ОКОПЫ

 

Летом 1941 года, месяца через два после начала войны, когда в колхозе остались одни ребятишки, бабы и старики, председатель колхоза Ширинян Сурен Сергеевич вызвал нас, ребят-подростков, в правление колхоза,

Нас - это Аркадия Асланяна, Ваграма Захарьяна, Сетрак Егикьяна, Паруйра Фундукяна, Ивана Беликова, Хачика Гагуляна, Врежа Захарьяна, Володю Шаганяна и меня, Гранта Захарьяна. Девять пацанов незамедлительно предстали перед сельской властью.

Председатель и члены правления предложили нам сесть и обрисовали тяжелую обстановку, которая сложилась на фронтах.

- Огненный вал войны захлестнул Украину, приближается к Перекопу, - озабоченно сказал председатель. Я говорю правду, чтобы вы поняли создавшееся положение и завтра с восьми утра приступили к оборонительным работам. На подступах, на всем пути немцев в Крым нужно вырыть непроходимые рвы, окопы, создать такой укрепрайон, чтобы задержать их! Прихватите продуктов на три дня. При себе иметь ложку, кружку, миску. У правления вас будут ждать подводы...

Утром, взяв сумку, я вышел из дома, провожаемый матерью. Плача, она прижимала меня к груди. А мне и стыдно было и очень жалко ее. Но я вырвался. "Пиши!" - сказала она, вытирая слезы. Мать-то лучше меня понимала, какое грозное время захлестнуло нас. Два моих брата были на войне. Мы о них ничего не знали. Мать страшно переживала за них, все думала о сыновьях, а я, глупый, хотел поскорее уйти из дома с верными друзьями отведать самостоятельную жизнь, полную военных приключений и опасностей.

Я подошел к правлению тогда, когда народ только начал собираться. Среди моих сверстников были и их родители. Лица их были хмурыми, озабоченными. Пришел и мой отец.

Володя Шаганян подготовил подводу, чтобы отвезти нас. Перед отъездом председатель вновь напомнил нам, какая ответственность возложена на нас, подростков.

- Вы уже взрослые и должны понять, что нельзя пустить врага в Крым. Перекоп и Чангарский мост в надежных руках армии! Вы же будете рыть окопы второй линии на случай, если врагу все-таки

 

удасться прорвать оборону... А теперь зайдите, получите по 20 рублей.

Получив по 20 рублей, мы почувствовали себя совсем взрослыми. Еще бы! До этого никто из нас не имел таких денег. Те 10 рублей, что дал отец, когда я ездил в город, уже были целым состоянием, а тут - 20 рублей!

Нам предстояло проехать город Карасубазар, свернуть вправо, добраться до деревни Крымчак и там копать окопы, На ночь мы решили остановиться в городе у моих крестных - Оганяна Киркора Овагимовича и его супруги Маринэ. Добрые люди обрадовались нашему приезду, сердечно приняли. После ужина засиделись, мы рассказали крестному отцу о жизни в Проломе. Ведь он - тоже бывший житель Пролома. Разошлись поздно по два, три человека по комнатам. Утром позавтракали, начали готовиться к отъезду. С нами засобирался, было, сын крестного - Трдат. Но отец не отпустил его. Еле выбрались из города - улицы были забиты грузовиками, повозками, красноармейцами. На многих улицах проезд был закрыт. Приходилось искать объезды.

Во второй половине дня добрались, наконец, до села Крымчак. Наш старший, Аркадий Давыдович, пошел искать штаб гражданской обороны. Начальник штаба - майор , прочитав письмо из колхоза, спросил: "Все восемь здесь?" Получив утвердительный ответ, велел какому-то штатскому разместить и накормить нас.

Вместо ужина Аркадий получил талоны на сухой паек. Кто-то из начальства в гражданской одежде объяснил, что ужин из сухого пайка мы будем готовить сами. Он забрался в нашу телегу, и мы поехали куда-то на окраину села. Пройдя проулками, я и Аркадий, следуя за гражданским, оказались перед какой-то хатой. Здесь был склад продуктов. Аркадий расписался в ведомости, и мы получили на восемь человек: мясо, масло, хлеб, вермишель, сахар, чай, соль, спички. Принесли все это в телегу.

У предпоследнего дома остановились.

- Здесь хозяйничайте! - сказал в гражданском. Завтра в восемь получите в штабе шанцевый инструмент, и вам укажут участок работ. Он кивнул нам и ушел.

