Москва

Ольге Павловне

Флоренской

Девичье Поле

Угол Долгого пер. и

Новоконюшенной ул

д. 12, кв. 7

 

Флоренский

Павел Александрович

Сп. 1. Доп. 2

 

1937.II.20 Соловки № 92. Дорогая мамочка, твое письмо от 22 января получил, 10 февраля. Живу я в атмосфере намеченых изменений в судьбе нашего завода, а следовательно и работы. Такое положение конечно очень неблагоприятствует работоспособности. Но я стараюсь держать свою линию, т. е. не взирая ни на что каждый день достигать чего-нибудь полезного и по возможности не терять времени даром. В связи с выяснившейся по всему Союзу нерентабельностью добычи иода из водорослевой золы¹, мы переключаемся всецело на агар. Необходимо улучшить качество продукции, страдавшей у нас от дефектов оборудования, и весьма увеличить продукцию количественно. Тем и другим сейчас усиленно занимаемся, надеюсь, что конечный результат будет положительный. Параллельно же этим чисто—практическим вопросам занимаюсь водорослями со стороны биологической и биохимической. Эта область мало обследована, несмотря на свою существенную важность для общего естествознания, и для практики.— Не знаю, от уединенности ли нашего положения или от чего другого, все время вижу сны необыкновенно яркие, так что проснувшись, долго не могу увериться в их призрачной природе. В этих снах переплетаются обрывки прошлого с настоящим и, верно, фантастическими построениями, однако весьма живыми. Впечатления здесь однообразные, но чрезвычайно пестрые, так сталкиваешься с людьми из самых разных концов Союза, и со многими находятся какие-либо точки соприкосновения в виде воспоминаний о местностях, о кушаньях, об обычаях, о словах того или другого языка. Выслушиваешь многие истории, из которых каждая годилась бы для богатого фабулой романа, где переплетается трогательное с ужасным, глубокое со смешным или забавным. Для романиста лучшего материала не найти, но я не романист и потому мне эти разсказы не идут впрок. Поэтому выслушаешь историю и на другой день забудешь ее, тем более что память у меня, как у всех здесь, весьма ослабла и происходящее

 

испаряется из нее безследно. Зато далекое прошлое оживает и всплывает в памяти гораздо ярче, чем прежде. Ты спрашивала, получаются ли здесь газеты. Получаются, и обычно очень быстро, чуть ни на другой день,—из Ленинграда. Но лично я не слежу за ними систематически, на это нет времени. Пушкинские номера, впрочем, просматривал, однако нашел не много интересного для себя. В статьях не видно основательного знакомства с Пушкиным, как нет и сообщения новых фактов. Ни один автор не дал углубленного анализа или какого-нибудь нового освещения Пушкина, ни как поэта, ни как человека. Я даже не нашел какой-нибудь яркой, хотя бы и неприемлемой по существу, мысли. Все нивеллировано и не конкретно. Жаль, у меня была надежда встретить что-нибудь яркое и поражающее. Странно, что о поэзии не говорится ничего свежего, тогда как вкус к стиху и чувство речи у многих растет и утончается. Разумеется, я сравниваю настоящее не [с] золотым веком литературы русской, а с 60-70-80-ми годами, временем особенного упадка поэзии и в особенности стиха. Начало XX века было переломом в этом отношении, и с тех пор началось наростание. Можно надеяться, что будущее будет примыкать к традициям Пушкинским и Тютчевским.—(Пишу тебе так плохо, потому что плохая бумага, плохое перо и плохие чернила; боюсь, ты ничего не разберешь из за этого и мысль не идет, а спотыкается на каждой фразе.—О приезде Оли я узнал от наших, из дому. Но я ничего не знаю о Лилиной внучке². Меня очень интересует младшее поколение, дети Андрея и Лилины, но знаю о них всех я слишком мало. Целую тебя крепко, дорогая мамочка, береги себя и будь здорова. Тороплюсь отнести письмо, чтобы завтра его направили далее.

 

Дорогая Люся, я получил твою записку, но не все слова мог разобрать в ней. Видимо, у тебя чернила не лучше моих. Поэтому рекомендую просто взять сердечник химического карандаша и развести горячей водою, такие чернила пишут недурно. Ты ничего не сообщила, над чем теперь работаешь. Я же ничего психо-[нрзб. ]-патологического не вижу, конечно кроме живых объектов последней дисциплины, которых очень много. Точнее сказать, все не совсем нормальны, и это не в том смысле, в каком психиатры видят в каждом ненормальность, а гораздо ярче и определеннее. Особенно же те, кто прожил здесь долго, приобретают явные странности и теряют душевное равновесие. Как здоровье. Точных сведений мне никто не сообщает, а сама она пишет, что чувствует себя не плохо. Верно ли это? В климатическом отношении Соловки напоминают курорт: мягкий климат, умеренно влажный воздух, очень чистый и незараженный, изобилие лесов, красивые побережья

 

[?], хорошая устроенностъ всей территории острова. Но, очевидно, для душевного равновесия физических условий все же не достаточно. Целую тебя. Относительно Госи я очень чувствую то же, но, вместе с тем, убежден что так лучше, как случилось.

