ХРИСТА РАДИ

Совхозная усадьба затихла. Ветры подули со степи, намели сугробы между бараками. Не слышно рокота тракторов, грузовики замерли в гараже. Наступил день седьмого января, мы спали еще в темной комнате, свернувшись в общий клубок на кровати, а Славик развалился на печке, как буржуй, утянув с нас ночью телогрейки и подушку из-под головы Олешека. Белое утро после снегопада высвечивало переплеты оконной рамы.

Кто-то робко пытался открыть нашу дверь, царапался снаружи и постукивал.

- Славик, отопри, тебе ближе, - сказал Сашка хриплым от сна голосом, - опять у тебя моя телогрейка.

Славик вскочил с печки и откинул крючок. В комнату вошел мальчишка с узелком. Олешек приподнялся с кровати и руками искал подушку.

- Что пропало? - спросил он вошедшего. Мальчишка ответил:

- Не знаю. Вот вам мама прислала к Рождеству, возьмите. - Он протягивал узелок.

Олег вскочил, опорожнил узелок на свое место и выпроводил домошняка за дверь - румяные пирожки горкой лежали на матрасе.

- Лучше сейчас съедим или потом? - спросил Олег, глядя на Сашку, в дверь снова постучали. Славик выглянул в коридор - еще один домошняк с узелком.

- Мама прислала, поздравляет с Рождеством.

Олег принял угощение.

И пошло до самого обеда. Один за другим шли к нам в комнату мальчишки и девчонки с узелками и свертками, с банками и кастрюльками и поздравляли с Рождеством. Девчонки заходить в нашу нору опасались и Олешек выхватывал подаяние у них из рук и уж из коридора мы слышали слабый писк:

- С рождеством.

Все утро мы тем и занимались, что принимали приношения, и никто из нас, даже Олешек, не сделал против домошняков ни одного грубого выпада.

Большая куча выросла на нашей кровати из булочек, пирожков, пряников, ватрушек, слоенок, кусочков сала и домашней колбасы, куриных крылышек - это светлое явление в нашем существовании даже Олешека натолкнуло на отвлеченные раздумья:

- У всех, у них, что ли, сегодня рождество?

Оказалось, что наступил праздник Рождества Христова, а мы и не знали. Сашка сказал:

- Еще такой праздник бывает весной и в середине лета.

- А еще когда? - спросил Олешек.

- Все. Три раза в год, не каждый же тебе месяц.

Вспомнилось мне из раннего детства, что всякий раз, как под окнами нашей избы слышалось жалобное "Подайте, Христа ради" тетя Настя давала мне в руку кусочек хлеба или пару картошек: "Вынеси, Юраша, подай". Мне нравилось исполнять эти поручения: выбегал во двор, протягивал милостыню: "Примите, Христа ради". Добрый обычай.

Завуч совхозной школы была въедливая женщина. Мы звали ее меж собой "зайчиха" и считали занудной бабой. Мы старались избегать встреч с ней и разговоров, а она часто пеняла нам, что мы плохо учимся, не готовим домашние задания. Слушать ее было скучно.

Однажды она пришла к нам в комнату. Славик с Олешеком с утра убежали на зерносклад "по делам". Мы с Сашком тоже собирались уходить, тут она и явилась:

- Ребята, почему вы не в школе?

Мы молчали, не могли же мы сказать ей, что нам надо пойти на топливную площадку и стащить два ведра угля, пока кладовщица на обеде.

- Саша, Юра, я вас спрашиваю.

Завуч села на нашу кровать и оглядела наше жилье. Вскочила на ноги: плита холодная, полы немытые, а на середине комнаты ведро, в которое мы оправляемся

 

ночью: Олег не вынес, его сегодня очередь. В окошке выбита шипка, переплет заткнут пучком соломы, а постель - на нее боязно садиться непривычному человеку.

- Ребята, где вы готовите домашние уроки? Я вас спрашиваю. Зайчиха с жалкой улыбкой глядела на нас. Мы молчали.

- Хоть бы стол поставили, учебники валяются на плите.

Это Славик виноват, всегда он сует книжки в голова, да кто же знал, что придет эта тетя. Завуч еще что-то выговаривала нам, мы помалкивали с намереньем сократить ее пребывание в нашем доме. Так и ушла, не дождавшись от нас ни слова. Больше она в нашей комнате не появлялась.

В поселке было несколько "заведений", куда мы ходили "по делам". Молокозавод, зерносклад, мельница, мехмастерская. К каждому из этих заведений у нас был особый подход - всякий особый подход требует дополнительных затрат силы и времени, а итог не всегда положительный.

