г. Загорск (б. Сергиев)

Московской области

Анне Михаиловне Флоренскoй

Пионерская ул., д. 19

 

Флоренский

Павел Александрович

Осн.

 

 

1936.1. Соловки, № 47. Дорогая Аннуля, передо мною лежит пачка ваших писем, полученных почти одновременно: твой* №№ 1, 2, 3, 4, 5 и письмо с печатным, а еще мамино. Буду писать, просматривая их по порядку. Я рад, что вы развлеклись за каникулы. Мне часто приходит в голову о пользе моего отсутствия, т.к. будучи с вами я невольно мешал вам

 

веселиться. Хочется вам наилучшего, а, как известно, «наилучшее—враг хорошего». О посылках: повторяю в п+1-й раз, у меня все есть, белье казенное, из одежды часть казенного, частью же прикупаю по мере надобности. Табак я получаю, а кроме того имеются запасы папирос, присланных вами и С. А. Очень прошу не огорчать меня посылками. Пишешь, что я не откликаюсь на приветы знакомых. Благодарю всех за память и за внимание, рад бы сказать слово утешения А. И., но писать никому не буду, не считаю это уместным. Книг присылать не надо, разве только Вл. И., но если ты будешь просматривать литературу по водорослям, это будет неплохо. Ее немного, но кое что* есть (библиография—в брошюрах, на которые я уже ссылался). Следовало бы приобрести эти брошюры, они стоят недорого; к тому же Кире, если он поедет на Мурман, надо бы исподволь готовиться, чтобы с пользою прошла экспедиция. Спрашиваешь о наклейке ткани. Пожалуй лучше всего наклеить крахмальным клейстером, но погуще, чтобы он не впитывался в ткань; вероятно не плохо светлым резиновым клеем (каучук пель-крэп, у меня в шкафу, растворить в бензоле, примерно 5%),—но надо сперва проделать опыт на каких-либо лоскутах. Очень хорошо клеит клей урок—из хлеба: хлеб размочить в воде, протереть ложкой через натянутое полотно, снимая ножом выступающую слизь; эта слизь склеивает даже шерстяную ткань, держится прочно и не распаривается (я клеил ею суконные брюки). Относительно мамы: напрасно ты не бываешь у нее, я уверен, что она огорчена этим, но не скажет,—как обычно. О холодности моего письма к Наташе что же сказать? Ведь я всегда пишу так, ибо привык выражать меньше, чем чувствую, ответственно; а кроме того я Наташу, можно сказать, не видел и не знаю. Послано ей еще 2 письма, но вероятно и они тебя не удовлетворили бы. Кате, т.е. Микиной, написал, но вероятно письмо мое не дошло. Отн. уроков Тики с Сережей¹. Конечно, самое важное Тике хотя бы изредка слушать настоящую игру и хотя бы изредка получать настоящие указания. Одно такое указание знатока стоит тысяч от полузнающих. Но каждому надо найти самого себя, и в этом отношении различные указания, различные образцы и примеры могут дать толчок к самораскрытию. Будет момент, когда Тика почувствует себя, и тогда работа пойдет плодотворнее. Если с ней займется и Сережа, думаю, это что-ниб. даст ей. Главное же, чтобы была атмосфера музыкальной мысли интересов. Старайся приучить детей обсуждать произведения, стиль, манеру игры, улавливать особенности игры, полож. и отрицат. стороны. Писал уже тебе, что не вижу беды, если будут в суждениях и погрешности. Главное—развить активность мысли и восприятия. А кроме того, такие обсуждения создадут интерес, даже развлечение,

 

и сблизят на общей почве. О передаче вещей Васе конечно ты поступила правильно. Собиралось для них, и пусть пользуются, и пусть вещи укрепляют в них чувство связи с домом и с родом. Одно только, старайся давать, никого не обделяя, ведь всех я люблю равно, обо всех думаю одинаково горячо и на всех надеюсь; мои чувства не изменятся даже если бы временно кто-ниб. нарушил мои надежды, т.к. это именно временно. Дом—гнездо. Хорошо, когда гнездо служит многим поколениям, это облегчает жизнь. Но темпы жизни, кажется, не дозволяют разсчитывать на такую долгосрочную службу гнезд; грустно, но не надо делать из этой недолговечности предмета мучения себя и других, хотя и надо стараться благоразумно экономить силы на постройку гнезда, когда это возможно. Если будешь писать Нине², то напиши, что я целую ее и вспоминаю, кланяйся Кате и всему семейству. Тебе м. б. интересно узнать о т. н. «александровских» букетах, бывших в моде в начале XIX в. в связи с поездкою Имп. Александра I в Германию. Букеты эти были придуманы в честь него и состояли из растений, начальные буквы немецких названий которых составляли имя Аlexander. Это именно: Аnemon, Lilie, Eicheln (жолуди), Xeranthenum (амарант), Аccazie (акация), Nelke (гвоздика), Dreifaltigkeits blume (анютины глазки), Еpheu (плющ) и Rosе.— В начале февраля Соловецкая природа побаловала нас, т.е. работающих над водорослями, морозами, весьма необходимыми для экспериментов; однажды доходило до — 25°. При восходе солнца над диском стоял высокий световой столб и намечались горизонтальные пучки.— Все время вижу яркие и разнообразные сны, и часто—ушедших близких. Только Вас вижу оч. редко—тебя недавно. В каких только странах и обстановках не был я во сне за последние недели. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля.

