- 196 -

На подступах к крепости

 

Встретил на улице врача М. И. Протасову. Эта женщина небольшого роста с прямодушным лицом и открытым взглядом, очень общительная, спросила меня:

— Ну, как ваша пациентка? Ваша молоденькая соседка, которую вы спасали от истерического припадка?

Я рассказал о семейной драме моей соседки Ульяны. Она очень тосковала о своем сыне от первого брака, но бабушка и дедушка не отдавали внука, воспитывая его в память о погибшем на войне сыне. Михаил же, муж, не имел особого желания заводить ребенка. Это и послужило причиной расстройства нервной системы молодой женщины.

Разговорившись, Матрена Ивановна поведала мне и о своих материнских страданиях. В марте 1931 года она была арестована вместе с мужем, оба были осуждены по пятьдесят восьмой, он на десять, а она на три года. Мужа отправили в Магадан, ее же—в Адзьва-Вом (в Коми республике). Четырехлетняя дочь осталась в Ленинграде без родителей...

— Хотя Таню мою взяла к себе сестра, я страшно скучала по дочери, буквально сходила с ума.

— И что с ней сталось?

— Через полтора года меня освободили из лагеря, и я взяла Таню к себе на Север: в Ленинграде квартира была уже занята, мне пришлось остаться по вольному найму. Сейчас дочь учится в Московском мединституте, через пару лет станет врачом. И опять скучаю по ней. Выручает работа. Домой являюсь поздно, измочаленная. Читать успеваю лишь урывками.

 

- 197 -

— Я знаю, Матрена Ивановна, какие большие очереди в городской амбулатории. И вызовы на дом...

— Не подумайте, что я жалуюсь. Я люблю свою работу, всегда рада помогать людям. Пусть Ульяна Александровна еще раз непременно явится ко мне: я должна поговорить с ней по душам.

«Поговорить по душам» — эти слова характеризовали Матрену Ивановну еще больше, чем высокие профессиональные качества. Она знала всех ухтинцев по имени, ее тоже все знали и уважали за сердечность и участие.

Пример многих ухтинских врачей усиливал мое желание стать врачом. Поэтому 3 апреля 1946 года я сел за парту вечерней средней школы. Накануне я обратился к ее директрисе с просьбой разрешить посещение занятий лишь по русскому, литературе, химии и физике. Однако эта молодая

 

- 198 -

женщина с редкостным упорством настаивала, чтобы я готовился по всем предметам и получил аттестат зрелости. Я говорил, что он мне не нужен, так как у меня уже есть два документа о среднем образовании. К тому же справиться со всеми дисциплинами за оставшиеся два месяца — дело непосильное. У директрисы же, по-видимому, горел план выпуска, поэтому она осталась непреклонной. И, посоветовавшись с Я. И. Каминским, я уступил.

Главный врач не только посоветовал дерзнуть освоить все предметы, но и оказал помощь: освободил от дополнительных нагрузок и даже прикрепил ко мне в качестве консультанта по математике старшего лекпома своего туберкулезного корпуса Григория Гуменюка (какие только специалисты не становились в лагере медиками!). Одолевать всю программу было очень трудно из-за нехватки времени, часто не успевал даже пообедать. От постоянного недосыпания ходил с воспаленными глазами, друзья высказывали опасение за мое здоровье.

Получил тревожное письмо от мамы. Все нездоровы, «шатаются от слабости». Крыша течет. Недоедают. Брат Коля, еще находившийся в Красной Армии в Венгрии, прислал денег. Купили жмых и овес и несколько поддерживаются ими.

Я был рад, что до родителей, видимо, уже дошел мой- перевод на триста рублей. Но этого, конечно, мало. Да я и сам еще не разделался с долгами.

Выход из положения нашелся. Поскольку появились основания надеяться на отъезд, то теперь многие вещи окажутся лишними. И я начал их понемногу распродавать. Пришлось отдать на продажу и некоторые продукты и сесть на ограниченный паек, вплоть до замены хлеба картошкой (имелся еще небольшой запас ее со своих огородов). Это

 

- 199 -

позволило отдать последние долги, а затем и послать пару сотен домой.

Отправил письма в Ивановский и Архангельский медицинские институты с просьбой сообщить об условиях приема. В общем, казалось, что все идет относительно гладко. За месяц проработал с десяток учебников. И решил, что с полным правом могу немного отвлечься. В ЦДК шла оперетта «Коломбина», которую я однажды уже смотрел, но без колебания пошел снова. И не ошибся. Опять восхищался ярким исполнением роли 3. Корневой, зажигательным темпераментом М. Федоровой и Л. Екельчика, искрящимся Юмором любимца публики В. Гроздова, талантливой игрой многих других актеров, оркестром под управлением бывшего дирижера Большого театра В. М. Каплуна-Владимир-ского.