Например, сходить "по делам" на зерносклад значило, что если мы сходим туда успешно, то на следующее утро у нас будут пресные лепешки вдобавок к двухсотграммовой иждивенческой пайке. А если, к тому же, мы достанем на молокозаводе простокваши или сыворотки, то лепешки получатся пышные и вкусные, любая хозяйка позавидует. Но удача не приходит сама, за ней надо охотиться.

Зерносклад мы быстро освоили еще в начале холодов: потому что кладовщица была женой того ремонтника, что заступился за нас в стычке с киномехаником. Ремонтник относился к нам снисходительно, жена, старше его годами, слушалась его во всем. Длинная, сухая, недавно еще вдова солдата, она гордилась новым мужем.

В первый раз на зерносклад мы заглянули без всякого расчета. Кладовщица, увидев нас, прикрикнула:

- Чего надо, уходите! Здесь нельзя.

Наступала холодная зима за неурожайным летом, и стоило постороннему зайти в помещение, где хранился хлеб, и сразу он натыкался на подозрительные взгляды. В послевоенные годы приклеились на дверях хранилищ и распределителей пугающие надписи: "Посторонним вход воспрещен", а тут в распахнутых воротах зерносклада - четыре пары голодных глаз.

Каждому ясно, чего они высматривают. Женщины-работницы переставали вертеть сортировку и выжидательно на нас уставились: они были на стороне заведующей целиком и полностью. Этих бездельников надо гнать.

- Мальчишки, как дела? - услышали мы знакомый голос из глубины склада. -Пускают вас в кино?

Мы пригляделись и увидели: на ворохе зерна прилег муж заведующей и дружелюбно на нас поглядывает.

- Надя, дай им работу.

- У меня полтонны зерна не хватает, - неуверенно возразила кладовщица.

- Не беда, в отходы спишешь, ребята, смените женщин, пускай они отдохнут.

- Давайте, мы вам поможем, - сказал Сашка работницам и взялся за ворот сортировки. - Юрок, берись.

Сортировка завертелась в наших руках, тетки-работницы присели отдохнуть на ворох. О, это трудное дело вертеть тяжелую сортировку! Скоро нас сменили Славик и Олешек, а потом мы все четверо отдыхали на ворохе зерна и наблюдали, как сыплется из желоба золотистая пшеница. Пшеница сыпалась и в наши карманы и в запазухи, а ворох холодный.

Пока мы добежали до своей комнаты, нам казалось, что в наших животах морозу не меньше, чем на улице. Из нас из всех насыпалась полная сумка зерна -килограммов восемь. Это было совсем неплохо, будем помогать Надьке.

Всякий раз, как в зерноскладе проводились работы, мы устремлялись туда, но склад открывался редко. По целым неделям висел на его воротах тяжелый амбарный замок. Да и женщины - существа непоследовательные. Надька, бывало, так внимательно следит за нами с помощью своих работниц, что лопается всякое терпенье. Помогай таким.

На мельнице у нас был свой человек, офицер-десантник. Он потерял на войне правую руку, после чего высадился в совхоз имени Калинина на постоянное местожительство. Когда бы мы не пришли к нему, мы с пустыми руками не

 

возвращались. А сколько захватывающих дух историй мы услышали от него: высадка, бросок, расширение плацдарма, диверсионные действия в тылу противника.

Познакомились мы с десантником, посетив мельницу с "визитом вежливости". Олег сразу пристроился к сусеку, схватил в рот горсть муки, закашлялся и чихнул. Моряк смотрел на него с усмешкой и сказал серьезно:

- Парни, без спросу ничего не брать. Что надо, спрашивайте: не откажу. Запомнили.

Мы запомнили. И даже если подходили к полным противням румяных и пахучих, горячих зерен подсолнечника, никто из нас, даже Олешек, не брал самовольно ни горсточки. Моряк давал нам и муки и оденье - в одном помещении располагалась мельница и маслобойка. Такие поджаристые лепешки научились мы печь на оденье.

Как уносить с мельницы гостинцы моряка, мы сами знали. У нас имелся отдельный выход. Через отверстие для привода в стене перебирались в помещение движка, вертевшего мельницу. Надо палкой нажимать на край, согнать приводной ремень со шкива и лезь, пока машинист матерится. Из машинного отделения мы перелезали через маленькое окошко в строящуюся половину мехмастерской. Там ставили сумку с мукой или американскую банку с постным маслом в ржавое ведро, заранее припасенное. Оставалось бросить сверху пригоршню щепок и иди через всю мастерскую к распахнутым воротам мимо посторонних глаз, неся полное ведро растопки для печки.