 

Дорогая Тика, очень приятно было получить стрекоз и бабочек от тебя и Мика. Твои: зеленая бабочка и бледноголубая стрекоза, Микины—коричневая бабочка и темноголубая стрекоза, с зеленым туловищем. Правда? Вы очень хорошо их сделали, и они всем нравятся. У нас тут, в одной камере случилась покража—сала, масла и т. п. Один кусок сала потом найден, в снег закопан был. Но дело не в сале, а в лисичках. Как-то вечером видят: лисичка лапой разгребает снег, ищет и не находит, бегает огорченная. Повидимому она стащила уже (у воров) кусок сала и искала другой, который случайно нашелся при расчистке снега. Так она и отошла печальная.—Приучилась ли твоя Буська к чистоте? Недавно разсказали мне об одном диковинном Нью-йоркском ресторане. Это—огромная зала;

средняя часть пола представляет круг из зеркального стекла

 

и вращается, медленно по окружности, на внешней и на внутренней части пола разставлены столики. Посетители, сидящие внутри, все время проезжают мимо сидящих на наружной части пола, так что за одним (состоящим из двух) столиком оказываются все время разные лица. После нескольких оборотов круга все перезнакамливаются друг с другом и при новой встрече смеются друг на друга и разговаривают, как с давнишними знакомыми. Самая середина—пустая, оставлена она для танцующих, которых освещают снизу разноцветными световыми пучками от прожекторов или эл. лампочек. Зато прислуге этот вертящийся ресторан—мучение. Мой знакомый заказал себе курицу. Долго ждет, курицы нет. Спрашивает, наконец, прислуживающего. Тот смутился: «Ваша курица съедена». И чуть не плачет. «Здесь все вертится, в голове путаница, никак не запомнишь, на какой столик что заказано. Был в одном месте столик, оказывается в другом...» Чтобы привлечь посетителей, американские рестораторы придумывают кто во что горазд. В одном ресторане, напр., около каждого столика лежит по сковородке, к которой подвешены шарики: этими сковородками посетители начинают шуметь и подымается настоящий содом. В другом ресторане на столах лежат длинные конические трубки—для нашептывания (прямо в ухо) сидящим за соседними столиками. В третьем— объявление: «Сегодня все лэди получат сюрпризы»—и получают какую-нибудь пудренницу*, веер и т.п.—Крепко целую свою дорогую дочку и нашептываю ей, что скучаю без нее и еще раз целую.

Дорогой Мик, я получил газету с описанием вашей техн. станции, было очень интересно прочесть статьи в этой газете. Сохрани один № у себя на память для меня, т. к. мой может пропасть. Только неправильно тебя зовут Мика, когда ты Мик. Твои истории с филином и совою мне понравились и другим тоже. Помнишь, у тебя был раньше блошиного цвета «кафтан», который тебе доставлял удовольствие? В детстве коричневый цвет мне тоже нравился больше многих других. А в воспоминаниях Жихарева (скажи мамочке, чтобы она при случае почитала их) молодой (17 л.) Жихарев разсказывает, как он заказал себе фрак «пюсового» (т. е. блошиного) цвета и был от него в восторге. Вероятно «пюсовый» цвет всем нравится в юности. Ты благодаришь своего папу, что он помнит тебя. Какой же ты еще глупышка! Кого же мне помнить, как не вас—мамочку, своих детей и свою маму? Ведь это—единственное, что остается у меня, остальное же все составляет предмет внимания по

 

