ГЛАВА 7

ПОХОРОНЫ НИНОЧКИ

 

1

 

На другой день сердобольные старушки обмыли в корытце Ниночку, обрядили в новое платьице. Девочки сшили из холста для покойной легкие тапочки. В углу нар поставили сундучок, обтянутый куском черной материи. Теперь Ниночка покоилась на этом сундучке строго подтянутая и празднично нарядная. Нюрка со своими подружками набрала в лесу для убранства сестренки разных цветочков и пахучих трав, от которых пошло благоухание по бараку.

- Давайте и куклу положим рядом с Ниночкой, - предложила Нюрка, - а то ей скучно будет без подружки. Она ее так любила, что без куклы не могла ни одного дня прожить. Куда бы не уходила, ее всегда с собой забирала. И разговаривала с куклой словно с живым существом.

Предложение Нюрки всем девочкам по душе пришлось. Они ее тут же обрядили по-праздничному, на головку куклы одели сплетенный из цветов венок. Получилось так превосходно, что девочки, позабыв о соблюдении похоронного этикета, даже в ладошки захлопали от восторга.

Перед Екатериной встала теперь новая неотложная забота: надо было заказать где-то гробик. Она ходила в комендатуру, на лесопильный комбинат, заглянула на какую-то деревообделочную базу, но толку никакого не добилась. По случаю Первомайского праздника люди работали. Он совпал с Пасхой. Вот и гуляли кругом напропалую, будто с ума спятили. А матери умерших малюток горькими слезами исходили, отчаявшись найти выход из затруднительного положения.

- Дали бы мне хоть две-три досточки,- выпрашивала Екатерина у ва-

 

хтера лесопильного комбината нужный ей до зарезу материал, - а гробик мы как-нибудь сами сколотим. Вы не думайте, что я выпрашиваю как нищий милостыню. Я отблагодарю за услугу. Чай, я не басурманка, какая, чтобы добрых людей обманывать. Я вам в ноги поклонюсь, если хотите. Только сделайте великое одолжение.

- Я с вами во всем согласен, гражданочка. Отлично осознаю ваше бедственное положение, - ответил охранник.- Только где бы их взять, эти проклятые досточки? Ведь под забором и среди дороги они не валяются. Их надо взять откуда-то. А они все до единой на учете. Понимаете? - Охранник лениво почесал пятерней затылок, проговорил как бы между прочим: - Их вчера, сказывают, около полсотни поумирало. Нашто напасешься досок на такую прорву? И ничегошеньки им не докажешь. Умирают десятками и все тут, как будто бы малость подождать нельзя. Зачем торопиться? На том свете всем места хватит. Разве им докажешь торопыгам вислоухим? Они совсем как чумные стали, словно ума лишились.

Довольный своим мудрым разъяснением хозяйственной политики местного значения, охранник пьяно расхохотался. Отдышавшись, снова заговорил, поднимаясь в экстазе философского наития до осмысления сущности человеческого бытия. Видимо, эту тему он поднимал не впервые и достиг по данному вопросу некоторых успехов.

- Ежели рассуждать начистоту, - бубнил охранник, - покойники-то пошли одна мелкота голопузая да безродная. А коль такое дело, их можно и без гробов, завернув в мешковину и рогожи, хоронить. Дешевле обойдется и канители меньше. Одинаково сгниют, в чем ни закопай. Тем более вас не ноне-завтра в другое место повезут. Кто будет о ваших могилках заботиться? Пустое и никому не нужное это занятие, матушка. Поняла теперь, тетеря бестолковая!

- Как же быть все-таки? - заплакала Екатерина. - Не выбрасывать же покойную дочурку как слепого кутенка в канаву. Душу загубишь...

- Не могу ничем помочь вашей беде, гражданочка, - категорически заявил охранник. - Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей. Все остальное меня не касается. Был бы начальником, может быть, что-нибудь и придумал для удовлетворения твоей просьбы.

Удрученная неудачей, Екатерина побрела от заводских ворот прочь, не зная, где еще искать утешения в своей безутешной беде. Перед глазами пошли мутные тени, и все вокруг приобрело мрачный колорит.

Завтра исполнится три дня, как померла Ниночка. Ее надо непременно хоронить, а Екатерина никак не может управиться с приобретением гробика. Бедняжку душили гнев и отчаяние, и она все еще не могла найти надежного решения, что ей делать дальше.

- Эй, тетка! - крикнул вслед поникшей женщине подвыпивший охранник.

 

- Ступай в заводской поселок, там скорее кто-нибудь поможет тебе в похоронной нужде. А если на беленькую раскошелишься, и подавно.

Екатерина не очень рассчитывала на успех дела в поселке, но тем не менее потащилась туда в робкой надежде испытать свое "счастье". Дойдя до первой с краю избушки, она осторожно постучала в покосившуюся дверь. Никто не отозвался на ее зов. Она постояла еще несколько минут в молчаливом смирении и пошла к другому домику. Навстречу Екатерине, опираясь на клюку, мелко засеменила глухая старушка. Просительнице пришлось долго объяснять суть дела, пока до нее не дошло, что от старой требовалось.

