- 200 -

Глава 24

СВОБОДА!

 

Станция Наушки Восточно-Сибирской железной дороги (юг Бурятии). 12 августа 1949 года. Здесь шла обычная станционная суета, как в любой железнодорожной станции: движение прибывающих и отъезжающих составов, грохот и лязг буферов, свистки маневрованных паровозов и едкий угольный дым, валящий из их труб. А совсем рядом, величаво катила свои холодные воды знаменитая река Селенга, где я когда-то чуть не утонул...

В то безветреннее солнечное утро двенадцатого августа 1949 года, я долго ходил по берегу реки Селенги в расстроенных чувствах. Справка об освобождении с мест заключения, лежащая в моем нагрудном кармане пиджака жгла мне грудь. Ее содержание, что моим постоянным местожительством определен аул Балхашского района Казахстана, не давала мне покоя. Я продолжал ходить, не находя себе места. Я много раз ее вытаскивал из кармана и перечитывал заново, но не находил в ней ничего нового... и обратно клал в карман...

Да! Давно это было. С того дня прошло более полувека! Но я тот день помню и по сей день четко и ясно, как будто дело было только вчера...

Итак, я на свободе! Позади почти восемь лет тюремной и лагерной жизни с восемнадцатилетнего возраста. И мне предстояло начать новую жизнь вольного человека. И начать ее не с простого решения — ехать ли в тот чертов аул Казахстана или же ехать на Север со штабниками третьего отделения Монгольского лагеря? И я решаюсь ехать на Север. Хотя хорошо знал, что значит не ехать в то место, которое указано в справке об освобождении. Поэтому хочу особо подчеркнуть, что лица, не прибывшие на место жительство после освобождения с мест заключения согласно полученной ими справке, строго карались. Им грозил новый срок наказания! Наказание до двадцати лет! И я это, повторяюсь, хорошо знал. Но, вопреки здравому смыслу, я решаюсь в тот аул не ехать. Поступок мой, по тем временам, был явно смелым! Дело в том, что тогда, в всех глухих, отдаленных, плохо обжитых местах страны, где, как говорили в народе: «Макар и телят не пас», создавались специальные комендатуры, так как в те места высылались все не благожелательные, как я люди... Сотрудники этих

 

- 201 -

комендатур всех ссыльных брали на учет и строго их контролировали: каждый из ссыльных был обязан в определенные сроки (неделя, декада, месяц) в этих комендатурах отмечаться! А если кто из ссыльных самовольно уезжал с тех мест, то для его задержания объявлялся всесоюзный розыск! И, в случае его задержания, он получал новый срок наказания — двадцать лет! Поэтому проигнорировать заведенный порядок коммунистической системой было опасно!..

И тем не менее я решился в тот аул не ехать, а ждать прибытия железнодорожного эшелона с вольнонаемными штабниками третьего отделения Монгольского лагеря на станцию Наушки. Вольнонаемные работники штаба указанного отделения направлялись на север Красноярского края, на новую стройку ГУЛАГа, где под городом Турой были найдены крупные залежи урановой руды...

Наконец-то, четырнадцатого августа 1949 года ожидаемый поезд прибывает на станцию Наушки, где я быстро отыскал Клочкова. Он встретил меня в своем походном вагоне с хорошим настроением и велел написать заявление с просьбой о приеме на работу в указанной выше должности. А на мою справку об освобождении с мест заключения грубо сказал: «Плюнь!..» И мой вопрос о трудоустройстве был оперативно решен, и мне тут же предоставили место в товарном вагоне, где ехал холостой народ. Среди холостяков оказался и начальник отдела труда и заработанной палаты Николай Яковлевич Яковлев. Мне определили место на нарах рядом с Яковлевым. А под нарами лежал наш багаж холостяков.

Жизнь Николая Яковлевича трагична! Он зимой похоронил свою жену, а ранней весной того года похоронил и своего шестнадцатилетнего сына! Так за короткий срок в возрасте пятидесяти лет стал одиноким. Его сын, как и отец, был рослый, крупного телосложения. Он был скромным, застенчивым и весьма симпатичным. И как-то днем, он решил сесть в кузов бортового автомобиля, чтобы куда-то поехать. Ухватившись за борт, он поставил ногу на колесо. И только было хотел перемахнуть через борт, как водитель машины, не видя сына Яковлева, тронулся в путь. Нога парня соскользнула со ската и он упал, а машина переехала через него... Сына тут же отвезли в больницу, где он и скончался...

