Глава 11

Четверть века пребывания в Одессе

 

Прошло 26 лет, как я переселился в Одессу, что составляет почти половину сознательной жизни человека и больше, чем я прожил на родине или в Сибири. Однако эти годы пробежали так быстро, что иногда думается как о совсем недавней жизни в далекой Сибири. Видимо, человек устроен так, чтобы не замечать быстротечность своей жизни, которая по существу сравнима по времени со вспышкой спички или блеском молнии по отношению к продолжительности существования нашей Земли или Вселенной.

Только в тюремном заключении, особенно в одиночной камере, человек осознает протяженность времени жизни, постоянно ожидая утреннюю пайку хлеба с кружкой кипятка, чашку баланды и перловую кашу в обед, прогулку по тюремному двору днем и вечерний отбой на сон. Время у таких заключенных тянется очень медленно, и они, стремясь ускорить его движение, ухитряются выцарапывать гвоздиком или ногтем на стене либо на подоконнике тонкие черточки для дней, недель, месяцев и годов, но эти попытки оказываются тщетными: время все равно тянется медленно, а вот в Одессе четверть века моей интеллектуальной жизни все-таки прошли быстро.

1 августа 1971 года в Одесском университете был издан приказ о моем назначении на конкурсной основе профессором кафедры общей геологии. С тех пор я стал одесситом, честно выполняющим свой долг в работе и общих гражданских обязанностях этого прекрасного причерноморского города.

Сначала, до получения квартиры, меня поселили в студенческом общежитии, где были размещены в основном студенты-геологи. Это позволило мне ближе познакомиться с представителями молодежи, посвятившей себя изучению геологических наук. Не скрою, что сту-

 

денты тех лет в отношении стремления к знаниям оцениваются мною теперь выше, чем студенты 80-х — 90-х годов.

Одновременно с началом преподавательской работы я обратился к врачам поликлиники в Обсерваторном переулке по поводу болезни облитерирующим эндаэртеритом и получил с их стороны всяческую помощь. После тщательного обследования врачи добыли для меня через Приморский райком КПСС очень дефицитное английское лекарство "падутин", и на протяжении 20 дней мне делали внутривенные инъекции, затем приписали радоновые ванны и сеансы лечения в барокамере.

Все это с учетом благоприятного черноморского климата обусловило прогресс моего выздоровления, и через полгода я уже бодро шагал, даже иногда бегал по улицам Одессы. Спустя десять лет меня вообще сняли с учета по заболеванию эндаэртеритом в Приморской поликлинике.

Учебная нагрузка по подготовке инженеров-геологов нефтяного профиля оказалась очень большой. По существу, все профилирующие дисциплины было поручено вести мне, а к ним относятся геология нефти и газа, нефтегазоносные провинции СССР и зарубежных стран, нефтепромысловая геология, геотектоника. В первый же год работы в университете меня ввели в члены Большого ученого Совета ОГУ, Совета геолого-географического факультета, а также Совета по присуждению ученых степеней. Несколько позже я был избран председателем Методического совета факультета, а затем -председателем Одесского отделения Всесоюзного палеонтологического общества при АН СССР. Кроме того, по инициативе парткома мне пришлось более пяти лет быть куратором одной из студенческих академгрупп, еженедельно организовывать и проводить политчас, с которого студенты почему-то стремились улизнуть (что было характерно и в других группах).

Моя учебная нагрузка по сравнению с работой в Иркутском университете возросла почти вдвое, и особенно это касалось лекционных занятий, занимавших 300 часов в год. Кроме того, согласно вузовским традициям, надо было руководить студенческими курсовыми и дипломными работами, а также участвовать в учебной практике студентов по геологической съемке в Крыму, проводившейся в июле-августе на полигоне МГУ.

В 1972 году заведующим кафедрой общей геологии был профессор Иван Яковлевич Яцко (кстати, главный "виновник" моего пригла-

 

шения на работу в Одесский университет), он предложил организовать для моей персоны новую кафедру — нефтяной геологии. Однако после детального ознакомления с нефте-газопоисковыми исследованиями на территории Украинского Черноморья я пришел к выводу об отсутствии здесь реальной производственной базы для подготовки в ОГУ геологов-нефтяников.

Учитывая это обстоятельство, мною была поддержана инициатива декана геофака доцента Игоря Петровича Зелинского (занимавшегося изучением оползней) о создании кафедры инженерной геологии и гидрогеологии, что в значительной мере утверждало традиционное— с конца прошлого века — направление научной работы одесских геологов. Новая кафедра была создана, и ее руководителем назначили профессора Л. Б. Розовского, гидротехника по образованию.

В 1976 году состоялся последний выпуск геологов нефтяного профиля, но возникло новое, весьма перспективное направление — морская геология. Соответственно было создано две новых кафедры, включая одноименную кафедру под руководством доцента Г. Г. Ткаченко, а несколько позже — региональной геологии и палеонтологии, которую создал и возглавил профессор С. А. Мороз.

