- 87 -

Глава 10

ПРИВОЛЖСКИЙ ЛАГЕРЬ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

 

Спасательная рубашка

Шел июнь 1943 года. Отечественная война была в самом разгаре. Страна напрягала все свои силы, чтобы не только устоять перед могуществом военной немецкой машины, но стремилась ускорить процесс перелома в этой схватке, в нашу пользу. Только, видимо, поэтому руководству страной было не до нас — заключенных. И как результат в 1943 году была зафиксирована наибольшая смертность среди нас, зэков, аж 351360 человек (справочник «Система исправительно-трудовых лагерей СССР»).

 

- 88 -

В это время я отбывал свой срок наказания в Похснивском отдельном лагерном пункте, недалеко от железнодорожной станции Кинель-Черкасская. Мы, заключенные, строили несколько одноэтажных жилых домов из красного кирпича.

По прибытию в этот лагерный пункт, я несколько дней работал на общих подкомвойных работах. Но как-то неся носилки с кирпичом, я споткнулся, упал и чуть не повредил ногу своего напарника. Я был совершенно обессиленным и работать не мог!

Мы все были в таком состоянии, что еле ходили. Забегая вперед, скажу: спустя многие годы, мне придется побывать в Германской Демократической Республике. Нам, туристам, были показаны фильм и фотографии, где были засняты дистрофики. Смотреть фотографии и фильм было страшно, а точнее жутко. Ты, как бы, видишь не человека, а ходящего скелета. Перед глазами двигаются одни кости и черепа с глубокими глазницами, а руки болтаются, что плети...

Повторяюсь, смотреть на эти двигающиеся тени было жутко. Я опускал глаза... Такой же тенью я стал и сам в середине июня 1943 года и находился в критическом состоянии и стал уже подумывать о смерти...

Итак, поместили меня в совершенно запущенный, грязный, мрачный предлинный барак, куда собирали доходяг со всего лагерного пункта. И пока я там был, ни разу не проводилась уборка. Пожитки доходяг служили им матрацем и одеялом, только позже дали тюфяки, набитые соломой.

В бараке было не менее 150 человек. Обстановка была архикритичной. В день выдавали по четыреста пятьдесят граммов отвратительного сырого черного хлеба — суррогата и только два раза по черпаку жидкого супа — баланды из сечки. Таким образом, администрация лагеря поместила нас, доходяг, как бы на конвейер смерти. В день нашего брата умирало до десяти и более человек. Первыми умирали старые и больные. Конечно же для страны, находящейся в критическом положении, мы были лишней обузой.

Есть хотелось страшно...

Повторяю, барак был длинный, темный, грязный и какой-то зловонный. Это зловоние, как потом я понял, шло от нас, грязных, не умывающихся и не бывающих в бане, больных дистрофиков...

Все окна в бараке были устроены почему-то только в одну сторону. Другая же длинная сторона его была глухая, без окон.

 

- 89 -

Подоконники высокие, более полутора метра и более от пола. Так что, если заключенный смотрел в окно, он видел только небо и крышу другого барака.

Есть хотелось страшно, хоть жуй свою грязную телогрейку. Я готов был жевать листву с деревьев, но в лагере деревья не росли — этого не полагалось по режимным соображениям. Достать что-либо из еды в пределах лагерной зоны было невозможно, да и выходить из барака нам не хотелось — не было сил. Все копошились на своих нарах или в пределах барака, словно неопределенные живые существа в лохмотьях. А некоторые уже лежали неподвижно, отсчитывая последние дни своей жизни.

Напротив нашего барака располагалось неказистое здание инструменталки, а рядом с ним стоял небольшой крытый навес, который мы называли «навес-морг». С вечера одного дня до вечера другого всех мертвецов укладывали на асфальт под этот навес, а увозили только один раз в сутки. За мертвецами приезжали на телегах два глухонемых извозчика. За каждым приездом мы наблюдали из окон своего барака. А как наблюдали? Более легких доходяг мы с трудом подсаживали на подоконник, они передавали нам подробности: как грузили мертвецов и сколько было увезено в мир иной в тот или другой вечер...

И те, кто чувствовал себя уже очень плохо, знали, что не сегодня, так завтра их ждет подобная участь. Признаться, этого ждал и я, двадцатилетний заключенный страны Советов, потому что с каждым днем чувствовал, как тают мои силы. Я уже с трудом поднимался с постели, передвигаться по бараку не хотелось, не хватало сил.

Угнетали всех нас невероятно громкие «крики» глухонемых извозчиков при погрузке мертвых тел. Извозчики пытались разговаривать между собой при помощи не только жестов, но и каких-то ужасных гортанных звуков — выкриков, долетавших и до нас. Смотреть, как грузили мертвые тела, было страшно! Установив телегу рядом с лежащими покойниками и, расстелив брезент на телеге, каждый из извозчиков хватал мертвеца за ноги и тащил его за собой, а голова покойника тем временем билась об асфальт. Потом они тело брали в обхват и бросали его на телегу. В каждую телегу грузили по пять — семь трупов. Затем извозчик закрывал их брезентом и, обвязав телегу веревками, сам прыгал на них, брал в руки вожжи и трогал лошаденку. Картина, надо сказать, была жуткая!..

 

- 90 -

Спасительная рубашка

Как же я вырвался из этого ада? В начале июля 1943 года я, собравшись из последних сил, решил пойти на помойку, куда обычно выкидывали всякие отбросы с кухни. Мне так хотелось есть! Я про себя думал найти там что-либо съестного. Повторяюсь, так я хотел есть!.. И я пошел, с трудом передвигая свои непослушные ноги. Но не дойдя и пол пути до помойки, мне дорогу преградил спортивного сложения мужчина средних лет. Он встал против меня и резко сказал: «Ну-ка, доходяга, сними рубашку!» По-видимому, ему сходу понравилась моя рубашка — косоворотка. И не дожидаясь моей реакции, он моментально снял с меня рубашку, которую мой покойный отец передал мне при последнем с ним свидании, после вынесения мне приговора.

Рубашка на самом деле была красивая. Она была из тонкого льняного полотна, как шелковая. Особенно резко бросалось в глаза необычная вышивка украинского орнамента.

Сняв с меня рубашку и, уходя от меня, незнакомец на ходу произнес: «Придешь на кухню, пожрешь!» Оказалось, это был старший повар лагпункта Максим Ромашкевич.

Итак, рубашка, которую мой отец передал мне при последнем с ним свидании, спасла мне жизнь! Но почему ее у меня не отняли раньше, мне трудно сейчас объяснить. Ведь это был элементарный лагерный прием — отнять или стащить...

Повар действительно меня не обманул, он стал меня ежедневно подкармливать. И я на его глазах стал поправляться, восстанавливая свои силы. И вдруг, в конце месяца нагрянула врачебная проверка, и меня комиссовали на этап...