ГЛУБИНКА

У меня есть пристань в Калининской области у приятелей. Они люди родовитые и образованные, знакомство с ними тешит мое мужицкое тщеславие. С Михаилом мы отбывали в одном лагере. Маргарите пришлось страдать за мужа "на свободе", она осталась с маленькой дочкой на руках, отверженная от социалистического коллектива. Следователь советовал ей: "У тебя отец -коммунист, а ты вышла замуж за врага народа. Очнись".

Рита ездила к мужу на свидание, выслушивала насмешки лагерных начальников. Ждала много лет, но не написала заявление о разводе и тем признала себя соучастницей мужа-антисоветчика.

В житейском смысле мало что изменилось в семье Молоствовых после того, как Михаил был выпущен из зоны по отбытии срока. Их не прописали в Ленинграде. Двадцать лет они скитались по деревням русской глубинки, жили по чужим углам. Так они и до сих пор существуют, приверженные коллективу по взглядам - Миша марксист, и не желая вступать в него.

Впервые я приехал к Молоствовым в декабре 83 года. Начиналась моя первая бездомная зима. У каждого непрописанного есть свой способ выжить "на воле": кто не нашел его вовремя, тот загнется под холодными осенними дождями или попадет за решетку, как нарушитель паспортного режима.

Вот мой способ: летнее время провожу под открытым небом в южных областях, долгие зимние месяцы скитаюсь по своим знакомым в Центральной России. Сейчас - привык. Тогда в первом бездонном декабре существование давалось нелегко. Изо всех сил отыскивал давние знакомства, гадал, кто пустит на недельку, кто хоть бы на ночь - согреться.

Сельские просторы широки. Разбросаны по ним утлые деревушки, а между ними - безлюдные версты, переметенные морозными ветрами. В городе у меня нашлись несколько приятелей и, казалось, их не хватит до весны. Решил по мере бомжовских возможностей осваивать сельскую местность, где моих знакомых набиралось не меньше.

Морозная ночь стояла над просторами тверскими и валдайскими. Поезд высадил меня на разъезде Еремково и умчался прочь в крутой поземке. До утра сидел в нетопленном вокзальчике, это впечатляет, если на плечах осенняя куртка, а на ногах летние ботинки. Пытался дремать, приклонившись головой на рюкзак, через каждые четверть часа вскакивал побегать по гулким полам. Не хотелось искать по полночной деревне, поднимать на ноги мохнатых дворовых собак. Есть много положительных свойств в человеческой душе: участье, храбрость, честь, скромность - терпение середь них воевода.

Высокий пятистенок покосился наперед, стоял в стороне от улицы. Очертились дали, заголубели снега, когда я подходил к нему. На мой стук скрипнула дверь в утробе избы и старческий голос ответил:

- Заходите, не заперто.

Прошел ощупью через темные сени, нащупал дверь в избу. Дома оказалась Мишина мама, она отогревала меня чаем. Участливо расспрашивала и удивлялась, как это мне удалось пересидеть ночь на станции.

- Спросили бы у любого, здесь все нас знают.

Укоризна в ее голосе меня успокоила насчет объяснений с молодыми хозяевами - не выгонят. Новое место привлекает к себе, я любопытно осматривался. Все по-деревенски, книг только много. На кровати лежит старик, оказалось, парализованный отец Михаила. Через раскрытую дверь в другую половину видна побеленная печка, дрова горкой сложены перед дверкой топки.

Предложил старушке - затоплю печь, она согласилась. Сидел бездумно, глядя на яркие языки пламени, облизывающие поленья, так застигнутые непогодой вдали от жилья усталые обовники-предки, грелись у костра. Потрескивали мне в лицо еловые дрова, рыжий кот подошел и потерся о лодыжку. Неизвестно, как сейчас деревенские относятся к странникам. Может быть, в деревне легче

существовать бездомным? Так же ли тесно связана крестьянская глубинка с революционной властью, как рабочий класс?