Ухтинский театр того времени был сплавом высокого искусства Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы, Харбина. Восторженные отзывы о нем я слышал еще заключенным от многих вольнонаемных. Но и в зоне однажды удалось побывать на концерте с участием певицы 3. Н. Корневой и известного виолончелиста Б. Крейна. А потом я посмотрел и «Сильву», и «Марицу», и «Роз-Мари», а также «Баядерку», «Жрицу огня», «Гейшу», «Веселую вдову» и много других, в том числе драматических, спектаклей. Был уверен, что в случае отъезда мне очень будет недоставать ухтинского театра.

Подошло время выпускных экзаменов. Русский и литературу одолел успешно. Это радовало, но беспокоило ухудшившееся состояние здоровья: чувствовал слабость, заметно похудел, голос стал глухим, как у дистрофика. Лучше бы уж оставить школу. Впереди экзамен по алгебре, а без нее можно было бы и обойтись. Но вдруг устыдился

 

 

- 200 -

слабоволия. До письменной работы оставалось еще целых пять дней, можно успеть многое повторить. И я опять полностью ушел в занятия. Огородные работы отложил. Из экономии времени и сил не убирался в комнате.

Накануне контрольной работы целый день решал сложные примеры, убедился, что усвоил все формулы. Однако это не спасло от поражения. Мне сообщили, что старая учительница из дневной школы, проверявшая контрольную, оценила ее на три с большим минусом. Придя домой, я свалился на кровать в состоянии полной апатии. Надо было готовиться к устному экзамену на завтра. Он должен решить вопрос о суммарной оценке по предмету. Временами я протягивал руку к столу и наугад доставал учебник или тетрадь с конспектами по алгебре, механически перелистывал их и с ненавистью бросал обратно на стол. Затем упорное урчание в животе заставило меня встать, затопить плиту, поставить чайник и кастрюлю с картошкой.

Но тут раздался стук в дверь, и я увидел нашего математика. Я оторопел, потом извинился за беспорядок в комнате.

— Все понимаю,— сказал Николай Петрович, ставя на стол бутылку водки.

— Это зачем? — удивился я.

— Не волнуйтесь, так нужно. Я пришел сказать вам, что ваш полупровал — чистая случайность. Вы один из лучших моих учеников. Переучил, переутомился — вот и напутал в контрольной. Я не сомневаюсь в том, что завтра, на устном, все будет хорошо. Давайте выпьем по стопке за успех!

— Что вы, Николай Петрович, тогда я совсем завалю!

Нет, малость спиртного не помешает, успокоит

 

- 201 -

— Спасибо, не могу. Постараюсь сам успокоиться и не подвести вас завтра с алгеброй.

— Ну, как хотите. Я же, с вашего позволения, выпью за удачу.

Я поставил на стол стакан, хлеб, селедку, нарезал луковицу. Учитель выпил треть стакана, заметно захмелел.

— Преподаватели дневной школы смотрят на нас, учителей-вечерников, свысока. Отчасти, конечно, не без оснований. Ведь на работу к нам направляют в основном малоопытных девчонок. Ко мне же тем более нет полного доверия, так как я инженер. К тому же отбывавший срок. Хотя до войны я некоторое время преподавал в техникуме. Надеюсь, что ваш завтрашний успех укрепит и мой престиж. Ведь я взят на работу временно.

— Но ученики очень довольны вами...

— Стараюсь. И мне это очень важно... Скажу откровенно. Вскоре после того, как я был осужден, жена развелась со мной. А я очень любил ее и не могу забыть,— с горечью сказал учитель, немного плеснув себе еще в стакан.

Я был растерян.

— Вы не расстраивайтесь, Николай Петрович. Не вы первый, не вы последний. Вы еще молоды, все наладится.

Похоже, мы поменялись ролями. Учитель пришел успокаивать ученика, теперь же ученик пытается его успокоить.

— Возможно. Еще раз извините меня за вторжение. Я бы не пришел сюда, если бы не знал вас как порядочного человека, которому можно доверять и которому нужно помочь. Послушайтесь моего совета: сегодня ничего не учите, погуляйте, пораньше ложитесь спать. Повторяю, надо выспаться. Явитесь на экзамен не с самого утра и не в числе

 

- 202 -

самых последних, а где-то в середине. С утра экзаменаторы со свежей головой, могут цепляться по мелочам, вникать в излишние подробности. Под конец же они сидят уже с опухшими головами, их может раздражать малейшая неточность, оговорка. Поэтому приходите днем. Это самое оптимальное время. Пропустив уже ряд экзаменуемых, комиссия убедится, что ваши ответы и решения не хуже других.

