Глава 31

В ГОРОДЕ КАЗАНИ

 

Итак, я вернулся в любимый мною город Казань, в котором мечтал жить еще с юношеских лет. Мне все в этом городе было мило и желанно! И где бы я не был и по какой улице не проходил или не проезжал, я видел в нем прошедшие перемены к лучшему. Город явно хорошел! За мое отсутствие много появилось новых зданий, школ и домов. Он стал чище, уютнее, а значит милее. Народ стал одеваться богаче и моднее. И всему этому я был безмерно рад! Я также был рад, что вернулся к семье, что в доме рядом со мной родная жена и родной сын.

Но прошлый сургутский случай, с потерей сознания, у меня не выходил из головы, и я лег на консультацию в Казанский Государственный институт для усовершенствования врачей, что на улице Комлева. Где лечащие врачи вскоре установили, что я вполне здоров. А причиной того случая был кислородный голод!

И я облегченно вздохнул, что врачи ГИДУВа мне доказали, что я вполне здоров!

Работа в тресте «Татсельстрой»

7 сентября 1966 года по рекомендации работников Казанского горкома партии я устроился работать начальником производственного отдела вновь создаваемого треста «Татсовхозстрой»,

 

который 8 апреля 1967 года приказом Министерства Сельского строительства РСФСР был переименован в трест «Татсельстрой».

В Горкоме партии тогда мне сказали, что это временно, так как не за горами создание нового треста по газификации сел Республики. И тогда, мол, вы перейдете в тот создаваемый трест работать по своей специальности.

Работа в системе «Татсельстроя» была также сопряжена с бесконечными командировками, а значит не устроенным бытом и ненормальным питанием...

Трест строил в совхозах и колхозах Республики коровники, птичники, свинарники, котельные, механические мастерские и другие значимые объекты для села. Но масштаб строительства был обставлен весьма примитивно, не с размахом. Трест не имел своей производственной базы, во всех подразделениях треста не доставало низовых специалистов, автотранспорта, подъемных механизмов и строительных материалов. Особенно мучили нас, строителей села, отсутствия автодорог и подъездных путей (их, к сожалению, нету и сейчас!). И, как результат, от своей напряженной работы я не получал ни малейшего удовлетворения! Хотя в Казанском горкоме мне сказали, что работая начальником производственного отдела создаваемого треста, я буду участвовать в решении продовольственной программы страны. Но это было не более как политическая демагогия!..

Управляющим трестом был почему-то назначен малоопытный, безынициативный, со слабым кругозором инженер-строитель, некий Гатин Х.Г., который не смог организовать работу подразделений треста с размахом.

Впоследствии его заменят на более опытного инициативного и знающего строительное дело человека — Самойлого Григория Фадеевича (его затем вскоре переведут работать Секретарем Татарского обкома партии!).

Но зато главный инженер треста Дамиров М.Г. (ныне покойный!) был прекрасным строителем, с богатым производственным опытом и с глубокими теоретическими знаниями инженера-строителя. Его высокая интеллигентность, хорошая грамотная речи, мягкость в обращении с сотрудниками, мне всегда импонировали. Но, к сожалению, он ничего не смог сделать, чтобы переломить упрямство, некомпетентность и не инициативность управляющего Гатина. Ведь, создавая такой трест

 

сельского строительства, нужна была промышленная база для изготовления строительных материалов и конструкций. Но она будет создана уже при новом управляющем треста Самойлове. А я в это время буду переведен на постоянную работу вновь создаваемого треста по газификации сел Республики Татарстан «Союзтатгаз» Мингазпрома СССР на должность начальника производства. Это произойдет 25 марта 1968 года.

Но на новом месте у меня дела не ладились. Я никак не смог сработаться с управляющим трестом Гнатко. Человек он был нетактичным, малообразованным, в нем совершенно отсутствовали деликатность и искренность... Он практически никогда не отлучался со своего рабочего кабинета, не бывая на объектах.

В тресте «Союзтатгаз», работая начальником производства, мне также часто приходилось бывать в командировках по колхозам и совхозам Республики, организовывая газификацию домов колхозников. Командировки меня всегда изматывали! Работа эта была весьма хлопотливая и нервозная! И так же, как в тресте «Татсельстрое», было трудно ускоренно подобрать толковых специалистов «низового звена».

Я старался работать усердно, отдавая много сил и энергии, чтобы дела в тресте шли хорошо. Но трест был специфичный и, как сказал выше, укомплектовать его быстро знающими специалистами было делом не простым. Но основные специалисты с первых дней организации треста были подобраны. Это зам. управляющего трестом по снабжению Сафиуллин Фуат Галеевич, начальник отдела кадров и смею к ним причислить и свою персону...

Сафиуллин в снабженческих делах был не новичок! Он имел богатый практический опыт в делах производственно-технологической комплектации. Несколько лет до треста «Союзтатгаз» работал заместителем управляющего строительного треста по снабжению. Он был старательным, инициативным и, что весьма важно, добрым и отзывчивым человеком; невысокого роста, плотно-свинцового телосложения, с красивыми чертами лица, с пышной шевелюрой темных волос и с мягкой улыбкой на лице. Он всегда был уравновешен и со всеми приветлив! И пока я работал в системе треста «Союзтатгаз», я продолжал с ним поддерживать дружеские отношения.

 

А сам управляющий трестом Гнатко (имя и отчество запамятовал) был уже в годах. Ему было далеко за пятьдесят лет, весь седой, тучный, лицо одутловатое, в небольших рябинках, а глаза маленькие и не понятной расцветки, трудно было понять, что они выражали... При разговоре, как я помню, он никогда не смотрел в лицо собеседника, при этом в руках всегда крутил ручку, как бы играя ею...

Зная, что я или хорошо знаком или же являюсь дальним родственником заведующего строительного отдела Татарского Обкома Партии с Валеевым И.А., он при беседе со мной всегда, как бы, заигрывал (он был антиподом покойного Воробьева Н.А.).

С первых месяцев работы треста по газификации сел Республики дела «пробуксовывали», не выполнялся план. Причин этому было немало: и не опытность работников низовых служб треста на периферийных участках, и неритмичное поступление газовых плит от заводов-поставщиков («Московского», «Ленинградского», «Тбилисского» и «Казанского»!), а также не готовность дома сельчан к установке газовых плит. Это отсутствие в домах колхозников форточек, маленький объем кухонь и отсутствие вентиляции...

Но план нужно было выполнять! И руководство трестом стал завышать объемы выполненных работ, то есть количество газифицированных домов стали показывать больше!.. То есть занимались припиской. Иначе говоря — очковтирательством!

Я продолжал ездить по колхозам и совхозам Республики, добиваясь через руководителей районов, сельских советов подготовку домов колхозников для их газификации. Но подготовка домов селян для установки газовых плит шла очень не просто! Сохраняя тепло в зимнее время в своих жилых домах, колхозники не сразу соглашались в окнах устанавливать форточки. Согласно инструкции в домах, без форточек, без вентиляции устанавливать газовые плиты было нельзя!

А когда все же мы установили газовые плиты и их зажигали, то лица хозяев домов загорались радостью и они не находили слов, чтобы благодарить наших монтажников за то, что они в их жизнь принесли не только «голубое топливо», но и радость и культуру быта, Газ освобождает и хозяина и хозяйку дома от многих житейских хлопот. Газовое топливо — это цивилизация!..

 

Я продолжал старательно выполнять свои обязанности начальника производства и одновременно становился врагом очковтирательства. Кроме того, до меня стали доходить слухи, что, якобы, много газовых плит реализуются «налево»! И, как-то, на очередном партсобрании я выступил, критикуя методов завышения в отчетах не установленных плит. Такого оборота от меня многие участники партсобрания не ожидали! Я, как начальник производства треста, не хотел быть впоследствии «Козлом отпущения»! и взвесив все за и против я был вынужден из треста «Союзтатгаз» уволиться переводом в другую организацию. Не малая причина моего увольнения была и то, что я учился в институте, а частые командировки по колхозам и совхозам республики стали ощутимой помехой в моей учебе...

И как-то на трамвайной остановке города я встретил своего старого сослуживца по тресту «Татсантехмонтаж» Салиева Германа Ивановича. Мы оба обрадовались этой неожиданной встрече. И как женщины, отойдя в сторону от остановки мы стали с интересом рассказывать друг другу о прожитых лет в своей жизни. Салиев за это время возмужал, раздался в плечах, лицо стало гладкое, упитанное, а его большие серые глаза смотрели на меня дружелюбно и с какой-то искоркой радости. Работая в тресте «Татсантехмонтаж», я поддерживал с Салиевым дружеские отношения, поэтому, повторяюсь, мы оба были рады этой случайной встрече. Герман Иванович сказал мне, что сейчас он работает главным инженером монтажного управления 7 треста «Спецмонтаж» Министерства легкой промышленности РСФСР. Я же ему поведал, что работаю начальником производства треста «Союзтатгаз» по газификации сел родной республики Татарстан и собираюсь бросить эту работу. Одновременно объяснив ему суть этой причины, не забыл поведать, что учусь в институте, а частые командировки мешают моей учебе...

Герман Иванович не задумываясь предложил мне перейти к ним работать в должности заместителя начальника управления по производству (опять производство!). Но Салиев не раскрыл мне тайну, что мне опять-таки придется много бывать в командировках...

И я согласился с предложением Салиева, а 16 июля 1970 года переводом оформился на должность заместителя начальника управления по производству в названное Управление.

 

Мне опять, в очередной раз, не повезло!

Управление за номером семь треста "Спецмонтаж" выполняло санитарно-технические работы на фабриках Министерства легкой промышленности в Чувашии, Удмуртии, Татарстане и в Ульяновской области. Следовательно, мне опять-таки приходилось по служебным делам часто бывать в командировках в названных регионах.

В скоре я убедился, что в этом управлении ни начальник управления, ни главный инженер не занимаются всерьез производством, организацией труда и подготовкой кадров и все идет самотеком, стихийно...

А шла какая-то неведомая и непонятная мне работа по перетаскиванию объемов санитарно-технических работ в свой актив от фабрик, которые эти объемы выполняли собственными силами сами.

И, как правило, к концу месяца таким нечестным путем управление выполняло план спецмонтажных работ и сотрудники аппарата управления даже получали премии. И такая нечестная работа по выполнению плана работ шла из месяца в месяц, пока я работал в этом управлении.

Салиев совершенно не занимался делами инженерно-технической службы и почти ежедневно выпивал с кем попало и когда попало... Он и меня зачастую заманивал на эти попойки, но я под всевозможными предлогами ухитрялся уходить от этих приглашений...

Салиев, как мужчина, был красавец! Высокого роста, хорошего телосложения, с красивыми чертами лица и великолепными белыми зубами был весьма падок к женскому полу. А те, как я знаю, таких мужчин, как Салиев, любили. А на встречу с женским полом нужны были деньги и эти деньги добывались воровским путем...

Чего только из управления не шло «налево», чтобы иметь деньги на попойки! — и доски, и краска, и трубы с арматурой, и даже лодочные моторы были реализованы «налево». Все это делалось работниками отдела снабжения управления (свои люди руководства управления!), а затем деньги делились, исходя из занимаемой должности...

Начальником управления был некий Сарычев Юрий Иванович, которого я за время своей работы в этом управлении ни разу не видел трезвым! Он был невысокого роста, весьма туч-

 

ного телосложения, с брюшком, говорил невнятно, много курил и одевался, как правило, неряшливо. И что удивительно, он совершенно не занимался делами управления. Сарычев через год умрет от пьянки за своим рабочим столом...

Я не мог дальше работать в таком невероятном кавардаке, да и частые командировки стали мне мешать моей учебе. И я был вынужден уволиться...

Моя давнишняя мечта сбылась — я поступил в институт!

Возвратившись из города Сургута в Казань, я воспылал желанием непременно поступить в институт! И самым подходящим институтом для пополнения своих знаний я считал — это финансово-экономический.

Имея богатую производственную практику и теоретические строительные знания в рамках техникума, мне, в мои годы, именно недоставали финансово-экономические знания.

И как-то, зимой 1967 года, чаевничая в гостях у своего тестя Василия Федоровича, я рассказал ему о своих мечтах и планах поступления на вечернее отделение Казанского финансово-экономического института. Он мою идею всецело одобрил и обещал мне провести со мной соответствующую репетиторскую подготовку по математике. В чем он был весьма силен.

Он в те годы, имея семидесятилетний возраст и обладая феноменальной памятью, бесплатно готовил по пять-шесть абитуриентов для поступления в институты. И все они, как правило, успешно выдерживали экзамены.

С наступлением весенних дней 1967 года наши занятия с тестем начались. И я с большим упорством стал готовиться к этому важному шагу — поступлению в институт. Тогда, в финансово-экономическом институте сдавали три экзамена: математику, историю и сочинение. Два последних предмета меня не очень волновали. А вот математика волновала меня весьма значительно! Поэтому-то мы с Василием Федоровичем с ней серьезно и усидчиво долго занимались. Тесть особенно уделял внимание на решения всевозможных задач. И он не ошибался! Ведь экзамен по математике (письменно!) — это решение определенных задач!

К июлю месяцу мы основательно продвинулись с этим занятием. И тесть мне как-то откровенно сказал:

 

— Я думал, что мне с вами придется потруднее с подготовкой. А оказалось, что у вас хорошая хватка и усвояемость предмета проходит значительно легче...

Слышать лестные слова в свой адрес — всегда приятно! Но, по-видимому, я на самом деле оказался смекалистым «абитуриентом». Василию Федоровичу (ныне покойному!) было виднее. Ведь через его руки прошли сотни юношей с разной школьной подготовкой. А он подготовкой абитуриентов для поступления в институт занимался основательно и долго. То есть с ухода на пенсию и до 75 лет! своей жизни. И делал это благородное дело с большим желанием и бесплатно! Ему за подготовку (репетиторство!) юноши не единожды стремились давать деньги, подарки, но Василий Федорович никогда не брал. А когда тот или иной абитуриент поступал в институт и об этом сообщал тестю, то он весь сиял, радовался, как ребенок, что его труды даром не пропали.

К нему приходили на консультацию даже те, которые уже учились в институтах. И он никогда не отказывал никому! Он был удивительно бескорыстным и добрым! О таких в народе говорят: «бессеребренник»!

Итак, наступило 1 августа 1967 года. Я с легким сердцем и почему-то без волнения поехал на первый свой экзамен по математике. Конференцзал полон! Я заметил, что среди абитуриентов немало далеко не молодежного возраста, как и я. Мне тогда было сорок четыре года!

Ознакомившись с задачами, я свободно вздохнул: они оказались мне под силу. И я довольно-таки быстро их решил.

Заканчивая начисто их переписывать, я неожиданно получил записку от сзади сидящей женщины: «Помогите!» Или же мой возраст, или же моя степенность подсказали ей, что я могу быть ее «спасителем»...

Закончив начисто переписку своей работы, я с усердием и мелким аккуратным почерком переписал всю работу и передал эту «шпаргалку» ей...

За работу по математике я получил «четверку», допустив при переписке какую-то неточность.

Мои оценки по истории и сочинению были оценены также на «четыре» и я был зачислен студентом на вечернее отделение Казанского финансово-экономического института, на факультет «Промышленное планирование».

 

И я с исключительным желанием начал посещать занятия. Хорошо я помню первую лекцию но «политэкономии». Доцент Большое, со знанием дела расхаживая по аудитории, рассказывал нам премудрости политэкономии. Зал внимательно его слушал. А я на первой странице своей общей тетради по «политэкономии» аккуратно написал: «Какая радость, что я поступил в институт!»

Пройдет примерно два месяца с начала занятий в институте. Я продолжал работать начальником производственного отдела треста «Татсельстрой», который располагался на улице имени Н. Ершова. И вдруг сотрудница отдела мне говорит, что меня хочет видеть какая-то дама, которая стоит в коридоре. Я вышел в коридор, где меня встретила незнакомая мне женщина в возрасте не более тридцати пяти лет, в очках. Она с сияющим лицом протянула мне руку и представилась:

— Я та самая, которой вы помогли на экзамене по математике. И я только благодаря вам с третьей попытки поступила в институт. И за это вам преогромное спасибо! И возьмите от меня вот этот скромный презент. — И она передала мне небольшой сверток...

У меня тут же возникло желание вернуть ей подарок обратно. Но она несколько раз сказав спасибо и откланявшись, быстрыми шагами пошла на выход. А когда вечером после работы дома я развернул тщательно упакованный сверток, то в нем оказалось две бутылки армянского коньяка и примерно килограмм трюфелей...

Учеба мне давалась относительно легко. Экзамены сдавал, как правило, с первого «захода», получая хорошие оценки. Но математикой мне приходилось заниматься более усидчиво и упорно. Но, признаюсь, ни разу не обращался за помощью к тестю Василию Федоровичу.

Весной в 1972 году успешно сдав государственные экзамены, я 30 июня получил диплом об окончании Казанского финансово-экономического института. Таким образом, моя давнишняя мечта сбылась! Я получил институтское образование! А это дорогие читатели, было достигнуто далеко не просто. Получив диплом, я весь сиял от радости! Во мне появилась какая-то уверенность и гордость, а, если хотите, даже значимость. Я специалист с высшим образованием!..

Не меньше меня радовалась и моя жена Ирина Васильевна, моя теща Нина Александровна (ныне покойная!) и тесть Васи-

 

лий Федорович. Да и на производстве, в Казанском монтажном управлении треста «Энерготехмонтаж», где тогда работал заместителем начальника управления, многие радовались, что я получил диплом об окончании института...

Итак, моя мечта с 12 августа 1949 года, когда я вышел из мест заключения с Монгольского лагеря заключенных и гуляя вдоль берега знаменитой реки Селенга, я дал себе зарок: «Никогда не курить, не пить и непременно получить высшее образование»,— сбылась!

А моя жена Ирина Васильевна свою мечту стать кандидатом медицинских наук претворила в жизнь в ноябре 1969 года после прохождения целевой аспирантуры по биохимии в Саратовском государственном медицинском институте.

Защита диссертации проходила также в Саратовском медицинском институте. Я присутствовал на этой защите и безмерно был рад, что моя жена при защите так свободно держалась и так красиво, логически и четко говорила...

Диплом кандидата медицинских наук она получила в июне 1970 года. Но это, к сожалению, уже далекая история!..

Строительство дачи

В шестидесятых годах прошлого века при комунистическом правлении стало практиковаться выделение народу земельных участков для выращивания на них сельскохозяйственных культур. Но размеры выделяемых земельных участков были смехотворно малы: 2,5 сотки, 3 сотки, редко когда четыре сотки...

Имея земельные участки, люди желали на этих участках строить летние домики. Но проблема строительства домиков или как впоследствии их начали называть дачами, — была весьма и весьма сложная. Поскольку что-либо свободно купить практически было нельзя, так как магазины по продаже строительных материалов тогда вообще отсутствовали. А достать эти необходимые материалы где-либо, чтобы построить себе на земельном участке домик, практически было невозможно.

Сейчас, живущему молодому поколению, это трудно понять и поверить, поскольку этих магазинов по продаже строительных материалов развелось везде бессчетно и в них можно купить что душе угодно! А тогда, повторяюсь, магазинов по продаже строительных материалов практически не существовало!..

 

Так уж получилось, что в 1967 году я стал обладателем земельного участка, размером 4 сотки, в районе 774 километра на берегу одной из крупных проток реки Волга. Общество садоводов называлось «Медик». А потом, спустя лет десять, это общество было передано Казанскому управлению Теплоэнерго-строй номер два и стало называться «Энергетик».