- Я одна дома, касатушка, - пояснила скрипучим голосом сильно обветшавшая представительница прекрасного пола. - Сын со снохой ушли в гости к Ваське кривому. Это которому по пьяной лавочке петух глаза выклевал. Вернутся они не скоро. Да и досок у нас никаких нет, акромя сучковатых горбылей. Из них не токмо что гробика, но и корыта для свиней не сделаешь. Истинно говорю тебе, милая.

В одном дворе Екатерина столкнулась с ватагой пьяных парней. Они обругали просительницу грязной коровой и облили ее тухлой водой из водосточной канавы. Развеселившиеся дурни хотели для потехи спустить на нее огромного пса с цепи, да ладно в защиту бедняжки вступился воинственно настроенный старичок. Это и спасло Екатерину от неминуемо напасти.

- Не смейте, нечестивцы, несчастную женщину обижать. Она вам малейшей неприятности не причинила. Не глядите, что я с виду такой невзрачный и жиденький, а попадетесь под горячую руку, вздую крепко.

В ответ на угрозу старичка парни закатились заразительным хохотом, уж слишком карикатурным выглядел тот, кто собирался им учинить горячую взбучку. Хихикая и гримасничая, парни подтрунивали над пожилым человеком, выкидывая самые неблаговидные фокусы.

- Иди, батя, поцелуйся с ней, - гоготали, поджимая животы развеселившиеся шалопаи. - Она с ума сходит по твоим нежным ласкам.

- Я вам покажу, супостатам! - погрозил кулачком сгрудившимся варлаганам старичок, а Екатерине предложил: - Идем к моему приятелю Игнату. Он, правда, сейчас чуточку во хмелю, но это не помешает договориться с ним о вашем неотложном деле. Скорее наоборот: явит хорошей предпосылкой к обоюдному взаимопониманию. Надо только терпеливо подходить к разрешению экстренной задачи. К тому же Игнат не любит пустобрехов. Ежели кому-то пообещал что-то сделать, от этого не отступится.

Екатерина уже потеряла всякую надежду на возможную удачу. Шла она за старичком нехотя, будто выполняла принудительную повинность. Она пыталась понять, почему люди стали такими черствыми

 

эгоистами и нравственными сумасбродами, разучившимися сочувствовать чужому несчастью и протягивать руку помощи попавшему в беду. Ведь до недавнего времени они не были такими бесчувственными и равнодушными, какими стали теперь. Что стало главной причиной, что человек изменился к худшему, теряя свою высокую нравственность, как птицы перья во время линьки? Дать ответ на этот сложный вопрос для нее было делом непостижимо трудным. Может, даже тщетным.

Как бы отвечая на сокровенные Екатеринины думы, старичок повел такой доверительный разговор, который нашел живой отклик в душе убитой горем женщины и несколько ослабил ее душевную тревогу.

- Лихое время пришло, гражданочка, - сказал с убежденностью в голосе старичок. - Люди сильно перебесились, стали невыносимо жестокими и беспощадными. Им ничего не стоит оскорбить и обидеть любого, даже ребенка и немощного старца. Даже в гроб вогнать или живого разорвать на части. Все зло и лихая пагуба пошли от козней Антихриста и его слуг, окаянных. Это они, антихристовы слуги, делали смуту, натравливали брата на брата, сына на отца, бедного на богатого, лодыря на непоседливого работягу. И пошла братоубийственная резня, вопли которой потрясли Россию из конца в конец. Гришке с Федькой дозволили грабить богатых и шатных, всех, кто не относился к деклассированному, подзаборному сословию, а проще - к отбросам цивилизованного общества. И пошло-поехало на предельной скорости...

Для них это стало разлюбимейшим занятием. В достатке начали жить бывшие горемыки и разгильдяи. И авторитет заимели в обществе, подпираемый плетьми и штыками со стороны революционных органов правопорядка. Разгромив и разбазарив богачей, растранжирив их состояния, с пустыми руками остались и сами. Награбленное и наворованное никогда и никого счастливыми не делало. Что легко доставалось, то неприметно исчезало, как краденые деньги из худых карманов.

А пить, есть надо? Надо. А где это взять, если не заниматься честно общественно полезным трудом? Браться за то же самое: грабить, кто побогаче тебя, середняка, а если переведутся и такие, обирать и бедняков, что с бесшабашной удалью и сделали. По указке свыше.

Нет, не потому вас выдворили сюда, - продолжал старичок, - что вы оказались в чем-то виноватыми или совершили какие-то важные государственные преступления. Попросту, вы там были как бельмо на глазу, и вас использовали как устрашающее пугало в деле сплошной коллективизации деревни. После вашего изгнания из насиженных гнезд мужики побежали в колхоз наперегонки, дабы занять лучшее место у общего котла. А на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке, в других отдаленных местах страны несметные богатства, а разрабатывать их некому. Чтобы нанять вольных

 

людей, нужны большие деньги, а взять их негде. Вот и сделали вашего брата козлами отпущения, даровой тягловой силой, поставленной вне закона. Кулаки - существа обреченные. Их можно убивать и не отвечать за это. Вот, милушка, каким манером задумано создание нового социального строя, светлого будущего.