Телевизор в углу меня насторожил. Все советские охотно смотрятся в это мутное зерцало, не буду говорить хозяевам, что к ним приехал отверженный; скажу прописан у знакомого, живу у деда, летом работаю поденно, зимой отдыхаю. Все соответствовало действительному положению, кроме прописки, но о "проколке" надо сказать "да", если даже и не спросят. В пролетарском государстве советские люди не представляют беспрописного существования.

Посмотрим, как пойдет мой опыт найти укрытие в сгнивающих колхозных поселениях. Любопытно знать, сколько лет понадобилось бы коршуну-стервятнику облететь просторы лесов и степей, где тысячу лет пахало и страдовало сословье упрямых русских земледельцев. Многих из них сорвали с родных мест и унесли в ссылку на Уралмаш и Магнитогорскстрой и погубили октябрьские поветрия.

Помню, в мои мальчишечьи годы в нашей деревне принимали путников наперебой: "Иди к нам, у нас пиво сварено. Заходи к нам, у нас баня топится -вымоешься, заходи - исподнее выстираю". Просто жили раньше деревенские люди: молились Богу, знали сострадание, задавали путнику бесхитростные вопросы и сами отвечали на них.

Пришли хозяева. Мужчина с бородкой подпольщика и статная женщина с глазами, глядевшими прямо. Оббивали снег с валенок у порога, холодные с мороза. Глядел на них, назвал себя и отдал записку от Саши Истогиной. Мы разговорились, и выяснилось, что еремковские инакомыслящие такие же отверженные, как и другие мои знакомые. Правда, в первый день хозяйка спросила у меня, как бы невзначай, где прописан. Выпустил в ответ всю обойму успокоительных слов: прописан у знакомых в Белореченске, живу у деда...

- Везде плохо с жильем, - посочувствовала Рита и посоветовала: - В нашей округе много пустующих изб и недорого стоят.

Шли спокойные дни, проходили незаметно, я топил печи, колол дрова, читал книжки, носил воду. Попросту сказать, существовал в тепле в самой середине белоснежной зимы. Можно без содрогания глядеть, как день ото дня под окошками все выше поднимаются искристые сугробы.

У Михаила и Маргариты две дочери. Родители называют их: "ребенки". Таня старшая. Она заканчивала институт и приехала погостить к родным в те дни, как я у них остановился. Миловидная барышня, увлеченная рисованием - на ее пейзажах осенняя грусть. С Катей познакомился позже, в Питере. Она училась в последнем классе школы и жила у родственников, где и мне нашлось место погреться несколько ночей. Познакомился с тетрадкой ее стихотворений.

Древние мудрецы говорили, что стихотворчество - удел избранных Богом. Тысячелетия прошли тяжелой поступью легионов,  столетия  пронеслись кавалерийскими лавами, с тех пор, как поэты появились на земле. Вырастают воины и строители, поколения сменяют друг друга. Вырождаются народы и нарождаются вновь. Но неизменны верования, любовь и надежды и всегда среди них - Поэзия.

Две недели пролетели у распахнутой печки в доме Михаила. Касалось, лица, тугое тепло от раскаленных углей, прялись мысли. Может быть, мне удастся останавливаться у моих еремковских приятелей и в последующие зимы, коротать морозные ночи. "Опять январь и снова год по кругу. Трещат в печи еловые дрова". Перед отъездом Мишина мама Александра Павловна подарила мне зимнее пальто старого покроя, сшитое на годы, шерстяную кофту и шарф. Эти вещи спасали меня до весны.

Долго тянутся бездомные зимы. Раз за разом я появлялся в Еремково. Однажды нечаянно оказался там в начале мая. Молодой листвой шумел лес, наполнились талой водой озера. Рита сказала:

- Юра, помните Нину? Да Вы видели ее у нас, она одинокая. Вспомнил - та, что приезжала отмечать день рождения. Одинокие женщины склонны отмечать свой день рождения. Женщина невидная собой, лет пятидесяти.