И я очень долго ломал себе голову — где же достать необходимые строительные материалы, чтобы построить дачный домик на этом участке.

Приобретая с трудом материалы, я сохранял каждый документ, каждую накладную и тщательно подшивая в скоросшиватель...

Было трудно приобрести строительные материалы, а еще не менее труднее было найти автотранспорт, чтобы эти материалы привезти на дачный участок. Вот какое «удивительное» время было тогда при советском, родном правительстве...

Мне до некоторой степени повезло с приобретением стройматериалов. Помог бывший управляющий трестом «Казремстрой», милейшей души человек, Соломонов Николай Абрамович...

Хотя и с большими трудностями, но строительство двухэтажного дачного домика я все же завершил. Домик строился с учетом выделения комнатки для тещи с тестем, комнатки для сестры жены с мужем, нам с женой и для нашего сына Павла (ныне покойного). Одновременно с дачкой мы построили небольшую баньку, где после работы на земле была бы возможность помыться. И совершенно неожиданно в июле 1985 года в садоводство нагрянула комиссия от Зеленодольского Горисполкома, которая потребовала от меня в течение трех дней ликвидировать нашу баньку!! «Зачем, спросил я их?» — Но ответа на этот вопрос я не получил. А через несколько дней эта комиссия снова посетила нас и в категорической форме потребовала ликвидировать баньку...

И мы вынуждены были снять с бани дымовую трубу, вынести обогревательную печь...

Но на этом наши муки дачной жизни не закончились. Я получаю от начальника Управления номер 2 «Камгэсэнергостроя» Идрисова резкое письмо — снять второй этаж дачи»!! — Вот те на! — Кому мешал второй этаж домика, и зачем было нужно его разобрать? На это ответа от официальных лиц я так и не получил.

 

Дальше больше. Садоводство получило инструкцию от Госстроя РСФСР, где было сказано: какого размера необходимо строить сараи, их размеры, какие строить уборные, их размеры. Не чудо ли?! А точнее — не головотяпство ли заложено в этих инструкциях?!

Не проходит и месяца, я снова получаю письмо от Идрисова с категорическим требованием снять второй этаж дачи! И таких писем за короткий срок от него я получил аж четыре! А время шло. И, к счастью, подходил конец коммунистического правления страной. И наша дачка так и осталась стоять с двумя этажами...

Вот какие дикие времена при советском правительстве нам приходилось переживать...

И снова о работе

Вернувшись из очередной командировки с Ульяновской области, я на железнодорожной станции города Казани встретил начальника отдела кадров «Главтатстроя», Николая Романовича Трубаева. Поздоровавшись, я ему рассказал, что устал от этих бесконечных командировок и был бы рад устроиться на постоянную работу, но без командировок. Одновременно посетовал на свою жизнь, что я почему-то всегда в гуще трудностей и, как неприкаянный — живу без отдыха и без устроенного быта, и не вижу радостей жизни...

Трубаев знал, что я имел богатый производственный опыт, работая главным инженером управления и начальником управления, и учусь в институте, поэтому, вероятно, он не задумываясь, предложил мне возглавить Производственно-распорядительное управление «Главтатстроя» и при этом уверенно сказал:

С вашим опытом и трудолюбием вы прекрасно справитесь с этой работой. Но работа, должен подметить, не из легких! Зато без каких-либо командировок! — И, улыбнувшись, он добавил:

Я сегодня же переговорю с главным инженером Брюно и вам позвоню по телефону. (Он знал мой телефон!)...

И я переводом перешел работать начальником Производственно-распорядительного управления «Главтатстроя».

А приказ начальник «Главтатстроя» Абышев В. Г. в тот

 

день по какой-то причине не подписал о моем назначении. Но главный инженер Брюно А. И., хлопнув меня по плечу, велел мне осваивать кабинет и стол, а, мол, приказ непременно будет подписан вечером.

Итак, я сидел за рабочим столом начальника производственно-распорядительного управления «Главтатстроя», убирая не нужные бумаги с ящиков стола, как вдруг в дверях кабинета неожиданно появился Осипов Василий Федорович (ныне покойный!), главный инженер Казанского монтажного управления московского треста «Энерготехмонтаж».

Поздоровавшись со мной, он уселся против меня и с сердитым лицом сказал:

— Зачем вам это нужно? Это же цемент, кирпич, песок, известка и другие строительные материалы, с которыми вы в своей жизни не были тесно связаны. Это сотни всевозможных объектов, разбросанных по республике, контролируемых Горкомами и Обкомами партии. Это, Николай Павлович, тяжелей шее место! О том, что вы справитесь, я не сомневаюсь! Но вы ежедневно будете работать почти в экстремальных условиях. — И, улыбнувшись, уже с мягкой ноткой в голосе, добавил:

— Я советую вам взять свою трудовую книжку и пойти со мной к нам, в Казанское монтажное управление треста «Энерготехмонтаж» на должность заместителя начальника управления. Правда, месяца два вам придется поработать начальником планово-производственно-технического отдела. А с переходом управления в первую категорию, вы займете пост заместителя начальника управления. Вы же прекрасно знаете тепловые сети, котельные, газ. Вам у нас, с вашим опытом, будет работать легко! И, учтите, вы в зарплате нисколько не потеряете. Да и учиться в институте вам будет легче.

Слушая Василия Федоровича, я, как бы, замер, оценивая его логические рассуждения, с которым был знаком многие годы... После чего я резко поднялся со своего еще не освоенного рабочего места и совместно с Осиповым пошел к начальнику отдела кадров Трубаеву и объявляю ему, что я передумал занять пост начальника Производственно-распорядительного управления.

Как Трубаев ни уговаривал меня остаться работать, но я был непреклонен.

Получив трудовую книжку, я в тот же день уже сидел за рабочим столом начальника планово-производственно-техничес-

 

кого отдела Казанского монтажного управления московского треста «Энерготехмонтаж», которое располагалось по улице Георгия Седова, 27.

И откровенно могу сказать, что на сей раз я не ошибся!..

...Казанское спецмонтажное управление треста «Энерготехмонтаж», где я продолжал работать в должности заместителя начальника управления, выполнял работы в Республике Татарстан и в Республике Марий-Эл по монтажу котельных высокого давления и монтажу магистральных тепловых сетей.

Забегая вперед, я могу с чистой совестью констатировать, что в коллектив управления с первых дней моей работы я уверенно «вписался»... Я начал работать с легким сердцем и со знанием дела. А дел было невпроворот! В Казани отсутствовала производственная база — не было механических мастерских, гаража для автомашин, складских помещений, кузницы, здания отдела главного механика... На весь аппарат управления был единственный телефонный номер. Территория управления не была канализована, также отсутствовали и сети водопроводного снабжения. Не было производственных баз во всех периферийных участках — в городе Набережные Челны, в городе Альметьевске, в городе Бугульме и в городе Йошкар-Оле. Но зато в управлении тогда было много специалистов высокой квалификации по монтажу названных сложных котлоагрегатов. Я их помню и по сей день, поскольку они были еще и прекрасными и добрыми товарищами. Вот их имена: Ерокин В.Д., Стрелков В.И., Валеев СМ, Карусев Н.Р., Ерокина Э.Г., Старостина Р. В., Сухих Е. И., Никоноров П. Д., Бородкин А. И., Крузо Т. И., Абитов М. 3., Гарнаев И. И., Харисов Т. X., Нурлы-гаянов Ф. X., Космин В. Н., Трофимов Н. Ф., Шарапов А. К., Абанин А. И. и другие.

И тогда, и сейчас я продолжаю удивляться, как же начальнику маломощного Казанского управления третьей категории Кустовскому Борису Евгеньевичу удалось создать такой костяк прекрасных специалистов по монтажу сложных котлоагрегатов, которые впредь сыграют значительную роль в становлении управления первой категории и роста его авторитета как в городе Казани, так и за его пределами...

Проработав с Кустовским около трех лет, я весьма хорошо знал, как его положительные стороны, так и отрицательные!

Был он резок, бескомпромиссен и не переносил «поучений»

 

и возражений. Но не зная строительное дело, финансы, газ, монтаж котлоагрегатов (а я с первых дней моей работы в этом убедился, что он их не знал!), вероятно, трудно было давать указания и приказы, но он «направо» и «налево» давал эти указания и приказы...

Его слова для всех были Законом. Меня коробило от его слов — «закручивай гайки» или «провентилируй», которые произносились им к делу и без дела в любой день. На мой взгляд, Кустовский был истинный партийный функционер!

Борис Евгеньевич не был коммуникабелен, не имел друзей и товарищей в коллективе, а это всех от него дистанцировало и ставило их на сугубо официальный настрой...

И тем не менее, его требовательность к себе и работающим в управлении положительно сказывалась на ход становления управления и его авторитета. Да, Кустовский тогда не смог создать производственно-комплектовочную базу ни в городе Казани, ни на периферийных участках! Но нужно твердо знать, что эта работа весьма сложная и специфичная! И она зависела не только от знаний руководителя (что весьма важно!) и его желаний, но еще от наличия денежных средств и от Условий, в которых находилось управление!..

Тогда, до 1971 года, в Казанском монтажном управлении этих условий не было...

Немаловажное значение в работе любого управления играет и главный бухгалтер. Это лицо важное и значимое! А при Кустовском бухгалтером управления работала женщина с малым опытом и с малыми знаниями. Но с приходом в управление главным бухгалтером Хватковой Елизаветы Степановны дела с учетом и отчетностью резко улучшились.

Как сказал выше, Борис Евгеньевич имел весьма не простой характер: был неуживчив, гонорист и самолюбив! И что важно, он недостаточно бережно относился к специалистам — рубил с плеча всех — и нерадивых, и знающих, старательных...

Только этим я могу объяснить разрыв между ним и Осиповым В. Ф., главным инженером.

Я Осипова Василия Федоровича знал давно. И, на мой взгляд, он был тогда корифеем-монтажником по монтажу котлоагрегатов всех модификаций. Он был знаток своего дела и еще прекрасным, порядочным и добрым человеком. А Кустовский Б.Е. так и не смог в паре с ним сработаться и произошел разрыв...

 

И вместо опытного, знающего свое инженерное дело по монтажу котлоагрегатов Осипова В. Ф. в 1970 году в управление пришел новичок, Галеев Л. Ш., с малым практическим производственным опытом и с низкими знаниями по монтажу котлоагрегатов, газа, тепловых сетей. Он совершенно не знал практическую работу производственно-технического отдела и отдела подготовки производства. Я знаю, что не «святые горшки лепят»! И все в жизни наживное! (Забегая вперед могу сказать, что Галеев это доказал на практике!). Но для чего нужно было для управления, которое тогда стремилось стать первой категорией и набирало силу, эти тряски?..

За последние два года работы Кустовский практически не мог полноценно работать. Он в течение года более пяти месяцев бывал или на больничном, или же лечился в стационаре. Да плюс еще один месяц отпуска!

Поскольку я в это управление пришел работать на постоянно, то такая «работа» Кустовского меня совершенно не устраивала. Ибо управление без «штурмана» не могло полноценно двигаться вперед! И, как-то, сидя за чашкой чая у себя на квартире и поразмыслив о сложившейся обстановке с частыми болезнями Кустовского и его возрасте, я пришел к твердому выводу, что его необходимо проводить на пенсию. Поскольку к этому времени Галеев, как говорят в народе, уже «натаскался» и потихоньку приобретал необходимые навыки «главного»!

На второй же день я позвонил заведующему Строительного отдела Татарского обкома партии Валееву И. А. и попросил его, чтобы он меня принял. Я услышал в телефонной трубке его недовольный, сказанный в нос, голос:

— Что случилось?..— Я ему сказал, что по телефону мне трудно объяснить, поэтому просил его, чтобы он меня принял. И вот я в кабинете Валеева. Мы с ним по-родственному поздоровались. (Он был женат на родной сестре моей тещи Нины Александровны, ныне покойной!) И он усадил меня против себя и, прежде чем я начал ему говорить о делах, с чему к нему явился, мы поговорили с ним о наших семейных житейских радостях и невзгодах...

Выслушав мою точку зрения о Кустовском, он чуть насупившись и, смотря в свой стол, тихо спросил меня: «А кого вместо него?» «Думаю, главного инженера Галеева, — ответил я ему уверенно. А он, посмотрев мне в глаза и приняв серьезный

 

вид, уже громко сказал: «А почему не вас?» «После Сургута я дал себе зарок: первым лицом никогда не работать!— ответил я ему и коротко охарактеризовал Галеева, как специалиста и как человека...».

— Ну что же,— сказал Искандер Абдрахманович, — Давайте назначим Галеева. — И я, попрощавшись с ним, покинул его кабинет.

Так, с моей легкой руки, Галеев стал начальником Казанского монтажного управления.

Об этом разговоре с заведующим строительным отделом Обкома партии Валеевым И. А. (ныне покойным), я рассказал Галееву только спустя десять лет. Но о нем ниже.

Итак, повторяюсь, я начал работать в этом небольшом коллективе управления не только с желанием, но с каким-то порывом! Стремясь в каждый день сделать что-то нужное, важное и хорошее. Это было обусловлено, вероятно, тем, что меня приняли в этот коллектив, как своего старого друга-монтажника. И с кем бы я тогда не встречался, и с кем бы не знакомился — все они мне казались людьми деловыми, добрыми и пеклись о делах управления. Этого хотел и я! В связи с этим, я хочу весьма вкратце, но по порядку, рассказать о своей работе в этом коллективе Казанского монтажного управления Московского треста «Энерготехмонтаж».

Но предварительно приведу высказывания вышеназванного автора о моей персоне в книге «О людях, дарящих тепло» (стр. 147):

«Не меньшим мастером своего дела проявил себя в бытность свою заместитель начальника Управления и Николай Павлович Соболев. Ему принадлежит особая роль в строительстве производственных баз в Казани, Альметьевске, Йошкар-Оле, Набережных Челнах. Энергичный и инициативный руководитель, Николай Павлович Соболев сумел в кратчайшие сроки организовать строительство производственно-комплектовочных баз, без создания которых успешное строительство многих крупных объектов было бы невозможным»...

Да, сказано хорошо, но явно недостаточно! Автор книги упустил важнейший аспект — это строительство 100-квартирного жилого дома в городе Казани, по улице Рабочей молодежи, который был построен в рекордный срок для коллектива управления (многие из рабочих в то время весьма и весьма остро

 

нуждались в жилье). И строительство базы отдыха на берегу Волги в районе Боровое Матюшино, где потом каждый год отдыхали наши монтажники со своими семьями...

Получение жилья и отдых для рабочего в то далекое время были одними из актуальнейших проблем. Но автор книги счел нужным об этих «пустяках» не писать. А я в строительство того дома вложил столько сил, энергии и желания, что словами их трудно передать.

Уместно сказать, что за время строительства того, 100-квартирного дома, Галеев ни разу не был на стройплощадке!, хотя я не единожды его приглашал на встречу с генеральным подрядчиком, управляющим трестом «Татаргражданстрой» Абросимовым Б. П. Это говорит о многом, как он «пекся о рабочих»... Приведу еще один любопытнейший факт. Закончив строительство указанного жилого дома и поделив квартиры, я в спешке оформил в Горисполкоме города Казани документы на отчуждение земли под строительство второго дома, поскольку еще многие работающие в управлении оставались без жилья. И вот, с сияющим лицом, я захожу к нему в кабинет, дабы обрадовать его и получить похвалу за инициативу и оперативность в таком важном деле. А он, посмотрев мне в глаза своими заплывшими от жира, еле заметными глазками, сердито сказал:

— А на хрена это вам нужно! — Взял с моих рук документы и бросил их в ящик своего стола. И вопрос о строительстве второго дома был вычеркнут навсегда... Подобные дикие действия руководителя в комментарии не нуждаются...

Как-то в городе Казани, в те далекие времена, я встретил одну мне знакомую даму, работающую в проектном институте. И она из чисто женской кокетливости задала мне далеко не риторический вопрос:

— Для чего нужно было вам устроиться на работу в это слабенькое, только что возрождающееся управление?

И я ей тогда весьма уверенно ответил:

— Это управление со временем будет мощным, авторитетным и нужным не только для города Казани. Мы построим хорошую, современную производственно-комплектовочную базу, облагородим его территорию, насадим голубых елей — и все сотрудники будут рады, что их управление стало неузнаваемым!..

Забегая вперед, могу уверенно сказать, что так оно и произойдет, но через несколько лет. В подтверждении моих слов,

 

я выше привел высказывания автора книги «О людях, дарящих тепло». (Амиран Заташвили. Москва, 1944 г.)

Основной причиной моего перехода в это управление следует искать в том, что я устал от бесконечных командировок. Мне надоели поездки на поездах, автомашинах и полеты на самолетах. Здесь, в этом управлении никакие командировки не предвиделись, разве изредка в Москву, в трест «Энерготехмонтаж». Кроме того, управление от моего дома, где я проживал по улице Космонавтов, находилось на расстоянии трех трамвайных остановок. Что позволяло мне зачастую ходить на работу, не прибегая к услугам городского транспорта.

Жить постоянно с семьей, дома — этого, вероятно, желает любой глава семьи...

С первых дней моей работы в должности заместителя начальника управления, мы с Кустовским договорились, что для роста управления кроме специалистов нужно было срочно построить производственный корпус и провести телефонизацию управления...

Читателю, думаю, я не доставлю никакого удовольствия, рассказывая хронологически ход строительства промышленных баз в городе Казани, в городе Набережные Челны, в Альметьевске и в Йошкар-Оле. Они с невероятными усилиями, но были построены и введены в строй действующих. Но мне непременно следует рассказать о тех сотрудниках управления, которые весьма активно мне помогали. И я о них расскажу чуть ниже.

А сейчас поведаю как же была проведена телефонизация самого управления (ул. Г. Седова, 27). Как сказано выше, в Управлении имелся один-единственный телефонный аппарат (номер!). И сотрудникам приходилось стоять в очередях, чтобы поговорить по телефону. Такое положение тормозило решения многих задач, лишало нас оперативности.

В городской телефонной станции мне выдали тяжелейшие технические условия по телефонизации управления. Необходимо было проложить 1,5 километра телефонного пятидесятипарного кабеля. При этом, прорыть семьсот метров траншей в городских условиях и установить восемь телефонных железобетонных колодцев. Задача была весьма непростая! Где взять этот пятидесятипарный кабель? И его достали в Набережных Челнах и привезли в Казань, как ценнейший груз под охраной. Нужно было в срочном порядке прорыть эти семьсот мет-

 

ров траншей в городских условиях и только вручную. Кого только я не привлекал на эту работу!— и алкоголиков, осужденных на 15 суток, и студентов, и солдат из танкового полка, и своих сотрудников. И работа была выполнена! Приобрели и специальные колодцы. А управление «Промсвязьмонтаж» оперативно проложило кабель! Тогда управление получило 10 телефонных номеров, а сотрудники свободно вздохнули! Я и сам был безмерно рад, что заимел телефон, а его номер я помню по сей день — 76-27-93...

После этой эпопеи мне пришлось приехать по служебным делам в Москву, в трест. А когда зашел в отдел кадров треста, чтобы отметить свое командировочное удостоверение, то его начальник Мордвинов И. Я. сказал мне:

— Николай Павлович, вы там, в Казани за короткий срок очень много сделали. Но за то, что сумели решить проблему телефонизации управления, вам низкий поклон. — И чуть погодя, он добавил:

— Только за это вас нужно уважать и ценить!..

В тресте только Мордвинов сумел оценить мою работу по телефонизации управления.