Поскольку нефтяная специализация на геофаке исчезла, моя учебная нагрузка заметно изменилась в сторону курсов по общегеологической тематике. Начиная с 1978 года, я начал читать лекции по структурной геологии и геокартированию (для заочников); кроме того, читал геотектонику, региональную геологию океанов и морей, историю и методологию геологических наук, а также основы геологии нефти и газа (в небольшом объеме — для морских геологов).

Научные исследования занимали меня и занимают теперь много времени. Они включают в себя летние геологические маршруты по прибрежным районам юга Украины, в том числе в Крым и Придунайскую зону Одесщины, а также на остров Змеиный в Черном море. Для проведения сухопутных маршрутов обычно использовался университетский микроавтобус, а в море — научно-исследовательское судно "Одесский университет", представлявшее собой несколько переоборудованный минный тральщик, на котором, помимо команды из семи человек, размещалось до десяти преподавателей и студентов. Судно имело неприглядную внешность, а потому получило от студентов прозвище — "Черный принц". Несмотря на внешнюю неказистость, это судно плавало, имело скорость хода до 15 миль в

 

час (при включении двух дизелей) и до конца 80-х годов помогало геологической науке. Для студентов это были самые романтические маршруты, а мои младшие дети Лена и Костя — двойняшки, будучи студентами-геологами в 1976 году, также плавали на остров Змеиный.

Сухопутные маршруты в условиях благоприятного, по сравнению с Заполярьем, черноморского климата для меня казались счастливым времяпровождением, хотя физически они были и трудноваты, в частности в горном Крыму. В геологических поездках по суше и по морю моими спутниками почти всегда были доценты нашей кафедры Оксана Митрофановна Анастасьева, Михаил Иванович Благодаров и Леонид Васильевич Ищенко, а также по 3-5 аспирантов и студентов-геологов.

Методика проведения полевых экспедиционных работ была традиционной для геологической съемки: детально описывались скалистые выходы горных пород в естественных обнажениях и по стенкам каменных карьеров, а также по керну (каменному материалу) глубоких, ранее пробуренных скважин. Описание разрезов сопровождалось отбором образцов и проб на различные лабораторные анализы, которые позднее выполнялись в Одессе, Киеве и Москве.

Особо памятными остались плавания на остров Змеиный, где морская вода чистая и прозрачная, имеется много мидий и бычков, а при высадке на берег находившиеся там военные обычно оказывали нам внимание — как людям, прибывшим с "материка". В связи с этим надо отметить, что всякому постороннему посетителю, не говоря уже о кораблях, на остров путь был совершенно закрыт. Только по специальному разрешению управления пограничных войск КГБ наш НИС "Одесский университет" мог швартоваться у его берега, и сотрудникам ОГУ оказывалось особое внимание (так, нас даже кормили в военной столовой).

Уникальность острова Змеиный, несмотря на его скромные размеры (менее 1 кв. км) заключается в том, что он является единственным во всей акватории Черного моря клочком суши, который, подобно острову Буяну из сказки Пушкина, внезапно появляется на горизонте в виде черной скалы (или непотопляемого броненосца), сложенной очень древними горными породами, а вокруг него тщетно бьются могучие волны, не имея силы разрушить эти скалы.

В "Илиаде" Гомера он называется островом Ахилла — по имени

 

древнегреческого героя Ахилла Понтайского, жившего в 13-м веке до рождения Христа. Позже его именовали островом "Левки", что означает царство морской пены и белых чаек. Современное название "Змеиный" связано якобы с обилием змей (так и по-румынски — "Ynsul sepelor"), однако теперь этих пресмыкающихся там не сыщешь даже днем с огнем...

На острове встречаются остатки памятников древних цивилизаций, включая фундамент скромного по размерам храма Ахилла. Археологи, в том числе и мы, находили там полированные камни с древнегреческими надписями, женские бронзовые украшения, монеты, обломки ваз и амфор и т.п.

Для нас Змеиный представляется геологическим памятником, сложенным сверхтвердыми кремнисто-кварцевыми породами, самыми древними (около 400 млн. лет) в пределах всей черноморской акватории, что подтверждено нашими находками остатков ископаемой морской фауны. В геологическом отношении он является, по нашему мнению, составной частью горных сооружений Северной Добруджи в Румынии, хотя отдельные геологи и геофизики Украины относят его к древней Русской платформе. Последние и прогнозируют открытие на этом острове крупных месторождений нефти и газа, что, однако, не согласуется с результатами наших исследований.

Новейшие следы деятельности человека представлены каменным маяком постройки 19-го века (Россия), скромным памятником-надгробием над могилой российских солдат, убитых под покровом ночи в 1916 году турецкими воинами. Кроме того, на острове сохранились каменистые канавки-желоба и подземные пустоты и колодцы для хранения дождевой воды, построенные румынскими солдатами в период 1918-1944 гг., когда Змеиный принадлежал Румынии.