Горе Николая Яковлевича не описать! Он несколько месяцев ходил как чумовой. Стал много пить! Но, как известно, водкой

 

- 202 -

горе не уталить, а сердце не утешить. И вот сейчас, совместно с сотрудниками третьего отделения лагеря, он едет на Север Красноярского края, на новую стройку ГУЛАГа...

Яковлев меня знал хорошо по совместной работе в штабе, он даже как бы обрадовался, что его соседом по нарам будет знакомый человек...

Товарный вагон, где мне предстояло ехать, был оборудован наспех, примитивно: на правой его стороне соорудили сплошные нары, на которых нам, шестерым, предстояло спать не только в ночное время, но и валяться все дневное время, коротая «свой досуг», пока состав был в пути... А вторая половина вагона служила, как багажный отсек и туалет.

Мой багаж состоял из одного чемодана-сундучка, зимнего пальто и валенок. Вот и все мое богатство! Ну, а у остальных все же было достаточно много узлов и ящиков, которые лежали и под нарами и на второй половине вагона.

Как известно, дорога всегда радует и волнует! Радовала она и меня. Мне предстоял далекий неизвестный путь, встреча с новыми городами и с новыми людьми... Одновременно она меня и волновала. Волновала, что ждет меня на новом месте, приедем ли благополучно и не ожидает ли меня неприятность, что я не поехал в Балхашский район Казахстана согласно предписанию справки об освобождении с мест заключения. А еще меня волновало, что буду работать в системе ГУЛАГа и видеть муки заключенных...

В Наушках эшелон со штабниками отделения простоял только одни сутки, а там в далекий путь до города Красноярска. А от города Красноярска нам предстояло плыть на пароходе по Енисею до города Тура...

Николай Яковлевич, на правах старшего по вагону мне место определил рядом с собой. Так я рядом с ним буду ехать до города Красноярска. В пути было много всяких остановок. Но особенно мне запомнилась остановка в городе Иркутске. На этой станции мы простояли около двух суток. За это время нас немилосердно атаковала ватага цыган. Их было не менее ста человек, начиная от ребятишек и кончая стариками. Они, не прекращая ходили по вагонам и попрошайничали, пели песни, играли на гитарах и, конечно же, гадали. А малолетки за небольшие подачки классно плясали...

Удивительно беспечный и безответственный народ цыгане, не имея угла, специальности, а значит и работы, мигрировали по всем

 

- 203 -

регионам огромной страны, занимаясь попрошайничеством и воровством. И их нисколько не волновало свое будущее...

Не доезжая до станции Иркутска наш эшелон часа на три останавливали на перегоне, прямо рядом с озером Байкал. Неоглядная его поверхность, блестя на солнце, уходила куда-то далеко, далеко. Берег озера в том месте, где встал наш состав, был укреплен мощным молом! Это такие квадратные «колодца» из толстых бревен хвойных пород были заполнены рванными камнями и булыжником. Все эти квадратные «колодцы» обросли мхом, травой и тонким ивняком, создав таким образом мощный мол, укрепляющий берег от разрушения волнами Байкала...

Железнодорожные пути от берегового укрепления отстояли в пятнадцати-двадцати метрах.

Тот мол призван был служить, как защитная стенка от разрушения берега и железнодорожной насыпи. Байкал часто буйствовал, а волны, ударяясь о берег его разрушали...

Когда наш состав стоял на перегоне, рядом с Байкалом, мы все высыпали из вагонов и любовались величественной байкальской панорамой. Природа создала эти места неописуемой красоты. Байкал под лучами солнца искрился! Его свинцовая блестящая поверхность уходила куда-то далеко за горизонт! Все в округе было тихо, мирно и радужно! Зеленая тайга также уходила куда-то вдаль, чаруя своей красой.

Несколько человек штабников решили искупаться в холодной байкальской воде. Было очень заманчиво не только освежиться в байкальской воде, но сохранить при этом как память, что ты искупался в Байкале! Августовская сибирская жара нас толкала в Байкал! Купнулся и я! Именно купнулся, так как вода в озере была ледяная и находиться в воде, а тем паче плавать, практически было не возможно! Поэтому желающие искупаться, только входили в воду и, окунувшись, пулей вылетали обратно на берег! Вот насколько, повторяюсь, была холодная вода! Но вода была янтарно-прозрачная, и хорошо рассматривалось дно озера и каждая песчинка. Глубина в том месте, у берега, где мы несколько человек искупнулись, была до трех метров и более...