Мне хочется рассказать еще только об одной «уникальной» операции, которая от меня потребовало немало сил и старания.

Когда я пришел на территорию управления, то увидел преогромную конусообразную кучу из трубных деталей (переходы разных размеров, отводы, фланцы и заглушки!). Увидев подобное безобразие — я только улыбнулся! А монтажники управления эту конусообразную кучу из трубных деталей прозвали «Ключевская сопка». И найти в этой «куче-свалке» какую-то деталь нужного размера делом было непростым. Рабочие монтажники или мастера долго перебрасывали эти детали с места на место, чтобы найти нужную деталь и при этом законно чертыхались...

Линейные мастера и прорабы часто обращались ко мне с просьбой, чтобы я ускорил работу по укладке этих деталей по размерам. А куда их укладывать и где их разместить? — Вопрос был не риторический: я долго над этим вопросом думал и нашел завод по изготовлению металлоконструкций в городе Куйбышеве (Минмонтажспецстроя) и заказал 100 штук контейнеров из листовой стали толщиной три миллиметра, размером 1,3x1,0x1,0 метра. И стал с большим волнением ждать их

 

изготовления. Какая была радость, что не прошло и месяца, как мы все 100 контейнеров получили. Расположив их вдоль путей башенного крана и написав на каждом контейнере трафареты — наименование и размеры деталей, мы приступили к разбору этой «чудо-кучи» или, как называли монтажники, «Ключевской сопки».

Я в течение месяца, почти каждый день, привозил от своего приятеля, командира танкового полка Колотия В. Я. по 10 — 12 человек солдат для разбора этих деталей. И они на носилках, ведрами таскали из этой «чудо-кучи» детали до контейнеров и поразмерно в них укладывали.

После того, как только была ликвидирована «Ключевская сопка» и все детали по размерам уложены в контейнеры, — прорабы и мастера, а также бригадиры мне не единожды раз говорили спасибо. Мол, сейчас в считанные минуты кладовщик может отпустить любую, нужную деталь. А такие «уникальные» операции мне пришлось проделать много-много раз! — И при установке башенного крана на территории управления, и при прокладке канализационных труб, и при прокладке водопроводных сетей. Видимо, все «операции» не стоит перечислять. Нужно понимать одно обстоятельство, что все далось своими силами и ускоренными темпами. Жизнь и рост управления требовали этого!

Трудно было бы мне такими ускоренными темпами и с размахом вести строительство базы в управлении и на периферии, если бы не была помощь как со стороны начальника управления Галеева^*, так и от ведущих сотрудников аппарата управления.

Особую и неоценимую помощь я всегда испытывал со стороны главного бухгалтера Хватковой Елизаветы Степановны. Какой бы счет ей я не приносил, она его оплачивала незамедлительно и без каких-либо проволочек. Она болела за строительство баз не меньше меня! У нее всегда были сверхплановые прибыли, а на расчетном счете деньги. Мы, работники аппарата управления, часто между собой шутили, что, мол, Хваткова способна «из воздуха» делать сверхприбыли!..

 

Всегда жизнерадостная, с веселыми искорками серых больших глаз, она никогда не была хмурая и раздражительная. Статного телосложения, выше среднего роста, всегда опрятно одетая, с красивым открытым русским лицом — в ней не было ничуть важности, чванства и пренебрежения. Она прекрасно знала свое бухгалтерское дело и всегда одна из первых среди бухгалтеров треста сдавала баланс...

Мне особо следует подчеркнуть, что работники треста «Энерготехмонтаж», понимая наши задачи и стремления, не ставили нам «палки в колеса» с этими прибылями. А мы их разумно расходовали для безусловного роста Управления, а значит и роста самого треста. И по мере сил и возможностей сотрудники треста нам всегда помогали. И за это им сердечное спасибо.

Не могу не сказать задушевные слова в адрес начальника производственного корпуса, а затем начальника первого монтажного участка управления Ерокина Владимира Даниловича.

Понимая значения производственных баз и возможность роста управления, Владимир Данилович всегда, в любое время выделял по моему требованию необходимую рабочую силу или же выполнял сам ту или иную работу, весьма необходимую. Он всегда был бескорыстен.

Ерокин В. Д. вообще удивительный человек! (Пока я пишу эти строки, Галеев его перевел из заместителя в прорабы!) — всегда веселый, жизнерадостный, деловой и всегда трезвый!!! (Это вообще здорово! Монтажник — и всегда трезв!).

На его лице я никогда не наблюдал грусти или же злости! Его девизом было: хорошее настроение и оптимизм! Я точно знаю, такие и только такие люди, с таким характером создавали те материальные блага, о которых мы, как правило, печемся и их с трудом создаем!..

Среднего телосложения, с красивым бронзовым лицом, с черным, пышным чубом, он на удивление со всеми уживался, со всеми находил тему общения! И, что главное, он всех уважал, а сам не зазнавался! А ему было чем зазнаваться: прекрасно знал электросварочные работы, монтаж котлоагрегатов, тепловые сети, газ и общение с рабочими...

Он по природе был одарен интеллектом! Его выдержка, деловитость мне всегда импонировали. Он не боялся трудностей, поскольку знал как их преодолевать! (Не каждый закончит институт заочно!!!).

 

Могу признаться, что я его всегда уважал за скромность, степенность и деловитость!..

Он на работу ходил опрятно одет, подтянут, чистым и каким-то галантным!..

Прошли многие годы с тех лет, когда я с ним вместе работал, но я его и сейчас вспоминаю добрыми, сердечными и задушевными словами...

После Ерокина начальником производственного корпуса Упуавления стал Абанин Владимир Иванович. И, как Ерокин, он понимал значение роста управления, его авторитета.

Абанин В. И. мне всегда нравился своей степенностью, деловитостью. Он редко когда говорил безапелляционно, резко, в лоб. Обладая выдержкой, он знал и понимал, что значат дела и их нужно выполнять в срок. Поэтому мои требования выполнял ответственно и в срок!.. В нем мне всегда нравился его инженерный подход к той или иной работе. Он никогда не приступал к работе с кондачка, на авось. Всегда взвешивал, прикидывал, а только потом, убедившись в правильности своего решения, выполнял ту работу...

Абанин был грамотный и всесторонне подготовленный производственник! Поэтому из месяца в месяц выполнял план и был в почете. А к строительству производственных баз относился с пониманием и энтузиазмом!.. С ним всегда было работать легко и отрадно...

Я продолжал работать в этом управлении в роли заместителя начальника также самозабвенно как и с первых дней и при этом получал истинное удовлетворение от результатов своего труда... И тем не менее мне все время приходилось нарушать плановую дисциплину тоталитарного режима. Ведь каждому известно, что строительство любого, самого маленького объекта сопряжено потребностью строительных материалов, которых управление не имело. Значит их необходимо было изыскивать у других строительных организаций! А те организации просто так отпускать нужные нам материалы не желали. Поэтому мы были вынуждены сами им взамен отпускать или же стальные трубы, или же стальной прокат. Значит, волей-неволей, мне приходилось нарушать плановую дисциплину государства!.. А за это тогда по головке не гладили...

И я продолжал взвешенно, в разумных пределах, отпускать посторонним организациям наши монтажные материалы (это

 

было в компетенции заместителя начальника управления!). В те далекие времена все планировалось и все фондировалось! Следовательно, без наличия фондовых извещений ты ничего не мог получить из отраслевых снабженческих баз!

Вот такие были дикие времена!..

В связи с такими жесткими рамками получения строительно-монтажных материалов (и не только!) из оптовых баз, я приведу один разговор с бывшим заместителем управляющего трестом «Энерготехмонтаж» (ныне покойным!) Телюковым Леонидом Андреевичем.

Прибыв в город Казань, в наше Монтажное управление (ул. Г. Седова, 27), он потребовал от меня ведомость отпущенных материалов посторонним организациям за отчетное время. Когда я передал ему названную ведомость, он схватился за голову и громко сказал: — Ужас! Остепенитесь! Я вас сниму с работу и отдам под суд! — Но у меня было алиби! Я тут же ему показал другую ведомость о полученных нами строительных материалов от посторонних организаций на сумму, на много превышающую отпущенных материалов нами. Тогда Леонид Андреевич, чуть улыбнувшись, тихо сказал мне:

— И все же нужно как-то меньше отпускать материалов посторонним организациям.

— А как не отпускать, — ответил я ему,— если нам необходимо своими силами создавать промышленные базы, базу отдыха на Волге и строить 100-квартирный дом, да и масса мелких строений...

К сказанному я обязан добавить — а это очень важно!, что при строительстве 100-квартирного дома для управления около 50% строительно-монтажных работ выполнялись собственными силами. А это не так-то просто! Вот только один пример. Мы за счет прибылей управления привезли 27 тысяч кубометров грунта для отсыпки откоса, где строился дом, а также привезли все железобетонные сваи и фундаментные блоки. — Это весьма внушительный объем работ. Поскольку кроме наемного автотранспорта, работали автомобильные краны и много рабочей силы...

 

Мне шестьдесят лет

Вот и наступил этот важный и долгожданный для меня день — день моего шестидесятилетия! 25 февраля 1983 года, в 16 часов, я сидел в своем рабочем кабинете (ул. Г. Седова, 27). Рядом сидели жена Ирина Васильевна и сын Павел (ныне покойный!), а также мой лагерный друг Юргенсон Александр Карлович, который помог мне там выжить...

Я его об этом известил телеграммой, и он специально прибыл на эти торжества из города Нефтекамска (Башкортостан), чтобы разделить со мной эту радость.

В это время открывается дверь моего кабинета и с сияющим лицом заходит начальник управления Галеев Л. Ш., держа подмышкой красную адресную папку и всех нас приглашает спуститься на первый этаж, в красный уголок управления. У меня непередаваемое радостное настроение! Я одет празднично: в черный, тщательно выглаженный, бостоновый костюм и в белоснежную рубашку с модным черным галстуком. А черные туфли были так начищены до блеска, что в них можно было смотреться, словно в зеркало.

За мной идут жена, сын и Юргенсон. Думал ли я тогда, на берегу реки Селенги, после освобождения из Монгольского лагеря заключенных, что доживу до шестидесяти лет и буду значимым лицом в своем коллективе...

Переступив порог Красного уголка, я был ослеплен светом множества лампочек и встречен дружными аплодисментами сидящих в зале.

Зал был полон!

Галеев проходит на сцену, за ним поднимаюсь я. Одновременно поднимаются секретарь партбюро Юсупов А. X. и председатель профкома управления Шайхутдинов Р. К.

Так, в те далекие времена, было заведено, что во всех мероприятиях принимает участие «Тройка» (руководитель, секретарь партбюро и председатель профкома!).

На столе президиума много цветов. Цветы всегда придают праздничный настрой и красоту... Усевшись за стол, я окинул зал взглядом. На переднем ряду сидит весь инженерно-технический персонал линейных участков, руководители служб и отделов управления: Галушко В.И., Хваткова Е.С., Силин В.Н., Дериновский В.В., Ерокин В.Д., Абанин В.И., Аббакумов В.И. и дру-

 

гие. В этом же ряду сидят жена, сын и Юргенсон А.К. На крайних местах сидят мои друзья Садыков У. А., Филиппович В.В. и заведующий промышленно-транспортным отделом Советского райкома города Зима Н.И. и представитель Татарского Областного Совета профсоюзов Каримуллин Р. К. Весь второй ряд занят представителями организаций города, с руководителями которых я поддерживал деловые и дружеские отношения.

Зал угомонился, разговоры стихли и секретарь партийного бюро нашего управления Артур Хамзиевич Юсупов открывает вечер. И после коротких приветственных слов, сказанных им в мой адрес, он предоставляет слово начальнику управления Га-лееву.

Подойдя к трибуне, Галеев прочитал текст приветствия, полученный в мой адрес от Управляющего трестом «Энерготехмонтаж» Зеленина А. В. в связи с моим юбилеем. Затем, раскрыв красную адресную папку, он неторопливо прочитал текст адресного обращения руководства управления в мой адрес, в связи с моим юбилеем. Закончив читать, он пожал мне руку и преподнес подарок — переносной телевизор. Я смею себе позволить воспроизвести небольшую выдержку из текста, прочитанного Галеевым.

...Вам принадлежат большие заслуги в строительстве многих производственных, хозяйственных и административных зданий Управления, производственных баз на Альметьевском и Марийском участках, в благоустройстве базы управления, в выполнении планов социального развития управления за последние 10 лет, по улучшению условий труда, быта и отдыха работников.

Вы охотно передаете свой богатый производственный опыт, профессиональные знания и организаторские навыки молодым специалистам. Заслужили за период работы в управлении высокий деловой авторитет и глубокое уважение членов его коллектива...»

После выступления Галеева, Юсупов предоставил слово представителю Татарского обкома профсоюзов Каримуллину, которого я знал многие годы. Он прочитал текст почетной грамоты в моей адрес, подписанный председателем Облсовпрофа Сафиным, пожал мне руку и пожелал доброго здоровья и многих лет работы для блага родного города Казани. А после выс-

 

тупления представителя Советского райкома партии, слово предоставили моему лагерному другу и спасителю Юргенсону. Александр Карлович коротко рассказал сидящим в зале о тех муках и лишениях, которые я испытал, находясь в системе ГУЛАГа... Затем обнял меня и, обращаясь к залу, сказал:

— Я искренне рад за своего друга, что вы так его чествуете в день его шестидесятилетия. Спасибо всем вам!..

После Юргенсона выступили не менее десяти человек. И все они с теплотой говорили в мой адрес, называя меня добрым и деловым тружеником. И все, конечно, желали доброго здоровья и многих лет жизни...

После каждого выступающего зал дружно аплодировал...

Ну, вот, Галеев снова на трибуне и он предоставляет мне слово. Поднявшись на трибуну и окинув сидящих взглядом, я не мог говорить. От переполненных чувств в горле все пересохло и слова не произносились... И все же, чуть прокашлявшись, я громко сказал:

— Дорогие друзья, сослуживцы и гости! Всем вам сердечное спасибо, что разделили со мной этот мой праздничный вечер! Спасибо вам за те теплые, добрые слова, сказанные в мой адрес. А особенно Леону Шайхиевичу за то, что он сумел так все празднично и торжественно организовать и за тот подарок, который вручил мне.

Всем вам желаю доброго здоровья и многих лет жизни!..

Расходились все радостные и довольные, что так было удачно и торжественно организован вечер, посвященный ко дню моего шестидесятилетия...

Закончив торжественную часть, мы с семьей, Юргенсоном и с приглашенными друзьями и сослуживцами поехали на товарищеский ужин в ресторан «Заря», который тогда располагался на улице Вишневского. В ресторане гости, а их было немало,— веселились, смеялись, рассказывали анекдоты, пели песни и, конечно, танцевали. Много фотографировались. И, как бывает в таких случаях, много было сказано в мой адрес теплых и добрых слов и немало преподнесено подарков и выпито рюмок...

После окончания ужина гости разъехались по домам. Поехали и жена с сыном и Юргенсон с ними. Я же со своими соседями по квартире пошли пешком. И пока шли до дома, милейшей души человек, сосед Петр Иванович, всю дорогу за-

 

пускал из ракетницы ракеты. И при этом однозначно повторял и повторял:

— Это в честь вашего шестидесятилетия, Николай Павлович!.. Это для вас!..

Смотреть на ракеты, как они эффектно взлетают, горят и, падая, сгорают, весьма любопытно!..

В доме нас ждал накрытый стол. И мы продолжили праздновать юбилей, веселясь в кругу семьи и приближенных гостей... Разошлись только в три часа утра, уже 26 февраля.

Да, я был тогда безмерно рад, что имел столько друзей и товарищей, которые разделили со мной мою радость, связанную с днем моего шестидесятилетия!..

А с 26 февраля 1983 года я начал отсчет своего семидесятилетия, важного рубежа в жизни каждого человека.

Поработав после юбилейных торжеств в управлении три года, я был вынужден уйти на законный отдых! Я стал пенсионером!

Дважды татарин

Так уж случилось, что с отцом начальника управления Галеева, Шаихом Валеевичем (ныне покойным!) я познакомился раньше, чем с его сыном. Шайх Валеевич многие годы работал в Казанском финансово-экономическом институте, который я закончил через год после поступления на работу в вышеназванное управление.

Невысокого роста, с плотным телосложением, со степенным и уравновешенным характером, он со всеми студентами разговаривал только с улыбкой на лице. У него были правильные и красивые черты лица и приятная интеллигентная речь, чем у его сына Леона.

Встречаясь с ним, я никогда его не видел злым или же раздражительным, но зато у его сына эти отрицательные черты характера можно было наблюдать нередко...

Дом, где проживал Шаих Валеевич, по улице Космонавтов; стоял с домом, в котором я проживал и продолжаю проживать! Поэтому, неудивительно, что нам не единожды приходилось встречаться и в свободное время вместе прогуливаться... Шаия Валеевич любил степенные беседы на житейские темы и, как правило, сам мог с охотой что-либо рассказывать и любил слу-

 

шать собеседника с охотой. Зная, что я работаю совместно с его сыном, он ко мне относился всегда уважительно и с какой-то симпатией. Я платил ему тем же! Но это было давно! С тех пор прошли многие годы!..

Да, мы с его сыном работали совместно, в одном Казанском монтажном управлении и наши рабочие столы стояли рядышком около трех лет. Следовательно, за такое долгое время я смог досконально изучить не только положительные стороны его характера, но и отрицательные. Одновременно я уяснил себе, каким он владел багажом по монтажу котлоагрегатов, их газификации, монтажу тепловых сетей, финансах и в строительном деле...

Недаром мне ежедневно приходилось давать ему справки по многим вопросам названных работ...

Следует также констатировать, что Галеев никогда не гнушался задавать мне вопросы, понимая, что во всех житейских и производственных делах я стоял намного выше его знаний. В связи с этим, он всегда относился ко мне с почтением и уважением. Но так будет не всегда! Впредь его уважение повернется ненавистью, на что у него, честно скажу, не было никаких оснований!.. Но я забежал вперед!

Трудно охарактеризовать его внешний вид и характер. И все же!..

Невысокого роста, плотного телосложения, как и его отец, с лунообразным лицом и почему-то всегда потным. Он почему-то всегда одевался во что попало и как попало. Элегантностью не страдал! Его маленькие глаза, заплывшие жиром, нельзя было определить, какой они расцветки. При разговоре он никогда не смотрел в глаза собеседника, поэтому-то я и не знал расцветки его глаз...

Хотя он и воспитывался в интеллигентной семье, но его речь изобиловала ненужными сорными словами. В его характере главенствовали себялюбие, значимость своей персоны и чревоугодие. Он очень любил организовывать компании, где старался быть первым, значимым лицом! Став начальником и укрепивший свое положение, он очень часто после работы организовывал застолья — то по случаю праздника, то по случаю получки, премии, дня рождения или просто так. И эти застолья, как правило, изобиловали вино-водочными изделиями и чревоугодием... Это, повторяюсь, он любил!

 

В первые годы по совместной работе в его характере я не заметил скрытую ненависть и придирки к окружающим, но впредь они появятся и будут весьма заметными. Да, со временем появятся у него и привычки «восточного правителя»: поскольку он начальник,— следовательно, все его обязаны благоволить, почитать и перед ним преклоняться. Даже ко мне, заместителю начальника управления, он допускал нетактичность, неуважение, а точнее хамство: поручал на колхозном базаре покупать для семьи морковь, свеклу, лук и т. д. (И не раз!).

К этому времени у него обострились чувства самозначимости, важности и бесконтрольности. И работать с ним совместно становилось все труднее и труднее, поскольку он совершенно не будет заниматься производством, и его важными заботами будут вопросы личного плана...

