СВАДЬБА

 

Я уже говорил, сколько мытарств выпало на мою долю, когда я задумал обзавестись семьей. Говорил о препятствиях и условностях, воздвигавшихся и комендатурой, и при оформлении законного брака. Но вот настал день, когда я вернулся домой с работы, а мать, потчуя меня, озябшего с дороги, чаем, сообщила, что приходил комендант и что-то весело говорил, улыбался. Русского она не знала, но разобрала слова "скоро невеста".

Отец до этого спавший, поднялся, присел на кровати в своей излюбленной позе, накинув на плечи одеяло. Откашлялся и спросил:

- Как съездил в рейс?

- Нормально, - ответил я и посмотрел в его светлое от природы лицо. Оно было спокойным. Брови не сдвинулись на переносице, лоб был гладким, рыжеватые волосы на голове и усы не топорщились, даже не шелохнулись. Голубые глаза прямо смотрели на меня. Значит, отец мой ответ принят за исчерпывающий.

- Что им от тебя нужно было? - спокойно спросил отец.

- Мне должны вручить разрешение на соединение с Анник, чтоб жить одной семьей.

- Он сказал, что зайдет еще завтра...

- Хорошо. Постараюсь не задерживаться на работе.

На другой день из комендатуры пришли Саша и Петр. Улыбаясь, они поздравили меня и вручили долгожданное разрешение.

- Сколько ожиданий и треволнений из-за клочка бумаги, - сказал я. А теперь еще выпрашивать пропуск, чтобы съездить за женой.

- Не волнуйся, все будет в лучшем виде, - успокоили они меня. Мать накрыла стол, чем Бог послал, и пригласила гостей. Пока мать была занята по хозяйству, они перекидывались шутками с отцом и согласились сесть за стол только вместе с ним.

Шутки с отцом сводились к каламбуру, ставшим ходячим анекдотом. Однажды отец спросил начальника комендатуры: "Что это у вас за комендант, что разговаривать с людьми как следует не может?" "Какой комендант?" - спросил он. "Да есть такой, Соплякин по фамилии", - ответил отец. "Собянин", - поправил начальник. С тех пор и пошел гулять "Соплякин" не только по комендатуре. При встрече с отцом работники комендатуры не упускали случая, чтобы

 

подшутить над "соплякиным".

Визит Саши и Петра закончился тем, что в мой рейсовый пропуск до Соликамска они вписали заезд на станцию Яйва.

На другой день я выехал в рейс с Павликом Лаптевым. В Соликамске он пересел за руль, а я сел в поезд и за ночь добрался до Живы. Влетаю к дяде Априему и вместе с тетей Зайтар, сестренкой Апреник, братом Рубеном идем к будущим родственникам. Там договорились, что свадьбу у них в доме будем справлять в субботу Ш февраля, а через неделю, т.е. 23 февраля 1952 года (в мужской день) - у меня в Вшпере.

На свадьбу я пригласил Сашу, но он извинился за то, что из-за уймы дел на торжестве присутствовать не сможет, но затем зайдет поздравить. Зато в мой пропуск он вписал мою сестренку Асмик.

Славный парень Александр Шишигин. Его добрых дел я никогда не забуду. Да и он, я думаю, будет помнить меня. Буквально на днях, более чем через тридцать лет после моего отъезда с Урала, получил от Саши Шишигина привет. Передал его мне Иван Давидович - брат нашего товарища Аркадия Давидовича Асланяна, у которого я с семьей был на похоронах его единственного сына - инженера Гургена, погибшего в автокатастрофе.

