Глава 2

РОДНОЕ СЕЛО

 

Родные места незабываемы! Любого человека, кто бы он не был, и где бы он не проживал, а его родина, родные места, где он родился и вырос — его всегда тянут к себе, что магнитом. Так и меня! Где бы я не находился, а родной дом, родные места я никогда не забывал, они всегда были перед моими глазами... И когда мне приходилось приезжать на несколько дней в родное село, то не скрою: я в эти дни там чувствовал какую-ту умиротворенность и сердечное спокойствие, отдыхал там как бы душой и телом...

В северо-западной части Оренбуржья, в восьмидесяти километрах от Татарстана и столько же, примерно, от границы Башкирии расположилось мое родное село Секретарка.

Предание гласит, что основателем села был какой-то рыбак, старик Секретарь. Об этом я юнцом слышал от своего, ныне покойного, отца Павла Кирилловича. А ему об этом поведал его родной дедушка Иван Петрович.

В этом селе я родился и провел свои детские и отроческие годы.

Село Секретарка когда-то было большое и богатое. Его окружали смешанные леса, земли, богатые плодородным черноземом. Толщина чернозема в тех местах достигает до 60 — 70 сантиметров!.. Главная улица села в два ряда домов тянется вдоль небольшой возвышенности с востока на запад на два с половиной километра. А третий ряд домов расположились на этой возвышенности параллельно к главной улице, создавая как бы некую отдельную улочку, длиною чуть разве более с полкилометра. Вдоль этой возвышенности протекает безымянная ре-

 

чушка, заросшая сплошь ивняком и тополями, на макушках которых любили гнездиться грачи и воронье...

Кроме того, с восточного конца села перпендикулярно к основной улице, с юга на север тянется еще небольшая улица в два ряда домов, длиною около с километра. В начале этой улицы когда-то стояла большая деревянная школа (дом какого-то богача!), где я проучился до пятого класса. К девяностым годам прошлого века от нее и следов не осталось...

Перпендикулярно к этой улице с северного конца ее, на небольшой возвышенности расположились около пятидесяти домов сельчан. В ста метрах от этих домов протекает небольшая моя любимая речушка Кандызка, впадающая в реку Белая. И еще: от восточной части Центральной улицы, в пятистах метрах, стояла небольшая обособленная улица, примерно, из пятидесяти—шестидесяти домов, почему-то назывался поселочек Мордовским Кандызом...

По рассказам моего отца, этот обособленный поселочек был создан еще с времен правления Аркадия Столыпина. Тогда, в те далекие годы, он со своим отцом Кириллом Ивановичем, на конце поселка построили добротный пятистенный деревянный дом с хорошими дворовыми помещениями. И до начала Первой мировой войны там жили в достатке и привольно. Его дом располагался вторым с краю, с южной стороны улицы. Перед домом простирались заливные луга, а в трехстах метрах протекала речка Кандызка.

В детские годы я часто слышал рассказы ныне покойной матери Ефросиньи Герасимовны, что они с отцом в те далекие времена всегда держали двух рабочих лошадей, двух дойных коров, двух телят, несколько голов овец, а в хлеву, как правило, откармливали до трех голов свиней. Много у них было кур, гусей и даже уток. Короче, жили зажиточно! Но работать, по словам матери, им приходилось от зари до зари. И как она говорила, что единственной ее мечтой была, как бы вдоволь отоспаться...

После завершения Гражданской войны, в которой отец более двух с половиной лет принимал участие, защищая становление Советской власти, не понятно по какой причине, дом перевез на восточный конец улицы поселка, где в 1923 году я и родился. Но на новом месте родители уже так зажиточно жить не смогли... Вскоре начался НЭП, а затем коллективизация. И

 

стало село хиреть! Против Мордовского Кандыза раскинулись заливные луга, а вдали, за речкой Кандызкой возвышались небольшие возвышенности,— отроги Уральских гор. В заливных лугах, в рост человека росла трава, и море разнообразных цветов...

На слияние выше названной безымянной речушки и речки Кандызки когда-то стояла добротная водяная мельница, куда не только наши селяне, но и из окрестных сел колхозники везли на помол зерно. В сороковых годах эту мельницу почему-то ликвидировали, не создав ей замену...

Избы наших селян были, — как в основном и по всей России,—из бревен с соломенной крышей. Для сохранения тепла дома строились приземистыми, на низких фундаментах и с небольшими окнами. Отапливались дома зимой не только дровами, углем, но и соломой.

Каждому дому, как правило, примыкали сени. Сени строились из бревен, с хорошим полом, но без потолков. В сенях обычно хранилась всевозможная утварь и кой-какие продукты. А на шестах в сенях (под крышей!) висело много березовых банных веников. Без них ни одна крестьянская семья не обходилась...

Из сеней было два выхода: одна дверь вела во двор, а вторая—в хлев, где, как помню, содержались свиньи и птица (куры, гуси, утки). Известно, что свиньи и птицы зиму переносят тяжело, поэтому для них строились эти хлева. Помещение хлева было небольшим, но непременно утепленным. Строились они из подтоварника или же из плетня. А внутренние стены обязательно штукатурились или же мазались глиной с добавлениями соломы...

Во дворе, как правило, стоял большой крытый лабаз, где содержались коровы, овцы и козы. А для лошадей в дальнем углу двора строились конюшни. Конюшни строились из толстых бревен и с хорошей, крепкой дверью, поскольку племенных и добротных лошадей на ночь непременно закрывали под крепкий амбарный замок (по-другому такие замки назывались лошадиными!), так как зачастую они похищались... Кроме сказанного, во дворе хранились плуги, бороны, телеги, развальни и дрова...