Разойдясь с женой, он начнет интенсивно строить в тридцати километрах от Казани на берегу реки Волга, в поселке Та-шовка, коттедж. Я был на этом месте и искренне любовался природой тех мест! И скажу: они на самом деле неописуемы! Одно слово — Волга! Итак, закрепив «на это дело» автомашину с толковым и преданным шофером, и в течение более трех лет эта машина занималась только доставкой необходимых материалов в названный поселок Ташковка, где строился коттедж начальника Галеева...

Место было идеальное не только для отдыха, но и для огородничества. Коттедж строился интенсивно и с размахом...

Пройдет более трех лет, как я находился на пенсии. И как-то я встретил бывшего сотрудника управления, который в откровенной беседе передал мне любопытную новость, что, мол, Галеев совсем обнаглел и на окраине города Казани, в селе Константиновка, строит новый особняк!

Я собеседнику ответил весьма просто:

— Узнаю жизненное кредо своего бывшего начальника!..

И, отойдя от собеседника, я про себя подумал: «У него и при мне были только два стремления — это левые дела и чревоугодие!» (А в простонародии это называется обжорством!)

Сейчас управление в развале: сокращены ведущие отделы — отдел главного механика, материально-технического снабжения, производственно-технический и отдел кадров! И управление стало называться — Открытое Акционерное общество — «ОАО».

Все помещения этих отделов и другие, построенные моим

 

трудом и энергией, переданы разным арендаторам! Здесь сейчас-чужие люди, чужие фирмы, чужая речь и чужая работа!

Следовательно, разговор автора, вышеназванной книги, о монтаже модульных котельных — это пустословие! Об этих «модулях» говорили еще в далекие 75 — 80 годах прошлого века! И инициаторами были работники треста Файнштейн и Второе, но никак не Галеев, а тем более — новичок Фазлыев...

Поэтому я не могу согласиться с автором книги «О людях, дающих тепло» А. Загашвили с хвалебной оценкой деятельности Галеева в роли начальника управления. На то имею все основания, проработав с ним совместно более 17 лет. А многие бывшие сотрудники Казанского монтажного управления, кому пришлось прочитать названную книгу — были явно шокированы с такой оценкой их бывшего руководителя. Автор допустил явную оплошность в виду незнания истинных производственных и личных качеств Галеева...

В народе бытует мнение, что, якобы, ни один татарин не живет без чумары. Этого я не знаю и утверждать не могу. Но, если это так, то Галеев — дважды татарин!.. Он всегда был неискренен!..

В завершении этой главы мне необходимо вернуться в далекие 86-е годы прошлого века. В это время управляющим трестом «Энерготехмонтаж» стал Телюков Леонид Андреевич.

...Взвесив обстановку в наших отношениях с Галеевым, 10 января я написал на имя Телюкова заявление с просьбой уволить меня из системы треста по собственному желанию в связи с уходом на пенсию. Телюков Л. А. мою отставку принял и вручил мне Почетную грамоту треста. Где было сказано:

«Трест «Энерготехмонтаж» награждает заместителя начальника Казанского монтажного управления Соболева Николая Павловича за многолетний добросовестный труд, большой личный вклад в развитие управления и в связи с уходом на пенсию».

Управляющий трестом М. Телюков

Секретарь партбюро М. Кузнецова

Председатель

профсоюзного комитета И. Акинфиев

10 января 1986 года

 

Итак, проработав в системе московского треста «Энерготехмонтаж» более семнадцати лет, я, в возрасте шестидесяти трех лет, ушел на заслуженную пенсию. И я горд и рад, что столько лет проработал в этом важном для страны тресте! И мне приятно сейчас, спустя столько лет, вспомнить на страницах своей книги тех значимых специалистов треста, благодаря которым трест славился на всю страну. Это: Зеленин А.В. (правда, он был до некоторой степени пижонист, но он многие годы возглавлял трест!), Телюкова Л. А. (ныне покойного!), Кушнарева Е.П., Вовка П.Е., Второва О.А., Акинфиева И.П., Мордвинова И.Я., Вдовину В.И., Раковщика Н.С. (замечательного снабженца, поработавшего до 80 лет в должности руководителя отдела!) и других. Но, к сожалению не всех значимых специалистов Казанского управления я упомянул, за что приношу извинения...

Трагедия. Гибель сына Павла

Трагедия произошла 15 июня 1998 года, в день его рождения под городом Самарой...

И чтобы сохранить о нем память и как же произошла эта нелепая трагедия, я тут же, после его похорон, взялся за перо, чтобы для его детей (а моих внуков), Олега и Нины, словно в бреду, торопясь, как будто бы кто меня подгонял, написал нижеприведенные воспоминания. Сейчас, я ни за что не смог бы их написать!..

Завершив над ними работу, напечатав на машинке, я предложил своей жене Ирине Васильевне и невестке (жене покойного!) их прочитать, надеясь, что они смогут что-либо дополнить или же изменить. Но они наотрез их читать отказались! У них не нашлось силы и желания, как бы заново, пережить ту страшную трагедию!, которую пережили...

Вот эти воспоминания.

 

Воспоминания о трагической гибели

Павла Николаевича Соболева

15 июня 1998 года

 

Память о моем сыне, Павле Соболеве,

трагически погибшем 15 июня 1998 года на реке Волге,

около города Самары.

 

Пишу для моей внучки Нины Павловны Соболевой и ее родного брата Олега Павловича Соболева

Дорогая Ниночка!

Дорогой Олежек!

Я ваш дедушка, Соболев Николай Павлович, родом из села Секретарка Северного района Оренбургской области. Там же и похоронены ваши прадедушка Соболев Павел Кириллович (сохранена его единственная фотография в военной форме, которую я увеличил и сейчас она в добротной рамке висит у нас с бабушкой на стене) и прабабушка Соболева Ефросиния Герасимовна (ее фотография не сохранилась). Родился я 25 февраля 1923 года. Два года тому назад на своей автомашине «Нива» (мне скоро семьдесят шесть лет, но я продолжаю ездить на машине — благо, что зрение, слух и реакция пока еще позволяют сидеть за рулем!), ее номер Е-769-КК, я отвез в с. Секретарку два сборно-разборных металлических креста из стальных труб диаметром 60x4 мм и установил их на могилах родителей, так как деревянные кресты давно совсем сгнили (есть фотография, где я между двумя крестами — после их установки, — сфотографировался. Так что можете посмотреть и оценить (будучи уже взрослыми), мой сыновний поступок!..

На сей день у меня из родни остались: две двоюродные сестренки, живущие в Свердловской области в городе Ревда (ул. М. Горького, д. 21, кв. 41) — Татьяна Сергеевна Миронова и ее сестра Светличная (по мужу) Клавдия Сергеевна. Их мать, Акулина Кирилловна, являлась родной сестрой покойного моего отца; и племянник Стуликов Михаил Алексеевич, он сын моей покойной сестры Татьяны Павловны — который по сей день живет в моем родном селе Секретарка Оренбургской области. Есть еще дети покойных братьев Арсения Павловича и Василия Павловича. Но где они сейчас живут, к моему стыду, я не

 

знаю, так как с ними никогда не поддерживал связи не ио моей вине...

Прожил я, мои дорогие, очень нелегкую жизнь! Одно, что я с 1941 года по 1949 год был в концентрационных лагерях страны Советов, говорит само за себя. Ужас был, а не жизнь! Как я там выжил — я до сих пор не смогу членораздельно вам рассказать. Лагерные условия, скажу вам, были исключительно тяжелые! Там нас называли не гражданами, не людьми, а контингентом!..

Система лагерей и тюрем,— при коммунистическом режиме — была организована так, что редкий политзаключенный оттуда выходил с нормальной психикой, а многие вообще не выживали. А те, кто выходили из лагерей, становились наркоманами, многие спивались, а некоторые становились бандитами. Я знаю точно, что из четырех заключенных — трое оставались там, найдя свою могилу в неизвестных местах для его близких. Хоронили заключенных, как правило, без гробов, как собак, с фанерной биркой на ноге, где карандашом кто-то напишет его фамилию и имя, статью, по которой он сидел — вот и все!..

Находясь многие годы в лагерях, заключенный на себе ежедневно ощущал массу угнетающих факторов, которые ужесточающим прессом давили на его сознание. Шла огромная борьба за жизнь! Одним из тяжелейших факторов в лагерях была охранно-надзирательная служба, которая бесконтрольно вершила все свои злодеяния по отношению к заключенному. Эта служба как только могла, так и издевалась над ними: могли избита безвинного, оставить без ужина, посадить в карцер. А неугодных — просто застрелить! (например: попытка к бегству). Режим был архистрогий!.. Далее — это голод. Кормили отвратительно плохо. Недаром первое блюдо заключенных — например, из сечки с неочищенной килькой или суп из мороженной картошки или из мороженной капусты с тухлой селедкой, — заключенные называли «баландой». И тяжелейший подневольной труд (и в холод, и в зной) под открытым небом — он, т. е. заключенный, изнурительно работал без соответствующей спецодежды, и конечно же, на голодный желудок. А также отсутствие элементарных бытовых условий и медицинского обслуживания. И делалось все это потому, чтобы человек, если он чудом сумел выжить и выйти из лагерей, — мог бы работать только разнорабочим!..

 

Я же, имея незаурядную силу и волю, не только выжил, но и сохранил человеческие достоинства. Но выжить в тех условиях, скажу вам, было далеко непросто! И, выйдя из лагерей, я сумел, повторяюсь, сохранить человеческое достоинство, получить образование и до пенсии проработал на руководящих должностях среднего звена Управленческого аппарата страны. Да, повторяюсь, из лагерей, кто выходил, он редко становился нормальным человеком! Все те лагерные пороки, которых он в течение длительного периода переносил в себе, они ломали человека!!!

Итак, после выхода из лагерей, я заканчиваю среднюю школу рабочей молодежи в городе Октябрьском Башкирской АССР (учился вечером, после трудового дня). Затем, в том же городе, закончил Нефтяной техником (строительное отделение) с отличием, потом два заочных курса Куйбышевского строительного института и, уже в возрасте пятидесяти лет, закончил Казанский финансово-экономический институт... То есть, если коротко: труд, труд и труд!!! Подробно о своей жизни я написал огромный том и подарил его вашему покойному отцу, когда ему исполнилось двадцать пять лет. В городе Казани я живу с 20 сентября 1958 года.

Прошел месяц, как трагически погиб ваш родной отец, Соболев Павел Николаевич. Вы, естественно, остались сиротами: тебе, Ниночка, 26 июля сего года исполняется только 8 лет. А тебе, мой дорогой внук Олежек, всего четыре годика. Пять лет будет только 19 февраля 1999 года. Вот такие вы маленькие крохи остались без отца!!! А впереди тяжелая, со всеми трудностями и зигзагами и лишениями долгая жизнь!.. Как бы я хотел, чтобы вы, мои дорогие, выросли порядочными, образованными людьми, похожими на своего отца и свою мать. Он был замечательным, всесторонне развитым во всех отношениях человеком. Об этом ниже.

Мы с бабушкой уже старые: бабушке Ирине Васильевне 6 июля сего года исполняется 65 лет, а мне идет семьдесят шестой год. Так что о большой помощи вашей матери, а, следовательно, и вам, со стороны нас, стариков, не приходится и думать. Одна ваша надежда — это мама, Гульнара Исмагиловна, ей сейчас тридцать два года и, следовательно, все тяготы вашего воспитания, образования лягут на ее хрупкие плечи. А жизнь, ох, какая нелегкая! Это я знаю сам и, конечно же, не понаслышке. Я верю,

 

что дедушка и бабушка по матери, по силе своих возможностей, будут помогать. Но это далеко не родной отец!

Кто был ваш отец? Как так случилось, что он в расцвете своего возраста погиб, утонул на Волге, возле города Самары, 15 июня 1998 года (в день своего тридцатишестилетия)?

Милые внучка и внук! — писать о нем в таком состоянии, какое у меня,— очень и очень трудно. Но меня обязывает долг, как отца, долг, как дедушки, перед вами. Вы должны знать об этом подробно, поскольку это ваш родной отец. Он был весьма образованным, всесторонне развитым, добрым, отзывчивым и воспитанным человеком. Закончил радиофизический факультет Казанского государственного университета. Вскоре, после окончания университета, он блестяще защитил кандидатскую диссертацию и стал кандидатом физико-математических наук. При защите все мы — я, бабушка и ваша мама — присутствовали. Говорил он при защите не торопясь, спокойно и уверенно, и при этом все время в его поведении замечалась какая-то нить скромности и застенчивости...

После защиты кандидатской диссертации, он недолго проработал в институте им. Арбузова и на спецкафедре Казанского химико-технологического института. Затем, на конкурсной основе, зная немецкий и английский языки, он был принят в Казанское бюро региональным сотрудником в знаменитую на весь мир фирму «Байер». А, спустя год с небольшим, его назначают руководителем этого бюро, где он и проработал до своей трагической гибели...

Впоследствии, как стало нам известно, работал он в этой фирме старательно и умело. Подтверждением этому служит то, что он почти 4 года до своей гибели не использовал свой законный отпуск. Все у него было подчинено только работе! И при этом нужно твердо сказать, что он добился блестящих результатов работы Казанского регионального бюро. По высказываниям представителя фирмы «Байер» на его поминках господина Штоппа — Казанское бюро считается самым лучшим, мобильным и перспективным, против всех остальных (Самарского, Московского, Санкт-Петербургского, Новосибирского, Екатеринбургского и т. д.). Недаром же, когда бы мы с бабушкой не позвонили ему, то его телефон был всегда занят. А если и дозванивались, то слышали его спокойный голос в трубке: «Я вам сам позвоню!», и мы вешали телефонную трубку, понимая,

 

что он делает не только работу, но и одновременно и свой имидж...

Но как же так получилось, что он, всегда уравновешенный, рассудительный, логичный и спокойный во всех своих поступках,— и вдруг — погиб, утонул!? Утонул при глупейшей ситуации!

Начну с того, как мы с бабушкой его провожали в командировку в город Самару. Мы трое: я, бабушка, Ирина Васильевна, и ваш покойный отец, стоим у порога нашей квартиры № 59 по ул. Космонавтов, д. 29а. Бабушка, его мать, обнимая его за шею (притягивает вниз, так как она далеко ниже его роста), целует и с душевной теплотой говорит: «Пашенька, прошу тебя, не заплывай далеко. Место незнакомое, тело будет перегрето» (она знала, что после совещания их всех повезут на теплоходе на какие-то острова на Волге). А он, как бы освобождаясь от маминых рук и выпрямляясь, спокойно и рассудительно ей в ответ говорит: «Мама, я буду купаться там, где будут купаться все, что ты волнуешься». Вот вам, что значит материнское сердце! Она как будто бы предчувствовала, что может быть несчастье. Это было утром 14 июня 1998 года. Я же его расцеловал в щеку и пожелал ему доброго пути и благополучного возвращения. И при этом добавил: «Сынок, послушай маму!» Не послушав маминого совета, он поплыл к своей гибели и в 15 — 20 метрах от берега ему стало плохо, тело резко переохладилось и, наверное, начались судороги... А как все получилось на самом деле, мы все по сей день не знаем и теряемся только в догадках.

15 июня 1998 года в 18 часов 40 минут по Московскому времени я сидел у телефона и созванивался с членами гаражного кооператива «Нефтяник» по вопросу ремонта кровли гаража на III этаже (№ 145, папиного гаража). И вдруг до нас дозвонилась ваша мама, Гульнара Исмагиловна и рыдающим голосом сообщает мне страшную весть: «Николай Павлович, Паша утонул!» — эти слова для меня были ударом какого-то молота по моему сознанию. По моему телу мгновенно прошел какой-то зуд, и меня сразу же потянуло в туалет. В горле появилась тошнота. Убегая в туалет, я необычным, громким голосом, точнее истерическим голосом, крикнул бабушке (она в это время была в своей комнате):

— «Ириша, Павлик утонул!» и все померкло...

Еще сам не понимая, какая трагедия постигла нас всех!.. А бабушка, вне

 

себя, рыдая, стала ходить по залу взад-вперед... Потом упала на пол и стала кататься по полу, рвать свои волосы и выкрикивать: «Я не хо-чу жить» У ме-ня от-ня-ли сына! Я не хо-чу жить!» И так в течение 15 — 20 минут она каталась по полу, выкрикивая слова: «Я не хочу жить, у меня отняли сына, моего любимого сына!»...

Я как мужчина с более крепкими нервами, стал ее утешать, уговаривать, чтобы успокоилась, и сам начал думать, что нужно нам сейчас предпринять. Факт трагедии принять как должное и принимать какие-то меры, ведь он уже мертв... А когда она поднялась с пола, прекратила рыдания и выкрики и села на диван, я тут же взял телефонную трубку и стал искать сотрудника Казанского регионального бюро фирмы «Байер», то есть сотрудника покойного Абалакова Сергея Георгиевича и шофера «Волги», который возил вашего отца, Бойкова Вячеслава Исаевича, чтобы срочно выехать в город Самару за сыном, но уже покойником...

Пока я их нашел, и пока они заправили машины и подъехали к нашему дому, — время подошло к 22 часам Московского времени. Весь этот период я был в каком-то другом измерении — механически звонил и механически с кем-то разговаривал о срочной поездке в город Самару, а сам про себя продолжал верить, что этого не произошло, что сын не утонул, что он жив... И только в 22 часа 30 минут мы на двух машинах выехали в Самару. И, конечно же, я всю дорогу не сомкнул глаз и бесконечно думал и думал: «Как же так получилось, что мой сын, наш сын, Павел, в тридцать шесть лет, — сильный, крепкий, логичный во всех своих поступках — опрометчиво поступил, не послушав маму, поплыл, и у всех на глазах утонул...

За время пути, за ночь, я нескончаемый раз прокручивал в своей голове разные ситуации и версии его гибели, но ответа разумного так и не находил...

Машины мчались всю ночь. Только однажды, не помню где, сделали небольшую остановку. Вадим и Сергей перекусили. А что касается меня, то ни о какой еде не могло быть и речи. Я лишь сделал два глотка какой-то теплой, противной минеральной воды — и снова в путь!..

Мы с шофером Вадимом почти всю дорогу молчали. Редко перекидывались короткими фразами. Каждый был занят своими думами. Он, вероятно, думал, останется ли работать в этой

 

фирме или же ему придется быть снова безработным, как у него было до этого. А если останется, то кто будет его начальником, которого придется возить... А мои мысли были целиком связаны с гибелью моего сына. Я не находил ответа — как же будет жить Гуля со своими малолетними детьми, и что их ждет в будущем. Мы же с бабушкой уже старые и конкретной помощи ей оказать не сможем. Голова моя была не ясная, я плохо соображал. Я находился в страшном испуге! В горле все время чувствовалась тошнота... Я же потерял любимого, дорогого и единственного сына, которого не только любил и уважал, но и гордился им. Он для меня и, конечно, для бабушки, был светлым лучом, надеждой и утешением. Мы в нем души не чаяли. Его гибель я воспринял не только как потерю любимого сына, но и как крушения всего нашего отлаженного семейного уклада. Его смерть — это неописуемое горе! Впереди нас ждет неутешная, необеспеченная, со всеми лишениями, болезнями, старость!..

В пути следования за долгую ночь, я много раз прокручивал в своем сознании его жизнь со дня рождения и по настоящий день. Жалость о нем сдавливала мою грудь — и я, как ребенок, начинал плакать...