Наконец за день до свадьбы я с сестренкой Асмик выехал в поселок Яйва. По дороге в дом невесты мой посаженный отец - дядя Алрием перечислял мне права и обязанности жениха. Заострял мое внимание на том, что жених и невеста за столом не должны пить. Обычай позволяет им только пригубить бокал. И пояснил:

- За столом десятки глаз будут следить за молодыми и замечать все негативное, ч*"о несвойственно нашим старым добрым традициям и обычаям. А потом, когда разойдутся, будут насмехаться над вами, тем более, что вы уедете отсюда, а я останусь. И все эти насмешки посыплются мне на голову. И вообще, мужчина должен быть сдержанным, зря не трепаться. О том, кто много болтает, говорят, что он хвастун, трепач, рисуется. Прежде, чем что-нибудь сказать, подумай: а сказанное мною в спешке слово не обернется ли через минуту против меня? Но слово не воробей - выпустишь, не поймаешь. И еще, когда будут произносить в вашу честь тосты, вставайте. Тем самым вы покажите свое уважение к людям.

Дядя остановился прикурить, а я, со свойственной молодым обидой в голосе, сказал:

 

- Да что вы, дядя, говорите со мной, словно я еще мальчик. Вам что, не нравится наше решение или поведение до сих пор?

- Нет, племянник! Я сказал тебе то, что должен был сказать. Насчет твоего выбора я не сомневаюсь. Ее родителей я знаю еще с довоенного времени. Здесь все взвесил и обдумал. До войны я работал в селе Бурлуча председателем колхоза. Меня сменил на этом посту отец Анник. Мы с ним обговорили все и остались довольны вашим выбором...

На нашей с Анник свадьбе присутствовали все сосланные бурлучинцы, съехавшиеся из трех поселков. Половина из них жили в селах База и Сафоновка на реке Яйва. Были на свадьбе соседи и сослуживцы ее отца. С моей стороны было семь человек: дядя, тетя, сестры Ашхен, Арпеник, Асмик, братишка Рубен и я - жених.

В субботу вечером сестры захлопотали вокруг меня - наряжали, как подобает жениху, во все лучшее, что я имел. Они отгладили и подправили на мне мой первый в жизни костюм, который мы с Грачем заказали в мастерской из хорошего черного сукна. Я надел хромовые сапоги, самые модные в то время. Сестры беспрестанно поправляли на мне воротничок от белой сорочки, причесывали упрямые волосы.

Для невесты мы привезли фату, диадему из белых цветов, туфли, шаль и пальто, на время взятое с плеча сестры Азгануш. Мы попытались заказать ей пальто, но приличного материала не оказалось, а сшить из чего попало не хотелось.

По обычаю мы, сторона жениха, должны были овладеть комнатой невесты силой или хитростью и подкупом, чтобы завладеть ею и передать жениху. Но в виду того, что штурмующих было мало, защитники крепости невесты снизошли до того, что сдались без боя, и мы беспрепятственно прошли в комнату новобрачной.

Очутившись рядом с Анник, я почувствовал себя победителем, но, к моему великому огорчению сестры попросили меня выйти, чтобы нарядить невесту к свадебному торжеству.

"К чему это? - возмущался я. Она и так хороша."

Но пришлось подчиниться. Через некоторое время мне милостиво разрешили подойти к невесте. Анник предстала передо мной совсем иной - нарядной и торжественной. Мы стали рядом, нас, в окружении целой свиты, препроводили в залу, где давно уже ждали нетерпеливые гости. На пороге в залу кто-то вверх дном

 

положил две тарелки. С этим обычаем мы были знакомы и ударом правой ноги разнесли их на кусочки. Затем под дружные аплодисменты и приветственные возгласы гостей мы торжественно вошли в залу, обошли гостей и сели во главе стола на приготовленном для нас возвышенном месте.

Я думал, что тамадой в доме невесты будет Рубен, но он почему-то отказался, и наше застолье возглавил Гегам Кешинян - мой свояк. Свадебное веселье поддерживал двоюродный брат невесты Хачик Миронович Гаджаманян, играя на аккордеоне.

Первый тост, ясно, был за молодых виновников торжества. Потом здравница за родителей. Сколько добрых слов и пожеланий было сказано в адрес родителей жениха и невесты. Тамада предоставил слово нам с Анник. Мы подняли бокалы во здравие родителей, давших нам жизнь и поднявших на ноги.

Мое положение обязывало меня быть кратким, не обещать невыполнимого, неосуществимого, ибо потом все сказанное будет проверяться жизнью и получит соответствующую оценку.