В пустом дворе мы остались одни. Ребята посоветовались и избрали меня поваром. Решили, что, продукты буду получать я. Готовить завтрак и ужин опять я, а они, семь человек, будут рабо-

 

тать. Обедать будут в поле. Встал вопрос: что и как готовить? Выехали за село. Насобирали в саду сухих веток. Разожгли у себя во дворе костер, подвесили на рогатках кастрюлю с водой. Нужно сварить мясо, пока не испортилось. Пока варилось мясо, мы вынесли из хаты стол, стулья и поужинали имевшимися домашними припасами. Время от времени я пробовал мясо, но оно оставалось жестким. Я досыпал соли и, когда оно сварилось, сцедил воду, вывалил его из кастрюли на стол. Ну и соленым же оно было! Под шутки и прибаутки, запивая холодной водой, мы его осилили, набив желудок до некуда.

И все-таки, странным был наш ужин в чужом заброшенном дворе, с остатками разной рухляди, исправно служившей ранее хозяевам. В комнатах стояли шкафы и кровати, валялись матрацы, подушки. И было как-то жутко, ни к чему не хотелось прикасаться. Потом узнали, что здесь жили евреи. Эвакуировались...

После обильного ужина поехали в поле. Привезли воз соломы, застелили ею одну из комнат, сделали общую постель. Развалившись, мы долго вспоминали Пролом, школу и сверстников.

Среди нас Арминак (Аркадий) был старшим по возрасту и должности и еще самым способным: за год он заканчивал по два класса. Когда оказался в старшем классе, учитель часто оставлял Аркадия за себя продолжить урок, и паренек справлялся...

Утром, еще затемно, с улицы послышались голоса. По команде Аркадия поднялись, умылись, позавтракали вчерашними остатками. Я остался, а ребята на подводе Шаганяна Володи поехали в штаб, оттуда Володя должен был уехать домой...

Вышел на улицу, смотрю, такие, как я, шагают за продуктами. Пошел и я. Расписался, принес продукты домой и начал ломать голову, что же делать дальше? Как готовить еду? Никто меня этому не учил. Обо всем заботилась мать... Что же делать, как быть?

В доме, через улицу, заметил женщин, решил заглянуть к ним, спросить, как и что готовить. К моей радости оказалось, что женщины были настоящими поварихами. Они готовили на 20 человек, у у них была всякая посуда. Не то, что у нас - одна единственная закопченная кастрюля. Когда я постучался и вошел, пожилая женщина и девушка, одетые в белые халаты, были настолько заняты своим делом, что не обратили на меня никакого внимания. Я стоял, смотрел, как ловко они орудуют у кастрюль, и молчал. Прошло

 

какое-то время. Наконец молодая засмеялась, обращаясь к старшей:

- Он что, у нас на практике?

Я молчал, не сводя глаз с молоденькой.

- Мальчик, как тебя зовут? - улыбнулась старшая. Завороженный девушкой, я молчал и со стыдом думал: "Какой я мальчик? Совсем опозорить хочет!" Старшая повторила вопрос, и я, наконец, ответил:

- Грантом меня зовут!

- По какому это? Какой ты нации?

- Армянин! - ответил я.

Мне пришлось рассказать, кто я, откуда, сколько нас здесь и где расположились. Мне очень хотелось, чтобы в разговор вмешалась молоденькая, с которой я не сводил глаз. Но ей, наверное, мой нехитрый рассказ показался неинтересным. Да и смешон мой сильный акцент и неправильное произношение слов. А я, будто на зло себе, не мог замолчать, лепетал что-то несуразное, не отваживаясь спросить о том, зачем пришел.

- Что, Грант, ты не думаешь готовить ужин своим ребятам? - спросила вдруг старшая, которую звали Лидой.

И тут пошло! Пришлось призваться, что ни кастрюль, ни умения кухарничать у меня нет. Есть ложки, кружки, миски, которые велел прихватить председатель.

- А продукты ты хоть подучил на сегодня? - спросила тетя Лида.

- Даже дров припас! - ответил я.

- Люда! Возьми кастрюлю в сковородку, поможешь сварить борщ и нажарить картошки, пусть хлопцы поедят, - распорядилась тетя Лида.

Попав в нашу обитель и увидев первым делом продукты, разложенные на столе, Люда тяжело вздохнула:

- Евреи убежали, испугались немцев... Будто нам не страшно... Из соседнего села выслали немцев-колонистов... Хорошо жили. Красивые, крепкие дома, ровные улицы, сады, вдоль дорог деревья... А теперь там и тут - люди гражданской обороны... роем окопы, и никому ничего не нужно...