К восьми часам утра 16 июня 1998 года мы прибыли в город Самару на улицу Галактионовскую, дом 132, где размещается региональное бюро фирмы «Байер» по Самарской области. А через несколько минут появился и руководитель Самарского бюро, немец по национальности, Зонд Рудольф Христианович. Он со мною дружески и тепло поздоровался, обнял меня, а я, при „этом, в укор ему, тихим, рыдающим голосом сказал: «Какой Вы плохой хозяин, что загубили своего гостя и прошу Вас рассказать, как это случилось?» Он долго молчал, без конца поглаживая свою блестящую голову (она у него без единого волоска, как палитра), а потом, не торопясь, стал путано объяснять, перескакивая с одного на другое, конкретно, с его объяснения, я так ничего не понял о гибели своего сына, а вашего отца.

Дорогая Ниночка! Дорогой Олежек!

Идет октябрь 1998 года и я, наконец-то, свои черновые материалы о гибели вашего отца начал переписывать на чистовую. Нужно мне поверить, что это настолько тяжелая задача для меня, старика, что простыми словами объяснить просто невоз-

 

можно. С моей памяти он не выходит ни на один час, ни на одну минуту. А ваша бабушка не прекращает плакать о нем вот уже более трех месяцев. Причитая со слезами на глазах, она все твердит, что ее сын не мог погибнуть, так как он был очень умный, сильный, прекрасно плавал, — значит, это кто-то надумал, что он погиб и нас неверно информировали, этого просто не может быть...

Вот и сейчас, я сижу за письменным столом в зале и продолжаю переписывать на чистовик эту страшную трагедию о его гибели, а куда бы я не посмотрел — везде он: то там, то здесь лежат или его вещи, или его книги, а на столе, между двух прекрасных букетов цветов, стоит его фотография в черной рамке. На самом деле, просто не верится, что он так нелепо погиб — утонул на Волге!..

За этот период,— после его гибели,— я очень постарел, совсем поседел и похудел так, что лицо стало «в кулачок», глаза ввалились. В связи с этим, часто задаю себе вопрос: как я еще на себе несу такую огромную нагрузку, что нормальному человеку трудно поверить. На моих старческих плечах уход за двумя гаражами, езда на машине и уход за ней, продолжаю строить вашу дачу. Не упускаю и работы по садово-огородным делам в «Шемелке», да еще плюс в Васильево четыре сотки земли там, на сей день я продолжаю работать председателем правления садового товарищества «Шемелка». Я не беру в счет ту небольшую заботу о вас, которую по мере моих сил также проявляю. Так что если вдуматься — а не многовато ли для меня, старика — ведь мне скоро исполняется семьдесят шесть лет! Скажу больше: я почти двадцать лет не отдыхал!.. А сейчас, без сына, я не живу, а только существую. Во мне осталась только оболочка. Хожу уже тихо, не как раньше, и слегка в согнутом состоянии.

Давайте вернемся в город Самару. Все мы прибывшие в город — я, шофер Бойков Вячеслав Исаевич, дядя Данияр (брат вашей мамы) и сотрудник Казанского регионального бюро, Абалаков Сергей Георгиевич, без завтрака, что называется с ходу, приступили к столь необычной работе по подготовке покойного (вашего отца) к отправке в город Казань. А делать нужно было очень много: договориться с транспортной милицией, чтобы не скрывать труп, приобрести гроб и сухой лед в достаточном количестве, зафрахтовать машину для перевозки покойного; бальзамировать труп и т. д.

 

С кем бы в городе Самаре я ни встречался, все время про себя думал: «Какой несчастье постигло нас Всех! Ка-кое не-счастье!»... После ответа на мой вопрос, Зонд несколько минут молчал, а потом тихо, как бы не ко мне обращаясь, сказал: «Я не могу и сейчас понять, как это случилось, что в он в считанные минуты погиб! Я вторые сутки не сплю и нахожусь, как бы в тумане!..»

И он на самом деле толково, доходчиво не смог мне сразу обрисовать ситуацию гибели вашего отца, а моего сына. Я четко понял лишь тогда, когда переговорил со всеми очевидцами, в том числе и с капитаном теплохода «Московский» Игониным Павлом Николаевичем и директором Самарской ГРЭС Ягудиным Борисом Михайловичем (теплоход принадлежал Самарской ГРЭС).

А дело было так. После совещания в здании фирмы (г. Самара, ул. Галактионовская, д. 132), которое проводили прилетевшие специально из Германии работники «Байер», все пообедали, в том числе было выпито и горячительное. Но, как мне все говорили, отец ваш от водки наотрез отказался (сославшись на жару) и выпил только фужер минеральной воды. Затем всех участников обеда, на двухпалубном теплоходе «Московский», как я уже выше упомянул, принадлежащий Самарской ГРЭС, повезли на какие-то острова на Волге, чтобы искупаться. Температура наружного воздуха в это время в городе Самаре была более 36°С (жара стояла жуткая). И вот, все участники этой поездки, в том числе четыре немца из Германии, разгоряченные, сытно пообедавшие, стали раздеваться и заходить в воду. Трое из них, в том числе и ваш покойный папа, сразу же поплыли от берега (протока, где остановились искупаться, была быстротечная, а значит, и холодная). С корабля в рупор стали требовать плывущих вернуться к берегу. Два пловца (фамилии которых я так и не узнал) тут же подчинились требованию капитана,— вернулись обратно к берегу. А ваш отец тоже вроде бы начал поворачивать, — как сказал капитан теплохода господин Игонин при личной беседе,— но тут же раздумал и стал плыть дальше. И моментально, в связи с резким переохлаждением его тела, у него, по всей видимости, появились судороги и его водой начало относить к теплоходу...

Капитан теплохода (с его слов) эту ситуацию сразу же оценил и отдал приказ одному из матросов с палубы сбросить спасательный круг. Но почему-то этот спасательный круг был

 

сброшен без веревки. Но тут же был брошен второй круг с веревкой. Покойный, ваш отец, схватил первый круг левой рукой. Круг, как сказали мне все, с кем разговаривал, от его тяжести стал перпендикулярно к воде (торчком). И вот в тот же миг он этот круг отпускает и сам идет ко дну. То есть тонет!!!. Ужасный миг и для него и для нас всех!.. Как мне подсказывает мое сознание — у него в этот миг прекратило биться сердце, и у всех на глазах он утонул!.. (Это мое отцовское предчувствие, потом было подтверждено тем, что когда я брал его из морга — его левая рука с растопыренными пятью пальцами, именно в судорожном состоянии,— как бы кого-то он хотел схватить, была зафиксирована и лежала выше груди сантиметров на пятнадцать-двадцать).

И эта трагедия произошла у всех на глазах в 20 метрах от берега протоки, сразу же как только присутствующие начали купаться. Далее. Если капитан, как мне он говорил при встрече, заметил, что с отцом творится что-то неладное, не может вырваться с потоком течения, то почему же не послал матроса со спасательным кругом в воду, чтобы спасти человека, терпящего бедствие? А он, видите ли, приказал бросить спасательный круг без веревки. Правда, как уже сказал, отец этот круг схватил левой рукой и как бы повис на круге, круг стал перпендикулярно к воде — торчком (в это же время рядом шлепнулся о поверхность воды и второй спасательный круг с веревкой), но к великому сожалению, отец тут же упускает спасательный круг, а сам уходит под воду!!!

Вероятнее всего, в это время его сердце перестало работать!.. Как я себе представляю, здесь было и резкое переохлаждение всего организма, испуг, а значит и судороги!.. Остается все же в этой ситуации непонятным мне поведение капитана; видя, что человеку плохо, так почему же он не послал матроса со спасательным кругом в воду? Я верю: трагедии бы не было! Ну может быть, дней десять пролежал бы в больнице, помучился., и все бы прошло. Но, наверное, так было угодно Судьбе!, что все так нелепо случилось: он поплыл, вопреки советам бабушки — «не плавать», и игнорировал предупреждение капитана — «вернитесь, дальше плыть нельзя».

Но капитан объяснил свое поведение так, что, мол, случилось все так быстро, что он не сразу все смог сообразить и полноценно оценить ситуацию...

 

Так и хочется сказать: «Господи, дай мне силы, чтобы завершить не по силам мне эту работу!..»

Милый Олежек! Милая Ниночка! В предыдущей главе я написал непростительную неточность о наших родительских переживаниях и воспоминаниях о нашем дорогом нам сыне. Не каждый час мы о нем вспоминаем, а он перед нашими глазами стоит всегда — рослый, красивый, стройный, сильный и какой-то необыкновенный во всем своем облике! Как только утром мы с бабушкой просыпаемся и наше сознание начинает работать — первая мысль, первая думка только о нем. Не успеем утром приоткрыть глаза, и сразу же наше сознание захлестывается первыми тревожными, первыми горестными и первыми жалостными воспоминаниями только о нем. И так целый долгий день и долгий вечер все думаем и вспоминаем его: как он рос, как мы его воспитывали, как любили и т. д. и т. п., пока не уснем. Итак, повторяюсь, каждый день! Он никак нас не оставляет ни на одну минуту — работаем ли мы, идем ли куда, или же просто кушаем — он всегда в нашем сознании... И заверяю Вас, дорогие и любимые мои, так будет всегда и впредь до наших последних дней!

Днями бабушка приходила к вам на Карла Маркса, дом 25, чтобы посидеть с Ниночкой,— она очень сильно болела ангиной, а вашей маме нужно было срочно куда-то сходить. А бабушка по квартире ходила в одних носках. Придя из садика, Олежек, заметив это, тут же сказал: «Бабуля, зачем ходить без туфель? Надень папины, он ведь все равно не придет!»... (это сказал мальчик четырех с половиной лет). Бабушка этот разговор потом через слезы передала мне и, конечно, не сдержался и я, и тоже начал плакать. Разве можно на какой-то миг позабыть нашего сына, во всех отношениях необычного сына!..

Свою работу в городе Самаре я начал сразу же с вопроса, чтобы сына не вскрывали. По моей просьбе господин Зонд соединил меня по телефону с транспортной милицией. Какой-то капитан мои доводы не принял. Хотя я, как отец, объяснил ему — не важно, от чего погиб сын — или от судорог, или же отказало сердце от резкого переохлаждения. Он настаивал, чтобы сделать вскрытие. Я наотрез отказался и попросил его, чтобы трубку передали его начальнику. Какой-то майор со мной также не соглашался и посоветовал мне, чтобы через часа два переговорить с самим подполковником Михайловым...

 

Спустя два часа, наконец-то, я связался с этим подполковником и после моих отцовских доводов, которые я приводил через слезы и рыдания, он, подумав малость, согласился. Тем не менее, назвал еще одно лицо женского пола, с которой я обязан тоже переговорить. Это врач Наталья Александровна, которую я быстро упросил, чтобы не делать вскрытие. Целый день у меня прошел в разговорах со всевозможными незнакомыми лицами лично и по телефону, находясь сам в каком-то тумане, весь разбитый и не переставая плакать, что мои носовые платки были все мокрые — хоть выжимай. Одновременно из головы не выходил вопрос,— а как я встречусь со своим сыном, сыном любимым и дорогим, но уже покойником в морге? Из сознания не выходили слова, что он погиб, его уже нет в живых! Но я почему-то продолжал этому не верить и все думал и думал, мол, это просто какая-то ошибка!..

А время шло... Абалаков Сергей Георгиевич, ваш дядя Данияр Мингазов, шофер Бойков Вячеслав Исаевич и Роман Дублинский (сотрудник Самарского регионального бюро фирмы «Байер») целый день мотались по городу, решая разные вопросы, связанные с отправкой покойника в город Казань. А вопросов, как подметил выше, было предостаточно: нужно было приобрести более или менее приличный гроб, переодеть покойника и положить его в гроб, зафрахтовать машину для транспортировки покойника, добиться бальзамирования трупа (как сказал выше, жара стояла жуткая), приобрести сухой лед в достаточном количестве и т.д. Они проделали колоссальную работу, за что им преогромное спасибо.

За весь день, сквозь слезы и рыдания я выпил только стакан несладкого чая, а кушать совершенно не хотелось... Ну, наконец-то, приехали директор Самарской ГРЭС Ягудин Борис Михайлович (он мне сходу не понравился: весь его облик излучал самомнение и апломб) и капитан теплохода «Московский» Игонин Павел Николаевич (какое дикое совпадение). Директор ничего мне нового не сказал, что уже рассказали другие лица о гибели моего сына. Уходя, он вдруг необдуманно выпалил мне несусветную грубость! (явно не по годам им сказанную) — «Вы радуйтесь, что я быстро, за три часа нашел вашего погибшего сына. А в прошлом году одного утонувшего инженера, я искал восемнадцать дней. Ну, представьте, что от него осталось». — Я ему ответил также грубо, находясь почти в не-

 

вменяемом состоянии: «Я вижу, вы, вроде бы, нормальный человек, а говорите необдуманно, грубо, не сочувственно, а чтобы больше меня расстроить. Как же я могу радоваться при таком горе?..» После моих слов он со спокойной ноткой в голосе объяснил свою грубую фразу. Как только они с капитаном теплохода убедились, что (мучилась трагедия, он тут же с борта теплохода по мобильному телефону отдал строгий указ: «Срочно в такое-то место направить две бригады водолазов!» И они прибыли незамедлительно! И этими двумя бригадами водолазов пришлось в течение трех часов интенсивно искать труп вашего отца. И только после трехчасовых интенсивных поисков они, наконец, извлекли его из воды.

Не прошло и часа, когда откланялись директор Самарского ГРЭС Ягудин Б. М. и капитан теплохода Игонин П. Н., как появились четыре немца из Германии. После ухода директора Самарского Гидроузла Ягудина Б. М. и капитана теплохода Игонина Н. П., я тут же попросил господина Зонда Р. X. заказать телефонный разговор с Казанью, чтобы узнать, как бабушка и мама подготавливаются к приему покойного сына, и что сделал Исмагил Мифтахович (ваш второй дедушка). Кстати сказать, он также, как я и бабушка, вас очень любит и гордится, что у него такие хорошие внук Олежек и внучка Ниночка. Узнав подробности, что все делается так, как я с ними договаривался перед отъездом в город Самару, я попрощался с ними и повесил трубку. Оказалось, я был прав, что не взял с собой вашего второго дедушку (он хотел тоже ехать), ему пришлось много сделать подготовительной работы по приему покойника.

Все четыре немца рослые, крупного телосложения, а один, как баскетболист. Но что меня поразило, в них не было ни опрятности, ни лоска. Одеты были как попало. Все они сотрудники фирмы «Байер», которые и провели совещание с региональными сотрудниками России.

Описывая эту страшную трагедию — гибель нашего дорогого и любимого сына, я все время думаю: «Хватит ли моих старческих сил, чтобы довести начатое до конца?» И здесь так и хочется сказать: «Дай, Бог, мне силы и терпения, чтобы я завершил описание этого невероятного случая!..» Я чувствую себя настолько плохо и обессиленно, что нельзя передать. А бабушка похудела аж на 11 килограмм.

Все немцы вежливо со мной поздоровались и каждый сер-

 

дечно обнял меня, выражая тем самым глубокое соболезнование по случаю гибели сына, а вашего отца. От них через переводчика (они по-русски совершенно не разговаривали) я услышал много лестных и теплых слов в адрес покойного. А старший из них, в память о трагическом дне и знакомстве со мной, подарил мне ручные часы фирмы «Байер». При этом он сказал: «Это, конечно, мелочь, но пусть они всегда напоминают вам о нашей встрече в эти трагические дни». Но я, в присутствии своих сотрудников, обязан вам сказать, что мы не должны забыть семью покойного господина Соболева». Эти слова он выразил, наверное, потому, что я сразу же, как только поздоровался, со слезами на глазах стал их всех просить, чтобы они помогли устроить вашу маму (как вдову покойного) в Казанское региональное бюро, иначе семья покойного будет влачить жалкое существование, так как она по сей день безработная...

Через час немцы раскланялись, им нужно было летать в Германию. Они тепло со мной распрощались и дали слово, что примут все от них зависящие меры, чтобы семья сына не была забыта.

За время почти часовой беседы с немцами через переводчика, они задавали мне массу вопросов, их интересовало: какая у нас семья, кем я работал, кто бабушка, как рос сын, как учился, какая у него семья и т. д. Мне пришлось рассказывать подробно о нашей жизни, семейном укладе, о сыне и его семье. Они очень внимательно и с большим интересом слушали. А переводчик продолжал переводить. Особенно их удивило то, что перед ними сидел узник сталинских лагерей! Они, — как объяснил переводчик,— впервые видят натурального человека, который безвинно провел многие годы в советских лагерях. После этого немцы, перебивая друг друга, стали что-то громко обсуждать между собой, часто поворачивая свои головы в мою сторону. А я сидел, как бы с заторможенной в своих мыслях головой, и продолжал вытирать свои слезы уже давно мокрым носовым платком.

Я пишу эти страшные строки, а бабушка, сидя на диване, продолжает плакать. Она почти не прекращает плакать и горевать о своем погибшем сыне. Подобное состояние и мое, Только как мужчина, стараюсь не плакать, а терпеть и терпеть....

Через три дня будем справлять сорокадневные поминки погибшего сына. Но боль о нем не притупляется, утрата про-

 

должает сжимать сердце и не дает хотя чуть-чуть нормально себя чувствовать. Но давайте вернемся в город Самару.

День подходил к концу. Все вопросы с транспортировкой покойного с гробом в г. Казань вроде бы решены. А когда наступило 18 часов, господин Зонд Р. X. подошел ко мне и срывающимся голосом сказал: «Ну, Николай Павлович, убедительно прошу Вас, крепиться. Сейчас мы все, — людей было много, — должны ехать в морг, принять гроб с покойным». Мое состояние в это время было такое, что его никакими словами не обрисуешь. Я был в каком-то заторможенном состоянии — вне себя! И вот, кортеж из пяти машин подъехал к моргу. Все вышли из машин. На крыльце появились в белых халатах три женщины. Одна из них держала маленькую палку с документами. Они между собой что-то говорили, перелистывая бумаги. Мне нужно было принять своего сына, но уже покойного, а значит расписаться. (Пишу эти строки, а сам не верю, что его давно уже похоронил!!!).

Все приехавшие со мной стали поочередно подходить ко мне и опять просить меня крепиться и еще раз крепиться, мол, трагедию не изменить...

Но вот время подошло к 19 часам Московского времени (по местному уже было 20 часов вечера),— открываются двери морга и на пороге появляется длинная, четырехколесная коляска с гробом (без крышки)... И я вижу своего сына с закрытыми глазами, сжатыми губами, совершенно не изменившегося, словно спит! Передо мной мой сын Павел, а ваш отец — по-кой-ник! Левая рука чуть приподнята над грудью с раскрытыми пятью пальцами — застывшими в судорожном состоянии, как будто бы рука стремится что-то схватить (через сутки, когда мы его уже хоронили — рука опустилась на грудь, а пальцы, как бы выпрямились).

Первое впечатление ужасное! Я чуть не потерял сознание. И вот я тихо иду к гробу, едва сдерживая свои рыдания. Внутри — все клокочет. Все присутствующие убедительно просили меня не плакать... Вот и мой сын — красавец, умница, безупречный муж, хороший семьянин и замечательный работник фирмы — лежит в гробу мертвый! На нем чистый, выглаженный костюм, чистая рубашка с галстуком, лицо чисто выбрито, а на голове в трех местах приклеены небольшие кусочки лейкопластыря, закрывающие ранки, которые он, вероятно, получил при

 

ударе об металлические детали парохода. Уже (как мне кажется) после смерти, когда у него отказало сердце, и его тело было подхвачено течением...