Кажется,учительница.

- Да, - подтвердила Рита, - она хочет с тобой подружиться. Поперешны и привередливы одинокие женщины, особенно пожилые. У всех у них есть желание сблизиться с мужчиной, найти достойного избранника сердца. Но годы одиночества превращают желания в причудливую мечту до того, что не

 

найдется в мире избранник для пожилой одинокой женщины: этот не тот, тот не подойдет. Все реже встречаются мужчины на пути одиноких женщин, гусиным клином уносятся в даль одинокие весны.

Маргарита подтвердила мои сомнения и добавила:

- Все так. Съезди к Нине, Юра - она забросала меня вопросами о тебе. Это недалеко. Вот прочитай письмо.

Верно, Нина приглашает приехать, и можно предположить, не я первый получаю от нее приглашение. Любопытно знать, что приключилось с приглашенными прежде меня? Седоволосые крашеные горожанки в поисках спутников жизни практикуются давно без явных положительных итогов. А может быть, одинокие жительницы глубинки менее разборчивы, чем мещанки?

Знаю о себе: не молод, не умен, зонник, о богатстве и говорить нечего. Однако после лета наступает осень, круговорот природы, знакомый всем жителями средних широт. Бездомного настораживает первый холодный дождь и запахи опавшей листвы.

Рита подтвердила:

- Съезди к Нине, Юра, она моя подруга, у ней двухкомнатная квартира.

Поеду. Сейчас весна, под каждым кустом укрытие, но зима придет в свое время. Дорог теплый угол в метельном январе. За двадцать верст пойдешь к избе, заметенной под крышу с теплым дымком из печной трубы. Не беда, что непрописан и беспаспортный, обойдется. Живут же мужчины с женщинами без всяких разрешительных документов - встречались мне такие.

Рита послала телеграмму: "Можно ли приехать?". Пришла ответная: "Можно". Утро только что засинело в окошках - немолодой дядька отправился дружить с немолодой теткой. Впереди неблизкий путь.

Деревня просыпалась, стоял туман над озером. Улица пустынна. Какая-то баба перешла дорогу вдалеке, повизгивали на коромысле пустые ведра. Вот еще мне бестолковка, вынесло ее на улицу в такую рань: не могла принести воды с вечера.

У автобусной остановки еще встреча - пышная молодуха, будь она неладна. Похоже, местная доярка. Одним движением глаз она оглядела бородатого мужика от фуражки до носков ботинок.

Взъерошенный, довольно пожилой, однако еще неплохой. Переступила с ноги на ногу, пока перебирала в памяти всех пожилых людей, с которыми надо здороваться, и успокоилась, решив, что к остановке подошел пенсионер из дальней деревни.

Скоро автобус подкатил, обычный глубинный, скрипучий и весь облезлый. Высыпал кучку пассажиров, подобрал меня и доярку и пошел по лесным проселкам, опасно покачиваясь на выбоинах. Казалось, что на очередном ухабе машина завалится на бок или совсем рассыплется на запчасти, а дальше проезжающие будут вынуждены идти пешком. Однако все пассажиры находились в дремотном безразличьи, никто не бросал укоризненного взгляда в сторону водителя: транспортные средства, списанные в глубинку, проходят по тяжелым сельским дорогам в два раза больше тех сотен тысяч километров, определенных их конструкторами для пробега по междугородним шоссе.

Приятно глядеть на веселую зелень, подступающую к самым обочинам. Ветки касались ветровых стекол, мягко шуршали по крыше. Придумал для себя развлечение угадывать, что откроется за поворотом, но скоро это надоело: открывалась та же извилистая дорога с канавами, заросшими прошлогодним бурьяном.

Приехали в район. Многоэтажные дома поднялись вразброс среди серых деревенских избушек - жилища спесивых инопланетян. Узорные мачты электропередач понесли по лесным проселкам буйную силу, клокочущую в атомных котлах. Удомля.