долгу.—Судя по слухам, думаю, что и у тебя в школе пошли строгости, в частности заводятся дневники. Пожалуй, будут там записывать, как записали одному моему знакомому: «Раззевал рот подобно козлу, подражая инспектору», а другому: «Ковырял одновременно: одной рукой в носу, а другою, посредством штыка, в будке».—Знаешь ли ты происхождение слова вогзал или, как раньше писали, вокзал? В Лондоне было предместье с увеселительным садом, оно называлось Vauxhall, вокс-холл. Такой же сад был устроен в XVIII в. в Павловске, возле СПБ. Когда, была построена первая железная дорога, то станция ее оказалась возле этого павловского вокзала и потому сама стала называться так же. А затем и вообще стали называться вокзалами станции железных дорог, примерно с середины XIX в.— Летом тут совсем не было мух, а теперь появились, в лаборатории же их много. Думаю, они вылупились из водорослей, которые были высушены в несколько подгнившем состоянии, а при гниении водорослей в них разводятся личинки и мухи в большом изобилии. Вероятно мухи вылупились от тепла и влажности в лаборатории. Крепко целую тебя, дорогой Мик, не забывай папу и пиши.

 

Дорогой Кирилл, один знакомый как-то бросил мысль, что созданное обязательно выталкивает своего создателя. Обдумав, я нашел это замечание более глубоким, чем, м. б., думал высказавший его. В сам. деле, созданное или чисто субъективно и иллюзорно, но тогда и не воспринимаемо, или же реально и следовательно конкретно осуществлено и, стало быть, занимает место в пространстве. Создателю тогда уже нет здесь места. Но и более того. Создание есть отделение от себя гого, что внутри. Для этого отделения требуется отделяющая сила и след. она сообщает ускорение созданному. Но если есть действие, то есть и противодействие. Реакцией своего действия создатель получает ускорение в сторону обратную. Чтб это? Поэтич. сравнение. В том-то моя мысль и заключается, что нет, что это подлинное применение теорем механики, но расширенной на совершенно новую область. В наст. минуту я еще не могу сказать, как именно надо методически провести подобное расширение общих начал физики. Но мое предчувствие (давнее), что расширение возможно стоит в таком же отношении к будущему науки, как Шеллинговское о тяжести и массе света, электричества и др.—к современной энергетике на принципе относительности. Наши физич. знания—только фрагмент и в своей фрагментарности, оставаясь истинными, истолковываются слишком обеднение, а потому неприменимы к сферам не чисто-физическим. Посмотри, сколь многого достиг Вл. И., расширив понятия потенциала и др. на биосферу.

 

Под расширением Вл. И. нет достаточно надежного методическ. фундамента, это обоснование—задача будущего. Но в науке всегда интуиция и смелость мысли идут впереди тяжелой артиллерии обоснования. Чтобы обосновывать что-либо, надо уже иметь ясную целевую установку, а она дается счастливой догадке, т. е. интуиции и не осуществляется без риска. В науке надо уметь дерзать и рисковать, иначе будешь пассивно тащится, отставая от наличной стадии знания и лишь подметая за другими мусор. Помню, в детстве меня поразили некоторые догадки В. Сабатье в его книге «Эволюционизм», когда он говорит о прочности худ. произведений. Это—на ту же мельницу вода. Так, хочу сказать, понятия массы, силы, скорости, ускорения и т. п. могут получить какое-то весьма расширенное толкование, при котором механическое окажется лишь частн. случаем—предельным случаем.—Теперь мелочи. Во первых хочется записать интересный персидский оборот речи: говорят не «погасить свет», «погасить свечу», а «убить свет», «убить свечу».—В «Записках современника» С. П. Жихарева, Т. 1, Асаdemiа, 1934, М-Л. стр. 147, 149 (кстати, посоветуй мамочке почитать эту книгу) разсказывается о поездке в Серг. Посад. Поездка из Москвы туда и обратно (1805 г.) на тройке, с поездкою в Вифанию, всего 4 дня, стоила 15 рб., причем автор замечает: «Дорого, да по крайней мере покойно и без хлопот». Приводится характерная картинка из Вифанской жизни митр. Платона. На стр. 144 разсказывается о гр. Ф. Гр. Орлове (меня давно интересовавшем), чудаке. Он всегда советовался с кем-ниб. одним, но терпеть не мог советоваться со многими: «Ум— хорошо, два—лучше, но три ума с ума сведут». Он уважал науки и искусства, но называл их «прилагательными»; «существительною» же наукою называл фифиологию, т. е. умение пользоваться людьми и современностью, а важнейшим из искусств—искусство сидеть в засаде и ловить случай за шиворот. На стр. 450—451 сведения о Кротковых, из мелких помещиков ставших богачами, после того как Пугачев, набравший всякого добра в свою резиденцию, устроенную в их доме, бежал, и все досталось им. А сын этого Кроткова продал своего отца в крепостные. На стр. 110 о Карцеве и безкорыстной работе: «This tedium is very amusing—эта скука очень занимательна». Крепко целую тебя, дорогой. Хотел было писать тебе о твоей работе, но нет места; в след. раз.