Только сомнительно, чтобы этот генеральный план мог осуществиться. Вся беда в том, что архитекторами этого заманчивого строительства выступают всякого рода проходимцы, люди ограниченных умственных и профессиональных возможностей. С такими зодчими под силу делать не светлое здание коммунизма, а лишь захудалую куриную насест. Поняла молодушка, что-нибудь из моего рассуждения или нет? - обратился под конец к Екатерине старичок. Екатерина не сразу нашлась, что ответить своему случайному собеседнику. После мучительного раздумья сказала:

- Одно поняла: страна наша огромная-преогромная, в России тьма-тьмущая всяких природных богатств, а люди умирают отовсюду с голоду и умершим в богатой стране не из чего даже гробы делать. Дальше будет еще хуже, потому что впереди не видно никакого просвета. Вся наша теперешняя жизнь - сплошная каторга. Изменить ее к лучшему уже никак нельзя. Важные посты в государстве занимают проходимцы и шаромыги, для которых не никакого дела до того, как живут в нашем рабоче-крестьянском государстве простые люди. Нигде нет никакого порядка, кругом несусветная чехарда. И с какой стати быть разумному порядку, когда все общее и никто за него по-настоящему не отвечает. А где нет должного порядка, там не может быть у людей настоящего счастья.

- Хоть ты и темная деревенская баба, - подытожил разговор старичок, а мыслишь вполне благоразумно: жизнь у нас пошла наперекосяк.

Первоначальная предвзятость в отношении старичка начала постепенно рассеиваться, уступая место благосклонной снисходительности. На душе у Екатерины отлегло. Оказывается, не все люди подлецы и хамы. Рядом с негодяями и жуликами живут и честные люди, сердца которых не способны к проявлению враждебности к окружающим. От таких, словно от майского солнышка, всем тепло и радостно. Жаль, что таких людей с каждым днем становится все меньше. Они - наша надежда и опора в жизни.

- Вот это и есть резиденция Игната Петровича, - шутливо сказал словоохотливый старичок, отворяя калитку у небольшого бревенчатого домика с флюгером на крыше и выцветшим красным флажком возле него.

- Э-э-э! - Да вот и сам он тут как тут в полной целости и исправности, -

 

всплеснул руками старичок, увидав сидящего на завалинке бородатого дядю лет пятидесяти могучего телосложения.

- Здравствуй еще раз, дружище, коль обиды на меня не таишь!

- Здравствуй, здравствуй, Илья пророк! - заговорил густым басом былинный богатырь.- С чем пожаловал в такой замечательный день, когда всякое живое существо воздает честь и хвалу Всевышнему. Не иначе как огненной влаги раздобыл по случаю сдвоенных праздников. Это похвально!

- Считаю своим гражданским долгом отблагодарить вас за проявленную находчивость и выразить в связи с этим самую искреннюю признательность Не откажите в любезности посетить мое скромное обиталище.

- Постой, не гуди как иерихонская труба, - прервал Илья вычурную речь друга. - Дело есть одно неотложное. Вот у этой женщины маленькая дочурка померла. Ей гробик нужен. Она тоже из лагеря лишенцев. Кругом все обегала, а все без толку. Будь любезен, выручи ты ее из беды, сделай злополучный гробик-то. Чего тебе стоит такой пустяк сварганить? Вот и похмелье тебе заодно будет.

Игнат лениво почесал здоровенной ручищей лохматую башку, потеребил густую бороду, потом меланхолически пробасил, словно насильно выдавливал из себя такие же громоздкие, как и сам он, слова: - С трахту-барахту, родной мой, ничего не делается. Надо поначалу все обмозговать, что к чему, а уж потом в оглобли впрягаться.

- Погоди, - нетерпеливо перебил Илья, - чего тут зря взвешивать да прикидывать, когда и без того все понятно и без того все понятно как пареная репа. Ты что, никогда гробов не делал? Или топор с рубанком в руках держать разучился? К тому же покойник тебя ждать не будет, пока ты все взвесишь.

- Ну, ладно, - сдался Илья, - а как насчет оплаты труда? Это тоже надо заранее обговорить, чтобы потом никаких недоразумений не возникло.

- Обо всем остальном договаривайся с женщиной сам, - торопил медлительного друга Илья. - Махнув Екатерине рукой, старичок сказал:

- Иди объясни ему, что и как надо сделать и насчет оплаты вопрос согласуйте, чтобы впоследствии не было конфликтных трений.

Екатерина нерешительно сделала несколько шагов к друзьям. Человек необузданного нрава, она не умела скрывать своих чувств и намерений и если задумала чего-то добиться, действовала напропалую, не считаясь с возможными неудачами. Она часто страдала от собственного невежества, но никогда не раскаивалась на свою закоренелую грубость. Порой казалось, что она воспринимала это как жизненную необходимость. Ее было трудно и даже практически невозможно переубедить в явно несостоятельном, а подчас и в грубом противоречии со здравым смыслом.