С огорчением обнаружилось, что мне придется ждать до одиннадцати, если захочу отправиться дальше. День разгулялся, разогрелось солнце и вынудило снять плащ и сунуть его в сумку. Прошелся от нечего делать по разверченному поселку, привлекая своей бородой любопытные взгляды.

В три часа дня третий по счету автобус подвез меня к Торжокской автостанции. Кругом завалы из хозяйственных сумок и рюкзаков, картонных ящиков

 

и мешков. Через них едва пробрался к кассе. Неискушенный в поездках по сельским дорогам, я сделал предположение, что прилив окрестного населения в город Торжок произошел по причине субботнего дня: что так и было, но мне не пришло в голову сделать предположение об отливе. Занял последнее место в длинной очереди за билетами. Нашлось время подойти к расписанью - нужный мне автобус отправляется в 15.30. Хорошо.

Очередь двигалась медленно, распухала у окошечка. Все, кто правильно оценил транспортную обстановку, брали билеты приступом. Наконец-то вот она -касса, сунул в щелку рублевку:

- Один билет до Вишенья.

Из окошечка чуть донеслось до моего уха:

- Билетов нету.

Этот будничный ответ крайне меня озадачил.

- Как нет, а когда будут?

- Завтра.

Объяснение проезжающих с кассиршами всегда вызывает раздражение у стоящих за спиной. Кассирши тоже не всегда сохраняют спокойствие духа перед лицом взволнованных граждан, хотя защищены социально - бетонными стенами и узенькими смотровыми щелками. Десятки лет существует советский общественный транспорт, а советские пассажиры никак не могут привыкнуть к роковым словам:

"билетов нет". Слова преграждают путь надежней, чем рвы, выкопанные поперек дорог в коммунистической Камбодже.

Меня оттеснили от кассы. Сходил еще раз прочитать расписание, ничего утешительного не обнаружил. Задумчиво вышел на площадь перед автостанцией. Нагруженные покупками сельские жители осаждали автобусы - начался отлив. Сумею ли договориться с водителем?

Объявили посадку на Вишенье. Проезжающие ринулись к автобусу апельсинового цвета, для меня там нет места. Подошел потихоньку к водителю, обдумывая свое положение пассажира без проездного документа. Водитель полез в кабину, к нему обратился бородач с целлофановым кульком в руке:

- Товарищ, довезите до Вишенья, билеты не продают, я заплачу.

- Видишь? - Водитель махнул рукой себе за спину, где в кузов набились пассажиры с билетами.

- Утрясутся. Возьмите, пожалуйста, очень нужно. По делу.

- Не могу: запрещено брать на автостанции безбилетных. Отказ прозвучал обнадеживающе.

- Как же быть?

Он махнул рукой в сторону, где под развесистым тополем стояли два легковика.

- Таксисты, договаривайся с ними. Довезут до кладбища, там тебя подберу. Мы оба взглянули на часы. До отравления автобуса апельсинового цвета осталось три минуты. Бегу к таксистам, цепляясь целлофановой сумкой за встречных граждан.

- Товарищ, довезите до кладбища.

- Не могу, домой надо. Бегом к другой машине:

- Довезите до кладбища.

- Торопишься занять место?

-Да.

- Садись.

Плюхнулся на переднее сиденье, хлопнул дверкой.

- Только побыстрей, пожалуйста.

- А что случилось? - В вопросе таксиста звучало недоумение, похоже, что в городе Торжке спешить не принято.

- Надо успеть к автобусу на Вишенье, он там проходит у кладбища.

- Понятно, от меня не уйдет.

Понесся мимо глаз старинный городок, замелькали деревянные ворота и заборы с кущами зелени за ними. Вот кладбище, машина остановилась. Сунул два рубля водителю, выскочил на обочину. Таксист развернулся и уехал.

 

Тишина у кладбищенской ограды. Кресты поднимаются над зелеными холмиками могил. Кое-где видны плиты надгробий и столбики с красными звездами. Лежат здесь и те, что желали оставить вечную память о себе, и безродные безбожники, что жили, как перекати-поле. Хотел подойти к ограде за малой нуждой, неловкость удержала.

