Глава 11

ЭТАП НА ЧЕРНУЮ РЕЧКУ

(город Владивосток)

 

Еще со времени так называемых первых пятилеток и до кончины отца народов по всей огромной стране на строительстве народно-хозяйственных объектов использовался подневольный труд заключенных. Этот метод использования дармового труда зак-

 

люченных, к концу его правления, приобрел невиданный размах по своему масштабу.

Размах использования подневольного труда заключенных приобретал масштабность еще и потому, что во многих социалистических странах содружества, силами заключенных страны Советов так же строились множество объектов. Приведу хотя бы единственный пример. В Монголии нашими заключенными строились:

1. Железная дорога от города Сухэ-Батор до города Улан-Батор (в строительстве который пришлось и мне самому участвовать);

2. Города: Эрденет, Дархан, Сухэ-Батор;

3. Несколько обогатительных фабрик.

Для строительства многочисленных объектов в стране и за рубежом были созданы и продолжали создаваться в системе ГУЛАГа тысячи лагерей, отдельных лагерных пунктов, колонн и командировок. (А с 1940 года были созданы 12 Главных управлений Лагерей по производственному назначению и всю огромную массу заключенных, доходящих в год до трех миллионов человек и более, по разнорядке генералитета ГУЛАГа нужно было отправлять, перемещать, перебрасывать по нужным «точкам» Архипелага. Поэтому этапы шли и шли не прекращаясь. Они производились в тюрьмах-пароходах, в красных товарных вагонах, на баржах, в автомобилях, пешим ходом и даже на самолетах.

Любой этап для заключенного — это очередной психологический удар! Эта очередная неизвестность... Он не знает, когда его повезут и куда. Каждый этап труден сам по себе. Это я знаю не понаслышке, так как сам этапировался множество раз! Сам пережил те трудности и издевательства этапной жизни, которые так пугали тогда заключенных.

Попав в список этапируемых, зэк сразу же начинал нервничать, волноваться. У него в голове возникали масса вопросов, один хлеще другого", сколько дней он будет находиться в пути в товарном вагоне среди незнакомых лиц? Сколько попадет в вагон шпаны, где ему предстояло ехать? Будет ли он получать сполна свой кровный паек? Не заболеет ли в пути следования? Не стащат ли у него последние пожитки? Какие будут климатические условия на новом месте, и какой режим ждет его там, куда его привезут? Таких или подобных вопросов он сразу же будет себе задавать, как только ему объявят, что он включен в список этапируемых.

 

Жизнь заключенного в лагерях была сопряжена сплошными лишениями. Об этом писалось много и подробно. Но жизнь в этапах и в пересыльных лагерях намного тяжелее. Сам испытал!

Попав в пересыльный лагерь, зэк будет себя чувствовать бросовым человеком. В пересылках он никому не нужен. Там со стороны начальства нет совершенно никаких забот о твоей персоне. В пересылках хозяйничают урки! Пересылка — это их стихия. Здесь они, что рыба в воде и являются полными хозяевами... Они у заключенных отнимают понравившиеся вещи, а если этого по какой-то причине было сделать нельзя, то обязательно стащат. Они часто у слабосильных отнимали хлебные пайки. Провоцировали часто драки и даже поножовщины. И за это их никто (повторяюсь: никто!) не наказывал! В некоторых случаях урки нас терроризировали даже больше, чем служители режима... Вот почему зэки так боялись этапов и пересыльных лагерей. Боялся этапов и я, но, к сожалению, этапировался много раз!

В июле 1943 года из Похсневского отдельного лагерного пункта меня на машине привезли на железнодорожную станцию Кинель-Черкасская и посадили в красный товарный вагон для отправки во Владивостокский пересыльный лагерь на Черной речке, но об этом я узнал по прибытию на место.

Когда меня посадили в красный двухвостный вагон для этапирования, я был в панике! Не успел еще как следует оклематься от дистрофии и принять человеческий облик, как попал на этап. А это ничего доброго мне не сулило!