 

1937.II.21. Соловки, № 92. Дорогой Кирилл, безпокоюсь за тебя, так давно не получаю от тебя известий. Письма ходят теперь в среднем со скоростью Соловки—Москва в 1 месяц, так что и то, что узнаю о тебе бывает слишком отсталым от настоящего момента. Вот, кстати, тебе тема для размышлений: конечная скорость сообщений уничтожает понятие одновременности. Отсюда ведь—малый принцип относительности: самая большая скорость сообщений, существующая в мире, есть скорость электромагнитных волн. Как ни велика она, а все же конечна, и потому мы не можем сказать, которые 2 события единовременны или нет. Но при больших скоростях сообщений мы привыкли отвлекаться от конечной скорости и подменяем ее бесконечной, вопреки физической реальности процесса сообщения. Мы привыкли думать, что видим нечто в тот же момент, в котором событие совершается, а когда убеждаемся в противном, то стараемся истолковать данный случай, как что-то особенное, исключительное, оставаясь при общем убеждении, что постаравшись мы могли бы увидеть в самый момент события. Принцип относительности (малый) просто стоит на необходимости того, о чем все знают, но с чем никто в жизни не считается. Попросту говоря, житейски мы признаем сообщение или его возможность непосредственно, не через пространство, а над пространством, пересекая восприятия. Это неистребимое убеждение, идущее в разрез с физической действительностью, или должно быть категорически отвергнуто со всеми вытекающими отсюда последствиями, или, обратно, должно быть признано, что действительно возможно сообщение не физическими способами и через нефизические среды, т. е. должна быть перестроена та теория знания, которой придерживается большинство, перестроена целиком, но тогда тоже со всеми вытекающими последствиями. Мы знаем нечто не потому, что видим, слышим, обоняем, осязаем это нечто, а наоборот потому-то и видим, слышим, обоняем и осязаем, что уже, заранее, знаем это, восприняв его, хотя и подсознательно или сверхсознательно, в его подлинности и непосредственной реальности. Тогда восприятие надо считать лишь материалом для перевода из подсознательной сферы в сознательную, но не материалом самого содержания знания. Мне это ясно вполне, но не знаю, сумел ли тебе объяснить суть дела; или [нрзб.] через физические среды, и тогда принцип

 

относительности и отрицание единовременности, или же восприятие помимо физических сред, и тогда возможность признания единовременности. И еще: или вещи и явления как причина знания, или вещи и явления, как непосредственно воспринимаемое, но в причинной зависимости, содержания знания.—Впрочем, не об этом я хотел писать тебе, а о своих работах, или, точнее, о смысле их, об их внутренней сути, чтобы ты мог продолжать этот ход мысли, который мне не суждено оформить и довести до конца, ибо конца тут нет, а до внятности для других. Что я делал всю жизнь?—Разсматривал мир, как целое, как единую картину и реальность, но в каждый данный момент или, точнее, на каждом этапе своей жизни, под определенным углом зрения. Я просматривал мировые соотношения на разрезе мира по определенному направлению, в определенной плоскости и старался понять строение мира по этому, на данном этапе меня занимающему, признаку. Плоскости разреза менялись, но одна не отменяла другой, а лишь обогащала. Сменой—непрерывной диалектикой мышления (смена плоскостей разсмотрения, при постоянстве установки на мир, как целое). Искал это слишком отвлеченно и обще. Конкретно же речь идет о том, что прослеживается значение во всех сферах природы того или другого хим. элемента, соединения, типа соединения, типа системы, геом. формы, текстуры, биологическ. типа, формации и т. д., чтобы уловить индивидуальный облик этого момента природы, как качественно своеобразного и незаменимого. Против механицизма грубого и механицизма тонкого, отрицающего качество, выявляется своеобразная качественно особенная природа отдельных моментов, универсальных по своему значению и индивидуальных по своей сущности. «Что есть всеобщее?—частный случай» (Гёте). Я работаю всегда в частных случаях, но усматривая в них проявление, конкретное явление всеобщего, т. е. разсматривая платоно-аристотелевский … (Urphanomen, Гёте). Мой отец говорил мне о моей несклонности к отвлеченному мышлению и о несклонности к частному исследованию, как таковому: «твоя сила там, где конкретное сочетается с общим». Это верно. А я думаю, что Кирилл по складу ума наследовал то же направление мысли и потому может продолжать его. Знаю, меня всегда упрекают в разбросанности. Это верно, но лишь как будто, ибо от раннего детства до сегодняшнего подхода. М. б. это не под силу мне, но это—не разбросанность, а слишком трудоемкая задача. Сейчас я продумываю [нрзб.] вопрос, и конечно, опять иду не от общих отвлеченных утверждений и допущений, а путем обобщения и углубления частных конкретных случаев, которые стараюсь воспринять во всей их конкретизации. Пока

 

я сам, своими руками, не взвесил, перетолок, не провел анализы, не вычислил, я не понимаю явления. О нем могу говорить и разсуждать, но оно еще не стало моим. Вот, на эту-то конкретную «черную» работу и идут время и силы. Я не столько не могу, как не хочу позволять себе подходить к явлениям «вообще» и отвлеченно. Никто вероятно не заметил бы, если бы я стал итти над тем, но у меня самого при отвлеченном ходе мыслей появляется чувство недобросовестности и шарлатанства, и так именно я воспринимаю большинство обобщений других работников. Но в частном и конкретном должно светиться общее,—всеобщее.—Крепко целую тебя, дорогой Кира. Писал тебе все написанное в надежде, что м. б. пригодится тебе самому³.