Определенный интерес для геологов представляют отдельные участки Придунайской зоны, включая карьеры бывшего Ферапонтьевского монастыря около озера Ялпуг и в деревне Орловка на западном берегу озера Кагул. На первом участке, в залитом теперь водами р. Дунай каменном карьере, вскрыты светлосерые мраморизованные известняки, из которых монахи выжигали известь для строительных целей. Возраст этих горных пород, по нашему мнению, более древний, чем на о. Змеином (верхний силур по геологической летописи).

Карьер в Орловке еще 20 лет назад представлял собой приличную по размерам горку, сложенную сланцами и кварцито-песчаниками,

 

одновозрастными с горными породами Змеиного. Таких образований на Одесской суше нигде нет, и карьер был объявлен «Геологическим памятником Украины», о чем написано в специальном путеводителе-справочнике АН Украины в 1985 года. К сожалению, дорожники и строители, разрабатывающие карьер, добывают камень столь интенсивно, что в наши дни от редкостной скалистой горки остались только рожки да ножки.

Маршрутные поездки нашей геологической группы в Крым в 1975-1987 гг. были сопряжены с изучением керна глубоких скважин, пробуренных в 50-е годы в связи с поисками нефти и газа, а также с описанием естественных выходов (обнажений) древних пород в Горном Крыму, где наши студенты проходят учебную практику по геологической съемке. Преобладающий интерес для нас представляли так называемые мезокайнозойские отложения возрастом до 200 млн. лет, из которых состоят горы Южного Крыма. Глубинное строение этого региона очень сложное, о чем подробно написано в моей книге — "Геология Украинского Черноморья", вышедшей в издательстве "Виша школа" в Киеве (1984 г).

Помимо ежегодных геологических маршрутов по районам Северного Черноморья, мне удавалось почти каждый год выезжать на 2-3 недели в российские края, включая Иркутск, где проживают мои старшие дочери Наталья и Лидия со своими семьями, или в Заволжье — в родную Тамбовку и Урбах, где сохранились родословные корни в лице многодетной семьи моего брата Григория Никифоровича (сам он умер в 1994 г.).

Настраиваясь на размышления, хочется сказать, что трудно найти на свете человека, который не любил бы родные края и не стремился бы снова побывать там... И хотя Саратовское Заволжье — не райская земля, а безлесная, жаркая — летом и морозная — зимой однообразная степь, но все-таки побывать там надо по велению сердца. Какое счастье увидеть крестьянскую усадьбу с огородом и садиком, а также домашнюю кошку и собаку. Особенно хочется увидеть стайку кудахчущих кур и, конечно, кормилицу-корову, дающую по ведру молока, которого ждет все "население" родного дома! Я до сих пор могу любоваться идиллической картинкой крестьянского быта, который успокаивает душу и сердце, напоминая о добрых истоках человеческого бытия.

Однако вернемся к прекрасной Одессе, с которой теперь и до конца связана моя городская жизнь, усеянная "розами" увлекательного геологического труда и "шипами": убили два года назад на улице города моего единственного сына — несостоявшегося геолога...

 

В учебный ритм Одесского университета я вошел без особого труда, поскольку еще в Иркутске мною были составлены сокращенные тексты лекций по всем курсам нефтегеологического профиля и требовалось только периодически дополнять их новой информацией. Студенты семидесятых и даже восьмидесятых годов были любознательными, честно выполнявшими свои учебные обязанности, и среди них встречались и способные студенты, которые позже стали кандидатами наук или ведущими специалистами в производственных геологических организациях Украины и России.

Являясь по натуре общительным человеком, я с увлечением рассказывал студентам об основах и главных проблемах геологических наук, что с учетом моего большого практического опыта, располагало аудиторию к моей персоне. Однако я никогда не говорил студентам о своем горьком прошлом (это было тогда и не в моде...), хотя, вероятно, студенты как-то узнали о моей судьбе "врага народа" и соответствующим образом выражали свое сочуствие и поддержку. Проявлялось это, в частности, на перерывах между лекциями тихой подсказкой: "Иван Никифорович, в нашей группе есть сексот — и называли фамилию, — так что будьте осторожны в формулировках по политическим вопросам". Для .меня это были настоящие добрые откровения, так как по опыту своей студенческой поры я помнил мерзкие лица доносчиков-сексотов, из-за которых и попал в тюрьму.

С самого начала работы в университете ректорат и партком в ходе исполнения мною учебных и общественных нагрузок оценивали мои силы и возможности не только на профессиональную, а возможно, и на политическую прочность. Несмотря на свою принципиальность и прямоту в суждениях, мне удалось выдержать эту проверку руководства, на что указывает, в частности, выделение моей персоне пятикомнатной квартиры в новом доме, а это в понимании одесситов являлось неимоверной роскошью (отдельные профессора ОГУ тогда еще проживали в коммуналках).