Я припал к его холодной, как лед, голове и со слезами на глазах, со спазмой в горле, еле проговорил: «Сынок, как ты так мог поступить, не послушав маминого совета, и поплыл на незнакомом месте, погубив себя и оставил нас всех сиротами, без кормильца?» Отступив от гроба, я ничего не видел, мои глаза были затуманены пеленой слез, а в голове стоял какой-то звон!.. Чуть погодя, взяв себя в руки (легко сказать — взяв себя в руки), я обратился к своим людям, которые со мной приехали: «Давайте грузить!» Я расписался в документе о получении покойного сына, не видя документов и не соображая какой «груз» получаю!.. Ужас! Подумать только, — какую нужно иметь. Силу и Волю, чтобы не упасть в обморок.

Шофер «Уазика» подал машину к моргу и раскрыл задние двери для погрузки гроба с покойником. Погрузив гроб, шофер отъехал на несколько метров и стал ждать дальнейших действий. Тут возникла небольшая дискуссия: кто-то стал предлагать гроб крышкой не закрывать, а кто-то советовал — закрыть. Но я велел моим сопровождающим гроб закрыть крышкой и забить два гвоздя по диагонали. Что и было сделано. Затем я подошел к шоферу и спросил, как его величают. Он ответил: Александр Васильевич. «Вот что, Александр Васильевич,— сказал я, — Вы поедете только вторым, за машиной ВАЗ-2104 (ее номер АВ 886 М77), в пути следования ее не обгонять». С вами сядет брат жены покойного Данияр. Я же поеду на «Волге» следом за вами». (Водитель ВАЗ-2104 был Абалаков Сергей Георгиевич и водитель «Волги» (ГАЗ 31029 АВ 213 К77) был Бойков Вячеслав Исаевич, который возил сына до его гибели)...

Итак, мы покинули территорию морга в 19 часов 10 минут 16 июня 1998 года. Все самарские сотрудники фирмы и другие лица решили нас проводить за город. И мы тронулись в путь. Выехав за город, передние машины остановились. Все провожающие вышли из машин. Остановились и мы с Войковым В. И. Короткие разговоры, короткое прощание и мы на трех машинах взяли курс на город Ульяновск. С первых же минут езды скорость машин, как позволяла дорога, была весьма приличная. Это примерно 90 — 100 километров в час...

 

Я везу своего дорогого и любимого, но уже мертвого сына! Какое мое состояние — не следует спрашивать, а тем более описывать. Мы торопимся. Зачем? С одной стороны, чтобы сохранить труп от разложения, так как завтра ожидается такая же высокая температура воздуха. С другой стороны — чтобы поскорее с ним расстаться, расстаться — навечно! Кто же мог подумать, что я под конец своей жизни должен пережить такую страшную трагедию?! В голове — мысли, мысли — и все о сыне, и что ждет нас, стариков, и как будет жить Гуля со своими малолетними детьми... И так мы ехали без остановок более трех часов. Но вот передние машины встали. Остановились и мы с Бойковым В.И. Кругом темная ночь! Я подошел к передней машине. Оказалось, что до «ЧП» оставалось только 15 сантиметров пути, а там — новая трагедия! Причина нашей остановки была обыкновенное русское головотяпство: какой-то безответственный дорожный механизатор оставил на шоссе дорожный каток, который прокатывает асфальт без опознавательных знаков. А точнее без освещения!.. И машина с покойником с приличной скоростью чуть было не врезалась в этот каток. Шофер «Уазика» Александр Васильевич все же моего совета — ехать только после «Жигулей» — не послушал, а на каком-то месте самовольно обогнал Сергея Георгиевича и, таким образом, возглавил нашу колонну — и как результат — чуть не разбился!.. Ужасно себе представить, если бы машина разбилась, шофер погиб бы, а гроб с трупом полетел бы на дорогу... Я тут же, около дорожного катка, как следует его отругал и на повышенных нотках в голосе потребовал ехать только вторым, после «Жигулей»...

Затем, где-то не помню, остановились, чтобы перекусить и попить. Я только попил минералки, а они все слегка перекусили и снова в путь. Всю дорогу я нисколько не задремал и эта была уже вторая ночь. С шофером почти не разговаривали. Я бесконечно раз прокручивал в голове встречу с женой и с Гулей. Все думал, думал и думал — и о тебе, Олежек, и о тебе, Ниночка, что вы остались сиротами... Что только за долгую ночь не лезло в голову. А основное: как же он утонул? Почему не послушался матери и поплыл, очертя голову, туда, где его ждала смерть...

Наши машины неслись со скоростью, как бы в погоне. Куда я тороплюсь? Зачем мне эта скорость? Ведь чем скорее я при-

 

еду в Казань, тем скорее я расстанусь со своим сыном навечно! Но ничего другого я придумать не мог. У христиан покойников хоронят на третий день смерти, и я эту традицию обязан соблюсти.

Так, в думах о гибели сына, о судьбе его детей, жены, нас стариков, мы подъехали к городу Казани. Сергей Георгиевич, как бы читая мои мысли, проехал по ул. Карла Маркса, мимо дома № 25, а мы, конечно, за ним. Ровно в 5 часов утра мы подъехали к дому № 29а по ул. Космонавтов: У нашего дома на скамейках уже сидели несколько человек, поджидая нас. Среди ожидающих был Исмагил Мифтахович, тесть покойного, муж подруги вашей матери Олег Игоревич Зверев, Леонид Кропотов и другие. Я вышел из машины. Голова — от переживаний, без сна двух ночей, без еды и дальней дороги — была как чугунная, она почти не соображала. Я со всеми поздоровался и попросил снять крышку гроба и поставить ее с левой стороны входных дверей.

А сам, как пьяный, слегка шатаясь, стал подниматься к себе на третий этаж — посмотреть как ваша бабушка и ваша мама подготовили квартиру к приему покойника.

Я обнял бабушку и попросил ее, по мере сил, сдерживаться, терпеть. Потом подошел к вашей матери, так же обнялись с ней, и так же попросил ее терпеть и терпеть. Они также двое суток не спали и еле стояли на ногах. На них не было лица! Переживания сказались на их состоянии...

Проверив квартиру, обстановку, что они подготовились к приему покойника, я спустился вниз, на улицу. Меня тут же окружили друзья сына, мои друзья и знакомые, и каждый, обнимая меня, приносил свои искренние сочувствия. Я же, со слезами на глазах, попросил их поднять груб с покойником на третий этаж, в квартиру, где он столько лет счастливо прожил со своими родителями, а потом и с женой и детьми... Тяжело, невыносимо, тяжело смотреть как убивается ваша бабушка о покойном сыне, и ваша мама о своем покойном любимом муже! Повторяю: очень тяжело потерять сына в расцвете лет! Свое состояние — описать нельзя, не подберешь слов...

Гроб с покойником поставили в середине зала на стол. И тут же ваша мама попросила на покойника надеть пиджак от нового костюма, который он сам приобрел совсем недавно, находясь в командировке в Германии. Тут же стали приходить

 

все новые и новые люди — его друзья, знакомые, сослуживцы, соседи и мои сослуживцы и друзья, чтобы почтить его светлую память и чтобы в последний раз поклониться покойному, а также выразить нам, родителям и вашей маме сочувствие...

Я, да наверное, не только я, ходил как очумелый, с несоображающей головой. Чувствовал себя из рук вон плохо. Тем не менее, вышел на улицу и продолжал встречать все новых и новых лиц, пришедших, чтобы передать нам свои соболезнования и попрощаться с покойником. За это время я ходил, как заводная машина, механически встречал все новых лиц. Пришло очень много людей из «Энерготехмонтажа», во главе с начальником Галеевым Леоном Шайхеевичем, где я проработал много лет, из института Российской Академии наук, из «Татэлектромонтажа», с тепловых сетей, из института имени Арбузова и других организаций, где знали покойного, и, конечно же, все его друзья, товарищи и знакомые... Время бежало неумолимо.

Но вот наступило одиннадцать часов дня. Я вышел из квартиры и спустился во двор, чтобы установить две табуретки для приема гроба с телом покойного. Весь двор был заполнен людьми и машинами. То там, то здесь люди группами, кучками и в одиночку стояли со скорбью на лицах, дожидаясь выноса гроба.

Итак, наступили последние минуты нахождения моего любимого сына под кровлей родителей... И я даю согласие выносить из квартиры покойного! Друзья его осторожно выносят гроб и устанавливают его на табуретки. Что тут сказать, как описать наше горе? Здесь никаких слов не подобрать. Духовой оркестр заиграл траурные мелодии... Все мы — родные и близкие — встали около изголовья гроба, чтобы в последний раз посмотреть на облик своего родного и дорогого сына, мужа и отца, и сфотографироваться на вечную память. Я стоял у гроба и думал: «Почему судьба так распорядилась, чтобы отнять его у нас? Во цвете лет ушел из жизни, оставил нас, стариков, без утешителя и кормильца, а жену вдовой с двумя малолетними детьми»...

Затем все мы простились с покойником, и я дал знак шоферу Елагину Николаю Алексеевичу подать свой «Уазик» ближе. После погрузки гроба с покойником, все мы, родные и близкие, уселись в машину вокруг гроба, чтобы проводить его в последний путь — сына, мужа и отца... И машина тронулась! Мы ехали и неотрывно смотрели на так дорогой нам его облик...

 

Похоронили мы его на Самосыровском кладбище города Казани между его родной бабушкой Ниной Александровной Куприяновой и родным дедушкой Василием Федоровичем Сухоребрым (это место давно я готовил для себя, но он опередил меня, старика).

Итак, совершилось самое страшное в нашей жизни с бабушкой— мы похоронили своего единственного, горячо любимого сына!!!

После похорон, выйдя с территории кладбища, я подошел к исполнительному директору Акционерного общества фирмы «Байер» (город Москва), господину Глинкину Игорю Анатольевичу, участвующего в похоронах, и, отойдя с ним в сторону, я обратился к нему с убедительной просьбой устроить жену покойного в Казанское региональное бюро фирмы «Байер». И если есть законы в Германии (фирма «Байер» — немецкая), которые позволяют детям покойного установить до совершеннолетия пенсию, то помочь и в этом деле. Глинкин И.А. сразу же, не задумываясь, ответил: «Что будет от меня зависеть, я постараюсь сделать. А в сию минуту я ничего обещать не могу». Я его поблагодарил за участие в похоронах сына и пожелал ему доброго здоровья и удачи в его жизни и пошел к машине, чтобы ехать на поминки.

Время бежит быстро. Сегодня, мои дорогие, 24 июля 1998 года. Прошло сорок дней, как погиб ваш отец. А я все пишу и пишу эти страшные строки...

Мы с бабушкой, с вашей мамой и с Зульфирой Сибгатовной (вторая бабушка) по мере наших средств и возможностей организовали сорокадневные поминки. На поминках были все родные, близкие, а также все друзья и приятели его. Далее. Понимаете, как это было тяжело, как горько вспоминать о нем. Трудно вспоминать, но не менее и трудно писать, так как он был слишком нам дорогим и любимым сыном!!! Сколько он оставил нам горя, переживаний — не описать, не рассказать. Слезы у бабушки не просыхают: каждый день она плачет, вспоминая его добрыми и сердечными словами...

До сих пор, хотя уже прошло сорок дней, в голове так и не укладывается, что он так погиб нелепо и дико. Поминки провели у нас, в квартире № 59 по ул. Космонавтов, д. 29а. Народу на поминках было немного, в пределах тридцати человек. За столами сидели в два приема: сперва родные и близкие, а по-

 

том: друзья, приятели и сослуживцы. Много было сказано в его адрес теплых, душевных слов, много было воспоминаний. А Леонид Кропотов — его близкий друг, передал нам с бабушкой пакет, где лежало шестьсот рублей денег (он собрал эти деньги со всех его друзей, как долю на поминки). Спасибо ему!..

Открывая и закрывая поминки, я почти не прекращал плакать. А о бабушке и о маме — и говорить нечего. Тяжело, очень тяжело вспоминать!..

Но вернусь к той ситуации, когда я разговаривал с Исполнительным директором АО (г. Москва) фирмы «Байер», господином Глинкиным И. А. Не успел с ним переговорить, как я заметил, что из кладбищенских ворот вышел строго одетый в черный костюм (в такую жару) какой-то господин. Это оказался сотрудник Московского представительства фирмы «Байер» господин Штопп. Он специально прилетел на похороны вашего отца, но, к сожалению, на полчаса опоздал. После знакомства и короткой беседы я порекомендовал ему присутствовать на поминках покойного, которого он лично знал. Господин Штопп сразу же согласился. Когда всех желающих принять участие на поминках я рассадил по автобусам и они поехали на ул. Бутлерова, дом 16, в столовую «Ника», где Павел Дмитриев, сотрудник Казанского бюро фирмы «Байер» заказал обед на 70 персон... Все мы близкие и родные также поехали туда.

Я почти каждый день пишу черновой материал о гибели вашего отца, а моего сына. А передо мной на столе стоят его фотография в темной рамке, две вазы с цветами, которые он так любил.

Сейчас, временно прекращаю писать. Поверьте, очень тяжело— бабушка не переставая плачет о своем сыне, да и я от горя готов реветь белугой о нем. Да и времени у меня почти нет, так как очень занят приусадебными и дачными делами. А к вечеру невероятно устаю...

Сегодня 12 августа 1998 года. Наконец-то на его могилке установлен из черного карельского гранита памятник (камень подобрал я сам). Памятник очень хороший. Художник мастерски выбил на граните его фотографию (фотографию для памятника подобрала бабушка Ирина Васильевна). Справа от фотографии выбит небольшой крест — символ христианства. А ниже слова — Соболев Павел Николаевич

15-VI-1962 г.-15-VI-1998 г.

 

«Вечная память любимому безвременно трагически погибшему сыну, отцу, мужу»

Этот текст, предложенный бабушкой, нам всем понравился и мы его приняли. Ниже этого, по моему предложению, выбиты две розы, как символ его любви к цветам и всему прекрасному. А уже ниже этих двух роз выбиты скорбящие слова:

«Глубокоскорбящие, безутешные в горе своем мать, отец, жена, дети»

Нам с бабушкой и маме памятник понравился. Довольны остались и дедушка, Исмагил Мифтахович, и бабушка, Зульфира Сибгатовна. Памятник установлен за счет средств фирмы, где покойник проработал около четырех лет.

12 августа, вечером после работы на «Шмелевке», я, бабушка и дедушка Исмагил Мифтахович, побывали на кладбище. Возложили цветы, постояли у могилки, поплакали, погоревали, а бабушка чуть не рыдала. Такая на душе тяжесть, такая боль — это передать нельзя! И эту боль будем носить до своей гробовой доски!

Памятник, повторяюсь, всем нам понравился. Подрастете, посмотрите и сами его оцените.

Но вот наступило 18 августа. Для нас с бабушкой этот день был необычным: ваша мама, Гульнара Исмагиловна, купила нам двухкамерный холодильник Минского завода (Белоруссия). За этот солидный подарок сказать ей спасибо — явно мало. И я к «спасибо» добавлю, что она очень благородная и порядочная женщина. Вспомнила желание покойного мужа и купила его родителям холодильник. В связи с этим подарком у нас с бабушкой получилось чудесное другое настроение: на самом деле — подарок необычный. А через несколько дней снова нас обрадовала важным сообщением, что получила первый денежный пенсионный перевод на вас и на себя от фирмы «Байер». Это, пожалуй, каждый скажет— «Здорово!»

Если так можно сказать — день восемнадцатого августа удался на славу: теплый, безветренный и очень солнечный. И все мы с вами вместе поехали на дачу в Васильево. Олежек весь день не расставался со своим «великом» (он так называет свой трехколесный велосипед). А ты, Ниночка (я тебя безмерно люблю за твою не по годам развитость и схожесть со своей мамой), наконец-то, впервые начала относительно сносно кататься на своем двухколесном велосипеде. Мы все трое: я, мама и бабуш-

 

ка, смотрели на тебя с восхищением, как ты каталась... Так и хотелось сказать тебе: «Молодчина!» День был на самом деле очень хороший. Мы с мамой занимались землей, а бабушка посадила 26 корней виктории. Потом все дружно, с аппетитом, пообедали. А ты, Олежек, отказался с обедом есть хлеб, кушал только молодую картошку и сардельку. А после обеда, малость погодя, мы дружно собрались и на своей «Ниве» поехали домой. Через час прибыли на ул. Амирхана дом 26. Я отнес вам огурцы, помидоры, а ваша мама несла ваши вещи и огромный букет гладиолусов. А ты, Олежек, самостоятельно тащил на второй этаж свой «велик». После чего мы с бабушкой уехали на ул. Космонавтов.

Прошло много дней, и я не приступал к воспоминаниям о погибшем сыне. Но сегодня, 26 августа, я снова приступил к этому тяжелейшему труду. Но как бы тяжело мне не было, при всех любых равных условиях, я обязан начатое дело довести до конца. Эту трагедию должны знать не только вы, но и ваши дети.

А теперь давайте вернемся к поминкам после его похорон. Нам Дмитриев сказал, что поминки будут в столовой «Ника» по ул. Бутлерова, дом 16, куда мы все и поехали. Когда все мы — близкие к покойнику — зашли в зал столовой, то там уже сидело полно народу. Уселись и мы, как положено в таких случаях, на места нам заранее отведенные. Описывать как проходили поминки — дело непростое, тем более для меня. Народу, повторяюсь, было много: родные, близкие, друзья, знакомые, сослуживцы. Многие выступали и сказали немало теплых, душевных слов о нем. Я не буду перечислять их фамилии и кто что говорил. Но я обязан коротенько рассказать о высказываниях немца, господина Штоппа в адрес покойного. Он довольно-таки сносно говорил по-русски. Говорил он долго и подробно о его положительных качествах, как руководителя регионального бюро. Особо подчеркнул вот что: из всех региональных бюро, раскинутых по всей России (Москва, Санкт-Петербург, Томск, Самара и т. д.) — Казанское бюро самое лучшее и самое перспективное, благодаря умелой работе господина Соболева. Он отметил и то, что покойный весьма грамотно и деловито докладывал о своей работе в Москве перед руководством фирмы на совещаниях. Он также охарактеризовал его как порядочного, весьма образованного, интеллигентного чело-

 

века, способного знать, разбираться и понимать рыночные отношения в столь непростое время. А напоследок он сказал (привожу почти дословно его слова): «Вы, русские, как правило, как мне кажется, всегда привираете, все преувеличиваете, ловчите и обязательно немножко не точно докладываете. Но у покойного господина Соболева Павла этого совершенно не наблюдалось. Он всегда докладывал так как есть, не приукрашивая положения дел и свой успех. За это мы его уважали и очень ценили. И учитывая его порядочность, честность, образованность, а также работоспособность, мы собирались в августе сего года назначить его куратором российских региональных бюро фирмы «Байер» с дислокацией в городе Москве или же в Санкт-Петербурге, а возможно, и в Германии. Но вот судьба распорядилась, к великому сожалению, совсем по-другому...»