Выскочив из воды, у нас зуб на зуб не попадал, так все дрожали, хотя был август.

Те места очень красивые и какие-то величественные! Здесь и горы стоят как-то гордо, покрытые вечнозеленой тайгой! Здесь много всяких речушек и полноводных рек! Особенно покоряет

 

- 204 -

своей красотой сам великан Байкал, с его девственными лесными берегами. А его поверхность, повторяюсь, искрится на солнце, как отполированное стекло, маня к себе путников своим волшебством!..

Железная дорога тянется в основном вдоль самого озера. Туманная дымка — испарения воды, с поверхности Байкала, передает путнику какую-то загадочность!.. Вся картина тех мест непередаваема!..

...В город Красноярск наш состав прибыл благополучно. Никто в пути не заболел и не отстал. У всех прибывающих чувствовалось приподнятое настроение. Руководство городом для нашего размещения построило палаточный городок. В построенных палатках мы вынуждены были временно проживать, пока не прибудет из верховьях Енисея пассажирский пароход «Мария Ульянова». На этом речном пассажирском пароходике нам предстояло плыть на север к месту будущей работы, то есть в Туринский лагерь.

Пока мы ехали до города Красноярска, я израсходовал всю свою наличность денег. А при заселении палаток, я уже был на голодном режиме. Нужно было жить, иметь деньги, которых у меня не было. И я вынужден был обратиться к Яковлеву с просьбой субсидировать хотя бы рублей двести на срок до первой получки. Он, ни слова не говоря, дал мне взаимообразно двести рублей. Ну что такое двести рублей по тем временам? Ерунда и только! Как я не экономил, как я не берег каждую копейку, весьма скоро эти двести рублей я истратил, а пароход «М.Ульянова» все не прибывал в Красноярск. Он где-то застрял на севере по неизвестной причине...

Мы в этом палаточном городке бездельничали сутками: играли в волейбол, в карты, в домино, в шахматы и, конечно, знакомились с самим городом Красноярском. Вдруг между жителями палаточного городка прошел необычный слух: якобы, на север всех не повезут, так как там еще нет контингента, с кем нам предстояло работать...

Время летело быстро. Исходила уже первая декада сентября 1949 года, а мы, словно цыгане, жили в палатках (шатрах), в ожидании злополучного парохода «Мария Ульянова»...

11 сентября меня вызывает Клочков и совершенно сбивает с толка необычным сообщением: мне ехать на север совместно со всеми нельзя, так как он, якобы, получил телеграмму начальника стройки, где сказано: «Вольнонаемных нового состава не приво-

 

- 205 -

зить!». Это был для меня удар! Я вмиг вспотел и, как парализованный сидел перед Клочковым, не шевелясь. Я опустил голову и не знал, что сказать ему. На лбу выступила испарина, а сердце заработало бешено! «Вот это сообщение», — тогда подумал я! Проклятая судьба надсмеялась надо мной вволю! Я молча поднялся со стула и тихо вышел от Клочкова... Что мне делать? Солнце своими яркими лучами меня ослепило. Я не знал что делать и куда идти... Я был без пищи и без денег!

Даже сейчас, когда пишу эти строки, сердце стало работать аритмично и пришлось встать и пройтись по квартире, чтобы чуть успокоиться...

А тогда? Этого, дорогие читатели, не передать и не просто описать. Денег нету, железнодорожный билет давно просрочен. Я был в панике! Я тихими шажками, опустив голову, вернулся в палатку, а в голове продолжал звенеть ответ Клочкова, на мой вопрос: «Что мне делать?» «В связи с полученной телеграммой, я вам в данный момент ничем не помогу! Лучше не ехать на Север, чем потом оттуда возвращаться...». Клочков несомненно был прав, мне ехать на Север было нельзя!..

Я вышел из палатки совершенно разбитый и пошел искать Яковлева, чтобы с ним обсудить мое положение. Я его быстро нашел, мы сели на скамейку и долго с ним прикидывали, решали и обдумывали, но так и не находили приемного решения. Занятые у него деньги, как сказано выше, давно истрачены, продукты кончились, а билет давно просрочен, мое положение было весьма критическое!..

