- 199 -

VI. БОЛЕЗНЬ. РАЗРЕШЕН ВЫЕЗД НА МАТЕРИК.

 

Мне очень повезло, мое заявление вольнонаемника, бывшего "контрика", об отпуске на материк, на лечение, два райотдела МТБ и МВД Омсукчана санкционировали и было разрешено отделу кадров Управления предоставить мне отпуск. У жены не было осложнений с выездом, так как ее паспорт был чист, без ограничительной отметки. Мне, конечно, помогли Руководство и Политотдел Управления, которые после моего освобождения из лагеря знали, что я тружусь усердно, с полной отдачей сил, да и впрочем, работал я, как все "контрики", на совесть.

 

- 200 -

Ведь загнанные в лагеря по статье 58 УК, были люди квалифицированные, умелые в работе, как говорится, в основном, цвет партийных, хозяйственных кадров. Меня вызвали все же в Райотделы МТБ и МВД и предупредили как "вести" себя на материке. Ни с кем не якшаться, в районе Азербайджана, откуда я родом, не показываться. "Иначе дела твои будут хана", -сказал мне Кимдешов, и.о. начальника райотдела МТБ.

В Кисловодске, могу быть? - спросил я. Можете быть, но и не быть", ответил он. Потом стал разъяснять, что именно не показываться нигде, как говорится, "быть живым и немым". Такое же предупреждение получил Резников Аврам. Показалось, что этим своим предупреждением чекист оказывает нам добрую услугу, чтобы на материке не иметь неприятностей. Он лучше нас знал, что освободившихся из лагерей, как отбывших срок наказания, снова брали и отправляли вторично на вечную ссылку в Красноярский край, в новое владение ГУЛАГа. В начале октября 1950 года, я сдал свое "хозяйство" вновь прибывшему Тихомирову Алексею Ивановичу, полковнику интендантской службы, уволенному в запас после войны. На фронте он был заместителем начальника дивизии и потом корпуса по тылу. Внешне, натурой внушал солидность и спокойствие. По неизвестной нам причине был на фронте исключен из рядов ВКП(б). Но спокойствие его было обманчивое и нарушалось как только дотрагивался до спиртного. Пил он не так часто, но как говорится "метко", как выпьет так шумит, трезвонит.

Нас не покидала мысль, что нам разрешен выезд на материк, хотя и временно. Ведь 13 лет, как был я

 

- 201 -

арестован, жизнь пошла своей чередой, изолированной от настоящего мира.

И вот в начале октября месяца 1950 года, когда Омсукчан был в объятиях первого снега, Михаил Булгачев приехал на своем грузовике к дому главного геолога Управления Хомицаева Батырбека. С вечера мы находились у него дома в гостях, отмечали наш первый выезд на материк. Здесь были друзья и товарищи, земляк мой доктор Махмудов Мамадхалаф с женой и наш молодой Зелимхан из Дагестана с женой Лидией. Зелимханом я впервые встретился в тайге под Омсукчаном в зоне лесозаготовки, позже ни один раз охотились в тайге. Прощались мы по кавказскому обычаю, оставив у своих людей, долго приютившуюся у Хомицаевых, чеченку Зинят. Мы знали, что после выезда Хомицаевых и нас на материк, кавказцы окружат ее заботой и в обиду не дадут. Мы с удовольствием взяли бы мужественную, добропорядочную чеченку на материк с собой. Но увы ей был запрещен выезд из Колымы, так-как она была сослана на вечное поселение вместе с депортированными горцами. Умение выстоять в больших и тяжких горях свое неподкупленное чувство-это настоящее женское мужество. Кто в силу обстоятельств пережил много горя, но сохранил веру, в правду в людях, перенес через страдания свой цельный человеческий характер, тот заслуживает особого уважения. Вот наша красивая, молодая и умная Зинят — сохранила веру в будущее. "Наступит время, чеченский народ займет свое достойное место и я вернусь на свою родину, увижу мои кавказские горы" - часто повторяла она.

 

- 202 -

На машине разместились семья Хомицаевых и я с женой. Провожать нас пришли и наши знакомые по поселку Омсукчан, люди разных национальностей.

Мы тронулись в путь, миновали перевалы "Галимый" и "Танго, таежные уголки сеймчанской долины, подъемы, спуски и прижимы. Уже морозки, холод особенно чувствуется по ходу машины на ветру.