Вдали показался автобус апельсинового цвета, я поднял руку - водитель остановил машину. Едва удалось влезть в кузов, все стоящие на площадке у двери неодобрительно на меня поглядывали и неохотно сдвигались со своих мест. Никто, однако, не выразил решительного протеста, из чего следует вывод, деревенские пассажиры ведут себя в общественном транспорте терпимей, чем пассажиры-горожане.

День, между тем, клонился к вечеру. Будь это зимой, надо бы уж думать о ночлеге. Стоял у дороги душистый май, машина двигалась хоть и не быстро, но одолевала путь по расписанию, а впереди, на конце пути меня ждут. Неожиданная задержка и та не нарушила успокоенного самочувствия.

Лопнуло колесо. Водитель сразу все свалил на пассажиров: им бы только уехать, хоть на крыше, да еще вещей натащили - в грузовик не уложишь. Пассажиры виновато отмалчивались, несколько парней взялись помочь с колесом - деревенские механизаторы. Я вышел посмотреть на ремонтные работы и сходил к леску.

Солнце клонилось к верхушкам елей. На дорожной насыпи у автобуса переговаривались люди. Кругом плотная тишина низины. Комары набросились на меня со всех сторон, здесь их родина - в краю озер и болот.

Двинулись дальше. Постепенно народ сходил в придорожных деревушках. Осталось в автобусе несколько человек, мелькнул перед глазами покосившийся столбик с указателем: "Вишенье", автобус остановился на широкой деревенской улице. Сошла баба с мальчишкой и бородатый мужик в сером плаще.

Вблизи пятистенный дом с высоким крыльцом и красным флагом. На крыльце дома, под флагом, стоит подбоченясь здоровяк - мужик, ясно, что местная власть - предсельсовета. Он поглядел на меня, как на беглого каторжника.

Больше никого не видать. Столпились вокруг сельсовета понурые избушки, вечерняя заря отражается в мутных стеклах окошек. Может быть, Нина не получила мою телеграмму? Неуверенно двинулся вглубь незнакомой планеты по травянистой улице и тут услышал негромкое "Юра".

За углом сельсовета притаились две женщины, одна потолще, другая -потоньше, обе очень немолодые. Вглядывался, подходя к ним, и не мог определить, какая из них Нина. Обе казались незнакомые. Будет плохо, если Нина - та, толстая.

Нина оказалась не толстая. Она поздоровалась, и мне припомнился ее голос:

- Я получила Вашу телеграмму в полдень, - сказала она. Слова Нины меня насторожили. Какие могут быть оправдания? Хорошо, что получила и вышла встретить. Непонятно, зачем еще здесь вторая тетя.

- Пойдемте, - сказал я. Хотелось поскорей уйти от сельсовета и напиться чаю.

- Куда пойдем?

- К Вам домой, не стоять же здесь.

- Юра, ко мне нельзя.

- Как так? - У меня в эти мгновения был совершенно дурацкий вид. Толстуха сочувственно посмотрела мне в глаза и возразила своей знакомой:

- Нина, чего ты говоришь, человек устал с дороги. - Участливой оказалась и сразу стала привлекательной.

- Нельзя, - упрямо повторила Нина, - и можешь теперь уходить. Юра, пойдемте вон туда, к дереву, я Вам все объясню.

Толстуха ушла недовольная, оглянулась. Мы с Ниной пошли к дереву. Ох, как не хотелось мне идти к дереву, что она еще скажет? Отдохнул, называется. Нина стала давать объяснения: она не может привести к себе незнакомого мужчину, на нее тотчас напишут жалобу в районе.