Она рассуждала, убирая стол, а я крутился возле, не зная за что взяться. Потом, как на крыльях слетал за водой, но после того, как она попросила, назвав меня по имени. Возвратившись, удивился, как она быстро и умело шинковала овощи. Я сказал ей об этом. В

 

ответ услышал:

- Я только учусь! Неумеха! Вот тетя Лида - это да! Такую мастерицу только поискать! Ока взяла меня с собой как племянницу, чтоб я научилась готовить вкусные обеды. Тетя Лида каждое лето, во время страды живет в поле с работниками... Лучше ее никто не готовит. На ее полевые обеды съезжалось даже районное начальство. И вообще ее всегда зовут готовить для праздников, - заключила она.

- Значит и у нас праздник! - восторгался я. Еще бы! Судьба свела меня с такой красивой девушкой!

С моих похвал Люда густо покраснела и, как на грех, тут вошла тетя Лида. От неожиданности я весь вспыхнул, чувствуя, как горят мои уши, будто я сделал что-то недозволенное.

- Посмотрим, что вы тут настряпали! - сказала тетя Лида, разглядывая приготовления и не обращая на нас внимания.

Потом велела мне затопить в комнате печь, рассказала, как варить борщ и следить за огнем.

- Пока сварится борщ и картошки нажаришь, с работы вернутся ребята - у тебя все готово. А мы пойдем свою работу доделывать...

Мне грустно было расставаться с Людой. Я проводил ее взглядом до самой калитки. А когда она, оглянувшись, улыбнулась мне, с меня будто сто пудов сняли...

Не успел я дожарить картошку, как возвратились мои едоки. Они не поверили, что у меня все готово.

- Мойте руки, пока я накрою на стол! - строго сказал я, довольный тем, что у меня через плечо висело полотенце, и я, конечно, был похож на шеф-повара.

Изголодавшиеся ребята набросились на еду, не ожидая, пока я нарежу хлеба, и только к концу разобрались, как вкусен борщ.

-Скажи, Грант, неужели это твоя работа? Что-то домашним пахнет!

- Ваши мамы пришли и мне помогли. Вот и вкусно пахнет! - отшучивался я. Потом, когда я уселся и сам за стол, признался, что обед помогали приготовить мне соседки-поварихи - тетя и племянница. Живут они через дорогу.

Запив обильный ужин удивительно чистой колодезной водой, мы помыли посуду и отнесли ее хозяйкам. Тетя Лида сказала:

- Грант, по утрам можешь не стряпать, приходи в семь за кипятком. Сахар, чай, масло у вас есть.

 

Пожелав доброй ночи, мы вышли на улицу. Долго гуляли. Света в доме не было, а при коптилке сидеть не хотелось.

Уставшие ребята быстро уснули, а я долго не мог успокоиться. Все думал о Люде...

Несмотря на это, утром я поднялся раньше всех. Да и раньше я спал чутко. Стоило позвать меня даже тихим голосом, как я сразу же вскакивал.

В доме напротив уже горел свет. Тетя и племянница возились у печи, но чай еще не был готов, и мне пришлось идти за кипятком во второй и третий раз.

В соседний двор уже сходились на завтрак мужчины-рабочие. Они наскоро умывались и брились. Я решил поднять и своих ребят, но они, как сонные тетери, перевернулись на другой бок. Пригрозив вылить чай, если они сейчас же не поднимутся, я поднял их. Позевывая, ребята покинули постель. Я накормил их и проводил на работу.

Не спеша зашагал за продуктами. На этот раз вместо мяса дали консервы. Это даже обрадовало меня - не нужно готовить. В склад вошли тетя Лида и Люда. Я подождал и помог им нести продукты. Всю дорогу, идя с Людой, я таял от радости, стыдливо перебрасывался словами с девушкой, поглядывая на тетю Лиду.

С этого дня тетя Лида разрешила своей племяннице прогуливаться с нами по улице. Однажды, разговорившись, мы с ней вышли за село. Вдруг заметил, что над нами, высоко в небе кружит немецкий самолет. Наши гудят не так. Сразу стало тревожно на сердце. А я , поглощенный любовью, и не заметил этого. Вероятно, боясь самолета, Люда часто одергивала меня, когда я начинал говорить громко и размахивал руками. Сама она говорила тихо, будто прислушивалась к чему-то, но всегда ясно и четко, не то, что я.