Николай Яковлевич вытаскивает из кармана еще двести рублей и предлагает их мне. Я отказываюсь их взять, меня мучает совесть, мне стыдно, не вернув еще тех и снова у него брать! Он назвал меня «мальчишкой» и сунул их мне в карман...

Я решаюсь согласно железнодорожному билету ехать в город Балхаш к двоюродным сестрам... Быстро собрав свои вещи, попрощавшись с Николаем Яковлевичем, я в спешке пошел на железнодорожную станцию города Красноярска. В первой же билетной кассе мне категорически отказали компостировать мой просроченный билет. Вышел я из кассового зала и, опечаленный, стал прохаживаться вдоль перрона, не находя себе места. Я не знал как выйти из своего критического положения. В то время почему-то перрон совершенно был пуст, ни одного пассажира. Что редко бывает в таких крупных станциях. Стоял ясный, безвет-

 

- 206 -

ренный осенний день. Я заметил около угла вокзала двух молодых людей — девушку и парня. Парень был в форме железнодорожника. Они любезно между собой разговаривали. Я подумал, что «пара влюбленных». И решаюсь к ним обратиться. Я подошел, извинился, поздоровался и обратился к парню по вопросу компостирования моего просроченного билет и коротко ему объяснил в какой ситуации нахожусь... Девушка быстрее парня среагировала на мою просьбу и уверенно пообещала мне помочь. Она мне посоветовала сейчас же сесть на пригородный поезд и ехать в обратную сторону километров двадцать и там ждать ее возвращения из Красноярска. Примерно через полчаса я сел на пригородный поезд и быстро доехал до названной станции (к моему стыду название станции запамятовал). Какое же было мое удивление, что выйдя из вагона, я тут же увидел эту девушку. Она уже была в железнодорожной форменной фуражке. Оказывается, она ехала в том же пригородном поезде, в котором ехал я! Она в два счета прокомпостировала мой просроченный железнодорожный билет и назвала поезд, на котором я должен буду ночью выехать с этой небольшой станции. Я был безмерно ей благодарен! Она меня что называется вытащила из той критической ситуации, в которой я находился тогда... Так и хочется сказать, что добрых людей на земле много! Я отбил сестрам телеграмму и ночью благополучно выехал с той станции (двоюродные сестры Оля и Таня тогда жили в г. Балхаш).

Я всю дорогу только и думал, как мне благополучно доехать! Я экономил каждую копейку, чтобы добраться до станции Бертыс (город Балхаш)...

Еще не доезжая до станции Бертыс, я привел свой внешний вид в порядок, и как только поезд остановился, я выпрыгнул из вагона. Оглядевшись, я был поражен пустынным, унылым видом: кругом простирались пески, солончак и жалкая верблюжья трава-колючка...

Я прямиком по тропинке пешком пошел в город, который находился от станции на расстоянии двух километров... Было душно, солнце припекало вовсю, я был весь потный, но молодецки шагал, неся свой багаж. Кругом, куда не посмотришь — пески и солончаки, да жухлая верблюжья трава! То там, то здесь паслись несколько верблюдов — хозяева пустынь. А вдали над городом стоял заводской дым! Картина, повторяюсь, была самая удручаю-

 

- 207 -

щая! Мое настроение от увиденной картины упало, я замедлил шаг, оглядываясь по сторонам... Я шел прямиком, сокращая путь до города. В голове роились всякие тревожные мысли: «Застану ли я их дома? Как встретят? Что ждет меня здесь в городе металлургов». «А вдруг, думал, придется ехать в тот чертов аул, который был указан в справке об освобождении?!»

Через некоторое время, я со своим скудным багажом добрался до окраины города Балхаша. Я хорошо помнил адрес сестер. Осмотрелся: город, как город! Те же дома, та же архитектура и такая же запущенность! Дом, где проживала моя двоюродная сестра Ольга со своим мужем Алексеем, я нашел быстро, но зайти с ходу не решился! Не торопясь я поднялся на лестничную площадку второго этажа и остановился. Сердце бешено колотилось! Мы не виделись восемь лет! Я вернулся с мест заключения, а это ничего доброго им не сулил!..