- Вы заметили мужчину на крыльце - это председатель сельсовета. Оказалось, что у Нины учится дочь председателя, она неспособная, и учительница вынуждена ставить ей тройки. Отец кляузничает на Нину в район,

 

- Ставьте ей четверки, - попробовал я пошутить, получилось уныло. Слушал Минины оправдания и думал: может быть, пустит переночевать та, другая женщина? Похоже, она не занимается с дочкой предсельсовета.

- Нина, Вы давно уж совершеннолетняя, какое дело кому до Ваших знакомых?

- Здесь деревня, Юра, всякому до всякого есть дело - пойдут сплетни. Вот мы стоим и разговариваем, а на нас смотрят из всех окошек.

Я невольно оглядел окна ближних изб - никто не смотрел:

- Скажите любопытствующим, знакомый приехал помочь Вам с огородом.

- Не поверят, Юра, у меня нет огорода.

Бестолковые переговоры начинали злить меня. После полного дня в дороге так хотелось расслабиться, а вместо того надо говорить никчемные слова - они не доходят до Нининого сознания. Правда, что и ее слова входили в меня туго. Где-то поблизости мукали сытые коровы, расплывались по широкой деревенской улице длинные вечерние тени.

- Зачем Вы телеграфировали "приезжайте", морочили голову Рите и мне? Уж вечер, куда я денусь, где мне ночевать...

- Вы можете уехать в Торжок.

- На чем?

- На автобусе, что привез Вас сюда, он отправляется в шесть. Извините, все так неожиданно, телеграмма пришла только в полдень.

Дальше некогда было слушать. Ушла из тела усталость: автобус апельсинового цвета еще здесь и пойдет назад. Глянул на часы - стрелка подходила к шести.

- Всего доброго.

Кинулся бегом прочь от дерева, выскочил из-за угла сельсовета - автобус стоял и уже завелся. С налету я заскочил в него, дверь захлопнулась и мы тронулись в обратный путь. Плюхнулся на сиденье, вытер пот с лица: такая удача - автобус как будто ждал меня. Кроме меня не было ни одного пассажира. Говорят, что крупные удачи бывают после крупных неудач, если и дальше все пойдет, как надо - можно считать, что мне крупно повезло. Было бы хуже топать назад по дороге или ночевать вон в том симпатичном леске с ярко-зелеными лужайками и породистыми комарами.

- Успел по делу? - спросил водитель, подавая мне билет.

- Успел.

В семь часов вечера водитель автобуса и я остановились у Торжокской автостанции. Пустота на площади, ни машин, ни вещей, у кассы тоже никого. Куда теперь податься? Единственное знакомое место в городе - кладбище. Поехать, что ли, туда, переночую в кустарнике под оградой? Вдруг послышалось гуденье двигателя, мелькнула за окном ярко-красное пятно и на площади остановился красный междугородный автобус "Новгород - Калинин".

Выскочил опрометью из автостанции и побежал к нему. Поеду в Тверь, а оттуда в Москву. Прекрасная мысль, "здоровая идея" - сказал бы Витя-Витя. Обратился с вопросом к водителю:

- Можно с Вами уехать?

- Можно, пустой автобус, ступай, бери билет, запишу тебя в ведомость и отправимся.

Снова шуршит под резиновыми колесами стремительное Ленинградское шоссе. По нему я ехал сегодня от Вышнего Волочка. Дорога не загружена в этот вечерний час, мчимся, как на ракете. Сколько продолжается мой путь от Еремково, половину суток. Если успею на электричку, то в полночь буду в Москве. Пристроил себя к окну. Глазел на придорожные виды, откинувшись на высокую спинку кресла. Можно отдохнуть часок. Пускай торопятся современные люди: они умеют выискивать предлоги для спешки. Я-то не современный, мне-то - вот бы только узнать насчет московской электрички.

Впереди меня сидел молодой человек с бородкой. У него борода и у меня борода, к нему и надо обратиться с вопросом:

- Скажите, пожалуйста, не знаете ли Вы, в какое время пойдет ближайший электропоезд к Москве после того, как мы прибудем на Калининский железнодорожный вокзал?