 

Остановившись перед Игнатом, Екатерина показала на шпагатной веревочке, какой длины должен быть гробик. И тут же категорически заявила, что он ей нужен не позже полудня назавтра. Заверила также, задержки с оплатой труда не будет. Для убедительности покрутила заранее припасенным на похороны червонцем в воздухе, что произвело на Игната поистине магическое воздействие. Он даже подпрыгнул по-ребячьи резво и захлопал в ладоши. При виде хрустящего денежного билета в глазах Игната чертиками заплясали радужные искорки. Он как пудель при виде жирного куска мяса начал облизывать губы и произносить нечленораздельные звуки вроде "ге-ме", "эх-ма" и им подобные. Под конец запустил пятерню в бороду и сказал с присвистом:

- Если ты мне, красавица, за работу заплатишь наперед, то гробик те я сварганю сегодня же. Вот тебе крест святой! Или я какой-нибудь бродяга пропащий. Илья вот порукой тому. Не сомневайся, голубушка, вдрызг расшибусь, а обещание с честью выдержу.

- Что ж, наперед, так наперед, - согласилась Екатерина, - я против ни чего не имею. Лишь бы все честь по чести было. И сколько с меня?

- Красненькую бы надо, красавица, - выдавил Игнат. - Работа, прямо скажу, деликатная, с ней мороки будет много. Да и материала нужного нет.

Екатерина сунула в волосатые руки великана требуемый червонец и отошла от Игната на два шага в сторону. Тот сразу оживился, забегал по двору в поисках инструмента и леса. Откуда только у тяжеловесного великана взялась такая мальчишеская прыть! Из сарая Игнат вынес три доски, одну прибил на завалинку вместо верстака. Оставшихся двух досок показалось недостаточно на гробик. Не долго думая, нехватку материалу человек восполнил за счет отодранных с той же завалинки широких почерневших планок.

- Вот здесь и займемся сооружением вечной хоромины покойной, - сказа Игнат для взбадривания самого себя и утешения заказчицы.

Делая вид, что все идет самым наилучшим образом, Игнат между тем мельком подошел к Илье, шепнул ему, подавая авансированный червонец: - Вот тебе ассигнация и гони с ней аллюром за горячительным напитком. Ларек нынче закрыт, ступай к Акулине Васильевне. У нее зажигательный налиток для надежных людей никогда не переводится. Если возникнет какая-то заминка, шепни, мол, Игнат прислал. Я у нее на особом счету. Я ей немало услуг делаю. Передай от меня ей огромный партизанский привет. По секрету молви: завтра собственной персоной буду.

 

В предвкушении скорого возлияния Игнат не на шутку развеселился, он носился по двору как оглашенный. Он какое-то время даже не замечал Екатерины, сиротливо приютившейся между домом и сараем у поленицы дров. Случайно наткнувшись на бедняжку, Игнат посоветовал ей:

- Шла бы ты пока, голубушка, восвояси, чем томиться понапрасну. К вечерку снова заглянешь ко мне: все будет готово к тому времени без всякого изъяна. А ты тем временем обряжала бы новоприставленную к погребению.

И детишки там, поди, без тебя голодные как собаки.

"Как не так, - подумала про себя Екатерина, - будешь ты что-то делать, когда водки нажрешься? Знаю я вашего брата. Премного ученая по алкогольной части." Чтобы не обижать Игната своим недоверием, она осторожно сказала ему, утирая концом платка воспаленные глаза.

- Я ужасно устала за беготней в эти дни. Лучше пока отдохну здесь.

- Ну, ну, - согласно кивнул Игнат, - можешь сидеть и здесь, мне не помешаешь. Только как ты до вечера голодная протерпишь?

- Протерплю, - тяжело вздохнула Екатерина в ответ, - нас здорово к этому приучили товарищи. Мы - двужильные. Голодом нас уже не запугать. Мы с этим смирились как с главной неизбежностью своего каторжного бытия. У нас ничего другого не осталось впереди.

Екатерина присела на толстое бревно у забора. Двое суток она не смыкала глаз, суматошно разыскивая то одно, то другое. Дважды ходила на кладбище. С трудом уговорила двоих старичков за десятку кое-какую могилку вырыть, а когда вторично заглянула на погост, в ее могилку кто-то захоронил двух младенцев. Она взвыла голодной волчицей и поплелась обратно в лагерь. Убитая горем, женщина далеко от вечного покоя не ушла. Подступивший сердечный приступ свалил ее на насыпь у входа на кладбище, где она провалялась часа полтора, пока добрые люди не помогли ей встать на ноги, и довели до барака. Она и здесь не сразу освободилась от страшной яви и кошмарных видении минувшего дня. Будто живыми стояли у нее перед глазами картины случившегося на кладбище, когда она валялась в полузабытьи на заградительной бровке у вечного покоя. Ей и сейчас это представлялось тяжелым, бредовым сном.

Мимо нее шли нескончаемым потоком женщины, старухи, дети, тащились калеки на костылях, юродивые. Двенадцать гробиков пронесли мимо нее в скорбном молчании подростки, несли своих младших братьев и товарищей, убитых безжалостной рукой кровавой сталинской рати на крутом подъеме к всесилию красного тирана. Это были первые вещие стоны и предвестники крестьянской России на пути к ее угасанию и недалекому колоссальному краху, после чего ей не суждено будет подняться к былому

 

могуществу и достойному всемирному признанию.

Монотонное пение старушек по усопшим ребятишкам когтями хищника рвало сердце Екатерины. Она словно сама вся горела в огне, бессильна своей свинцовой окаменелости. На смену зною в израненное сердце начала заползать ядовитой гадюкой леденящая пустота. Яркие краски весеннего праздничного дня для нее тут же погасли, превратившись в тяжелые сумерки мрачного подземелья.