В полдень прибыли в "Меренгу". Булгачев завез нас к себе домой, находящегося на краю поселка. Жена с малюткой встретила нас радушно и угостила обедом. Через пару часов мы тронулись дальше в путь. За это время на "Меренге" я успел побыть и распрощаться со здешними знакомыми. Побыл конечно в первую очередь у Евгения Александровича. Проехали перевал "Прощай молодость" и через некоторое время открылась перед нами панорама Гижигинской губы с его берегом "Пестрое Древо" и дельта реки Вилиги, где расположены рыбные промысла хозяйства Ритова. Мне было радостно и в то же время грустно. Радостно, что еду на материк увижу родных. Грустно, потому, что лучшие годы жизни прожил в этом дальнем крае, по настоящему узнал здесь жизнь, со всеми ее штормами. Познал и людей с их натурой и завел друзей. Ведь говорит писатель, что "человек прежде всего красив ясностью натуры, правдивостью чувств и верностью идеалу. Страдания помогают познать себя, глубже понять и смысл жизни".

Мы благополучно добрались до "Пестрое Древо", где на далеком рейде стоял пароход "Джурма". Остановились мы в нашей палатке-особняке: РайГРУ. Мой друг - старик Демакс с Павел Ивановичем уже заблаговременно приготовили нам билеты с каютой,

 

- 203 -

так-как пароход был не пассажирским, а сухогрузом, Здесь же по каютам, в пароходе разместились семьи Хомицаевых, Резниковых, Креминских и других мне знакомых лиц. На пароходе окружил нас вниманием, всеми нами уважаемый, капитан Чигар Александр Павлович. Не могу не описать посадку на пароход, в ту лунную ночь, когда внезапно разыгрался дикий ветер, чуть ни завершившийся трагедией для жизни некоторых пассажиров. Капитану Чигарю пришлось лично командовать приемом пассажиров на борт, а пассажиров было немало, несколько сот человек, в числе них женщины и дети. Произошло это таким образом. Ожидая прилива, самоходные баржы, еще днем, погруженные пассажирами вышли в море. Пароход "Джурма", стоящий на рейде, был в полной готовности к отплытию, ожидая лишь пассажиров. Видимо, зная о надвигающем ветре, пароход подавал сигналы баржам торопиться с прибытием. Когда баржы отчалив от берега направлялись к пароходу разыгрался известный в этих местах, штормовой ветер. Когда баржы все таки подплыли к пароходу, пришвартоваться к нему стало невозможно из-за сильного ветра, баржу качает по волнам, пароход тоже кренится в противоположную сторону. К спущенному с парохода трапу подойти невозможно, только надо дождаться момента и прыгать из баржы на трап парохода. Этого конечно могут позволить себе бывалые моряки. А здесь пассажиры все почти "сухопутники". Начались, шум, крики и паника. Федоров Павел Иванович, со своим помощником, отличный моряк, милый человек (к сожалению фамилию позабыл), - приспособился к нижней площадке трапа и по одиночке прихватывая прыгающих пассажиров, по одному переправлял

 

- 204 -

наверх. Детей и некоторых из пассажиров привязав к морскому канату, прямо с баржи по воздуху тянули на борт парохода. Так мы подняли детей Хомицаевых. В этом деле нам помогали, прибывшие накануне к нам в Омсукчан, группа артистов Магаданской филармонии во главе со здоровым и жизнерадостным моим земляком Азизовым Энвером. Мы, учитывая, создавшееся положение, первым пустили их на пароход и они вместе с экипажем кидали нам концы канатов в баржы и затем после привязки пассажиров, по нашему знаку, поднимали их на борт парохода.

Зрелище было жуткое, особенно когда матери рыдали и плакали при подъеме канатом детей. Эта операция прошла, до глубокой ночи и завершилась при свете прожекторов. Чудом спасся начальник рудника "Галимый" Борис Креминский при подъеме с катера на борт парохода. Спасла лишь богатырская сила и смекалка Хамицаева Батырбека, который рискуя жизнью удержал на трапе, падающего в бушующее море Креминского, пока не подоспели матросы с парохода, поднявшие его наверх, на борт.

Наконец, вся эта, мучительная операция кончилась и "Джурма", подняв якорь, дав прощальный гудок ушел в открытое море, взяв курс на Магадан. Двое суток нас сопровождала качка и я целыми часами выходил на мостик, любуясь своеобразной красотой бушующего Охотского моря.