Последним выступил я. Говорил тоже долго, но через слезы (чуть не рыдал), не стесняясь присутствующих. Как тут не плакать, когда погиб сын, дорогой и любимый сын! Что судьба меня почему-то преследует: в начале жизни я многие годы безвинно провел в советских лагерях, а точнее в концлагерях, где испытал невыносимые издевательства и лишения, а сейчас, под старость лет, — судьбе было угодно лишить нас с женой кормильца и утешителя, а внуков оставить без отца, жену без любимого мужа... Я много говорил о его достоинствах как сына. О его спокойном характере, о его всесторонней развитости. Как он рос, как учился. Что он был очень заботливым и внимательным сыном с малых лет. Я говорил о том, чтобы добиться успеха — он много над собой работал, он очень любил свою семью и старательно о ней заботился. Сам говорил и ходил между столами, не переставая плакать. А сам еле держался на ногах. Алкоголь, которого я принял в меру — мне совершенно не помогал. Я не спал двое суток и такой страшный удар — меня всего это отяготило, я был весь разбит, не имел сил...

После поминок я подошел к господину Штоппу и поблагодарил его за столь теплые слова в адрес сына. И опять в вежливой форме обратился к нему с убедительной просьбой о трудоустройстве вдовы покойного, то есть вашей мамы. Он опять мне сказал, что от него будет зависеть — все сделает.

Вот и наступает сентябрь-месяц, весьма хлопотный. Ты, Ниночка, пойдешь учиться во второй класс, а Олежек в среднюю группу детского садика. А нам с бабушкой предстоят большие,

 

не по нашим силам дела: убрать весь выращенный урожай на землях «Шемелка». Многое необходимо будет переработать, многое засыпать в погреб на хранение. Будем надеяться, что все мы сделаем, лишь бы не подвело наше здоровье.

Сегодня 31 августа, мы с бабушкой целый день были заняты в «Шемелке». А перед отъездом она набрала охапку разных цветов — ведь завтра 1 сентября, праздник знаний поэтому без цветов никак нельзя. Вечером 31 августа бабушка обо всем переговорила с вашей мамой насчет первого сентября. Они договорились, что мы на машине утром в 7 часов 30 минут будем у вас.

И вот наступило 1 сентября 1998 года. Как и договорились, мы ровно в 7 часов 30 минут подъехали к вам и, конечно, с цветами, а сами празднично одетые... (на улице, как назло, пошел дождь) Вас застали за завтраком. Не успели раздеться и пройти в зал, как появился второй дедушка, Исмагил Мифтахович, тоже с букетом цветов и с зонтиком (на улице продолжал лить дождь). Чуть погодя Олега одели и мы втроем — я, мама, второй дедушка, повезли его в детский садик, вручив ему букет цветов для его воспитательницы. А после этой процедуры тебя, Ниночка, отвез я на машине в школу. Но уже во второй класс. Настроение твое приподнятое, в руках несешь огромный букет цветов. Мы все тебе желаем удачного учебного года. И, конечно, каждый из нас старается тебя поцеловать. Ты шикарно одета (мама постаралась позаботиться, чтобы ее любимая дочь выглядела великолепно).

А сейчас, мои дорогие, позвольте коротенько рассказать о его личности, как сына и как человека (на душе кошки скребут. Эти воспоминания меня так гнетут, так терзают, что словами передать невозможно)... Мне по сей день не верится, что мой сын погиб, что его нет в живых! В квартире — все напоминает о нем: здесь, на столе его фотография, там лежат его вещи, в шкафах — его книги. То есть он присутствует везде. Только как можно понимать, что его нет в живых? Но самое больное и невыносимое терзание мы испытываем тогда, когда проезжаем мимо Самосыровского кладбища, когда едем в «Шемелку». Ведь он на этом кладбище нашел свой вечный покой в таком цветущем возрасте. Каждый раз, проезжая мимо Самосыровского кладбища, где он покоится, мы с бабушкой шлем ему привет, с ним здороваемся, разговариваем (в это время у меня глаза зас-

 

тилаются пеленой слез, и я, не прекращая, моргаю, чтобы их очистить и не допустить аварии). Он ни на минуту не пропадает у меня из головы, почти ежеминутно он стоит перед моими глазами — рослый, красивый, импозантный, статный, с глубоким интеллектом на лице. Видя его, каждый скажет, что перед ним стоит явно неординарный человек!..

Он с малых лет был исключительно послушным, вежливым и одновременно каким-то застенчивым. Но тем не менее, очень и очень любознательным. Поэтому, чтобы удовлетворить его любознательность, я каждый вечер, примерно, до 6 лет перед сном рассказывал ему по две-три сказки (придумывая их на ходу). Иначе он ни за что не хотел ложиться спать. У него очень рано проявилась любознательность, стремление больше и больше знать. Он уже с 4,5 лет знал все буквы в алфавите и начал учиться читать. Многие посторонние люди, при виде его в первый раз, восклицали: «Какой умный и хороший мальчик!». На самом деле он не по годам был смышленым и рассудительным. Вы посмотрите на его любую фотографию, которых я напечатал до его институтского возраста — тысячи, где вы непременно увидите умное и одухотворенное лицо и, конечно, красоту. Он не по годам был развит...

Мы с бабушкой не знали, где двери школы № 131, где он прилежно учился, а также не волновались за него и тогда, когда он учился в Казанском государственном университете. Уроки, как правило, он готовил самостоятельно и довольно быстро. Мы знали, что он очень серьезно относится к учебе и, следовательно, не волновались... Память у него была хорошая, как у дедушки, поэтому учеба ему давалась относительно легко. Среднюю школу он завершил со средней оценкой — «пять». Да и университет завершил с блестящими оценками. Одновременно с учебой увлекся и спортом. Но об этом чуть ниже.

Он рос очень спокойным и уравновешенным. Даже в детстве никогда ни с кем из своих сверстников не ссорился и не дрался. Был уступчив. В нем совершенно не наблюдались вспыльчивость и агрессивность. Ко всем окружающим относился ровно и уважительно. И это, на глазах других, с кем он общался, резко выделяло его. Всегда и во всем был весьма аккуратен. По пустякам не нервничал, не суетился. Бывало часами сидел,— тщательно и внимательно лепил из пластилина своих солдатиков, добиваясь поразительного сходства с оригина-

 

лом. Он этих солдатиков наделал много (по роду войск) и нес они сохранены по сей день. Этими солдатиками, поверьте, могут любоваться даже знатоки — так они тщательно были им вылеплены. Вообще, что бы он ни делал, все делал основательно, красиво и с любовью, даже и мне не раз приходилось от него слышать нарекания: «Папа, давай более аккуратно!» Повторяюсь, он очень был аккуратен. И в какую бы одежду его с малых лет не одевали — все ему шло, все на нем сидело опрятно, и красиво и все было ему к лицу. Особенно так было в последние годы его жизни. Он в последние годы одевался особенно тщательно и со вкусом. Любой костюм на нем сидел подогнано и красиво. Важно отметить и то, что он умел подбирать вещи со вкусом и в этом деле небрежности не допускал. Подмечу еще вот что — о галстуках. Он их подбирал особенно тщательно, чтобы не только сам ими любовался, но и посторонние, глядя на него, могли бы также любоваться.

Но нам, по всей видимости, следует рассмотреть его личность шире и глубже и по родословной иерархии Соболевых. Тогда я уверен, по культуре, интеллекту, образованности и широте взглядов — он по праву встанет на вершину пирамиды нашего рода. Его в нашем роду можно считать своеобразным явлением!

А наш род Соболевых тянется еще с допетровских времен. И давайте рассмотрим нашу родословную, начиная с тебя, мой дорогой внук:

Соболев Олег Павлович

твой отец — Соболев Павел Николаевич

твой дедушка — Соболев Николай Павлович

твой прадедушка — Соболев Павел Кириллович (мой отец)

его отец — Соболев Кирилл Иванович

его дедушка — Соболев Иван Петрович

его прадедушка — Соболев Петр Иванович

его прапрадедушка — Пугачев Иван (отчество его совершенно позабыл, хотя мой отец, Павел Кириллович, не единожды называл мне его имя).

Пугачев Иван... был образованным человеком того времени и был на государственной службе занимал должность «сотского». То есть в его подчинении находилось сто дворов селян. И он, за время своей службы, так умело правил этими

 

дворами, что впоследствии был замечен людьми царевой службы. И от имени царя Петра Первого, ему была подарена, как поощрение за хорошую работу, собольевая шапка.

В селе, как водилось, так и сейчас, принято давать друг другу прозвища. Так и с Пугачевым Иваном случилось, после получения шапки за ним утвердилась кличка или назовем прозвище: «Соболь». А со временем эта кличка перешла в фамилию Соболевых. Подробности принятия им фамилии Соболев, я, к сожалению, не помню, хотя хорошо помню, что отец мне не раз рассказывал об этой истории...

Коротко об отце Павле Кирилловиче.

Он был среднего роста, сероглазый, широкоплечий, шатен. Имел прекрасные белые зубы и великолепную улыбку (у тебя, Олежка, к счастью, подобная улыбка). Обладал весьма спокойным и уравновешенным характером. Учился в духовной семинарии, но по каким-то причинам ее не закончил. Обладая прекрасной природной памятью, он хорошо знал историю Российского государства и по этой теме мог смело вступать в дискуссию с селянами. Поэтому, наверное, он слыл в селе как образованный человек и избирался (точнее назначался) председателем сельского совета и председателем колхоза...

Я же сам закончил техникум и институт и по своему уму и образованности относительно развит. Но назвать себя культурным и образованным человеком, каким был мой покойный сын Павел, я, к сожалению, не могу. Поскольку мое пребывание в советских лагерях в самые цветущие годы в моей жизни — с 18 лет до 26 лет несомненно отрицательно повлияли на мое воспитание и развитие в целом. Я ведь там ежедневно, а точнее ежечасно и сам участвовал в тяжелейшей борьбе за выживаемость и слышал сплошное сквернословие. Тогда о каком моем всестороннем воспитании и образовании можно вести речь! Но, а сын мой, покойный Павел, получил всестороннее образование и воспитание не только в школе и в стенах университета, но и безусловно дома, где его окружали тысячи томов разнообразных книг — труды классиков отечественной и мировой литературы. И недаром же первая моя покупка после выхода из лагерей — была книга. А потом всю свою жизнь я был к книгам неравнодушен и продолжал их приобретать. А точнее доставать, поскольку в наше, советское время, было весьма сложно приобрести мало-мальски ценную книгу. Зато всякие

 

«труды» наших правителей лежали в книжных магазинах тысячами экземпляров, пылясь на полках.

И ни в коем случае нельзя сбрасывать со счета и нас с бабушкой и даже прабабушку Нину Александровну и его дедушку Василия Федоровича в деле его воспитания. Мы вложили в него огромный труд, чтобы он стал таким явлением. Да и он сам не переставая трудился над собой, чтобы стать таким всесторонне образованным человеком. Он был очень благороден, вежлив и тактичен во всяких житейских ситуациях. Был терпелив и выдержан.

Еще вскользь вот о чем. Я был не однажды невольным свидетелем его встречи со своими однокурсниками. Среди группы беседующих из пяти-шести человек, он резко выделялся своим внешним видом и ростом, а также своими знаниями, так как он больше других что-то им объяснял и рассказывал. А они смотрели в рот, весьма с почтением и интересом слушали его. А я при этом стоял чуть в стороне и любовался им, и был горд, что у меня такой одаренный сын. Да, он среди всех своих друзей и приятелей резко отличался от них своей колоритной внешностью. И это точно... Вот почему я смело и твердо повторяю: сын мой, покойный Павел, в нашем роду Соболевых по праву стоит над вершиной родовой пирамиды — как яв-ле-ни-е!!!

Дорогая Ниночка!

Дорогой Олежек!

Ваш покойный отец к вам относился с большой любовью. Никогда вас не наказывал, а тем более никогда не ударял. Говорил с вами тихим, спокойным голосом. Говорил вежливо и поучительно. Окриков не допускал. Как сказал выше, он был уравновешенным и спокойным. Никогда не курил, а спиртное употреблял слегка и только в соответствующей обстановке.

Дорогая Ниночка!

Дорогой Олежек!

Ваши родители прожили совместную жизнь, к великому сожалению, только 10 лет. За этот период между ними не было никаких распрей и ссор. Он всегда уважительно и с любовью относился к своей жене, то есть к вашей матушке. С такой же любовью, заботой и уважением к покойному, вашему отцу, относилась и ваша мама. Жили они очень дружно. Дай-то бог и другим семейным парам так жить дружно и с пониманием! Даже

 

у нас с бабушкой — пожив совместно более сорока лет — за последние годы нет, да нет и возникает какая-нибудь неприязнь, недопонимание совершенно за пустяк. А они, эти десять лет,— прожили, как на духу!!!

Но к великому огорчению все рухнуло, судьба распорядилась по своему — отца больше нет! Теперь вам особенно нужно слушаться вашу маму во всех начинаниях и желаниях (она очень разумная и я бы сказал прагматичная женщина и глупостей в своих решениях не допустит) и по мере ваших сил неукоснительно помогать ей. Это несомненно принесет всем вам и мира в семье и достатка. Маму нужно не только слушаться, но и любить и почитать всю жизнь, так как она дала вам жизнь — самое что ни .на есть дорогое на Земле.

Дорогой Олежек!

Я считаю необходимым обратиться к тебе, как мужчине (продолжателю рода Соболевых) персонально с коротким советом и очень короткими пожеланиями. Тебе предстоит нелегкая жизнь без отца. Трудности будут немалые еще и потому, что в стране не скоро стабилизируется экономика, порядок и дисциплина. Одновременно тебя будут окружать соблазны, от которых, по себе знаю, бывает весьма трудно избавиться. Сразу же обращаюсь к тебе с советом и с просьбой: береги себя от всяких соблазнов. Они кроме вреда человеку ничего не приносили... Не будь прямолинейным и не высказывай свои суждения открыто, не зная об их последствиях. Береги себя всегда и везде. Знай одно, что несчастье человека сопровождает всю его жизнь, и ты умей вовремя избежать его последствия. Будь умным, но не зазнавайся. Зазнайство вредит не только для собственного роста, но и для дружественных связей.

Не забывай отца и перед его светлой памятью — будь разумным и ответственным во всех своих деяниях. Поставь перед собой твердую и определенную цель, чтобы со временем стать широкообразованным, воспитанным и культурным молодым человеком, каким был твой покойный отец.

Помни, что все достигается только трудом и упорством. В этом деле у тебя первая замечательная помощница будет — твоя мама. Она образованная, начитанная и культурная женщина. И, поверь мне, от нее ты очень многое можешь перенять. Люби и цени ее — это ведь мама!

 

Немало доброго и хорошего передадим тебе и мы — дедушка Исмагил Мифтахович и бабушка Зульфира Сибгатовна и я, твой дедушка по отцу Николай Павлович Соболев. А твоя бабушка Ирина Васильевна, учитывая, что она еще не очень старая, — безусловно весьма положительно может повлиять на твое не только воспитание, но и развитие, так как она очень образованная, начитанная и культурная женщина. Она кандидат медицинских наук, многие годы работала доцентом кафедры биохимии при Казанском Государственном медицинском институте, у нее правильная русская речь, хорошая дикция, и это со временем тебе также весьма пригодится.

Кроме того, у нас с бабушкой в шкафах лежат тысячи разных книг — труды классиков отечественной и зарубежной литературы — они все будут принадлежать тебе и твоей сестренке Нине. Это же клад для развития любого человека. Вот в них ты и «зачерпнешь» очень много для своего роста и развития.

Дорогой Олежек! Слов нет, давать советы и наставления, дело непростое. Но еще сложнее их выполнение. Но тем не менее я не могу не обратить твое внимание еще на один весьма серьезный вопрос — это спиртное и курение. Эти два порока всю жизнь идут рядышком, отравляя слабовольного человека, а зачастую и губят его.

Всем известно, здоровье в жизни человека играет главную роль. Это на самом деле неоспоримо и по мере его возраста, интеллекта и понятия так или не так человек начинает беречь свое здоровье.

Что это такое — беречь здоровье (по моему)? Это — своевременная еда (исключительно важный фактор)!

не перетруждаться!

не простывать!

не поднимать выше своих сил тяжести (моментально можно надорваться — получить грыжу, порвать связки, сухожилия и т. д.)!

не курить и не пьянствовать!

спокойный и своевременный сон!

хорошее настроение!

не лезть на рожон! (сумей вовремя оценить ситуацию, чтобы не случилась беда)!

Мне скоро исполняется семьдесят шесть лет. Это, поверь, мой дорогой внук, уже много. Я никогда не курил и до пятиде-

 

сяти лет почти не употреблял спиртного. И это, и только это сыграло значительную роль в сохранении моего здоровья. Я не по годам сейчас много физически работаю, еще вожу машину, имею хороший аппетит и хороший сон.

Вывод, Олежек, напрашивается один совет: кто курит и пьет — он никогда не бывает здоровым человеком. И от этого порока еще страдает и семейный бюджет (тоже немаловажный фактор).

Дорогой внук, постарайся со временем прочитать популярную медицинскую литературу о вреде курения и о последствиях алкоголя — и ты убедишься, что твой дедушка Николай Павлович был совершенно прав во всех своих советах и наставлениях.

Знаю заранее, пройдет много лет, прежде чем ты прочитаешь эти к тебе обращенные советы и наставления. И если ты в них найдешь для себя хотя бы долю нужного и оценить мою правоту, то это уже будет достижением моего труда по воспитанию тебя как человека и как продолжателя нашего рода Соболевых.

Милый Олежек! За свои долгие годы жизни мне много раз приходилось слышать довольно простые, но тем не менее, очень глубокие по смыслу слова: «Он очень трудолюбивый», или же «Она очень заботливая и работящая мама». Эти слова и им подобные обычно приводятся в пример о тех людях, которые много и старательно работают для того, чтобы и себя, и всех своих близких обеспечить относительно нормальным достатком. Такие люди, как правило, почти никогда не хныкают, не сетуют на жизнь. Они своим трудом добиваются материальных благ! И здесь ничего нет удивительного,— у этих людей просто гены порядочные и трудолюбивые. И в нашем роду — сколько я помню — все трудились самозабвенно, не покладая рук, чтобы добиться максимум отдачи от своего труда. То есть весь наш род имел трудолюбивые и порядочные гены!

А давай вспомним прошлое, когда наши — горе коммунистические правители — назвав таких работящих и смекалистых мужиков «кулаками», их всех раскулачили, отняли ими годами нажитое добро, а самих сослали в такие необжитые, суровые места, откуда никто из них уже не вернулся. Они почти поголовно в России уничтожили носителей порядочных и трудолюбивых ген. И неудивительно, что сейчас россияне живут плохо. Новое поколение людей, продолжатели лодырей и голодранцев, которые изгоняли из насиженных мест добропоря-

 

дочных мужиков — у них нет тех генов — они бездельники и лодыри. И только поэтому, как сказал я выше, рассчитывать на хорошую жизнь в скором будущем нам не приходится. Нам, россиянам, нужно заново создавать новый трудолюбивый генофонд русских людей. И только тогда можем рассчитывать на лучшую жизнь.

Твой покойный отец был истинным носителем таких трудолюбивых генов. Он был весьма трудолюбивым и смекалистым человеком. И я надеюсь, что ты, когда подрастешь, будешь таким же высокой души человеком — носителем трудолюбивых и порядочных генов.

Покойный ваш отец был, повторяюсь, явно неординарный человек! По мере его возраста интересы его с каждым годом все больше и больше приобретали многоплановость... Конечно, мне трудно вместить в узкие рамки моих воспоминаний его всесторонние интересы и увлечения тех лет. Да и состояние мое не позволяет все вспомнить и объективно все оценить! Времени же прошло много. И все же, — в восьмидесятые годы он увлекся поп-музыкой— группой знаменитых «Битлз»ов и историей рок-группы «Роулинг Стоунз» и начал о них собирать газетный материал — всякие вырезки, статьи, рецензии, фотографии и т. д. И за короткий срок он набрал огромный бумажный пакет этих вырезок! Затем, где-то достал книгу Бринко Вукоевича о «Битлз»ах и в течение месяца эту книгу перепечатывал на ЭВМ (точнее набирал) в Казанском физико-техническом институте. И этот набранный материал — «Битлз»— их история и песни, был переплетен в прекрасный том. В этом томе 70 страниц, подробно описана вся история этой группы.