Занятая неотступными думами о похоронах Ниночки, Екатерина не заметила, когда прошмыгнул через калитку Илья и теперь бойко вышагивал по двору с оттопыренными карманами и двумя селедками в руках, шел осторожно, видимо, не желая к себе привлекать постороннего внимания, но с первого же шага от калитки был замечен поджидавшим его Игнатом, жаждущим похмелья после вчерашнего тяжелого перепоя.

- Идем по рюмочке пропустим для начала, - подал голос Игнат, - а потом с тройной энергией на заказ навалимся. Наши куда-то все смотались, меня одного оставили. Это даже к лучшему. Голову некому будет морочить. Когда под руку зудят, можно и поперхнуться, а то и вовсе в стакане утонуть. Любо-дорого, когда ты сам себе хозяин и никто у тебя на душой не стоит. В таком случае можно во всю силу развернуться.

На минуту в избе воцарилась напряженная тишина, словно все обитатели ее покинули неожиданно жилище или с перепугу до единого умерли. Потом также неожиданно распахнулось окно, и из него высунулась бородатая физиономия Игната с сияющим медным тазом на солнышке. - Заходи к нам сюда, сиротинушка, - позвал Екатерину Игнат. - Одной, поди, муторно время коротать? Заходи, право, не стесняйся. Выпей с нами.

- Вы бы с гробиком-то поторопились сперва, дядя Игнат, - всхлипнула Екатерина. - У меня эта забота колом в кишках застряла. Не могу я больше ждать... Сил моих нет... Впору хоть руки на себя накладывай...

- Ну, это уж ты не подумавши загнула, - крякнул Игнат. - Если из-за каждого пустяка люди станут вешаться, лишать себя жизни, то кто же тогда станет мировую революцию делать? То-то же! Гробик, милая, не корабль, мы его в два счета состряпаем. - А дальше он сел на своего излюбленного конька, без чего не обходилась ни одна компания.

- Я тебя уверяю, - загудел голос Игната, - мировая революция не за горами. Нам предстоит сыграть в ней авангардную роль. Стоит только поднять на решительный бой с буржуазией пролетариат Америки, Англии, Франции и других капиталистических стран, помочь ему оружием, регулярными частями Красной Армии, и мировая гидра империализма за полгода будет разгромлена в пух и прах. Социалистическая Отчизна настолько окрепла, что нам уже ничего не составляет, чтобы сломить старые эксплуататорские порядки и установить во всем мире Советскую власть.

 

Игнат на минуту смолк. Снова забулькала наливаемая в стаканы горячительная влага. До Екатерины доносились тяжелое кряхтенье да старческое покашливание. Бестолковая процедура с выпивкой производила на несчастную женщину удручающее впечатление. А в эти скорбные для нее минуты особенно. Неприязнь к выпивке и выпивохам у Екатерины возникла еще в Троицком из-за чрезмерного пристрастия мужа Ивана к зеленому змию. Сколько мук и неприятностей было у нее из-за этой сатанинской отравы, что порой она готова была встать на самом людном перекрестке и кричать изо всех сил в защиту трезвого образа жизни, предостерегать людей от той пагубы, которую несет им эта зараза. Ее всю нестерпимо трясло как в ужаснейшей лихорадке, когда мутилось сознание и внутреннее возбуждение протеста порывалось наружу неуправляемой вспышкой к содеянию безумства.

Сейчас Екатерина сдержалась. Она ценой огромного усилия одернула себя от скоропалительного выпада, не желая возбуждать против себя Игната, чтобы не потерять последнюю надежду на достижение цели.

- Допустим, что мы весь мир завоевали, - снова зажурчал тихий голосок Ильи. - То есть, прогнали и истребили всех богачей, ликвидировали противников Рабоче-Крестьянской власти. А что будем делать дальше?

- За что примемся потом? - стукнул кулаком по столу Игнат. - Прежде всего, заставим всех бывших эксплуататоров трудиться на пользу народного государства. Пусть знают, мошенники, почем фунт лиха! А то привыкли жрать хлеб и говядину задарма, не шевельнув пальцем. Теперь нако выкуси! Прежде, чем пожрать, погни как следует спину.

Во-вторых, фабрики и заводы передадим безвозмездно рабочим, землю - крестьянам. А продукты и прочий шутер-бутор, оставшийся после эксплуататоров, разделим между бедными людьми. А ты как думаешь?

- Я по-твоему не думал никогда, - ответил Илья, - и думать не собираюсь, потому что твои убеждения - чистейший авантюризм, не имеющий ничего общего со здравым смыслом. Посмотрим, что останется от твоей топорной философии лет через десять-пятнадцать. Тебе стыдно будет тогда за свои бунтарские взгляды и станешь ты чужим, как отбившийся от родной стаи больной волчонок.

- Не перебивай, Илья, а то я главную мысль потеряю, - сердито возразил Игнат. - Так вот: на руководящие посты в государстве, которое будет охватывать всю планету, поставим надежных людей из числа коммунистов. Неужели ты считаешь, что на руководящей работе лучше нашего справятся какие-то там турки, китайцы, полудикие народности Африки или Крайнего Севера? Где это было видно, чтобы лопоухие папуасы и эскимосы, скажем, могли лучше нас с тобой управлять губернией или хотя бы уездом. Нет, мы, россияне, как великая нация, достойны всяческого уважения и почитания, ибо мы многое сделали для всего человечества.