Вспомнил детство, Каспий, ленкоранских лодочников. Там в Ленкорани на рейде стоял колесный, пароходик "Центросоюз" километров 1-2 от берега. Лодки мастерски управляемые веслами, отважными людьми подвозили людей к трапу парохода. Очень редко баркас привязав несколько

 

- 205 -

лодок тянул на подмогу лодочникам. Обычно лодочниками в ленкоранском "Кичик базаре" были худые, мускулистые, жилистые люди, зарабатывающие на хлеб насущный, в дни, когда на рейде появлялся пароход. В Ленкоране возникло, на почве этой лодочной перевозки, целое поколение людей "карадживанщиков". Только смелым покоряются моря и отважным капитанам.

Вот бьют склянки, напоминая время, или выходит из кубрика матрос в брезентовом плаще, проверяет палубное оборудование. На мостике зоркий глаз вахтенного с биноклем в руках, а в рубке, в крепких руках штурвал у рулевого. Сосредоточенным вниманием он следит за гирокомпасом, всякий момент ожидая сверху команды "15 градусов налево "или" так держать". Это все мне известно по молодости, когда приходилось, единственно морем выбираться из Ленкорани в Баку. Вспомнил и былую тяжбу, когда ровно 11 лет тому назад, нас везли зэками в трюмах парохода "Дальстрой" по этому же морю в обратном направлении.

Меня отвлекало мое раздумье, безбрежное море и музыка грампластинок, разносимые по палубе через радиорубки парохода. Я даже ожил, услышав родную мне песню Рашида Бейбутова "Мальчик из Карабаха". Запала в душу "Фронтовые шофера" в исполнении Марка Бернеса. Вот на правом борту виднеется сопка, вокруг корабля появляются чайки. Значит берег недалек. Редко увидишь встречного корабля, который дает нам гудок и наш "Джурма" взаимно отвечает. Наконец, утром мы вошли в бухту "Нагаево" в Магадан. Из наших земляков, среди встречающих пароход, я увидал невесту Энвера Азизова - Веру и Али - работника Магаданского

 

- 206 -

ВОХР по профессии парикмахер, Мамеда - повара Магаданского ресторана, Нину - подругу Веры и других. Приезжаем домой к Али, который живет во дворе штаба ВОХР. По звонку полковника Багда-сарова Армавира Григорьевича, вахтеры нас пропускают как гостя Али. Вскоре у Али собираются гости в основном кавказцы, человек двадцать. Среди них земляки мои, из поселков "Морчекана", "Веселого" и, самого Магадана. Здесь угостили нас давно забытым вином, даже коньяком. Салманов Гусейн, из агробазы ГРЭС пришел, даже прихватив с собой свежие огурцы и красные помидоры. Магадан как видите встретил нас на сей раз приветливо.

Багдасаров Аршавир, в прошлом чекист-пограничник, долгое время проработал в Туркестане. Супруга его Тамара - уроженка Карабаха. Работал он заместителем начальника ВОХРа МВД Дальстроя и жил с семьей в особняке в зоне штаба ВОХР. Вечером, Али хотел взять меня к нему, я уклонялся от встречи. В моем положении и с таким клеймом прошлого, как "контрик" я стараюсь избегать встречи с начальниками, особенно большими. После долгого разговора, я уговариваю Али воздержаться от встречи, но обещаю пойти с ним попрощаться перед выездом из Магадана. На второе утро, в Магадане уже снег. Мы тепло одевшись направились в паспортный отдел милиции города, где оформляют и выдают пропуска на выезд на материк. Заполнив анкету с паспортом и отпускным удостоверением, после почти 16 часовой очереди, сдал я документы через окошко работнице паспортного отдела. В назначенный мне день, я занимаю очередь в паспортном отделе милиции. Через несколько часов подходит моя очередь и я с большим волнением жду

 

- 207 -

ответа. Увы! К моемому большому огорчению миловидная девушка возвращает паспорт, отпускное удостоверение Дальстроя, заявляя, что в выдаче пропуска о выезде мне на материк отказано. "Почему так, куда обращаться?" - спрашиваю я у работницы паспортного отдела милиции. Она оглядываясь вокруг, чтобы не слышал посторонний, отвечает: "попробуйте обратиться в МТБ по Дальстрою, в Магадане по улице Дзержинского. Потом добавляет: "Только прошу не говорите никому, что я Вам сказала".