Вагоны для этапирования заключенных были оборудованы весьма примитивно: четыре зарешеченных маленьких оконца с двух сторон вагона, сплошные нары по обоим сторонам вагона, да в центре вагона, на полу прорезано отверстие — «очко» — для отправления естественных нужд. То есть без каких-либо больших затрат. Вагоны даже зачастую не подметались от тех материалов, которые перевозились в них до переоборудования для заключенных, это — уголь, песок, щебенка, цемент, известь и т.д.

Более-менее ощутимые затраты требовали только работы по электрификации состава, чтобы ночью охранники со своих тамбурных площадок могли бы видеть все вагоны освещенными с двух сторон (это в случае побега!). Да оборудование «кухни-вагона» для приготовления пищи не только нам, заключенным, но и конвойному персоналу.

 

Зайдя в вагон, мне на удивление повезло: нашлось мне «элитное место» на нарах. И что еще удивительнее, гак это место рядом со старостой вагона, с которым мне потом пришлось коротать этапное время пути более двадцати суток, пока нас не привезут в город Владивосток. Дорога была тяжелая и она в моей памяти осталась на всю жизнь.

На всем пути следования металлическая крыша вагона от лучей солнца нагревалась, создавая в вагоне духоту и влажность как в бане. Ехали потные, полуголые и изнуренные жарой. Поэтому дневное время мы проводили молча, всяк был занят своими тяжелыми мыслями. Мы не знали куда нас везут и когда привезут на место. Эта неизвестность нас всех мучила. А я еще по молодости лет, большие муки переносил, когда хотел встать на корточки на «очко» по нужде, простреливаемый с нар десятками пар глаз. При движении поезда вагон шатался, дергался, а схватиться было не за что. Это для меня было не малым испытанием!

Мы ехали грязные, потные, без бани. Что бани! Даже не умывались. Те два ведра воды, простывшего кипятка, которые передавали нам конвоиры в течение дня, нам не хватало даже вдоволь напиться. Ведь нашего брата в вагоне было 48 человек!

В пути нам давали дважды сухари вместо хлеба, к счастью, при этом давали и воду. И я, имея горький опыт употребления сухарей, уже ел не торопясь и запивая их водой. Давали дважды и селедку, которая нас потом помучила, так как конвоиры из-за движения поезда не могли нам передать наших два ведра кипятка.

В том этапе, если так возможно выразиться, мне повезло. В наш вагон не попали урки, и мы ехали без драки и ссор.

Староста вагона — Сидоров Иван Петрович, работающий до ареста в каком-то селе Куйбышевской области учителем все время, пока нас везли поручал мне кой-какие работы, чтобы помочь ему выполнять обязанности старосты вагона. То помогал ему раздавать хлебные пайки, то разносить баланду, чтобы никто не вставал с мест и не создавал путаницу. А это было строго, особенно при раздаче хлебных пайков. Раздача пайков проходила вот как: староста, стоя спиной к нарам, около дверей, брал паек и передавал мне. А я этот паек передавал по порядку сидящим на нарах, а потом тем, кто сидели под нарами — горбушку хотели получить все. Такой метод раздачи пайков и баланды не допускал нареканий.

 

В пути следования староста, узнав, что я красиво пишу, он трижды поручал мне составлять списки на всех нас, едущих в вагоне (для охраны).

А самые хлопотливые два дня были в городе Биробиджане, когда нас водили в баню. Сводить в баню нас, 50 вагонов зэков, этапное начальство заставило в случае обнаружения вшей в каком-то вагоне (в нашем, к счастью, этих паразитов не обнаружили). Оно хотело не столько нас пропустить через душевые камеры, а скорее прожарить наши вещи в дезкамере! Сводить в баню на санобработку пятьдесят вагонов заключенных, с их вещами, а затем по городу их провести и посадить снова в вагон — работа весьма хлопотливая и далеко не простая. И она затянулась аж на два дня. Но все обошлось без каких-либо эксцессов. Нас снова повезли, и в начале августа рано утром состав прибыл в город Владивосток. Один из наших, рано утром проснувшись, посмотрел в окно и крикнул: «Братцы, это же Владивосток!» Он когда-то в этих местах бывал, вот почему так уверенно крикнул, узнав знакомую железнодорожную станцию города Владивостока.