За время работы в ОГУ мною опубликовано в геологических журналах и сборниках в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве и других республиканских центрах более 100 научных статей, включая четыре монографии. Кроме того, по линии аспирантуры подготовлен 21 кандидат геолого-минералогических наук. Имея большое пристрастие к геологии, я всегда получал от работы в Одесском университете радость и удовлетворение, что помогало и помогает поддерживать мою трудоспособность и неослабевающий интерес ко всему происхо-

 

дящему в общественной и политической жизни страны. Наблюдая происходящее в Одессе и в университете, в прежние времена жесткого диктата органов КПСС — от райкомов до обкомов, а также силовых ведомств, могу отметить, что за последние пять лет ситуация значительно изменилась в сторону потепления, смягчения и в какой-то мере демократизации. Правда, это почти не затронуло идеологические догмы и кадровые вопросы, которые продолжают полностью концентрироваться в руках прежних партаппаратчиков, маскирующих под демократов.

В моей одесской жизни, особенно в преподавательской работе, влияние идеологических органов обкома КПСС до 1992 года чувствовалось весьма слабо, но тем не менее проявлялось. Будучи более двадцати лет репрессированным органами госбезопасности, я не мог не замечать дискриминации меня как профессора и ученого в назначении даже на должность заведующего кафедрой. Так, на кафедре общей геологии после смерти профессора И. Я. Яцко ее руководство было возложено на доцента, кандидата наук, хотя по существующему положению эта должность профессорская. Позже, после переезда в Киев завкафедрой региональной геологии и палеонтологии профессора С. А. Мороза, на его место назначили молодого кандидата наук, хотя я уже полгода исполнял эту должность. Такая же дискриминация коснулась меня и на кафедре общей и морской геологии, где я работал профессором, но после ухода завкафедрой на его место был поставлен молодой доцент...

В 1973 году мне разрешили оформить аспиранта очного обучения из числа выпускников нашего факультета. У меня был на примете дипломник Борис Краковский, отличник в учебе и склонный к научной работе. Декан факультета профессор И.П.Зелинский (позже ректор университета) одобрил мой выбор, но тут же сказал, что эта кандидатура не будет одобрена руководством, исходя из пятого параграфа личной анкеты... Эти опасения полностью подтвердились: мои попытки допустить Краковского к приемным экзаменам завершились мотивированным отказом... Мне объяснили, что евреи в стране и в Одессе "составляют менее одного процента населения", и это необходимо обязательно учитывать при зачислении не только в аспирантуру, но и в число студентов... Так Боря Краковский, несмотря на свои способности и стремления к науке, остался за бортом аспирантуры, а впоследствии даже был вынужден уйти из университета...

 

В 1974 году меня включили в состав общеуниверситетской приемной комиссии по координации работы факультетских комиссий по приему абитуриентов. В процессе заседаний нашей комиссии возникли разногласия по вопросу устных (а не письменных) экзаменов по математике и физике, что приводило к необъективной оценке знаний того или иного абитуриента; при чем больше всего это касалось юношей еврейской национальности. Мною было высказано предложение восстановить письменную форму вступительных экзаменов по математике, однако председатель комиссии сказал, что устная форма таких экзаменов "рекомендована свыше" — и отменить ее нельзя... После этого мне стало еще более понятно значение параграфа №5 в личном листке по учету кадров.

Нельзя не отметить идейное противостояние профессоров и доцентов из числа сталинистов, с одной стороны, и демократически настроенных реформаторов, с другой, что в семидесятые годы фиксировалось довольно четко. Приведу такой факт. Как-то меня включили в комиссию по проверке учебной, научной и идейно-воспитательной работы биологического факультета ОГУ. Мне предстояло проверить работу кафедры беспозвоночных, которую возглавлял бывший ректор университета (в годы его эвакуации в Среднюю Азию) академик Украины М. П. Савчук. После нескольких бесед стало ясно, что он является ярым сталинистом и что в каждом преподавателе своей кафедры видит скрытого антисоветчика. Для подтверждения своих слов Савчук передал мне машинописный текст на пяти страницах "об антисоветской деятельности" доцентов В. Д. Севастьянова, Н. Ю. Андриевской и др., именуя их "врагами народа". Докладывая результаты проверки на Ученом совете ОГУ, я полностью зачитал текст с "разоблачениями" Савчука, что вызвало страшный шум в зале и громкие голоса с требованием осудить их автора и исключить из состава Ученого совета. Председатель, академик А. В. Богатский вынужден был поставить это требование на голосование, и предложение об исключении Савчука из членов совета было принято единогласно. Демонстративно покидая зал, он громогласно крикнул: "Всех вас, антисоветчиков и жидов, я не прощу!". Но спустя три дня умер от инсульта в больнице... Кстати, среди голосовавших более 80 % были члены КПСС, осудившие своего старого коллегу большевика, а это говорит о многом.