Что делать? как быть, настроение у меня ужасное. Жена в пути простудилась, поднялась температура и кашляет. Врачи полагают, что у нее открылся очаг зарубцеванного, старого туберкулеза легких. Я от "горя", по пути захожу в ресторан "Колым." и пью спиртного. В пьяном виде встречает меня жена, она чувствует произошло что-то недоброе, но молчит, проявляя выдержку. В таком виде укладываюсь я спать. Приходит Али и его жена Надя. Жена рассказывает им мою неудачу с получением пропуска на материк. Али также переживает за меня, но просит жену не будить меня. Вечер. Заговорило радио Магадана, вечерние известия подводят предоктябрские итоги работы приисков, фабрик и рудников Дальстроя. Я проснулся и Али старается меня несколько подбодрить. Когда его жена Надя, начинает подавать ужин, Али говорит, что мы с Эйюбом приглашены на ужин Аршавиру Богдасарову. Я привожу себя в порядок и мы идем к нему. Он живет недалеко   во дворе штаба в отдельном особняке, как и положено тогда было старшим начальникам. После ужина у него начинаются непринужденный разговор.

- 208 -

Вдруг он задает мне вопрос, которого люди в моем положении не хотели бы услышать.

Я ему рассказал всю свою биографию и причину своего несчастья. Он берет телефонную трубку и по какому то номеру вызывает полковника Дизитиева. Я встревожен и волнуюсь, пытаюсь уловить разговор. Начинается разговор о житье и бытье и кончается тем, что просит принять кавказца по фамилии Багиров. Положив трубку, он обращается ко мне: "Завтра в 10 часов утра пойдешь в МВД по Дальстрою и в комендатуре дадут тебе пропуск к начальнику Первого отдела полковнику Дизитиеву. Он старший чекист, наш кавказец, осетин. Он переговорит с руководством МТБ по Дальстрою и возможно поможет наладить вопрос о твоем выезде на материк."

Поздно ночью выйдя от него в тот морозный октябрьский день, я начинаю вновь задумываться над своей судьбой и о пройденном пути. Этот путь был очень тернистым, в лишениях и страданиях, пока выбрался я в люди. Утром, я решил к Дизитиеву не пойти. Подумал так, мы друг друга не знаем, но зачем этого товарища Дизитиева поставить в неловкое положение. Он работник органов, чекист, может ли он за меня человека с таким прошлым, похлопотать...

Было уже 12 часов того же дня, когда я принял решение, что будет то будет, я сам прямо пойду в управление МТБ. Улица Дзержинского, одноэтажный серый дом. Дежурный вахтер Управления у дверей на улице, разузнав в чем моя просьба, дал звонок. Пришел офицер, расспросив меня ушел. Потом подходит ко мне работник Управления, женщина Гусева (я узнал ее фамилию через дежурного вахтера) и говорит: Мы не можем разрешить Вам выезд на

 

- 209 -

материк в отпуск, даже на лечение. Жене разрешим выезд.

Я иду оттуда в Главное Геологическое Управление Дальстроя генералу Цареградскому, просить его содействия. Однако он оказался в отъезде. Обратился к его заместителю Ерофееву Борис Николаевичу (позже он стал зам. министра геологии СССР). Человек обходительный, выслушав меня пожимает плечами, выражает мне сочувствие и дает понять, что с этими органами говорить трудно.

Я оставляю ему заявление на имя Цареградского и в подавленном настроении иду в транзитный городок. Начальником транзитного городка Магадана работал наш кавказец Морзаев Гурчок, старый партиец сидел с 1937 года, отбыв срок остался работать в Магадане. Мне надо было у него в городке временно прописаться. Поскольку выезд на материк сорвался, надо было обдумывать что дальше предпринимать, канун 33 годовщины Октября, а перед каждыми праздниками в Магадане, идет проверка документов, совершаются облавы и вдруг до меня дойдут, а я живу в Магадане, нигде на прописанный. Да еще живу у Али во дворе штаба ВОХРа. Уже если меня возьмут, то пусть берут из транзитного городка, где останавливаются, как правило, все прибывающие и отбывающие из Магадана. Я на учете в МТБ, а они знают, что я в городе. Иначе, если я попаду, то подведу этим и своего друга Али.