 

Дорогой Олень, в одном из писем ты выражаешь если не намерение, то тень его, бросить музыку, ссылаясь на безуспешность занятий. Уж сколько раз я говорил тебе о ложности самой постановки вопроса так. Чего ты хочешь, о какой успешности думаешь? Стать славной пианисткой? На это я никогда не

 

разсчитывал и, пожалуй, не хотел бы для тебя. Эстрада— мучительное дело, требующее больших жертв, мало дающее внутреннему человеку, разлучающее с самой музыкой и переносящее интерес из музыки в самолюбие и угодничество публике. Не подменяй чистого безкорыстного любования красотою суетливой погоней за славой, кроме горя ничего не дающей. Не задавайся слишком большим. В «Воспоминаниях» Жихарева приводится замечательное наставление ему престарелого Мерзлякова. «Страсть к большим литературным трудам—несомненный признак мелкого таланта, точно так же, как и страсть к необдуманным колоссальным предприятиям—резкий признак мелкой души: то и другое доказывает неясное сознание своей цели и заблуждение самолюбия» (стр. 334). Ты спрашиваешь о Шекспире и о футуристах. О последних я уже писал тебе, наверно ты позабыла. О Шекспире начну теперь, чтобы поговорить еще в след. раз. Но что же можно сказать о Шекспире в неск. строках? Ведь Ш.—это океан, то бушующий, то мирно-плещущийся, принимающий все возможные цвета, скрывающий в себе все мыслимые существа. Это полнота человеческих чувств, характеров, ситуаций. Он близок к Бетховену, но по силе Шекспир охватывает весь мир человеческих возможностей, все оттенки чувства. Но над этим бушующим океаном не носится луча просветления, который так ясен в античной трагедии. Тут много благородства, но нет святости, как новой по качеству силе, активно переустраивающей. Обрати внимание. Воли без конца, воли избыток—и все таки эта воля пассивно берет жизнь, как данную, но не ставит себе задачей преобразование и просветление ее. Шекспир выражает в эт. отношении самую суть новой, возрожденской, культуры—затерянность человека в мире, устранение человека, как начала новых рядов причинности. Человек не творец, человек смотрящий на мир через замочную скважину, человек, которому нет места в им же придуманном мировоззрении. Этот человек не имеет корней, иных кроме стихийных, и потому он—игралище стихий, во всем: в нравственности, в личной жизни, в семье, в государстве, в обществе, в экономике и даже в познании и искусстве (натурализм). В знач. мире* то же надо сказать о Бетховене.—Крепко целую тебя, дорогая Оля, кланяйся бабушке и ан. Фед. Поцелуй мамочку и непременно кушай по-человечески.

 

Дорогой Вася, кажется я писал тебе, чтобы ты непременно обратил внимание на. закрепление своих наблюдений и писал. Это необходимо как для твоего развития и литературного навыка, так и по соображениям практическим, ибо никто не может знать, изучил ли ты что-ниб. или нет, пока ты не проявишь изученного письменно. Я уверен, у тебя материалов для

 

неск. статей имеется достаточно, и надо взять себя в руки и сконцентрировать мысль на узких темах небольшого объема; широкие и большие придут в свое время. Для материала нужно известное обрамление—кое что ты найдешь у меня в материалах, бери оттуда как можно больше, чтобы материалы не пропадали даром. Закрепление письменное даст тебе повод проверить себя, четко выразить мысль, которая без этого остается расплывчатой и, кроме всего, освободит от груза, который мешает двигаться далее. Мне много помех создали безчисленные задуманные и почти законченные работы, не получившие оформления в печати; они, залеживаясь годами и десятками лет, заставляют думать о себе, отвлекают внимание, создают чувство виноватости, когда хочешь взяться за что-ниб. другое и тормозят дальнейший ход мысли. Нужно заранее сказать себе твердо, что напечатанное сегодня окажется неполным, недоговоренным, недостаточно глубоким завтра. Но тем не менее необходимо избавиться от этого сегодня, и тогда завтра будет самим собою, без ущемления и загромождения. Тяжело думать, особенно теперь, сколько трудов, мыслей, полезных данных погибло, и никто, кроме меня, не сумеет их оформить и придать им ту связь, которая была у меня в голове и нигде не закреплена. Не повторяй ошибок, вредность которых дознана опытом и которых по разным независящим обстоятельствам своевременно избежать было практически невозможно, по крайней мере во многом. Целостное выражение, к которому стремился всегда я, конечно совершеннее фрагментарного; но наше время не дает созревать цельным работам, и потому лучше фрагментарные, чем никаких. Крепко целую тебя. Привет Наташе.