Мне казалось, что мои слова так же ясны, как и мои мысли. Но это было далеко не так. Я убедился, что Людмила лучше воспитана и намного грамотней меня. И вообще она была очень хорошей. А то, что Люда моя ровесница, вселяло надежду, что и она заинтересуется мною. Но она ничего такого не позволяла, держалась сдержанно. Как-то я отважился обнять ее за талию, она резко одернула меня: "Если будешь себя так вести, уйду и не буду с тобой дружить." Такого наказания я бы не вынес. Пришлось сдерживаться.

Тетя Лида и Люда стали готовить еду и на нас. Я был их стара-

 

тельным подручным: носил воду, колол дрова. Наливая воду в кастрюлю, я сказал как-то Люде:

- Чтоб твоя жизнь была такой полной и чистой, как эта вода!

В тот же вечер она спросила:

- Скажи, Грант, только честно, ты до этого дружил с девушкой?

Что я мог ответить? Сказал, что нет, и это было почти правдой.

- Что-то не похоже, - не поверила Люда.

Так прошла неделя в деревне Крымчак. Для меня легко, в сладком любовном тумане. А ребята приходили уставшие, с мозолями на руках, обгоревшие на солнцепеке. Но вот прошел сильный дождь. Земля раскисла. Рыть окопы было невозможно. Все остались в деревне - старики, женщины, подростки. Даже удивительно, что в этой небольшой деревне собралось столько окопокопателей.

Тракторы притащили полевые кухни. Воинские части передали их строителям оборонных сооружений. Теперь весь народ завтракал, обедал и ужинал в деревне.

В этот день, после обеда, был митинг. На сельской площади с кузова машины говорил полковник Григорьев. Он подчеркнул, что положение на фронтах тяжелое. Со стороны Перекопа доносились далекие взрывы. Каждое слово полковника глубоко западало в уставшие и встревоженные души людей. Всем было ясно: нужно копать окопы, чтобы преградить путь врагу.

На второй день пошел рыть окопы и я. Кухня наших соседок уже не работала. Вечером Люда сказала, что за ними заедет подвода, и они с тетей уедут домой.

Теперь я уже знал, что ее отец и старший брат на войне. Дома остались мать со старшей сестрой. Оказывается, она была младшей в семье. У меня сестер нет, а два старших брата так же воюют, а отец с матерью дома...

На машинах нас увезли на дальние противотанковые рвы. Там постоянно докучали военные, то и дело повелевавшие поправлять или углублять рвы. Я посрывал мозоли с ладоней, к вечеру уже не мог работать.

Немецкий самолет-разведчик весь день кружил над нами, а я злился, что наша работа пропадет даром, ведь видит все сверху. Хотя бы сбили что ли гада! Но наших самолетов в небе не было...

Вечером, встретив Люду, я высказал такую мысль:

- Ребята хотят устроить в честь вашего отъезда прощальный

 

ужин. Мы принесем продукты, а вы с тетей приготовите... Люда радостно согласилась. Я не удержался и поцеловал ее, подумав: "Ну задаст же мне!" Но она не обиделась. Вроде не придала этому никакого значения. Может поэтому и стала для меня еще дороже, незабвеннее. Моя первая любовь...

Вечером я ломал голову, как бы не ударить лицом в грязь перед женщинами, как устроить так, чтоб я не оказался трепачом.

Арменак понял меня, даже одобрил. Собрал с каждого по десять рублей и велел мне и Ване Воликову поискать продукты для праздничного ужина. Мы ушли на поиски и, на наше счастье, наткнулись в поле на чабана с отарой овец. Он согласился продать нам баранины и посоветовал сходить в его село:

- Мое вино - хорошее! - похвалил он. И остальное найдется.

На обратном пути купили у него на тридцатку только что освежеванной баранины.

Ужин готовили в нашем доме. Ребята принесли из солдатских кухонь хлеб. И вот десять человек уже сидели за обильным столом с мясом жареным и вареным, пирожками с мясом» картофельным соусом и вином.

Аркадий был тамадой и произносил тосты за победу, за наших женщин-поваров, за каждого из нас.

Люда сидела рядом, и я любовался ею. Она впервые улыбнулась, когда Арменак произносил тост за нашу дружбу.

Тамада продолжал: " Ничего! Пусть лезет Гитлер! Он как кот с отстриженными усами, гонится за мышью и не видит, что уже в мешке, из которого не выбраться!"