Однако все время ходить попрошайничать неудобно, и тут нас выручал зерносклад. Когда в первый раз мы принесли на мельницу сумку зерна и робко попросили, нельзя ли смолоть, десантник отвечал нам так, будто мы были законные помольщики:

- Ставьте на весы. Потом сказал:

- Высыпайте вон туда.

И сам маленькой плицей наложил нам полную сумку муки.

Много времени расходовали мы на свои "дела", окруженные колючими морозами. Любопытно послушать, что сказала бы заслуженная "зайчиха", узнай, чем мы занимаемся в то время, как она преподает русский язык и литературу.

Середина зимы, глухое время года. Ни к чему носа не подточишь, а есть, когда холодно, ох как хочется. Как-то в конце января навалились на нас тяжелые дни. Мы прикончили все свои запасы, и объели всех интернатских мальчишек и девчонок. За неделю вперед взяли хлеб по карточкам.

Мело на дворе. Олег перед вечером бегал в магазин упрашивать продавщицу, чтобы дала хлеба еще на два дня. Не дала. Раньше дядя Лева выручал нас в трудные дни, но неожиданно он начисто "ссучился". Он и раньше не давал нам еду просто так, а находил для нас работу: вымыть полы в столовой, или снег отгрести от входа, или топливо переложить с места на место. Эти нехитрые поручения нас не тяготили. Зато мы получали по тарелке коммерческого борща, по тарелке каши или откидной лапши, по котлетке и по стакану компота на каждого и по буханке хлеба на четверых. После такой плотной заправки долгая зимняя ночь проходила без голодных снов, а на следующий день жилось беззаботно.

Вдруг, без всяких объяснений причины, дядя Лева отказался от нашей помощи. Нашел полоумную какую-то старуху - она стала делать уборку в зале, а мы теперь ему не нужны, никаких дел у него с нами теперь нету. Один ответ: "Уходите, я вам не обязан. Просите у директора". И это в ту пору, когда мельница на ремонте, зерносклад заперт, а на дворе - пурга.

Наступал вечер в нашей комнате, он наступал по всему поселку и в полях, но на улице еще казалось светло, если глядеть через наше замерзшее окно. Мы вчетвером сидели на кровати, засунув под одеяло обутые ноги и молча глядели в темный угол. Каждый думал о том, где бы взять поесть. Застучал двигатель у мастерской - в поселок дали свет. У нас света не было.

- Завтра в поселке совещание, - сказал я просто так, захотелось скоротать тишину: мы все знали про совещание.

- Да, колхозное совещание, - тотчас откликнулся Олешек.

 

- Межсовхозное, слет передовиков и ударников, - поправил Славик, он лучше всех нас разбирался в политике.

Олег согласился с поправкой и продолжал:

- Дядя Лева тарелки привез из Биюка. Красивые и много ложек, блестящие и тяжелые, мне Танька дала одну подержать.

- Это для совещания, обед ему будет, - сказал Сашка.

- Кому?

- Хрену твоему.

- У дяди Левы в кладовке жратвы полно, - согласился Олешек, - я видел через раздатку. Танька заметила, что я гляжу, и окошко закрыла.

- Да заткнись ты со своей жратвой.

Мы помолчали, прислушиваясь к глухому стуку двигателя у мастерской.

- Заглушим, - вдруг вымолвил слово Славик. Еще минуту мы вслушивались в постукиванье движка.

- Можно, - согласился Олешек, - у нас все равно свету нету.

- Заглушим Леву, как тогда киномеханика, - уточнил Славик. Созревало действие, мы все почуяли, что в предложении Славика что-то есть.

- Солярку из бочки вылить, пускай варит ударный обед на курае, - предложил я.

- Солярки в совхозе - море, - возразил Сашка. Помолчал минуту и обратился к Олешеку: - Новые ложки где лежат?

Олег подробно рассказал о новой посуде: маленьких и глубоких тарелках, с цветками и золотыми венчиками. О вилках и ножах, как в вокзальном ресторане. Все тарелки в шкалу, глубокие на нижних полках, мелкие - на верхних. Там еще стоят тонкие стаканы...

- Ну, развел, - нетерпеливо перебил Сашка. - Где новые ложки?

- В правом ящике посудного шкала.

