования природой. Они уже »ми себе были в тягость. Это, по сути дела, остались лишь тени от некогда бывших людей, без чувств и эмоций, без всего того, что делало их одухотворенными, красивыми и сильными.

На запасном пути станции, как по злому умыслу нечистой силы, все прут пришло в яростное движение. Ошалело шарахались напуганные непривычной суматохой лошади, метались среди повозок и грузов обезумевшие от нервных потрясений люди. Вагоны были без нар. В них без какого бы то ни было разбору заталкивали барахло и лишенцев. Некоторые люди выражали недовольство, пытались взывать к совести охранников, а те на обращенные к ним слова и в голову ничего не брали. Ребятишки не могли забраться в вагон по крутому тралу. Поскользнувшись, падали на платформу и кричали благим матом. Охранники подхватывали детишек и кидали их как простое барахло в вагон в одну кучу. От тридцати до сорока человек набивали в каждый вагон, не считаясь с каким-либо уютом обреченных узников. Сидели люди на мешках, сундуках, а кто прямо на замызганном полу впритирку друг к другу. Уже подали к составу старенький

 

паровоз, завизжали простуженными глотками кондукторские и милицейские свистки, ударил пристанционный колокол, и диковинный состав с воем, криком тронулся с места в неведомый путь.

- Эй, вы, лягушата болотные, чего сопли распустили?! - крикнул на ревущих ребятишек один из охранников. - Мы можем успокоительных прописать. Они очень хорошо помогают. После этого до самого Котласа не пикните.

Про Котлас ходили в народе самые невероятные слухи. С именем Котласа в представлении людей связывался прежде всего суровый, почти обжитый край девственной тайги и непроходимых болот. Не случайно туда еще задолго до Октябрьского переворота царское правительство ссылало государственных преступников и разных бунтарей. Это по существу была родина тех, кто обрекал себя на пожизненное страдание за светлые идеи всех несчастных и обездоленных.

Только когда с большим трудом удалось затолкнуть в вагон имущество и его владелицу - беременную женщину, на погрузочной площадке стало тише и будто просторней. Маневровый локомотив вывел сформированный состав на магистральный путь и укатил в депо, а к составу подошел более паровоз. Громыхнули двери запираемых вагонов, ударил станционный колокол. Ему ответил переливчатой трелью паровозный свисток, и замызганный состав со своим обреченным грузом начал постепенно набирать скорость, заглушая лязгом и грохотом старых Дребезжащих вагонов голоса измученных узников.

Из-за жутких потрясений бабу прорвало рожать. Она металась в страшных муках, корчась от подступивших к сердцу схваток, рычала взбесившейся волчицей, не находя себе места. На помощь страдалице пришла все та же бабка Елена Абызова, вызволившая из беды уже более десяти рожениц за время большевистской каторги.

Роды были трудными. Рябая баба, у которой никого не осталось в живых после Лузы, взывала к Богу о ниспослании ей легкой, скоропостижной смерти. Об ожидаемом появлении на свет нового "врага народа" она сострадала, зная, что он будет мертвым. Да занавеской в углу вагона рядом с Аксиньей (так звали роженицу) сидели, кроме бабки Елены, две другие женщины. Каждая давала свои советы, но что могла сделать в такой ужасающей обстановке жертва сплошной коллективизации?

Паровоз между тем тащил натуженно свой обреченный груз к черту на кулички, и распорядители сами не знали, зачем и по чьей злой воле они это бездумно и легкомысленно делали. Локомотив последний раз лязгнул буферами, вагоны судорожно дернулись и тотчас остановились. На смену умаявшемуся паровозу с заржавленным тендером бойко подкатила кукушка и потащила состав с сельскими эксплуататорами в тупик. От вагона к вагону

 

поплыла над запасными путями дикая команда:

- Внимание! Внимание! Всем прибывшим из Лузы лишенцам покинуть вагоны. Не выполнившие данного указания через полчаса будут выдворены из вагонов на платформу принудительно!