 

- Слушаю я тебя, Игнат, и удивляюсь: мужик ты вроде бы и не глупый, а несешь зачастую такую ахинею, что скулы от этого сворачивает набок. Видать, мало тебя дубасили в гражданскую войну чекисты за анархистские выходки, но всей дури так и не выбили. Могли за такие штучки к стенке поставить, да, стало быть, в рубашке ты родился: Бог миловал, и свинья не осилила слопать такого крепкого великана.

- Илья, - запротестовал Игнат, - зачем ты меня от центральной линии отвлекаешь? Я тебе про мировую революцию толкую, а ты меня сбиваешь на левацкий уклон. Не навязывай мне, пожалуйста, своих беззубых убеждений, у меня от них начинает сильно живот болеть.

- С чего это ты взял, Игнат, что я тебя переубеждаю в чем-то. Я. указываю на шаткость твоих мировоззренческих позиций, а ты как маленький ребенок сердишься. Ты рьяно выступаешь за мировую революцию, а от тебя страшным разбоем пахнет. В этом отношении ты на Стеньку Разина смахиваешь. Он тоже проповедовал, что и ты: убивай, грабь богатых, награбленное дели между бедными, то есть между бездельниками, проходимцами и прочим деклассированным сбродом. За такими глашатаями мировой революции честные люди не пойдут. А отпетые авантюристы, люди легкого поведения мировых революций не делают. Как ты не можешь понять такой простой истины? Мировую революцию намного труднее делать, чем Октябрьский переворот в России.

- Не пойдут и не надо! - вспыхнул Игнат. - Проживем и без мировой революции. На кой черт нам сдались Америка, Англия и Франция, когда и в России жить просторно. И горилки, и всего прочего хватает. - Это дельно сказал. Так и должны принципиальные люди рассуждать, не путать кислое со сладким, а белое с красным.

- Ха-роший ты человек. Илья, - расчувствованно изрек Игнат. - С тобой всегда можно песню спеть. Дай-ка я тебя поцелую. Так. Наливай еще с полстакашки. За всех живых и мертвых тяпнем!

Игнат раскраснелся, расстегнул ворот широченной рубахи, обнажи могучую волосатую грудь. Тряхнув озорно башкой, запел задорно:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны...

У Игната и на душе пели соловьи. Голос его гудел набатным колоколом, вырываясь через полуоткрытое окно на улицу, будоража богатырским раздольем полусонную тишину заводского поселка. В некоторых избушках тоже пытались петь, но это скорее напоминало комариный писк по

 

сравнению с пением Игната. Большая сила таилась в этом былинном богатыре. Человек порывался сделать что-то особенное, но его душевной вспышки хватало ненадолго. Она быстро гасла в мутном потоке молочных треволнений, не оставляя после себя желания начать все заново. Так оно тягуче монотонно и шло в российской вялой неповоротливости из поколения в поколение, не нарушая привычной полусонной одури.

- Эх, развернуться бы во всю, ширь, - крякнул Игнат. - Да так, чтобы каждая косточка затрещала и каждый мускул тетивой напружинился.

- И что же вам мешает это сделать, дорогой Игнат Петрович?

- Кандалы! - раздраженно выдохнул Игнат. - Они, проклятые, душу томят.

- Что еще за кандалы? - насторожился Илья. - Неужели и ты у кого-то в тисках и не можешь порвать эти тягостные цепи?

- Самые обыкновенные, - молвил Игнат, - которые в ОГПУ надевают, - больше Игнат ничего не сказал. Он будто воды в рот набрал. У него испортилось настроение, и он впал в меланхолию, казалось, совершенно беспричинно и не имея к этому веских оснований.

В ту же минуту к окошку подошла плачущая Екатерина. Вид у нее был измученный, невероятно расстроенный и в тоже время очень решительный, Игнат даже подпрыгнул от неожиданности на лавке, словно увидал перед собой не женщину, а самого разъяренного дьявола.

- Вы что же, дядя Игнат, про гробик-то совсем забыли? - глотая слезы, напомнила остолбеневшему поборнику мировой революции. - Ума не приложу, что мне теперь осталось делать? Или в петлю залезть из-за вашей проклятой выпивки? - Всхлипнув еще сильнее, громче прибавила: - Вы оба уже немолодые люди и не мне вам делать поучительные замечания. Деньги я наперед отдала, надеялась, что пожилые люди не обманут и кривить душой постесняются. Выходит, и пожилые бывают не всегда честными и добросовестными, могут и седину измарать дегтем.

- Эх, ма! - дернулся Игнат, едва не треснувшись башкой об оконный косяк. - Верно, малость забыли, голубушка. Извини пожалуйста, сейчас приступим к исполнению вашего заказа. Идем, Илья, поможешь мне, чем можешь: где делом, а где и советом. Хитрости-мудрости тут не особенно велики: руби, пили, строгай да гвозди забивай и все будет в порядке. Дважды чихнуть не успеешь, горлиночка, как мы справимся со своей ответственной задачей. Посложнее были задания, да и то управлялись.