- Фортка из кочегарки на кухню открывается?

- Открывается, я вчера через нее лазил.

- Зачем? Олешек замялся:

- За пирожком. На листе лежал, маленький.

- Шакаленок, - Сашка хлестнул Олега по лицу тыльной стороной ладони. Пощечина гулко прозвучала в холодной темноте комнаты. - Не брать ничего самовольно у Левы, тебе сказано было. Зав на нас "ментом" смотрит.

Олешек притих у спинки кровати. Сашка принялся рассуждать вслух:

- Завтра утром надо караулить Андрея-кочегара, как только он выйдет из кочегарки за кураем или за соляркой. Славик и ты, Юрок, подойдете к нему просить топлива, печку истопить нечем.

- Он не даст, - перебил Олешек.

- Не даст - не надо. Сам знаю, что не даст, дольше просите. А Олег в те минуты в кочегарку заскочит и через фортку на кухню. Я у двери "на атасе". Запомни, Олешек: все новые ложки заберешь в сумку, а старые - не надо. Как подниму руку, выбегай из кочегарки - и за угол.

- Ура, - крикнул Олешек, - вот придумали!

Всем сразу стало весело, все заговорили, перебивая друг друга, и вчетвером отправились к общественному сортиру за дровишками. Оторвали сбоку две доски, затащили в комнату и разломали у печки. Загудело пламя в печи, веселые отсветы запрыгали по стенам и пошел жар от плиты. Хорошо придумано.

Всю ночь мы не ложились: боялись пропустить ранний час, когда просыпается кочегар и отпирает дверь кочегарки - греть котлы, а повариха еще не пришла. Часов в пять мы подошли к столовой со стороны кухни. Кругом блеклая темнота от снегопада, ветер дует в уши и снежинки налипают на лицо. Андрей только что вышел из кочегарки подбрасывать топливо к двери, чтобы поближе брать. Славик и я подошли к большой куче.

- Дядя Андрей, дай пару охапок курая - печку нечем истопить. Кочегар встал перед нами спиной к кочегарке, опершись на вилы:

- Не могу ребята, вот все, что осталось, на три дня не хватит.

- Тебе привезут, дай две охапки, замерзаем!

 

Краем глаза я заметил, как Олег заскочил в кочегарку. Теперь Андрея отпускать нельзя, даже если придется драться.

- Дай.

- Не могу, ребята.

- Дай, тебе привезут.

- Как же, привезли. Пока привезут, Лев Исакович набегается.

- Тебе, что ли, его жалко?

- Жалко не жалко, а курая не дам.

- Мы сами возьмем.

- Попробуйте только, вилами по спине получите.

Разговор с кочегаром получился долгий. Мы напомнили Андрею, что он всегда дает топливо своей полюбовнице, и тем вынудили его оправдываться. Мы по-всякому внушали кочегару дать нам две охапки кураю без спору. Он упрямо отказывал. Стоял с вилами у кучи, как солдат на часах: "Где этот Олешек? Или пироги жрет?". Тянулись минуты длинные, как часы. Мы вынуждали Андрея стоять спиной к кочегарке. Ветер холодил лица, зябли ноги.

Торопливо заколотилось сердце, как Санек поднял руку и из распахнутой двери кочегарки выскочила серая фигурка, едва различимая в темноте, и скрылась за углом клуба-столовой.

- Да что вы его упрашиваете, как детприемниковскую повариху? - вмешался в наши переговоры Сашка. - Не дает - не надо. Пошли в другое место. Мы весело шагали в свою берлогу.

- Чего так долго? - спросил я у Олешека.

- Ничего не долго, - возразил Олешек: - Новые ложки лежали в двух ящиках.

- Все взял? - спросил Сашка.

- Все до одной.

- Молодец.

Сашка принял у Олега сумку, в которой мы раньше держали муку:

- Ого, как тяжело.

На ходу он достал две ложки, одну столовую, другую чайную. Мы все остановились и ощупывали ложки озябшими пальцами.

- Хватит разглядывать, - сказал Сашка, - это вам не алюмяшки. Пойдем спрячем и айда спать.

Утром мы спали крепко и могли дрыхнуть до самого обеда после бессонной ночи. Но события разворачивались. В дверь постучали, мы все проснулись и догадались, по какому делу к нам пришли. А вот кто пришел? Дядя Федя или Татьяна? Мы все были уверены, что ни тот, ни другая.

- Славик, отопри, тебе ближе, - сказал Сашка, поднимая рыжую растрепанную голову, - опять у тебя моя телогрейка.