Учитель встал и начал одеваться. От картошки, которая уже сверилась, он отказался, и я не стал его задерживать.

— Спасибо, Николай Петрович, я непременно учту ваши советы.

— Тогда я ухожу с сознанием исполненного долга. Будьте здоровы, желаю успеха и не сомневаюсь в тем.

Если все же, вопреки совету учителя, я в этот день и занимался, то без напряжения, лишь перелистав учебники и конспекты и обратив внимание на некоторые формулы. После ужина поработал в огороде, еще раз заглянул в конспекты и рано лег спать.

Однако долго не мог уснуть, спал не очень хорошо.

Утром спокойно, хотя и без аппетита, позавтракал, полежал, сходил на реку за водой, принес охапку дров. Прогулялся до почты, где получил письмо от Лиды Глазачевой и свернутый вдвое листок с обратным адресом Ивановского медицинского института. Быстро распечатав листок, я увидел условия приема и экзаменов. Убедился, что они такие же, как и в Архангельском институте.

Не терпелось поскорей прочесть письмо от Лиды, даже просто увидеть ее круглый почерк с наклоном влево, выдававший отсутствие особой заботы о лег

 

- 203 -

ком прочтении. Живет по-прежнему. Работы много. Радуется наступлению весны с открытием озер, криками чаек, с изчезновением заботы о дровах и приближением отпуска. Устала, но знает, что у меня нагрузка более напряженная. Желает успехов, оптимизма, здоровья. Надеется, что после сдачи экзаменов в институт побываю в Кондопоге. Съездим на лодке на острова, которые я показывал с больничной горки, перечисляя их названия и особенности.

Я еще и еще раз перечитывал письмо, вникая в каждое слово. На душе посветлело. Истратив последнюю горсть крупы, сварил на обед кашу, с аппетитом поел, хотя она была приготовлена на воде, а жиры кончились еще пять дней тому назад. К двум часам направился в школу.

Все задачи по билету решил легко, быстро. Однако не спешил выходить с ответом, наблюдал за реакцией комиссии, сидевшей за длинным столом, покрытым красной скатертью и украшенным пышными «вениками» из веточек с зелеными листочками.

Одна из девушек бойко рассказала о биноме Ньютона, исписав мелом всю доску. Я был восхищен ее решением задач, а члены экзаменационной комиссии уже удовлетворенно переглядывались, но в это время попросил слово для дополнительного вопроса седой лысый мужчина:

— Прошу решить такую задачу. В классе двадцать учащихся. Их них пять получили отличные оценки. Какой процент они составляют?

Девушка схватила мел и начала быстро составлять на доске пропорцию.

— Нет, решите устно,— потребовал лысый. Ученица смутилась, зарделась... но так и не смогла справиться с задачей.

 

- 204 -

Другую тот же коварный мужчина попросил начертить на доске площадь в квадратный метр. Девушка, взяв в руку мел, растерянно топталась у доски. Я переживал за нее, недоумевал, как же такая задача может поставить в тупик. Видимо, обучение было таким, что многие зазубренные положения находились в отрыве от элементарной практики. Я решил, что каверзные вопросы едва ли застанут меня врасплох, и вызвался отвечать.

Я удостоился столь твердой пятерки, что средней оценкой по предмету оказалась четверка. Душа ликовала. Мой учитель восседал среди членов комиссии с гордым и сияющим выражением лица. У всей комиссии, как мне казалось, были написаны на лицах удовлетворенность и гордость, как будто перед ней стоял субъект, который уже тонул, уже захлебнулся в мутной воде, но мощные спасительные руки комиссии выхватили его, откачали и поставили на ноги.

Я бодро шагал домой, как будто гору с плеч сбросил. И испытывал любовь к своим учителям, включая консультанта Григория Гуменюка.

Навел порядок в комнате, под вечер взял лопату и направился на Двадцатую буровую. Там все участки коллективного огорода были вскопаны, на многих посажена картошка: было уже тридцатое мая. После ряда холодных пасмурных дней было солнечно; Впервые за многие дни я дышал свежим воздухом, замечал облака, реку, весеннюю зелень. Хотелось рассмотреть каждую травинку, вслушаться в голос каждой пташки. Начал копать землю. В ближайшие дни посадил картошку.

Одиннадцатого июня успешно сдал экзамен по физике, через пять дней — по химии, затем присту-

 

- 205 -

пил к проработке билетов по тригонометрии и геометрии.

Если поступление в институт представить как взятие крепости, то теперь я находился уже на подступах к ней.