Что касается рок-группы «Роулиг Стоунз», он про их историю напечатал дома на нашей пишущей машинке. А чтобы научиться на машинке печатать, мы с бабушкой, по его просьбе, купили ему новую немецкую портативную машинку. И он на этой машинке за короткий срок квалифицированно научился печатать.

В этот же период он увлекся талантом Владимира Высоцкого. Достает каким-то образом копии его песен, и на нашей машинке их сумел перепечатать. А затем где-то сумел переплести их в прекрасный том. И вот когда я пишу эти строки, передо мною лежит этот прекрасный добротный красивый том. Потом он приобрел много пластинок с песнями В. Высоцкого и, нахо-

 

дя свободное время, часто их проигрывал. Приходилось и мне слушать эти необычные песни. Слов нет, они какие-то своеобразные и мне нравились тоже. Да, могу, как отец, сказать точно, что наш покойный сын развивался всесторонне и гармонично. Он много знал, много умел делать, а еще много хотел знать и, следовательно, неустанно работал над собой...

Сегодня, 15 декабря 1998 г. исполнилось шесть месяцев его трагической гибели!!! Мы с бабушкой были на могилке, положили на могилу лапник, цветы; вдоволь наплакались. И сегодня вечером мы с бабушкой открыли бутылку вина, которое он сам сделал десять лет тому назад!.. Он и это умел!..

Коротенько о гармоничном развитии покойного сына. Я, как отец, с гордостью в душе, могу сказать, что ваш покойный отец развивался гармонично во всех отношениях. Его обширные знания во многих областях науки, в музыке, в языкознании, в цветоводстве, в филателии дают мне право так утвердительно о нем говорить. В его подобном развитии немалая доля труда и наша с бабушкой, но в основном он достиг сам благодаря его личным стараниям и способностям.

Ну, посудите сами, он знал математику, физику, историю (но не только историю российского государства), прекрасно разбирался в цветоводстве (он знал латинские названия тысячи цветов и растений. Выписывал и покупал журнал по цветоводству— это было после филателии его второе хобби).

Еще со школьной скамьи он был увлечен марками (филателией), а уже к студенческим годам это его увлечение переросло уже до «хобби». И он стал со знанием дела, как специалист, разбираться в тонкостях этого непростого дела. Он после себя оставил более двадцати больших альбомов с марками по разной тематике. Это же клад!..

Я помню, как у него загорелись глаза, когда я, возвращаясь из командировки из г. Москва, вручал ему очередную партию марок. Он был безмерно рад этим новым приобретениям! Честно говоря, он и меня втягивал в водоворот приобретения все новых и новых марок. Берегите эти альбомы и ни за какие деньги их не продавайте! Сохраните их — как память о своем отце. Пусть эти альбомы для вас будут священными!..

Кроме того, он увлекался фотографированием, и у него получались прекрасные экспозиции. Он профессионально водил автомашину. Владел немецким и английским языками. Знал

 

прекрасно свой родной русский язык, свободно, грамотно им владел. Он с женой не упускал случая посещать театры при приезде в наш город иногородних артистов.

Он любил музыку. И за свою короткую жизнь собрал более пятисот штук пластинок разного жанра (тогда еще не было в моде кассет). А для их хранения приобрел специальные контейнеры — сетки, где они хранились и хранятся и по сей день.

Имея свободную минутку, он проигрывал пластинки в исполнении знаменитых солистов — Ф. Шаляпина, Лемешева, Козловского и меня приглашал вместе с ним послушать ту или иную песню...

В душе он был больше лирик, чем физик! Его неуемное стремление знать все больше и больше во всех областях нашей многогранной жизни, заставляло его читать очень много разнообразной литературы и все время работать над собой... Можно сказать с уверенностью, что он любил и живопись и неплохо в ней разбирался. Он много читал о живописи и о художниках. В последние годы он увлекся искусством Древнего мира и приобрел по этой тематике литературу. Так же приобрел знаменитый десятитомник «Что есть что» (издательство «Слово») — от древних греков до атомной энергии. Так же как филателист, он увлекся художниками и приобрел массу изданий о их жизни:

Кузьма Петров-Водкина; В.В. Верещагина; А. Дейнеко; Сера; Ренуара; Гогена; Сезанна и других.

Далее. За четыре года работы сначала сотрудником, а затем руководителем регионального Казанского бюро фирмы «Байер», он досконально разобрался в тонкостях рынка, рыночных отношениях и банковской системе. И в этих делах (как сказал выше со слов сотрудника фирмы немца Штоппа) добился похвальных результатов.

Под стать его необычайному духовному миру — он необычно был статен и по-мужски красив. Мы с бабушкой без конца им любовались!..

Хочу также особенно подчеркнуть, что ваш покойный отец никогда не был пижоном и чванливым человеком. Он со всеми держался удивительно ровно и уважительно. Но почему не знаю — шахмат он не любил.

Я думаю, совершенно права ваша бабушка, Ирина Васильевна, высказав свои правдивые и глубоко-определяющие слова о своем покойном сыне: «Он несомненно был всесторонне раз-

 

витым, высокообразованным и интеллигентным человеком. И свой талант и свои потенциальные возможности он не успел еще раскрыть до конца». Я с ее выводами в полном согласии.

И, на самом деле, не случись этой трагедии и претворись в жизнь планы руководства фирмы о его переводе в Германию, я твердо убежден — со временем он стал бы работать одним из руководителей фирмы «Байер». Такой вывод я делаю со слов руководителя отдела фирмы, немца Штоппа. В частности, он о сыне высказался так: «В работе господина Соболева в Казанском региональном бюро твердо рассматривались и широкий его кругозор в понимании рыночных отношений, и масштабность, и уверенность в своих решениях!»...

Наконец-то я завершаю эту необычную для меня работу, начатую еще в июле сего года. А сейчас идет уже ноябрь 1998 года. За это время ежедневные переживания меня состарили: я потерял цель в жизни, на лице исчезла улыбка. И кто бы меня из знакомых на улице не встретил, все задают один и тот же вопрос: «Что с вами, Николай Павлович, вы так похудели?» Что им ответить, как им рассказать о своих переживаниях, о своем горе?.. Сейчас периодически приходится принимать валидол,— сердце стало давать о себе знать!.. И почти каждый раз, прежде чем сесть за стол, чтобы продолжать повествование о гибели своего горячо любимого сына, я подхожу к портрету отца Павла Кирилловича, висящего на стене, и обращаюсь к нему с мольбой, чтобы дал мне силы и терпения на завершение этой непростой работы. И вслух при этом выражаю свое состояние: «Папа, мне очень тяжело!»... А с фотографии смотрит на меня своими добрыми, серыми прищуренными глазами и напоминая мне о родном нашем доме в далеком селе Секретарка... Это единственная его фотография. Она для меня очень дорогая и, думая, для вас тоже. Берегите ее.

Дорогая Ниночка!

Известно, давать советы и наставления — дело непростое. А еще сложнее их разумно выполнять, зная как своеобразна и непредсказуемая наша жизнь. Возникают такие ситуации, когда не сразу сориентируешься с обстановкой и можно допустить такие оплошности, которых не так-то легко исправить...

Ты будешь расти весьма не в простое время: порядок и дисциплина в стране будет не скоро. Не скоро наладится и

 

экономическая сторона жизни. Поэтому главный твой ориентир— это мама! Она весьма жизнестойкая и разумная женщина! Кроме того, она весьма образованная и прагматичная, следовательно, под ее заботливым крылом так или иначе тебе будет чуточку полегче. Но, к сожалению, она не сможет тебе все подсказать и вовремя на все разумное тебя направить и на все возникающие в жизни вопросы дать заранее те или иные наставления, в которых ты будешь нуждаться.

Ты будешь расти и тебе будет казаться, что тебе уже пора самой решать некоторые жизненные нюансы. У тебя будет своя жизнь, свои радости, свои увлечения и, следовательно, и свое окружение. Но, остерегайся от всех соблазнов! Знай твердо — твой разум начнет мало-мальски положительно работать не раньше, чем с восемнадцати лет или даже двадцати лет, а до этого (да и потом тоже) пусть воля, наставления, советы мамы будут для тебя незыблемым законом!

Не все и вся рассказывай подругам. Твои откровения — может так случиться — сработают не в твою пользу. Будь чуть скрытным, каким был твой покойный отец. Он умел держать «язык за зубами» и не со всеми откровенничал. Доверчивость — губит человека! Поэтому открывать свои тайны каждой подруге, каждому другу — нельзя!

При всех жизненных ситуациях необходимо всегда помнить о чести, достоинстве и последствиях. Одна ошибка может искалечить твою жизнь. А самое главное — учись! Стань высокообразованной женщиной, знай языки и это тебе в жизни очень пригодится.

И последнее. Запомни: без разбору не знакомься, не гонись за мужской красотой — это иллюзии. Найди себе мужа, а не мужчину. Твердо знай: ложь всегда стремится походить на правду!

Можно много советовать, но, поверь, их очень непросто выполнять...

Желаю тебе всего самого хорошего в твоей жизни! Жизнь прожить — как часто говорил мой покойный отец — не поле перейти... Сам знаю — она трудна и непредсказуема! Выйдешь замуж — обязательно сохрани свою фамилию — Соболева — чтобы дети твои стали бы носить фамилию твоего покойного отца!!!

 

Наконец-то я завершил писать эти тяжелые воспоминания о трагической гибели своего горячо любимого сына Павла.

Подумав, я решил к этому тому приложить несколько его фотографий, характеризующие его личность. Для этого мне пришлось пересмотреть сотни снимков разных лет, чтобы выбрать из них самые, если так можно выразиться, необычные, где он броско, колоритно запечатлен с его одухотворенным красивым и умным лицом. И опять-таки мне пришлось, в который уже раз, перегоревать над каждым снимком, о невосполнимой утрате, утрате дорогого и любимого сына.

Как я еще терплю? Как я еще что-то делаю, что-то планирую сделать и куда-то иду и стремлюсь?

Посмотрите на эти снимки, и перед вами встанет образ вашего покойного отца — статного, опрятного, красивого и умного с глубоким интеллектом на лице человека...

Эти строки я пишу со слезами на глазах! Внутри все холодеет! И в который уже раз задаю себе один и тот же безответный вопрос: «Зачем было судьбе угодно нас с бабушкой под старость лет, а вас с малых лет лишить кормильца и утешителя?»

Да, снимки подобраны. Это память о нем! Это воспоминания о нем, о тех счастливо прожитых днях! Каждый снимок болью отзывается в моем сердце, сердце отца!

Рассматривая ту или иную карточку, я вспоминаю ситуацию, где я его снимал, и передо мною встает мой сын — опрятный, умный и красивый... Очень нелегко и очень непросто мне пришлось отбирать эти снимки, которые вы сейчас рассматриваете. Мало отобрать эти снимки, их еще нужно обрезать и приклеить и написать соответствующую запись. И все это делалось с такими переживаниями, что несколько раз мне приходила мысль: «А не бросить ли эту горечь, переживания, а значит и затею со снимками!»...

Ну, слава Богу, я справился и вытерпел!!!

 

Гульнаре Исмагиловне Соболевой!

Милая Гуленька!

Мои воспоминания о трагической гибели нашего сына Павла были посвящены его дочери Нине и сыну Олегу. А третий, более полный экземпляр с воспоминаниями его друзей, я пред-

 

назначаю тебе. Береги и храни его от всяких случайностей, потому что это еще история нашего рода Соболевых.

А сейчас о самом главном.

У меня нет никаких сомнений, что ты сумеешь воспитать и вырастить свою дочь Нину Павловну Соболеву и сына Олега Павловича Соболева культурными, широкообразованными и порядочными людьми. Но все же, не унижая твою заботу о них и большую любовь к ним, я, как дедушка, позволю тебе сказать несколько слов на будущее. Думаю, это не повлияет отрицательно на твой авторитет перед ними.

Ниночка очень нежная, чуткая и легко ранимая, по природе весьма застенчивая девочка. Но с другой стороны, она очень понятливая и с тонкой интеллектуальной натурой и с мягким характером. Требует к себе большего сердечного внимания, теплоту и ласки. Учти все это, прошу тебя, и береги ее, всегда береги...

Что касается Олежка, то он мужчина. У него будет непременно ясный прагматичный и проницательный ум. Это прослеживается уже сейчас. И при правильном подходе к нему и направления его характера,— он станет замечательным тебе помощником. Он будет расти сильным и с упрямым характером. Сумей это правильно направлять. Береги его. Он наша с тобой радость и надежда! И последнее.

Наш покойный сын Павел был исключительно порядочным, широко образованным и интеллигентным человеком. Его глубокие познания во многих отраслях науки и техники, знания немецкого и английского языков — не требуют сомнения. Об этом подробно описано в моих воспоминаниях. Мы с женой сумели его так воспитать. И этим мы горды! Такой яркой, незаурядной личностью он навсегда останется в нашей памяти!

Под стать себе взял и жену такую же образованную, интеллигентную, статную и красивую. Поэтому не любить тебя, не ценить тебя и не помогать тебе по мере наших сил и возможностей— мы не можем. И это будет всегда!

Ты и твои дети нам с бабушкой самые близкие и дорогие!

Николай Павлович Соболев,

отец твоего покойного мужа

20 марта 2000 года

г. Казань

 

Не могу не сказать и о женитьбе покойного сына. Мне ясно помнится тот день, когда он, усадив меня и маму на диван, а сам уселся между нами. И, чуть задумавшись, он серьезным голосом сообщил нам, что собирается жениться...

— Ну что же, сынок, — сказал я ему, — в добрый час! Дело это святое и нужное! Я твое решение одобряю, зная заранее, что ты отнесешься к этому шагу серьезно.

А мама, после слов сына, как бы посуровела, а потом, улыбнувшись, спокойно сказала:

— Очень хорошо, сынок! Значит пришла пора! И когда же мы увидим твою избранницу?

Сын, как обычно, со спокойной ноткой в голосе и с легкой улыбкой на лице, ответил маме:

— Завтра мы с ней приедем на дачу и там познакомитесь.

На самом деле, назавтра они приехали к нам на дачу (774-й километр!)...

Вскоре сыграли свадьбу. И с той поры, мы с невесткой, Гульнарой Исмагиловной, живем дружно, идя рука об руку в нашей семейной жизни...

Невестка Гульнара Исмагиловна нам с женой сразу понравилась. Высокого роста, с приятными чертами лица, застенчивая, с мягким характером, а это особенно необходимо при семейной жизни.

Она закончила химический факультет Казанского государственного университета, родом из хорошей семьи, так что сын в своем выборе не ошибся! Женился он по любви, и жили с женой очень дружно, уважая и ценя друг друга. Но, к сожалению, нелепый трагический случай оставил невестку вдовой!..

Прошло пять лет, как он погиб, но мы с невесткой продолжаем жить дружно, деля житейские заботы между собой.

Дети растут. Его дочь Нина учится уже в 8 классе, а сын Олежек в третьем.

Мы с женой не нарадуемся, что наши внуки такие хорошие, растут смышлеными и любознательными!.. Так и хочется им сказать: «В добрый путь! Здоровья вам и удачи!»

Завершая воспоминания о покойном сыне, я не могу не сказать и о его друзьях-товарищах, поскольку со многими из них мы с женой не потеряли связь и по сей день. И я обязан передать всем им большое сердечное спасибо за то, что в наше

 

непростое время, они мне оказали материальную помощь, благодаря которой данная книга увидела свет. Вот их имена:

Веселов Игорь (кандидат химических наук, Президент банка!);

Кропотов Леонид (предприниматель);

Крюков Сергей (руководитель научно-исследовательского предприятия в области повышения нефтеотдачи);

Камалов Айдар (предприниматель);

Мухаметзянов Искандер (доктор медицинских наук);

Роот Игорь (предприниматель в области новейших компьютерных технологий);

Чернов Сергей (директор команды мастеров «Динамо» по хоккею на траве);

Филиппов Владимир (предприниматель).

...Пошел шестой год со дня гибели нашего с женой сына. И мы ни на час его не забываем» Он все время в нашей памяти. И без содрогания нельзя вспомнить ту трагедию, которая произошла 15 июня 1998 года.

Особенно нам с женой Ириной Васильевной бывает тяжело, когда мы едем на свой дачный участок мимо Самосыровского кладбища, где похоронен наш сын. Тогда у меня сердце сжимается в груди, я, как бы цепенею, глаза туманятся и я готов разрыдаться. А про себя неизменно произношу: «Вечная память тебе, сынок!»

А жена тем временем, как правило, плачет и что-то причитает...

Итак, я завершил короткое описание своей нелегкой восьмидесятилетней жизни. Срок, нужно сказать, весьма значимый!

Сейчас, когда пишу эти строки, мне уже перевалило за восемьдесят! И обязан признаться, что все прожитые годы много и честно трудился... Я твердо знал, что только честный труд дает человеку нравственное и душевное удовлетворение. Кроме того, честный и добросовестный труд помогает ему приобретать опыт, производственные навыки, практические знания и что важно... он помогает ему в продвижении по служебной лестнице и становиться значимым специалистом. Мне когда-то часто говорил мой покойный отец, Павел Кириллович (а ему,

 

вероятно, говорил мой дедушка, Кирилл Иванович!), что только трудом достигаются все материальные блага. И это неопровержимо!

Я, как отец, не раз говорил своему любимому, ныне покойному, сыну Павлу, что в жизни любого человека — его трудовая деятельность является основой всей его жизни. И, к счастью, он еще в первые годы трудовой практики эту аксиому осознавал. А потом, спустя несколько лет, уже работая руководителем регионального немецкого бюро в городе Казани, окончательно убедился в справедливости моих слов, — что трудовая деятельность любого человека — есть основа его жизни. От этого зависит не только его радостная и обеспеченная жизнь, но и жизнь его семьи...

И порой мы с женой по часу ждали его на обед. А когда он приезжал к нам на обед с большим опозданием, то, улыбаясь, говорил:

— Я настолько загружен, что иной раз некогда даже сходить в туалет...

И благодаря своему упорному умелому труду, он этот Казанский филиал немецкой фирмы «Байер» вывел до передовых по сравнению с остальными Российскими филиалами. Только поэтому, вероятно, его хотели назначить руководителем Управления по координации всех российских филиалов... но, к несчастью, судьбе было не угодно, чтобы это произошло...

У многих читателей, думаю, возникнут вопросы: как же я смог сохранить в таком почтенном возрасте ясный ум и работоспособность! Ответить на эти вопросы мне весьма просто: я никогда не курил! И до пятидесяти пяти лет презирал запах спиртного. В любых условиях, где бы я не находился, обедал всегда относительно своевременно. И что важно, я все время был в работе, в движении. Я всегда что-либо делал и почти никогда не валялся без дела на диване. Даже сейчас, в свои почтенные годы, я продолжаю работать председателем правления садоводческого товарищества Академии наук, одновременно являясь вице-президентом организации жертв политических репрессий Республики Татарстан.

И я счастлив, что мое здоровье позволяет мне пока водить автомобиль!..

Да! Жизнь прожита не зря!

Декабрь 1991 год — октябрь 2003 год.

Н.П.Соболев