Я говорил сдержанно и просто.

Вообще в адрес наших родителей было произнесено много хороших слов и добрых пожеланий. Мы с Анник сердечно присоединялись к ним. Родители заслуживали большого внимания и любви, нашей всесторонней помощи. Мы и сегодня, оставшимся в живых, желаем долгих лет и хорошего здоровья. Спасибо им за то, что создали нас и воспитали и, да поможет им Бог, воспитать и поднять на ноги внуков!

Потом мы с Анник обменялись венчальными кольцами, и под дружные возгласы сотрапезников "Горько!" я уже готов был обнять свою нареченную, но мои земляки запротестовали. К нашему счастью, кто-то догадался прикрыть нас и погасить свет, обе стороны оказались довольны, а мы вдвойне.

К утру свадьба разошлась. Стало как-то тихо, малолюдно. Осталась только близкая родня, помогавшая убирать столы, мыть посуду, расставлять мебель по местам, словом, наводить в доме порядок.

Наблюдая за всем этим, я, подумал, что не мешало бы одну из комнат предоставить нам с Анник, новосозданной семье, осуществить их законные права, скрепленные ЗАГСом. Но увы! Пока приводили дом в порядок, Анник знакомила меня с новыми родственниками и земляками, а потом ко мне подошла моя сестра и

 

сказала:

- Одевайся, пошли домой.

- А Анник?

- Она остается! - строго ответила сестра.

- Да что же вы все время держите нас под конвоем? - вспылил я.

- Завтра, когда ты ее увезешь, там, у себя в доме вы будете вольны поступать, как вам вздумается.

На следующий день мы стали готовиться к отъезду. У нас был чемодан, изготовленный ее братом Левоном. В него Анник уложила все свое приданое. Но самое главное ее приданое вез конвоир, который сопроводил нас до ее нового места поселения. Этот лейтенант, подпоясанный широким ремнем, с пистолетом на правом боку, нес ответственность за доставку Анник в мой дом.

"Знать ценный груз сопровождает, коли с оружием!" - невольно улыбнулся я еврей шутке.

Мы, в сопровождении родственников, заблаговременно пошли на станцию, чтобы не опоздать на поезд Пермь-Соликамск. Лучше подождать, чем опоздать. Позади нас чинно шагал лейтенант.

Я взял три билета - для Анник, сестры и себя. Лейтенант, выполнявший оперативную работу, ехал за государственный счет. Разместились в общем вагоне, ехали всю ночь. Конвоир нам не докучал. Он держался сторонкою, стараясь не стеснять нас, видимо, понимал несуразность своей миссии.

Утром мы прибыли в Соликамск. Там нас встречал с машиной, груженной тюками сена, Павлик Пашиев. Перед отъездом я всех пригласил в привокзальный ресторан. Мы позавтракали. Поскольку конвоиру предстояло ехать в кузове машины, я преподнес ему две порции горячительного, что он с признательностью принял.

Втроем, прижавшись друг к другу, мы кое-как разместились в кабине в "елочку", чтоб не мешать Павлику вести машину.

Часов через десять, понатрясшись на ухабах, мы преодолели 120 километров и остановились перед бараком номер 25 по улице Первая Максима Горького. Там нас уже ждали родители. Павлик отогнал машину в гараж. Наши быстро накрыли стол. Все присутствующие сели, выпили за счастливое возвращение, за встречу, заодно новые наши родственники знакомились, осваивались.

Утром лейтенант тепле попрощался с нами, пожелал нам счастья и отбыл в нашу комендатуру с личным делом Анник. С ним мы

 

больше не встречались. Это произошло во вторник, а в субботу..., а в субботу, как и было оговорено, свадьба!

Прибыв домой, я подумал, что наши с Анник супружеские отношения тут же наладятся, но не тут-то было; Анник изолировали. В квартире дяди Ованеса для нее отвели отдельную комнату. Каждую ночь ее отводили туда ночевать, днем же она находилась у нас в доме. Меня к ней не допускали:

- После свадьбы! - говорили, будто издевались над нами.