 

5

 

- А как с роженицей-то быть? - остолбенели принимавшие у Аксиньи роды женщины. - Ведь она, гражданин начальник, - обратились они к заглянувшему в вагон старшине конвоя, - вот-вот разрешиться должна. У нее, бедняжки, уже воды пошли. Как можно ее тревожить в таком разе?

- Нас это не касается, - еще строже рявкнул главарь охранной команды. - Сию же минуту вытряхивайтесь со своей роженицей, так ее мать! Вздумала тоже, шалава непутевая, в неурочное время с родами раскорячиться. Могла и погодить с этим частным делом до полной разгрузки состава. Не велика шишка, чтобы напропалую переть. К тому же сейчас лето, рожальными интересами можно под любым забором и лабазом заниматься. Приказ есть приказ - выполняйте! - старшой сделал несколько шагов от вагона и, завидев подъезжающих на разгрузочную площадку мобилизованных мужиков в извоз, крикнул им во все горло:

- Эй, вы, баламуты косолапые, идите снимите из вагона роженицу непутевую. Мы не можем из-за одной глупой бабы целый состав задерживать.

Мужики оторопело разинули рты. Им приходилось немало выполнять всяких принудительных повинностей, но перетаскивать куда-то чужую роженицу, этого делать ни одному из них не доводилось. Тащить полуголую бабу с начавшимися родами каждому возчику показалось невероятным кошмаром. Аксинья изводилась от страшных мук, дико орала: - Караул! Силушки моей нет, умираю, родные мои...

Мужиков самих в жар бросало не менее, чем роженицу, и они тряслись, будто их кто-то пыткам подвергал каленым железом. А распорядитель разгрузочными работами кричал благим матом, угрожая арестом:

- Что же вы стоите огородными пугалами, растяпы неотесанные? - костерил растерявшихся мужиков грозный старшина конвоя. - Неужели у вас, дурней, сил нет вытряхнуть из вагона мокрохвостую бабу? Не укусит же она вас, недотеп кривопузых! Она уже ничего не помнит, корчится как березовая кора на огне, желая, чтобы все скорее кончилось для нее.

Мобилизованные нехотя подчинились приказу ретивого распорядителя. Мужики сами себя не помнили, как сняли с вагона раскоряченную бабу и отволокли ее под тень двух березок у покосившегося пакгауза. Там, где прошли неуклюжие носильщики с бесчувственной роженицей, на земле

 

остался длинный слизистый след. Хоть и были мужики представителями сильного пола, но и им на сей раз было не по себе от увиденного.

В момент осмотра прибывшего из Лузы в Котлас состава в большинстве вагонов было пусто: и вещи выгружены, и люди высажены. Рабочие выметали мусор, выбрасывали оставленное барахло, затем шли дальше. И так вагон за вагоном до конца железнодорожного состава. Как не близко была дорога от Лузы до Котласа, но и за это время в вагонах поезда успели появиться покойники. По сути дела, некоторые арестанты уже из Лузы выезжали наполовину мертвые. В этом не было ничего удивительного, каждый третий лишенец едва державшийся сегодня на ногах, назавтра превращался в мертвеца. Были в вагонах в час осмотра состава умирающие, ожидающие своего скорбного переселения в потусторонний мир, теперь уже вовсе не слишком страшный для них.

Старший конвоя, не долго раздумывая, приказал мертвых, больных и всех не способных к самостоятельному передвижению, перетащить на время к пакгаузу, куда до этого была переправлена несчастная роженица.

- Несите всех паршивцев в одну кучу, - подытожил старшина конвоя.- Прибудет специальная команда, она рассортирует, куда кому полажено. А пока складывайте паршивцев в одно место. Все равно не перепутаются!

Как не торопили представители власти мобилизованных мужиков с перевозкой спецпереселенцев со станции в лагерь, расположенный на боле вблизи поймы Северной Двины, дело с этим подвигалось медленно. То у возниц что-нибудь не ладилось с гужевым транспортом, то вдруг обезноживали лошади, то начинали страдать животами сами мобилизованные мужики. Короче, крестьянам надоели беспрестанные грабительские повинности, и они стали под любыми надуманными предлогами от них отлынивать. Попросту, мужики повели систематическую борьбу с засильем местных властей, доводивших их до полного обнищания и разорения.