Весной 1987 года инициативная группа из числа моих бывших аспирантов решила отметить меня в связи с семидесятилетием со дня

 

рождения и пятидесятилетием научно-педагогической деятельности. Ими был предложен текст представления моей кандидатуры на почетное звание заслуженного деятеля науки Украины. Но когда данная бумага попала на стол секретаря парткома университета, тот заявил, что выделенный обкомом КПСС лимит на представление к этому почетному званию уже исчерпан...

Однако мой юбилей все-таки был отмечен на заседании Ученого совета геофака ОГУ. Высказали теплые поздравления преподаватели, были цветы и более 50 поздравительных телеграмм и богато оформленных адресов с добрыми пожеланиями здоровья, успехов в научно-педагогической работе и семейного благополучия. Такие пожелания поступили из Киевского университета, из Института геологии АН Украины, от Всесоюзного палеонтологического общества, из ВСЕГЕИ (Ленинград), от ВНИ геофизики (Москва), из Института геологии и геофизики (Новосибирск), от Иркутского университета и ВостСНИИГГИМС (Иркутск), от Казахского политехнического института (Алма-Ата), от объединения "Южморгеология" (Геленджик), от геологических организаций Одессы и т.д.

Обращают на себя внимание оценки моего реального вклада в геологию отдельных регионов страны. Так, в поздравительном адресе из Иркутска написано: "Все работы, проведенные под Вашим руководством и при Вашем личном участии, получили высокие оценки и находят подтверждение на практике. В Жигаловском районе, где Вы работали старшим геологом нефтеразведочной экспедиции и бурили опорную скважину, сейчас открыты Тутурское, Знаменское, Ковыктинское и другие газовые месторождения, на основе которых будут газифицированы промышленные центры Иркутской области и Прибайкалья". В адресе из Воркуты содержатся такие слова: "Из 50 лет геологической работы Вы первые 10 лет отдали геологическому изучению Воркутинского Предуралья. Это были годы становления Печорского угольного бассейна, годы Вашей молодости и Вашего становления в геологической науке". В послании коллектива "Южморгеология" Мингео СССР написано: "Вы хорошо известны как исследователь Украинского Черноморья, как специалист по морской геологии, продуктивно работающий в этом общем для нас направлении науки, как воспитатель молодых кадров по данной специальности".

Не забыли отметить мое семидесятилетие и киевские коллеги из университета и Института геологических наук. В их поздравительных адресах записано: "Мы восхищаемся стойкостью Вашего харак-

 

тера, который Вы проявили при освоении и изучении Воркутинского Предуралья (1937-1947 годы), Поволжья (1947-1950 годы), Восточной Сибири и Дальнего Востока (1950-1971 годы) и Северо-Западного Причерноморья (до наших дней). Вы стали ученым -геологом с мировым именем, автором более 200 научных работ".

Эти тексты я привожу для того, чтобы показать оценку моей работы организациями других регионов страны. А вот в парткоме ОГУ не нашлось "лимита" на представление меня к поощрению. Кстати, в конце того же года появился Указ Верховного Совета Украины о присвоении почетного звания Заслуженного деятеля науки завкафедрой истории КПСС члену парткома ОГУ, основной вклад которого в науку состоял в подавлении в 1959 году Венгерского восстания (когда он, командуя танком, расстреливал из пулемета безоружных граждан Будапешта и получил за это военное звание Героя Советского Союза). Снова вопрос: какие лимиты распределял тогда идеологический отдел обкома КПСС?

Вспоминается такой случай с дискриминацией органами КГБ моей кандидатуры. Переехав в Одессу из Иркутска, я имел допуск к секретным материалам 2-й категории, но вдруг в конце 80-х годов меня вызывают в спецчасть университета и говорят, что мой прежний допуск аннулирован и заменен на обычную 3-ю категорию, не позволяющую мне пользоваться многими геологическими материалами, включая аэрокосмические фотоснимки и карты, которые требуются для комплексной интерпретации геолого-геофизических данных по северо-западному шельфу Черного моря и прилегающим районам Украинского побережья. Несмотря на мои настойчивые просьбы восстановить прежний допуск, его так и не восстановили

Приведенные факты дискриминации бывших политзаключенных притом реабилитированных, свидетельствует о ползучей тенденции партийно-советских и чекистских органов к ограничению этой категории граждан во всех сферах жизни и работы. В связи с этим вспоминаю моих знакомых по Воркутлагу — заключенных из числа бывших членов ВКП(б), которые после их реабилитации были восстановлены в партии, но оставались все последующее время рядовыми функционерами, хотя до лагеря занимали большие партийные посты. Здесь также видна явная дискриминация, но уже по отношению к своим коллегам-коммунистам!

Шли годы, и яркая и говорливая даже в пору застоя Одесса жила своей жизнью большого приморского интернационального города.

 

В парках встречались компании разновозрастных мужчин, оживленно беседующих на злободневные политические и бытовые темы, даже рассказывались незлобные анекдоты про вождей КПСС, особенно про Хрущева и Брежнева. Конечно, наиболее острые на язык анекдотчики попадали, благодаря стукачам, в сферу наблюдения агентов КГБ, что приводило некоторых из них на "лечение" в психбольницы специального назначения (с целью закрыть рот). Однако громких политических процессов не было, а всякие "тройки" и "особые совещания" уже не функционировали.