Свое намерение я осуществляю в тайне, чтобы Али не знал, ведь я его этим, своего земляка обидел бы. Ведь друзья познаются в беде. Органы, подобными операциями "прочески" жителей города накануне праздников, проявляя показную полити-

 

- 210 -

ческую ''бдительность" оправдывали свое существование и одновременно наводили новый страх на людей, мол мы всегда рядом и находимся на чеку. Ведь добрая половина жителей Магадана тех лет были бывшие зэки, политзаключенные, репрессированные в разные годы, начиная с начала 30-х годов и кончая сороковыми. Морзаев в течение суток оформил мне с женой временную прописку, причем несмотря на мои просьбы отказался взять даже положенные комиссионные сборы за проживание. И так, я оказался а Магадане, продолжал жить у Али, а прописан был в транзитном городке. К несчастью, эта осень сопровождалась ранним снегопадом, дул, временами холодный ветер. Магадан, также как мой родной Баку, дружил с ветрами.

Случайно я встретился в городке с одним из руководящих работников Магаданского окружкома профсоюза горняков, который ранее побывал у нас в Омсукчане и помнил меня. "Ты разве на выехал до сих пор на материк, ведь пароход "Азия" только на днях отъехал. Когда я ему рассказал свое горе, он не задумываясь дал мне совет, что пока решится вопрос моего выезда, взять у них путевку с женой и выехать в дом отдыха "Стахановец" в 7 километрах от Магадана на бухте "Веселый". Этот дом отдыха ранее был особняком, вернее загородной резиденцией, начальника Дальстроя генерала И.Ф.Никишева. Дом из 2-х этажей, с залом, столовой, несколькими уютными комнатами, с центральным отоплением и подсобным хозяйством, вплоть до теплиц. Расположен особняк на берегу тихой и красивой бухты "Веселый", где лето можно удить рыбу, а зимой заниматься подледным ловом. После выезда Никишова из Колымы в 1948 году, новый начальник

 

- 211 -

Дальстроя Петренко Иван передал этот роскошный особняк профсоюзу, для организации дома отдыха инженерно - технического персонала горняков. Тогда здесь и появился дом отдыха на 30 человек, хорошо оборудованный, имелась даже биллиардная для отдыхающих. Руководила домом отдыха Барбарт Лидия. В конце октября я приехал сюда. Жену, медицина не пропустила, в связи с открытием у нее процесса туберкулеза, хотя она. тоже имела путевку. Поскольку неожиданно создалось такое положение, жена уговорила, чтобы я уехал, хотя бы на 12 дней для минования всевозможных предпраздничных эксцессов. Прибыв в дом отдыха, я, практически только здесь ночевал. После завтрака пешком по сокращенной тропе через "местпром", так называли здесь кожзавод, я топал 5-6 километров к больной жене. Весь день проводил у постели больной, по возможности приглашая врачей Магадана.

Надо признаться, что медицинское обслуживание в Магадана в те времена, было неплохое. Я это объясняю тем, что в это время на Колыме оказались многие медицинские светила со всех концов страны, загнанные сюда репрессиями тридцатых годов. Они в силу своей традиции врача проявляли милосердие, были хорошими организаторами медобслуживания и исцелители для многих задавленных жизнью, людей.

Третий день, пребывания, во время завтрака, в столовой ко мне подходит Лидия Барбарт и после завтрака просит зайти к ней. Я выполняю ее указание и на вопрос почему я не отдыхаю целый день в санатории и веду себя озабоченно, я рассказал ей всю правду сложившихся обстоятельств.

Она внимательно выслушав меня, задав несколько вопросов по поводу болезни жены твердо

 

- 212 -

заявляет: - "Возьми жену с ее путевкой и приезжай с ней сегодня же". Я все налажу сама. Я был очень обрадован, разве можно забыть такую человечность этой женщины. Причем она из договорников, не из наших бывших сестер, испытавших на себе всю тяжесть колымской жизни. Я летал на всех крыльях в Магадан, даже не помню деталей. У гостиницы я случайно встретил Драбкина Азреил Ефимовича из Главного Управления. - "Ты еще здесь?" - спросил он. - "Да здесь, в доме отдыха "Стахановец". Пришел за женой, она заболела".

Я рассказал ему вкратце о случившемся. Он вошел со мной в гостиницу и позвонил оттуда кому-то, велел с "газиком" приехать к нему Он жил над Универмагом, рядом тогда с гостиницей. Через минут 20 он указал на машину и велел мне взять жену и выехать на бухту "Веселый". Свет действительно не бывает без добрых людей. Итак, уже к обеду я с женой были в доме отдыха. Лидия нас встретила хорошо, поместила в уютную комнату рядом со своей, где жила она с дочкой Таней. Она помогала нам и с врачами для жены. Вскоре жена себя почувствовала значительно лучше и мы в доме отдыха пробыли более двух месяцев, ноябрь и декабрь месяцы. Надвигающий новый 1951 год мы застали в доме отдыха. С нами в дружественной обстановке оказались семьи отдыхающих здесь Лебедевых, Лонден - в прошлом руководящих работников Наркомфина Украины и РСФСР и ряд других лиц, из "набора" 1937-38 годов. Внимание Барбарт к нам проявлялось также в том, что она каждый месяц сама выезжала в окружной профкомитет и продлевала наши путевки за полную стоимость. Случился, однажды в декабре месяце