Потом Аркадий пел армянские песни. Как он пел! Я и не знал за ним такого таланта. Ваня пропел частушки, и все от души смеялись. Каждому хотелось чем-нибудь да развеселить женщин, отблагодарить за заботу и сердечность. Даже танцевали под дробь "барабана" - старого дырявого ведра. Люда смеялась от души, глядя на напускную шалость Паруйра. Потом все спели "Рябину", запевалами которой были тетя Лида и Люда. Мы только гудели, но песня очень хорошо получилась.

Нам всем стало очень грустно оттого, что кругом война, что где-то гибнут люди, что мы сейчас не дома. Потом мы всё вместе провожали женщин. Тетя Лида разрешила племяннице побыть со мной на улице. С этого дня контроль с нас был снят! Я был на

 

седьмом небе от такого удачного вечера, от своей любви. Мы расхаживали по селу и не заметили, как очутились у соседнего села.

В ту счастливую ночь мы вернулись с гулянья в наше село на рассвете. Аркадий услышал, как осторожно я вхожу в спальную, чтобы не разбудить ребят, негромко сказал:

- Грант, ты уже отработал одну смену, отдыхай.

За время пребывания на окопных работах мы стали ближе и откровеннее друг с другом. Люда уже могла свободно приходить в наше "общежитие", и мы вдвоем уходили на прогулку. Грустью наполнялось мое сердце при мысли о приближающейся разлуке. Мы провели еще три вечера вместе. На следующий день приехала подвода за поварами. Мы погрузили их кухонную утварь, а рано утром следующего дня подвода с женщинами покинула двор. Я провожал Лиду и любимую Люду. Подвода удалялась, а мы все еще прощались, обнимая друг друга!

Две недели мы копали окопы и слушали войну. После одного из ужинов снова состоялся митинг. Полковник Григорьев, поблагодарив нас за работу, сказал, что трудились мы не зря. Завтра эти окопы будут заняты отцами и братьями, а мы отправимся в двухдневную дорогу и будем рыть окопы на новом месте. Родина в опасности!

Утром,после завтрака мы двинулись в путь. Переночевали в поле. Было тепло, середина сентября. На второй день после обеда дошли до деревни Басхан. Горное татарское село жило обычной жизнью. Нас распределили по татарским домам по два-три человека, куда мы возвращались после работы на ночевку. Окопы копали в горах, грунт каменистый, трудный.

Через неделю нам объявили, чтоб мы по два-три человека расходились по домам.

Старший из нас, Аркадий, 24-го года рождения, сделал такой вывод:

- Немец, видно, все-таки войдет в Крым. Запомните: нужно держаться. Враг есть враг, языки не распускать. Если что, на любые вопросы отвечать: не видели, не знаем. А теперь домой! Там встретимся.

Ваграм и Хачик ушли первыми. Вслед за ними - Сетрак, Ваня и я. Третья группа состояла из Врежа, Баруйра и Аркадия.

 

Предстояло пройти более 50-ти километров, в том числе и через город Карасубазар.

В пути никого не встретили, кроме таких же бедолаг, как и мы. Прошли почти безлюдный город. Военкомат был уже разрушен. Горела больница. Моста через речку Большой Карась не было. За городом над нами пролетели немецкие бомбардировщики. Летели очень низко. Мы залегли в канаву, но "Юнкерсы" нас не обстреляли. Промчались над шоссе и с ревом ушли в сторону нашего села. Чем дальше мы продвигались, тем страшней становилась дорога. Попадались разбитые подводы, мертвые лошади, перевернутые походные кухни. Так и дошли до родного села. Разошлись по домам. Первым вошел к себе в дом Сетрак, потом я. Через сотню метров и Ваня оказался у себя во дворе.

Моему возвращению дома очень обрадовались. Ведь я отсутствовал целый месяц в такое тревожное и опасное время.

Кто-кто, а родители переживали за нас, подростков, больше всех. Отец подсел ко мне и спросил:

- Все пришли?

Я ответил, что вышли группами. Мы трое пришли, а об остальных не знаю. Отец долго молчал, потом сказал:

- От Аршака пришло письмо из Херсона. Теперь Херсон уже у немцев. А Трдат из Севастополя ничего не пишет...

Зашел дядя Вартан и сообщил, что вернулся Ваграм.

Пока отец и дядя Вартан говорили о своем, я впервые за месяц искупался в горячей воде, приготовленной матерью...