- Сколько же можно?! - возмущался я. Вы что, все против нас?

- Не против вас, а за вас. Подумай, что скажут люди, если невеста, надевшая фату и цветы на голову, вдруг окажется не девушкой? Какие пойдут толки-перетолки? - втолковывали мне.

Мои утверждения и ссылки на мои права не возымели действия. Меня просто не хотели слушать и не слушали.

В комендатуре Анник взяли на учет. Я спросил А. Шишигина:

- Почему оставили Анник девичью фамилию?

- Для удобства розыска. Может, в Крыму она с немцами сотрудничала...

- Это в ее-то десять лет? Шпионка! - я откровенно рассмеялся.

- Сочувствую, - сказал Саша. Но закон - есть закон. Так положено.

Наконец наступила и долгожданная суббота 23 февраля 1952 года. К шести часам вечера стали сходиться приглашенные сот рудники из гаража, соседи, друзья, родственники. Народу по тем временам собралось предостаточно, поэтому нашу свадьбу можно считать многолюдной.

Музыкантами у нас на свадьбе были наши земляки - гармонист Ерванд Оганян и Дмитрий Дмитриади, игравшие еще на довоенных свадьбах. Тамадой назначили Агасера Вартаковича Егикяна.

Первым делом тамада прочел поздравительную телеграмму от брата Трдата и вручил присланные им 200 рублей. Трдат от своего имени, а также от имени Асмик и сына Врежа тепло поздравил меня и Анник с бракосочетанием, пожелал нам счастья, выразил свою радость за родителей, которым с приходом невестки, станет легче управляться по дому, и, особенно, радовался за маму, которая не говорила по-русски. Тут невестка действительно в помощь.

200 рублей он прислал на мелкие расходы, а свадебный подарок вручит как-нибудь позже, при встрече.

 

Свадьба перенеслась и на следующий день. Как и обещали, поздравить новенькую ссыльную, вставшую на учет, и меня пришли ребята из комендатуры - Саша и Петр.

Только поздним воскресным вечером разошлась свадьба. Наконец мы с Анник остались одни в ее комнате у дяди. Через три месяца ЖКО выделило, через дом от нас, нам с Анник двухкомнатную квартиру. В назначенный день и час у нас родилась дочь. Моя мать дала внучке имя Нварт. Подруги зовут ее Ниной.

Мои отношения с моими бывшими соседями по бараку №25 по улице Первая Максима Горького остались прежними, теплыми. Наша семья помнит и высоко ценит их помощь в те тяжелые адские годы. Бабушка, отец или кто-то еще, все спешили прийти на помощь, как скорая медицинская. И соседи, плечо которых мы ощущаем по сей день. И в первую очередь это, конечно, Таня и Дмитрий Горбоненко с детьми, Василий и Мария Емельяновы, их четыре дочери и сын. Василий и Лида Антипина с дочерью Танюшей и сыном. Набожная тетя Настя. Толик без руки. Володя Кромгнов, а имя красавицы, его жены, не помню. Это те, кто жил с нами в одном коридоре.

И еще добрые люди.

Фроня Балабанова - невестка дяди Абдулая и тети Султании. Фроня - жена Исмаила Абдулаевича. Я хочу продолжить список этой большой славной семьи Абдулая и Султании. Сыновья: Исмаил, Али, Гусейн, Осман. Дочери: Айше и муж ее Ибрагим, Асине, Анфие, Шукрие. Их родственники: Андрей и Мафрие - брат и сестра. Они работали с нами на лесной бирже. Много, очень много было у нас друзей и товарищей, с кем мы делили горе, голод, морозы я редкие радости.

Мы, молодые, много хорошего переняли у них: по совести трудиться и дружить, спешить на помощь. Порой становится даже жаль, что после освобождения мы все разъехались в разные стороны, ослабли связи, стираются ставные традиции дружбы, которые выработались и сплотили нас в тяжелые годы бесправия. Мы с Анник остались верны всему тому, что дали они нам по доброте души своей.