Вот и номер квартиры Ольги. Я стою и изучаю ее номер. Набравшись духа, я робко постучался в дверь. Тишина!.. Из квартиры никаких звуков не слышно. Я еще раз постучал, но уже погромче. И тоже тишина! Я стоял перед дверью и прислушивался к звукам из квартиры. И вдруг, как бы издалека, я услышал шорох и движения, а потом твердые шаги и дверь резко открылась. Передо мной предстал дородный, с красным испитым лицом мужчина лет сорока с глазами на выкате, как у рака. На мой вопрос, здесь ли живут Рогатины, он не ответил, а стал меня рассматривать с ног до головы, а потом, с растяжкой сказал: «Рогатины? Здесь, про-хо-ди-те!». Оказалось, в двухкомнатной квартире проживали две семьи. Одну из дальних комнат занимала Ольга с мужем, а вторую занимали старики — портные, муж с женой. У них был взрослый сын, который и открыл мне дверь. Работал он шофером. Со временем, облив себя случайно бензином, он сгорит заживо около своей машины у подъезда дома.

Я подошел к двери дальней комнаты и постучал. Мне ответил слабый женский голос: «Войдите!» — это сказала Ольга. Я открыл дверь и робко переступил порог комнаты. В комнате от изобилия разных цветов и тяжелых портьер, стоял полумрак. Я не сразу различил Ольгу. А она, сидя в кресле, меня сразу заметила и узнала, так как все время посматривала на дверь в ожидании машины скорой помощи, чтобы ехать в роддом — родить!

 

- 208 -

Заметив меня, у Оли произвольно вырвалось: «Ох!» — и добавила: «Коля, это ты?». Она сидела в кресле, в ожидании скорой помощи, а рядом с ней на стуле сидел ее деверь — Илья Петрович, муж сестры Алексей Рогатина, мужа Ольги.

Я поставил в угол свои жалкие вещички и подошел к Ольге, чтобы поздороваться. Она, отяжеленная беременностью, продолжала сидеть в кресле. Я ее обнял, расцеловал, а потом пожал и руку Илью Петровича. Он был почти совсем глухой — результат производственной травмы. В это время я услышал резкий стук в дверь. Стучали приехавшие врачи скорой помощи за Олей, чтобы увезти ее в родильный дом. Так не поговорив и трех минут с Ольгой, я пошел ее провожать до машины скорой помощи (о моей дружбе с Олей и ее сестрой Татьяной я расскажу подробно ниже).

Садясь в машину, Ольга попросила Илью Петровича сводить меня в баню. Оказывается, получив мою телеграмму, Рогатины купили мне костюм, белье, рубашки. Они предполагали, что я приеду к ним, как истинный арестант: грязный, оборванный и вшивый. А я приехал весьма в приличном костюме, чисто одетый, опрятный молодой человек и совершенно справный. Я у них не взял ничего, поскольку для первого периода жизни на свободе у меня относительно было «все». Илья Петрович сводил меня в баню, на эти цели Ольга передала ему деньги. Садясь в машину скорой помощи, Оля попросила Илью Петровича, чтобы после бани непременно угостил меня пивом.

Так я в первые свои двадцать шесть лет после бани выпил кружку добротного холодного пива... На самом деле после бани выпить кружку холодного добротного пива — это чудесно! Так, повторяюсь, я впервые 29 сентября 1949 года выпил кружку хорошего холодного пива...

А когда мы с Ильей Петровичем после бани вернулись домой, нас уже ожидал муж Ольги — Алексей. Он с восторгом, с улыбкой на лице крепко обнял меня и сердечно поздравил с благополучным приездом! Он также похвалил меня в том, что я приехал после освобождения именно к ним. После приветствий, объятий и крепкого рукопожатия, Алексей пригласил меня и Илью Петровича за стол. Сев за стол, у меня глаза разбежались, на столе, кроме водки, шампанского, коньяка, лежали: арбуз, дыня, виноград и всякие копчености. Такие явства за свою жизнь я видел впервые!.. (Ольга работала зав.базой отдела рабочего снабжения!).

 

- 209 -

Прежде чем начать застолье, я поднялся со стула и сердечно поблагодарил Алексея — мужа Ольги, за такой теплый и сердечный прием, но пить я категорически отказался. Я не пригубил даже шампанского!

Алексей был явно разочарован! Как они меня вдвоем не просили, не уговаривали, но я был непреклонен! Я дал себе слово быть трезвенником! Зато поел я на славу! А они вдвоем выпили на славу!..

Так я начал жить у Рогатиных в городе Балхаше, в их однокомнатной квартире. А в тот чертов аул я не поехал, но это мне грозило лишением свободы сроком на 20 лет!