Славик соскочил с плиты и откинул крючок - к нам зашел дядя Лева.

- Славка, ты опять мою историю себе под голову сунул, - сказал я.

- У нас она общая, - возразил Славик. - Вам хорошо на мягком матрасе с подушкой, да под одеялом. Да еще и телогрейку не возьми.

Так мы переругивались сонными голосами, будто в нашей комнате не было посторонних. Славик норовил улечься на своем месте.

- Закрой плотнее дверь, дует, - сказал Сашка.

Дядя Лева прихлопнул дверь за крючок, хотя Сашкино приказание относилось к Славику. Дядя Лева пришел к нам с гостинцами. Он огляделся, куда бы положить сверток в коричневой бумаге, не нашел куда и начал разворачивать сверток в руках. На полы упала полбуханка хлеба.

- Что это там у Вас, дядя Лева? - не утерпел Олешек.

- Шел мимо и занес вам позавтракать, возьмите, ребята. Дядя Лева наклонился, поднял полбуханку и передал Олешеку также кулечек с песком и холодные котлеты в газете. Он сообщил нам, что Татьяна разогревает вчерашнюю кашу с маслом и нам надо сбегать на кухню и взять.

- И вечером загляните. Слет накормлю и вам останется.

- У Вас теперь никогда не остается, дядя Лева, - напомнил Олешек. - Мы к Вам и заходить боимся.

 

- С этого дня будет оставаться, приходите, ребята. И работа для вас у меня найдется: не знал я, что вы в такой норе живете. И курай берите у меня в любое время, Андрею сказано.

Мы побежали на кухню с банкой из-под лярда. Татьяна улыбнулась нам. Сразу видно, что она и заведующий находятся в добром согласии и даже намерились восстановить отношения с нами.

На осторожный вопрос дяди Левы Олег ответил просто:

- Видел я какие-то ложки, там в сугробе закопаны.

Из окна конторы мы наблюдали потихоньку, как Андрей-кочегар разгребал лопатой сугробы и выбирал из снега ложки. Складывал их в лоток. Потом мы побежали есть кашу с маслом.

Северный Крым - край теплый. В середине февраля мы заметили, что зиме приходит конец. Зачернели поля, перестало дуть из-под двери. Солнце пригревало и можно погреться на завалинке. Мы рассаживались на припеке и часами грелись прижмурив глаза.

- Ожили мои воробушки, - говорила тетя Поля, с чем мы соглашались не полностью: тете Поле самой зима была в тягость. Она сама не каждый день топила в своей комнатушке, нередко брала у нас ведро угля и щепов на растопку. Что она ела - мы знали. Ничего, кроме полкилограммовой пайки и нормированного пшенного обеда в столовке. Мы иногда заходили к ней поговорить, если у нее было тепло. И она к нам заходила, когда мы пекли толстые лепешки на оденье и на простокваше.

Весной у нас произошло столкновение с молокозаводом или, точнее сказать, с сепараторным пунктом, а если еще точней - с заведующей этого молочного предприятия. В зимнее время мы редко наведывались туда "по делам": зимой молока мало и его спаивают телятам. Неожиданно для нас сепараторный пункт заработал на полную мощность - мы тотчас присосались к нему.

Неплохо по три раза в день помогать работницам крутить рукоятку сепаратора, напиваться сливками, а потом носиться по поселку в одних рубашках. Молоко привозили целыми подводами и работницы нам не отказывали: вертеть сепаратор - дело нелегкое. Тут и стряслась беда - сменили заведующую.

Новая завсепаратором сказала Олешеку, прибежавшему за творогом с банкой из-под американского лярда:

- Принесите записку от директора, тогда дам.

Сказала тоже, как в лицо плюнула. Да если бы совхозный директор выдавал нам записки - у нас в комнате действовал бы ресторан коммерческий не хуже дяди Левиного. Товарищ Фокин был неприступен, как крепость.

- Мы же вам помогаем, - напомнил Олешек.

- Без вас обойдемся, и вообще - сюда посторонним входить запрещено. Прочитайте на двери.

Олег пересказал нам слова новой заведующей, вернувшись с пустой банкой. Мы все обиделись. Какая-то курносая девчонка, а еще воображает из себя - это мыто посторонние! Жила бы она зиму на центральной усадьбе, знала бы, какие посторонние. Неделю, как появилась с пятого отделения, куда и кинопередвижка не всегда добирается. Вчера еще с нашей маленькой Танькой бидоны мыла, а теперь задается. Нас завзерноскладом Надюха - ведьма худая и та терпит, а эта глазунья с задранным носом!