Непременным атрибутом крестьянского дома были палисадники, где росли сирень, черемуха и рябина, а вот яблонь в селе

 

почему-то, сажали редко. Почему? Ответить не берусь!.. Но когда расцветали сирень, черемуха, то на все село из края в край распространялся их запах...

Каждый крестьянин, кроме своего земельного надела, имел еще приусадебный участок земли размером от 25 до 40 соток и более. А вдоль безымянной речушки еще сажали овощные культуры, благо, что вода была рядом.

Основным занятием крестьян было хлебопашество и скотоводство. Табуны коров и лошадей были преогромные! Да, село когда-то было большое и богатое! В лесу было много зверья, птиц. Особенно много было зайцев и лисиц. Мой покойный дядя, Сергей Егорович Миронов, — муж родной тетки Акулины — был страстный охотник и не раз мне рассказывал, что вначале прошлого века стоило ему выйти за околицу села и побродить час-другой с ружьем, — как возвращался с тремя или пятью зайцами и непременно с одной лисой...

Охотничьи байки известны, но я верил ему, поскольку его слова подтверждались старожилами села. В лесу так же было много ягод и грибов. А земля вокруг села, на удивление, была плодородная, поэтому урожаи зерновых всегда были отменные! В лесных полянах многие селяне содержали пасеки пчел...

...В средней части села, где его перерезает небольшая безымянная речушка, когда-то стояла красивая и высоченная каменная церковь. Но в тридцатые годы, по решению местных коммунистов, она была взорвана. А потом огромная куча битого кирпича и камня от взорванной церкви долго лежала у всех на виду, как укор тем головотяпам-коммунистам, которые совершили этот вандализм.

Придя к власти, они стали творить свои черные дела: трудолюбивых и смекалистых мужиков раскулачивать, их дома разорять. А те небольшие предприятия, которыми они владели, такие как, например, крупорушки, маслобойки, сукновалки и другие, стали сразу же хиреть. А впоследствии все они будут просто ликвидированы. Самих крестьян высылали в далекие северные и сибирские не обжитые места страны, где безвинные бедняги находили свою смерть...

Да, наш колхоз «Великий почин» создавался в муках. Хотя бедняки и бездомные крестьяне в колхоз записывались добровольно, но многие селяне не хотели вступать в колхоз. В селе жили немало зажиточных семей, такие как Мироновы, Егоровы,

 

Стуликовы, Архиповы и другие. У названных семей были родные, близкие знакомые и просто приверженцы частной собственности. Они не хотели расставаться с нажитым добром и своим скотом. Они были трудолюбивы, смекалисты и все свое добро наживали только своим старательным трудом! Таких людей в колхоз гнали силой. У них отнимали скот, землю, а самих для острастки сажали под арест... (на несколько дней!..)

Я помню туманно такой дикий случай с историей создания колхоза «Великий почин». Было лето 1929 года. В середине села за домами, на пустыре был сооружен загон для сбора коров от селян, которые желали вступить в колхоз и от тех, которых силой заставляли вступить в создаваемый колхоз. И местные руководители собрали в этот загон не менее трехсот буренок. А вот корма и воды позабыли приготовить для них. Под палящими лучами солнца эти бедные коровы без пищи и воды стали так мычать, что их мычание было слышно аж в нашем поселке Мордовском Кандызе...

Через два-три дня этих измученных коров без корма и воды вернули своим хозяевам... Подобных головотяпств было не мало!..

...Не понимая и не зная сущности экономических законов, хотели под красным флагом, подневольно, на ура, заставить народ жить общественным строем. Не получилось!..

Впоследствии, к концу 1980 года, сынки и внуки тех горе-коммунистов, благодаря не умению управлять страной, доведут ее до разорения, и по всей огромной стране полки магазинов будут пустыми...

Мне помнится, в тридцатые годы прошлого века, до коллективизации все село выглядело каким-то ухоженным и богатым: все дома отремонтированные, а палисадники и заборы выкрашены. К каждому дому примыкали добротные надворные постройки...

Но совершенно другая картина предстала перед моими глазами в 1997 году, когда я побывал в родном селе спустя полвека...

Надворные постройки, палисадники, заборы, да и многие дома были уничтожены на дрова. Значительная часть домов заброшены и смотрели на меня пустыми глазницами — без окон!

По рассказам жителей села, люди, не желающие задарма работать в колхозе и влачить нищенское существование пода-

 

лись в город Оренбург или же в город Самару, в поисках лучшей жизни. Общая картина от увиденного села после пятидесятилетнего отсутствия была самая плачевная!

Единственным утешением селян, которые по разным обстоятельствам продолжают там проживать — это газификация оставшихся домов, да асфальтирование центральной улицы. И еще: какой-то душевный, верующий в Бога «новый русский» в восточной части села построил деревянную церковь, которая до некоторой степени стала как бы украшением села! Когда подъезжаешь к селу, то церковь сразу же броско встает перед твоим взором! И придает селу некоторую основательность и веру на будущее... Кроме того, те же «новые русские» сумели за короткие сроки построить пять или шесть добротных каменных коттеджей, которые своей красотой так же придают захиревшему селу уверенность на возрождение. Дай-то Бог!..

Уходит в небытие колхозный строй села так и не сумевший обеспечить людям радостную и зажиточную общественную жизнь и название того колхоза «Великий почин», где когда-то одним из первых его председателем был мой родной отец...

Я не удержался и пришел на берег моей любимой речушки Кандызка, где когда-то мы — деревенские мальчишки, часто любили рыбачить. И, чтобы не спугнуть рыбешек, мы, бывало часами, что называется, не дыша, засиживались над своими удочками, ожидая удачи лова...

Да, те детские годы незабываемы!