Социальная обстановка с развитием демократических начал у граждан Одессы и Украины уже не полностью контролировалась со стороны силовых органов. Руководство КПСС стало учитывать это важное изменение в общественной жизни нашей страны, и даже методы силового давления на инакомыслящих людей, особенно из представителей интеллектуального труда, стали более демократичными в полном понимании этого слова.

В этом отношении определенный интерес представляет сообщение от комиссии по делам реабилитации при ЦК КПСС, присланное мне летом 1989 года. В нем говорилось о том, что мое дело отправлено на пересмотр в Верховный суд РСФСР с целью изменения определения состава преступления (даже о беспартийных забеспокоился ЦК!). Этот благородный жест со стороны руководства компартии в данном случае принес положительные результаты. В августе 1989 года в Одессу из Москвы почта доставила очень важный для меня документ, который я ждал после первой (неполной) реабилитации почти сорок лет. Вот его текст: "Постановлением Президиума Верховного суда РСФСР от 5 июля 1969 года определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 20 января 1958 года в отношении Сулимова Ивана Никифоровича, 1917 года рождения, изменено и дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Гр-н Сулимов Иван Никифорович по настоящему делу реабилитирован". Справку подписал первый заместитель Председателя Верховного Суда РСФСР В. В. Щукин.

Как видно, время перемен наступило, и была восстановлена справедливость, которую я ждал шестьдесят два года! В препроводительном письме к этой справке содержалась также просьба секретаря суда прислать письменное подтверждение в получении этого важного для меня документа. Такое подтверждение я написал, но добавил,

 

что если бы реабилитация была сделана вовремя, то это избавило бы меня от длительного неполноправного существования...

Между тем в общественную жизнь Одессы в конце восьмидесятых годов пришли заметные перемены, касавшиеся бывших политзаключенных. Если два-три года назад они молчали, как рыбы, а об их существовании знали только родственники и органы КГБ, то теперь они осмелились собираться вдвоем-втроем и даже в группы до десяти человек, а потом стали высказывать пожелание о создании своей добровольной общественной организации.

Однако одесситов в этом отношении опередили москвичи. 28-29 января 1989 года в Доме культуры МАИ состоялась Учредительная конференция Всесоюзного добровольного историко-просветительского общества "Мемориал", в работе которого принимали участие такие известные правозащитники того времени, как А. Д. Сахаров, В. А. Тихонов, Г. X. Попов, А. Н. Мурашов и Ю. А. Афанасьев, а делегатами от Одессы были А. П. Бойко и я. В просторном фойе здания была развернута выставка с иллюстрациями (фотографии, рисунки, вещи заключенных и т. п.). Численность участников конференции достигала 600 человек, а всего вместе с гостями-москвичами более 1000 человек. Доклады и разные выступления сделали все члены оргкомитета, а также выступали от ряда общественных организаций Москвы и Ленинграда. Во время перерыва я столкнулся при осмотре выставки с А. Д. Сахаровым и с удовольствием представился как ветеран Воркутлага. Он задал мне несколько вопросов о Воркуте, куда собирался поехать, и, кроме того, просил прислать ему очерк с наиболее интересными эпизодами из моей лагерной жизни. Пока я собирался выполнить его просьбу, пришло известие о его безвременной кончине на фронте идеологической борьбы с коммунистическими лидерами на сессиях Верховного Совета СССР.

Следуя примеру москвичей, одесситы начали создавать городское общество "Мемориал" как организацию, ставившую перед собой задачу разрушения основ тоталитарного режима, формирования гражданского общества и перехода к правовому государству, но без поддержки какой-либо одной политической доктрины.

Меня пригласили в Оргкомитет "Одесского Мемориала", и с февраля 1989 года я принимаю посильное участие в работе этой беспартийной по духу и программе добровольной организации. Учредительная конференция "Мемориала" как историко-просветительного общества состоялась 10 июня 1989 года. В ней участвовало

 

более ста делегатов, был избран Совет и принята программа (Устав).

Состав участников конференции был довольно пестрый: большинство из репрессированных, затем представлены "руховцы", в меньшей мере — родственники бывших политзаключенных и, наконец, явились члены КПСС, направленные райкомами партии с целью дезорганизации учредительного собрания, а также для поддержки своих представителей в составе Совета. Когда рекомендовали кандидатов на избрание последних, "коммуняки" нарушали спокойную работу конференции криками, шумом и топанием ногами. Меня тогда избрали в Совет от группы бывших политзаключенных.