 

Вопрос получился несколько усложненный, но молодой человек с бородкой прекрасно с ним справился.

- В восемь двадцать три, если не ошибаюсь.

- Спасибо.

Неплохо получается: девять двадцать три, десять двадцать три. Помнится, что от Твери до Москвы поезд идет два часа тридцать минут. Не поеду до Ленинградского, сойду в Ховрино - полчаса сберегаю и метро отпадает. В одиннадцать часов буду у своих приятелей.

Каким беспокойным обернулся для меня час езды в междугородном автобусе Новгород - Калинин! На конечную остановку к автовокзалу мы прибудем в восемь двадцать пять, но это дальше железнодорожного. Присел на переднее сиденье и осторожно "прокинул" водителю идею подъехать к привокзальной площади с некоторым опережением графика, чтобы успеть добежать до электрички.

Водителя моя идея увлекла.

- Попробую, раз надо.

Какой ямщик не любит быстрой езды? Вроде бы все ладно, а уж не сиделось спокойно: ненадежная стыковка с электричкой у меня получается. Чуть не каждую минуту поглядывал на свои часы. Сверил часы с электронными молодого человека, с часами водителя и еще одного пассажира.

Вдали задымили трубы большого города. Без десяти восемь мы подъехали к переезду, шлагбаум был закрыт. Медленно прокатывался поперек нашего пути длинный товарный состав. Шли томительные минуты, одна, вторая, третья... Видно было, что водитель тоже нервничает, он раз за разом поглядывал на шлагбаум, включил стеклоочиститель, хотя погода была ясная и стекло чистое. Ерзал на сиденье молодой человек с бородкой и поглядывал на свои современные часики -похоже, что моя идея заскочить на московскую электричку увлекла всех моих попутчиков.

Наконец брус подняли и мы въехали в город. Понестись бы со всей скоростью, но не разгонишься на городских улицах: перекрестки и красно-зеленые светофоры на каждом шагу. Восемь десять, восемь пятнадцать, восемь двадцать -автобус на площади железнодорожного вокзала. Выскочил, крикнул "спасибо" и бегом п подземному переходу, обойдусь без билета, только бы успеть. Пробегая мимо пригородных касс, краем глаза глянул на расписание: "К Москве: 20.32".

Резко замедлил ход, на душе сделалось легко и спокойно. Не годится волноваться из-за пустяков, пускай спешат современные люди. Подошел к кассе:

- Один билет до Ховрино, пожалуйста.

Спасибо молодому человеку с бородкой, он ошибся на десять минут в мою пользу.

Первые дождевые капли стучали по крышам электрички, когда я выскочил из вагона на площадке Ховрино. Половина одиннадцатого. Стемнело. Ярко освещенный электропоезд унесся к центру Москвы. Город еще не спал, глядел в темноту светлыми рядами окон многоэтажных домов. Подбежал к автобусной остановке, лишь успел сесть, как на Москву обрушился ливень или, сказать определенней, на тот район, по которому вез меня неторопливый вечерний автобус. Дождевые струи хлестали по пустым тротуарам, сбивали листву с уличных деревьев. Заблестели перекрестки, засверкали фонари.

Меня и тут не оставила удача. Только вышел у станции "Речной вокзал" -дождь прекратился. Будто там, наверху, завернули кран. Еще неслись под ноги потоки воды по бетонным плитам площади, а с неба ни капельки. Что еще надо запоздавшему человеку, чтобы пройти пешком последние пятнадцать минут пути?

Ноги несли меня чуть не бегом среди тысяч освещенных окон. Дышалось легко: очищенный дождем воздух сам вливался в легкие. Вот нужный дом. Было одиннадцать часов - мой палец нажал кнопку звонка. Вдруг уехали на дачу: суббота? Но тотчас послышался успокаивающий шорох в прихожей и дверь отворилась. Наконец-то достигнут причал, где можно напиться чаю и отдохнуть: долгое путешествие в глубь земли закончилось. Приятельница смеялась над моими похождениями.