«Каменщики»

 

Меня засунули в крайний бокс пересыльной автомашины и повезли. Проехав 10-15 минут, мы заехали в какую-то тюрьму (как оказалось, это была Сретенская пересыльная тюрьма), а затем поехали дальше.

Ехали долго, около часа, и высадились на каком-то дворе. Нас выстроили в одну шеренгу, пришли медсестра и врач и устроили шванц-парад. После этого нас повели в тюрьму. Оказалось, что это «Каменщики». Меня ввели в одиночную камеру, где я просидел почти без допросов, но с «росчерком», который чуть не послужил для меня смертью.

Допросы вёл следователь — молодой человек, самый умный из всех следователей, с которыми я имел дело. После очной ставки с одним из моих бывших сотрудников, который лгал на меня, я сказал следователю: «Зачем Вы вызываете свидетелями таких людей? — ив доказательство привёл некоторые сведения, о которых мне было доподлинно известно. — Это не делает Вам чести, такие работники только позорят следственные органы».

 

После этого следователь предложил пройти мне вслед за конвойным, который привёл меня к какой-то низкой железной двери, раскрыл её и попросил меня, пятясь задом, войти в эту камеру.

Камера оказалась каменным мешком, в котором человек среднего роста мог стоять только в сильно согнутом положении, полу стоя. За мной закрылась железная дверь, и я оказался подвергнут особого рода пытке: ни стать на колени, ни присесть, ни опуститься на пол — по всем направлениям глухая стена. Я почувствовал, что мне делается нехорошо, и едва не впал в обморочное состояние, но в это время дверь открылась, я упал на живот, и сознание ко мне вернулось.

Меня привели опять к следователю, я сказал ему: «Из всех семи следователей я только одного Вас уважал, как человека, а после этого смертного эксперимента с "каменщиком" я потерял к Вам уважение».

По молодости, он сконфузился и в извиняющемся тоне сказал мне: «Я ведь тоже служу и обязан выполнять указания начальства. Что мог, то я сделал: мне было приказано продержать Вас в каменном мешке две минуты, а я продержал одну минуту».

На это я ему ответил: «Ещё бы несколько секунд, и я бы умер».

После этого он предложил подписать мне акт об окончании следствия (206 статья), в котором я сделал следующее письменное заявление:

«Моё выступление на общем собрании Наркомата о том, что мне трудно переварить всё то, что инкриминируется моему брату Н.И. Бухарину, что это не укладывается у меня в голове, но я твёрдо убеждён, что советско-партийная общественность установит истину и, если он действительно виноват, то ему нет другой кары, как отрубить голову.

Ваше толкование моих слов о том, что обвинение не укладывается в моей голову нельзя считать контрреволюционным, как недоверие к органам следствия, так как я никогда в жизни контрреволюционно не мыслил, а значит, и не мог так действовать».

После этого я просидел без всяких допросов до января 1939 г.

Однажды, глядя в щель оконного намордника, я догадался, что на Красной площади кого-то хоронят, и спросил об этом дежурного офицера, зашедшего в мою камеру: «Что происходит на Красной площади?». Он тихо сказал: «Хороним Н.К. Крупскую».

 

Переведя меня в «Каменщики», начальник следственного отдела Николаев хотел наказать меня за мою несговорчивость, но, сам того не ведая, сделал для меня доброе дело, переведя из общей камеры в одиночную.

В одиночной камере у меня была удовлетворительная постель с чистым матрацем и бельём, тумбочка для продуктов и непременная параша, которую я содержал в чистоте; степень доступа чистого воздуха я мог регулировать через фрамугу. Я не курил и меня никто не окуривал, я мог заниматься гимнастикой и, хотя формально спать днём не разрешалось, я спал иногда и днем, так как был тихим узником.

В тюрьме была хорошая библиотека, и раз в неделю библиотекарша-комсомолка приходила в камеру, давала каталог имеющихся книг и на специальном личном бланке записывала, какие книги я желаю иметь, и, по мере возможности, их доставляла.

Кроме того, я дважды имел там свидания с женой и сыном. На последнем допросе, когда я подписывал завершающий акт, я спросил следователя: «Какое же мне последует наказание?». Он ответил: «Думаю 3-5 лет лагерей, но не считайте это достоверным».