Вот всегда так. Кругом солнечно и тепло и хочется всем улыбаться. Зеленеют тутовые деревья а наши ватники валяются под кроватью. Можно расслабиться и наладить добрые отношения даже с товарищем Фокиным. И на тебе - это недоразуменье в косичках. Простокваши ей жалко! Что с ней будет, когда вырастет до Надькиных размеров? Мы были единодушны. Эту воображалу надо проучить. Славик сказал:

- Заглушим.

- Правильно, - откликнулся Олешек, - у дяди Левы были ложки, а в сепараторной что?

Он посмотрел на Сашку.

- Тарелки, - ответил Сашка, - и мы все поняли, что он имеет в виду: разделительные тарелочки.

 

Операция проходила без затрат нервной силы, план был прост. После того, как утренний удой перепущен, женщины-работницы разбирают сепаратор и моют все его части. Перемывают тарелки и раскладывают их на солнце для просушки на широкой лавке у входной двери.

Мы зашли в сепараторную в десять часов, Сашок и я. С предложением помочь. Девчонка-заведующая сидела в лаборатории, где берут пробы, - мы видели ее узкую спину. Навстречу нам тащилась работница с двумя пустыми бидонами.

- Тетя Маша, мы вам поможем.

- Не надо, ребята. Я сама.

Работница не хотела выпускать бидоны из рук, мы с Саньком настойчиво пытались облегчить ее ношу и тянули бидоны каждый к себе. Заведующая слышала возню в коридоре и не выходила. Постепенно мы все вытолкнулись во двор: Санек, я, бидоны и работница. Я глянул на лавку у входной двери - разделительные тарелочки исчезли.

Потом мы сходили на обед. Посидели возле клуба. Поговорили с киномехаником о новой картине. Получили выговор от директора школы за то, что пропускаем занятия без уважительной причины. Мимо нас провезли дневной удой: полная подвода белых бидонов. Они сверкали на солнце.

Наступала ответственная пора. Мы отправились в свою комнату и уселись на кровати. Прислушивались к шумам снаружи: галдели ученики у школы - кончились занятия; под нашим окном чирикали воробьи.

Любопытно послушать, что сейчас говорят в молочной, но можно и самим догадаться: "Тарелочки пропали". "Как пропали? - большие глаза заведующей сделались еще в два раза больше. - Где же они девались?" "Беспризорники утащили".

Послышались шаркающие шаги. Дверь отворилась и в комнату зашла тетя Маша. Она немедленно приступила к делу:

- Мальчишки, меня заведующая прислала за тарелочками. Сказала, если не отдадите - будет жаловаться директору.

Мы сидели на кровати и глядели на тетю Машу:

- Надо узнать, что сегодня на дом задали, - сказал Славик. Сашка сказал:

- Олег, сбегай к интернатским, узнай.

Тетя Маша повторила с меньшей настойчивостью:

- Отдайте разделительные тарелочки, мальчики. Олег ответил:

- А мы их даже и не видели.

Я внес в дело необходимую ясность:

- Все время к нам ходят всякие... обидно даже. Есть, кажется, участковый уполномоченный милиции.

В комнату бочком зашла завсепаратором. Тетя Маша просила:

- Отдайте, пожалуйста, тарелочки, молоко закиснет. Олешек возразил:

- Товарищ Фокин строгий - он ей этого не простит. И вообще, когда кому-то нужны тарелочки или ложки - все к нам идут, как будто мы - вокзальный стол находок. А если мы приходим попросить немного творогу, нас гонят в шею.

Тетя Маша уговаривала:

- Приходите вечерком сегодня, будем творог отжимать. Я вам наложу мягонького, вкусного. Приходите.

- А завтра нас опять выгонят, - не уступал Олешек, - вот и делай после этого всем добро. Пускай она сама скажет.

- Отдайте тарелочки, мальчики, - пискнула заведующая. Сашка встал, мы тоже встали.

- Где у вас были тарелочки? - сказал Сашка. - Пойдем посмотрим. Первыми вышли Олешек и Славик. За ними вышли Сашка, завсепаратором, тетя Маша и я. Олешек со Славиком были уж далеко, они не любят ходить шагом. Мы подошли к сепараторной и увидели: на широкой лавке у входа лежали разделительные тарелочки двумя ровными стопками. Матово поблескивали в солнечных лучах.