Игнат отрезал по Екатерининой веревочке доски, начал строгать их. Тупой рубанок прыгал со свистом по поверхности доски, местами выкалывая сучья, но стружки нормальной не делал.

- Пацаны, псы, затупили весь инструмент, - ворчал Игнат. - Вот теперь и майся с ним до седьмого пота, а толку ни на грош.

Он взял в руки шершебень, несколько раз скользнул им по доске, но и

 

этот инструмент оказался не острее обуха топора. Однако деваться было некуда, и Игнат продолжал исполнять свое неуклюжее дело. Он не столько строгал, сколько обтесывал топором. Словом, брал не логикой и уменьем, сколько дурью и силой. Глядя на Игнатову работу, Екатерина недовольно сопела и морщилась, но ничего не говорила, дабы не портить трудовой настрой мастерам топорного дела.

Сам же Игнат был премного доволен тем, что кое-что выходило из-под его непослушных рук. "И какая разница, - рассуждал Игнат, - из строганных досок гроб или шершавых. Ведь его все равно закопают. Значит, никто и не увидит, плохой гроб или хороший. Даже самый расчудесный гроб и тот сгниет. Выходит, зря и стараться нечего. Могила и есть могила!"

Более двух часов провозился Игнат со своим убогим творением. Если бы не помощь Ильи, с затеей Игната едва ли что-нибудь вышло. Постороннему наблюдателю трудно было установить, что сотворили подвыпившие приятели. Их работу можно было принять за корыто для рубки капусты и дачи корма свиньям. И уж никак нельзя было подумать, что они соорудили вечное обиталище для невинной малютки. Игнат дважды звезданул молотком по пальцам, порезал ножовкой руку и едва не рассек топором колено. Человек крепкой натуры, он перенес все оплошности стоически, даже ни разу не охнув. Тем более, что рядом с ним стоял женщина, перед которой неприлично было выдавать свои слабости. Подавая Екатерине свое с горем пополам выстраданное творение, Игнат обескуражено проговорил, виновато опустив глаза:

- Извините, гражданочка, если что получилось не слишком гладко. Ты же сама видела, из какого леса мне пришлось мастерить заказ. И инструмент оказался вдобавок испорченным вдрызг да и времени оставалось тютелька в тютельку, чтобы каждую мелочь тщательно вылизывать. Кстати, другие вовсе без гробов хоронят и не очень убиваются из-за этого. К тому же и хлопот меньше и деньги лишние не надо тратить.

- Можно и совсем нагишом хоронить, - поддела Игната Екатерина. - Еще дешевле обойдется и хлопот намного меньше. Зато конфузу больше.

Игнат вытянул шею вперед, пытаясь осмыслить сказанное Екатериной, но мысли его шли вразброд, и он не мог их привести в должный порядок. Пока захмелевший Игнат искал нужные слова, Екатерина забрала поданный им гробик и подалась к выходу за ворота.

- Да, да, - крикнула она Игнату от калитки, - хоронить можно и нагишом, потому что, как сказано в писании, мертвые сраму не имут.

- Ведь верно сказала, чертова баба, - согласно тряхнул башкой Игнат и пошел допивать оставшуюся водку. Илья пить больше не стал. Он и после выпитого чувствовал себя не лучше заморенного таракашки в нетопленой избе зимой.

 

4

 

Екатерина взвалила гробик-уродину на плечо и побрела с ним в лагерь. У нее заволокло в глазах, подкашивались ноги, сильно ныла поясница. Солнце клонилось к закату. Шла она проселочной дорогой, не встретив ни одной живой души. По обеим сторонам дороги в дремотном молчании стоял еще голый после зимней спячки лес. Пахло сыростью и прелью прошлогодних листьев. Птицы, по-видимому, устали за день славить триста и теперь покойно отдыхали. Им были недоступны людские заботы, и они не обращали на них никакого внимания. Наступило 3 мая 1930 года. День выдался ясный, солнечный, тихий.

Это был обычный безрадостный день для узников Лузского лагеря лишенцев. Из бараков тенями выползали угрюмые люди, обменивались между собой однозначными скупыми фразами, тяжело вздыхали, а потом снова забирались в свои мрачные, вонючие казематы.

Это были не те сильные, жизнерадостные, гордые люди, какими их знали в родных селах и деревнях до ссылки в Сибирь и другие отдаленные места России. У них украли прошлое, злодейски изуродовали настоящее, лишили светлой надежды на будущее. Они - обреченные. И как любые обреченные на неизбежную погибель люди, обитатели бараков смирились со своей трагической участью и терпеливо готовились к худшему.

В этот памятный весенний день узники лагеря хоронили пятьдесят своих собратьев, в основном ребятишек раннего детского возраста. Это были первые массовые жертвы сталинской тирании, первые вероломные акты терского истребления кулачества как класса. Это были первые всплески кровавого потока, который позже захлестнет всю огромную Россию от берегов Балтики до далекого Берингова пролива.