Несколько позже (в марте) состоялась установочная конференция Украинского общества "Мемориал", куда меня избрали делегатом (также от группы реабилитированных одесситов). Конференция проходила в Доме кинематографистов г. Киева и собрала до 500 участников. Меня выдвинули от Одессы в состав президиума и посадили за красный стол рядом с известным украинским писателем Б. И. Олейником. Он выступил с призывом о необходимости всесторонней поддержки вновь создаваемого украинского историко-просветительского общества "Мемориал" и со своей стороны как коммунист обещал активно участвовать в работе этого общества. К сожалению, позже, находясь на позициях национал-коммунистов, он проявил тенденцию к украинизации "Мемориала" в г. Киеве.

В конце декабря 1989 года была созвана Учредительная конференция Всесоюзной ассоциации жертв репрессий в Москве, проходившая в одном из залов гостиницы "Москва". Избранный в президиум, я расположился рядом с немного знакомым мне бывшим узником Дальлага, известным писателем Л. И. Разгоном. Делегатов, несмотря на гарантию полной компенсации оргкомитетом расходов за питание и гостиницу, оказалось немного — около 50 человек. У меня и особенно у Разгона по ходу выступлений членов оргкомитета, включая Н. В. Нумерова, Д. Н. Кугульдинова, Э. И. Емельянова и С. И. Ермолинского, вызывало недоумение по поводу их призывов к ЦК КПСС и ВЛКСМ, к ВЦСПС и Совмину взять с их стороны шефство над Ассоциацией и на плодотворное сотрудничество с ними, то есть с теми органами власти, которые раньше санкционировали политические репрессии. Лев Разгон в своем критическом выступлении высказал много резких, но справедливых замечаний, а многие делегаты в кулуарах после его выступления (так как прения

 

были прекращены) выражали недоумение из-за создания такой Ассоциации как бы в противовес только что образованному Всесоюзному обществу "Мемориал". Эти сомнения вскоре подтвердились, поскольку Ассоциация Нумерова через год перестала существовать...

Изложенная выше информация о создании общества "Мемориал" и Ассоциаций в различных городах Украины и в Москве свидетельствует не только о стремлении демократических сил страны к созданию нового правового государства и к благотворительной помощи репрессированным гражданам и народам, но и о меркантильных интересах некоторых политических интриганов, которые стремились и стремятся погреть руки в союзе с виновниками массовых репрессий.

"Одесский Мемориал" на протяжении первого года своего существования имел тенденцию к расширению своей общественной деятельности, особенно по вопросам, связанным с восстановлением социальных и правовых норм бывших политзаключенных, с предоставлением материальной помощи остро нуждающимся пенсионерам и т.п. Затем в силу возрастного различия членов общества, а также под влиянием идеологических органов КПСС в нем наметился раскол, и из общества вышли группа "руховцев" и группа Одесского областного "Мемориала", а потом отделилась наиболее массовая часть его под видом Ассоциации жертв политических репрессий.

"Одесский Мемориал" остался наиболее популярной и представительной для населения города общественной организацией, поскольку его цели и задачи отражали интересы многих одесситов. В уставе "Мемориала" было записано:

— Восстановление исторической правды о преступлениях тоталитарного режима против человечества;

— Сохранение и увековечение памяти о жертвах сталинского режима;

— Создание в Одессе мемориального комплекса, включая памятник жертвам репрессий;

— Борьба против актов беззакония и дискриминации, содействие полной гласности в реабилитации жертв репрессий;

— Оказание помощи бывшим репрессированным и членам их семей и юридическая защита и т.п.

В организационном отношении "Мемориал" включал правление из 7 человек и Совет из 10 человек; меня избрали членом Совета.

Как видно из перечня основных задач общества, многие из них тесно связаны с защитой прав репрессированных, и это вскоре привело

 

к трениям с Ассоциацией жертв политических репрессий. Будучи членом Совета этой Ассоциации, я записал в проекте первого ее устава: "Оказание помощи оставшимся в живых репрессированным и членам их семей, активное участие в мероприятиях по восстановлению памяти о погибших в ГУЛАГе, по розыску мест захоронения, по установлению памятников и созданию мартирологов, а также проведению просветительской работы среди населения, включая выступления по радио и в печати".

По воле судьбы нашей Ассоциации предоставили помещение напротив помпезного здания Управления КГБ, а сотрудники последнего даже выделили в порядке безвозмездной помощи пишущую машинку.

На собраниях Ассоциации стал появляться секретарь обкома партии по идеологии, который обещал всяческую поддержку этим всесильным органом КПСС, но при условии лояльности репрессированных к политике партии. С такой же целью актив Ассоциации был однажды приглашен на прием первым секретарем Одесского горкома, выступление которого содержало в основном наставления. Перед прощанием он даже заявил, что тем репрессированным, которые будут критиковать политику партии, пощады не будет.

Группа "руховцев", горячо взявшаяся вначале за создание "Мемориала", потом очень быстро предприняла действия, направленные на раскол, а затем организовала свой филиал — Одесское отделение Всеукраинского объединения Рух, где в значительной мере проявились националистические мотивы.

Что касается Одесского областного "Мемориала им. Стуса", малочисленного и украинизированного, то его программа и устав согласуются с деятельностью городского "Мемориала", который тем не менее не склонен терять свою самостоятельность.