Между тем железнодорожное начальство вкупе с двумя военными представителями уверяло возчиков, что только что освобожденный от постылого груза состав был последним и что стоит только по-настоящему приналечь с вывозкой оставшихся лапотных богатеев со станции, и делу будет навсегда положен решительный конец.

Мужики поверили большевистским заверениям. Уж слишком настойчиво упрашивали их и не менее убедительно заверяли, что ничего подобного до скончания века больше не потребуют от них. Лесть заразительна, но не всесильна, особенно когда исходит от неискренних.

Едва возчики управились со своим опостылевшим заданием, забрали всех умерших, в том числе и скончавшуюся роженицу, отвезли их на кладбище специального назначения, как к станции снова подкатил с неве-

 

роятным грохотом еще один железнодорожный состав с Лузскими кулаками. И все началось сызнова: забегала охранная команда, взбудоражили тишину милицейские свистки, понеслась с матерщинными перехватами устрашающая в своей звериной дикости свинцовая команда:

- За разгрузку принимайтесь, так вашу мать перетак. Последних доставили. Попробуйте отлынивать и симулировать, живо за решетку упятим!

Слова разнузданной команды словно плетьми хлестали мужиков. Можно было как-то оправдать случайную ошибку, снести мелочную обиду, но как можно было терпеть изо дня в день систематическое помыкание человеческим достоинством, за которое пришлось заплатить такой дорогой ценой в борьбе за свободу с извечными врагами трудового народа?!

Зона отчуждения, где находился лагерь со спецпереселенцами, одним концом упиралась и пойму Северной Двины, другим выходила на ровную поляну. Котласский лагерь почти ничем не отличался от Лузского: такие же бараки шалашного типа, с тройными ярусами нар и прочими уродствами нового социального стиля, рассчитанного на беспрекословное подчинение любого индивидуума диктату рабоче-крестьянской власти.

Были и некоторые отступления в планировке котласских бараков на отчужденной зоне. Например, некоторые бараки наполовину стояли на суше, а другая половина размещалась на болоте. То ли это явилось следствием просчета строителей, то ли подобная планировка была продиктована свыше, сказать затруднительно. Во всяком случае, смекалка подсказала строителям выход из положения: они набили вдоль болотной части нар колья, как сваи для моста, а к ним прикрепили проволокой перекладины, на которые настелили жердочки. Получилось что-то вроде тротуара вдоль пар. Это не потребовало больших материальных затрат, зато людям было удобно добираться посуху до своего места на нарах, не замочив ног в болотной тине. Это была отеческая забота руководства ОГПУ об элементарных удобствах обитателей бараков.

Такой барак на болоте со строительными причудами достался Ларионовым и другим троицким лишенцам. Подступ к бараку был сухим, а за порогом несуразного каземата сразу же начинался зыбкий настил из жердочек, под которым при прохождении хлюпала болотная жижа. Нюрка, едва очутившись во мраке нового ужасающего обиталища, тут же шарахнулась назад из барака, испугавшись прыгнувшей перед ней пучеглазой лягушки. Девочка не в силах была подавить в себе страх оказаться в одной компании с земноводными. Однако другого выхода не было, и она отправилась вслед за другими обживать новое место сталинской ссылки. Мишке с Витькой в этом отношении было легче. Они не всегда дрожали, когда жизнь расстанавливала перед ними рогатки. Они сплошь и рядом обходили их, не моргнув глазом. Их не пугало, что барак стоял на болоте и

 

в нем кишмя кишели лягушки и другие противные твари. Они знали: лягушки - не волки, и людей не укусят. Стоит ли их в таком случае боятся, если они никакого вреда никому не причиняют?

Братьям не потребовалось много времени, чтобы освоиться на новом месте. Они в первый же день приезда в Котлас обглядели все вокруг, побывали на берегу Северной Двины и удивились, какой она была огромной против троицкой Мочи. Братья принесли несколько досточек и реек для костра. Как бы там ни было, а надо было все начинать сначала, хоть не было ничего нового в этом до омерзения удушливом начале.