В каждом бараке в тот печальный день лежали покойники. Их никто не считал и не учитывал. Зачем учитывать то, что не составляло ценности для социалистической Отчизны? Стоило ли грустить о тех, кого заведомо, как заразных животных, обрекли на истребление?! Так рассуждали сталинские стратеги в Кремле, так безупречно выполняли преданные их людоедской политике представители верховной власти на местах. Все шло своим хорошо отлаженным чередом, и нигде в этом не было никаких сбоев. На этом и покоилась сила большевистской власти.

В полдень нескончаемым потоком потянулась от бараков к переселенческому кладбищу на полоске суши вдоль болота похоронная процессия. Она напоминала первомайскую демонстрацию с той лишь разницей, что над головами несчастных людей в ветхой одежонке не было лозунгов,

 

транспарантов и портретов хищных заправил деспотической власти! Старушки пели заупокойные молитвы, жгли в железных баночках ладан. Два старичка окропляли похоронную процессию святой водой. Одни безутешно плакали, другие набожно крестились, почти ничего не видя перед собой. Всем было ужасно муторно в этом угрюмом потоке униженных и обесчещенных людей, низведенных вампирами разбойной власти до полной духовной деградации, когда высокоорганизованное существо загоняют в одно стойло с домашними животными и уравнивают с ними.

Напуганное бабьим бунтом, начальство лагеря решило заранее застраховать себя от возможных эксцессов. На крыше комендатуры снова был выставлен станковый пулемет, а вокруг самого здания комендатуры усилили наряды круглосуточного караула. Даже по обеим сторонам похоронной процессии следовали с винтовками наперевес охранники. Однако строгие меры предосторожности на сей раз оказались излишними. Предмайская жестокая расправа над зачинщицами бунта навсегда отбила охоту у баб протестовать против "законных действий представителей народной власти". При одной мысли оказаться на скамье наказуемых у каждой бабы поджилки тряслись и начинала задница ныть.

Мишка Ларионов шел в тесной толпе поникших женщин и не мог ничего видеть впереди себя. Тягостно и прискорбно было у него на душе. Рядом с ним шли Витька с Нюркой и какие-то незнакомые ему девчонки. Он попеременно несли на полотенцах гробик с телом Ниночки. Неожиданно Мишка спотыкнулся и, машинально выбросив руки в стороны, начал падать, но его тут же подхватили заботливые руки впереди идущих, уберегли от угрозы быть затоптанным в дорожной пыли сзади накатывающейся волной похоронной процессии. Попридержав сынишку, Екатерина обеспокоено спросила его, подавляя подступавшие к горлу слезы:

- Тебе плохо или так, что померещилось? Выйди отсюда и иди сбоку. Только от нас не отставай, а то на кладбище потеряешься. Видишь, как тьма-тьмущая народу прет. Тут и быка могут насмерть затоптать.

Могилку Ниночкину едва ли отыскали, если бы ни Колька Софронов. Завидя своих, он начал, что было мочи махать руками и кричать Ларионовым, чтобы не прошли мимо места его караула. Наученная горьким опытом, Екатерина уговорила парнишку за горстку леденцов покараулить вновь вырытую могилку до их прихода. Теперь Колька как бы торжественно рапортовал о своей успешно выполненной задаче и в душе гордился этим.

Между кучками людей и могильными холмиками шныряли как очумелые сотрудники ОПТУ и их младшие собратья милиционеры. Они грубо расталкивали участников похорон, торопили побыстрее "сматываться" с кладбища. Им в каждой бабе и старухе, в каждом старике и парнишке мерещились оголтелые бунтари и мятежники, которых надо прятать за тюремные

 

решетки, пытать каленым железом как важных государственных преступников, не делая никому из них никаких снисхождений.

Ниночку Ларионову схоронили сравнительно спокойно и без каких-либо неприятных происшествий. Коля Софронов вырезая на Ниночкином крестике ее имя, даты рождения и смерти. Девочки заботливо оправили могильный холмик, положили к изголовью несколько букетиков ранних лесных цветов. Всем было очень грустно, в тоже время всем девочкам понравилось, как хорошо они снарядили и отправили в последний путь свою младшую подружку Ниночку Ларионову. Не дожидаясь, пока новоявленные очумеловы не прогонят их плетьми за пределы вечного покоя, ребятишки сами поспешили к выходу за бровку, дружно размахивая руками.

- Спи спокойно, наша любимая подружка! - крикнула Оленька Кутырева, отойдя на некоторое расстояние от могилки. - Мир праху твоему, дорогая пташечка! Не забывай нас, и мы тебя тоже никогда не забудем!

Ослепительно ярко сияло солнышко, упоительно задорно щебетали птицы вокруг, а на душе у людей было мрачно и холодно как в глубоком подземелье. Не ласковыми лучами солнца, казалось им, а невинно пролитой народной кровью дышало пробуждающаяся к жизни усталая земля. Раньше эти гордые, трудолюбивые люди были не только счастливы сами, но и счастливыми делали других. А теперь они лишь жалкие рабы и невольники, над которыми можно глумиться и издеваться безнаказанно.

У новой власти другие законы и порядки. Теперь лодыря и разгильдяя могут возвести на пьедестал героя, а честного человека объявить врагом народа и посадить в тюрьму. И это почти никого не удивляет. Так оно и повелось: новое - это вывернутое наизнанку старое, где светлое вовсе не светлое, доброе - с привкусом худого, а благожелательное и вовсе невесть какое по своим возможным достоинствам.