Мне представляется, что тенденция к раздробленности общественности, связанной с идеями защиты прав человека вообще и защиты интересов репрессированных в частности, отражает продолжающуюся пропаганду большевиков-коммунистов, которая направлена на разобщение единой общественной организации на ряд мелких, конкурирующих между собой. Это их излюбленный девиз — "разделяй и властвуй!"

Помимо добровольных общественных организаций, на Одесщине были созданы по указанию правительственных органов из Киева комиссии (типа отделов) по защите прав реабилитированных граж-

 

дан из числа бывших политзаключенных. В Одессе такие комиссии существуют более трех лет при облисполкоме и при горсовете. Штаты их представлены председателем, ответственным секретарем и 5-6 членами от общественных организаций. В большинстве они являются либо реабилитированными, либо родственниками жертв политических репрессий, что может свидетельствовать об искренней заинтересованности в улучшении бытовых условий оставшихся в живых политзаключенных. Однако их возможности в этом отношении крайне ограничены: по существу, в задачу комиссии входит рассмотрение и оформление различных документов, связанных с определением сроков заключения, размеров конфискованного по решению суда имущества и с целью денежной компенсации, а также согласование с официальными органами юридических и социальных вопросов по заявлениям репрессированных. Многие из их числа, престарелые и обездоленные, обращаются в эти комиссии с просьбами о предоставлении материальной или денежной помощи, но таких возможностей нет, поскольку фондов для этих целей госорганы области и города не выделяют. Начиная с 1995 года интерес властей к таким комиссиям упал, и наблюдается тенденция к сокращению их штатных единиц. Несколько лет подряд я был членом одной из таких комиссий — городской, а к осени 1996 года выведен из ее состава вместе с другими бывшими репрессированными (как и например, В. Гридин, а еще раньше — Н. Данилов).

Итак, мое одесское бытие впервые за полстолетия сознательной жизни включало в себя не только педагогическую и научную работу, но и участие в деятельности добровольного общества "Мемориал" и в Ассоциации жертв политических репрессий. Последняя мне как бывшему заключенному импонирует больше, но, к сожалению, прогрессирующее старение его членов, их нищенское существование и практицизм теперешнего руководства привели к утрате основных идеалов, записанных в уставе Ассоциации, и к превращению ее в потребительский кооператив с обязательными членскими взносами и распределением скромных продовольственных подачек со стороны меркантильных спонсоров.

Следует отметить и снижение активности членов историко-просветительского общества "Одесский Мемориал"; в частности, по организации собраний и митингов для защиты гражданских прав человека вообще и репрессированных граждан — в частности. Причиной тому явились силовые меры властей на проведение таких мероп-

 

 

риятий, и одним из примеров этого приведу следующий. 2-го июня 1989 года "Одесский Мемориал" решил провести в парке "Победа" митинг, посвященный памяти жертв сталинско-брежневских репрессий, и на него приглашались все желающие. О времени проведения митинга были своевременно извещены силовые органы Одессы, но накануне этого дня митинг был запрещен.

Заметный общественный резонанс в Одессе проявился 21-24 августа 1991 года в связи с попыткой ГКЧП совершить антиконституционный переворот в России. На площадях города собирались группы одесситов и обсуждали попытку переворота, предпринятую руководителями КПСС, утратившими рычаги своего тоталитарного господства. "Одесский Мемориал" активно отреагировал на это чрезвычайное событие, проведя объединенное совещание членов Совета и правления, и я как член Совета написал по этому поводу статью в газету "Юг". В статье было написано следующее: "Попытка позавчерашнего военно-большевистского переворота, направленного на ликвидацию ростков свободы и демократии в нашей стране, и мне грозила очередным арестом с отправкой в места, где "Макар телят не пас!". Однако на этот раз антиконституционный путч не удался, поскольку многонациональный народ нашей страны дал настоящий отпор кучке оголтелых заговорщиков-коммунистов, выразив единодушие и сплоченность (особенно в Москве и в Ленинграде). И все-таки нельзя забывать о том, что во всех сферах общественной и политической жизни продолжают "мутить воду" прежние большевики, перекрасившиеся под демократов и направляющие страну в сторону от свободы и социальной справедливости.

Хочется надеяться, что эти псевдодемократы-ленинцы наконец поймут пагубность для народов нашей страны возвращения СССР в социалистический концлагерь и добровольно откажутся от такой преступной политики.

Верю, что сотни тысяч бывших партноменклатурщиков откажутся от своих многочисленных привилегий, а также от неограниченной власти, узурпированной большевиками в октябре 1917 года. Неужели они не откликнутся на призыв Солженицына — "Жить не по лжи"!?

Таких чисто человеческих призывов к коммунистам прозвучало тогда великое множество, однако они не услышали их. И в наши дни с еще большей энергией, используя любимые ими методы демагогии, рвутся к власти, чтобы вернуть себе утраченные привилегии.