 

- 213 -

"Казус". Врач окружком профсоюза, присутствующий при очередном продлении путевки, с недоумением спросил у Барбарт "как получилось, что больная с легкими Багирова очутилась в доме отдыха, ведь ей нельзя отдыхать в доме отдыха". По звонку из города, я беру жену и еду в поликлинику Магадана. Врачи подвергают жену просвечиванию рентгеном. В результате врачебной проверки, очагов в легких жены не обнаруживают и скоро она, в течения 40 дней прибавляет в весе 8,5 килограммов. Неузнаваемое произошло в Колымских условиях, она поправилась. Раз так, то получите путевку и на декабрь месяц в дом отдыха заявляет врач окружкома Кривошеев. Отдых, сносное питание и покой, которого я был долго лишен, помогли и мне восстановить силы. В доме отдыха была и маленькая комнатка физиотерапии, где я принимал хвойные ванны. Спустя несколько дней, после нового года у меня невольно вновь стал вопрос как быть дальше. Ведь я уже 3 месяца в отпуску, собрался на материк, пока придержали. Как быть?

Из 8 месяцев, представленного мне дальстро-евского отпуска с дорогой, три месяца уже прошли. Мучительная неопределенность.

4 января 1951 года, после обеда я беру трубку, звоню из кабинета Барбарт в город, прошу коммутатор МТБ по Дальстрою соединить меня с товарищем Гусевой, Моментальный ответ "Гусева вас слышит", отвечает женский голос. Набрав храбрости я говорю: отпускник Багиров Эйюб, можно ли узнать чем кончился мой вопрос с пропуском на выезд в материк?

а Гусева отвечает первым вопросом как подобается бдительному чекисту "откуда мол мне известен номер

 

- 214 -

ее телефона и откуда я говорю". Отвечаю, как узнал ее телефон и звоню из дом отдыха. Она мне сообщает, что выезд мне разрешен и пропуск мне выписан, находится в паспортном отделе. Чуть позже я разузнал, что отдел кадров Главного геологического Управления Дальстроя также меня ищет. Генералу Цареградскому видимо дошло мое обращение. Почему я не показываюсь, необходимо срочно приехать в город за получением пропуска отвечают из Управления. Я сижу, в руках телефонная трубка, как околдованный от радости. Около меня мой друг Папандуло сидит и терпеливо ждет конца моего разговора.. Заметив мою радость и растерянность, кладет трубку на диск и взяв меня под руку тащит в свою комнату.

Папандуло из Батуми, был на руководящей партийной работе и в Колымских местах очутился также по трагическим событиям 1937 года. Собрал быстро он своих друзей, объявляет им мою радость, Начинается застолье по такому случаю, залпом пьем по стакану спирта и я начинаю целовать всех без разбору. Все присутствующие поздравляют таким финалом дела, после мучительных моих переживаний. Утром 5 января Лидия Барбарт сажает нас на сани и через час с чемоданом и рюкзаком прибываем вновь в дом Али.

Я начал прощаться с друзьями в Магадане и с этой целью зашел также в транзитный городок к Морзоеву. Увидев меня он с радостью вышел навстречу и говорит: "Друг мой, где ты? приходил дважды Дизитиев и спрашивал тебя. Ведь твой вопрос решен положительно. Хотя ты к нему и не пошел, но он все же после звонка Аршави Богдасарова, звонил куда следует, заручившись за

 

- 215 -

тебя, добился пропуска. Оказывается с Дизитиевым, Морзоев был знаком по городу Орджоникидзе и продолжали дружить в Магадане. Я рассказал ему, все что со мной случилось и тепло попрощавшись расстались.

Теперь возникла другая проблема - как попасть на самолет. Бухта Нагаево замерзла, пароходы не идут, следующая навигация в мае месяце. Самолеты тогда впервые стали летать Магадан-Москва и на очереди более тысяча человек отлетающих. Летят самолеты ЛИ-12 по два самолета в сутки и берут по 18 человек. Вера, - жена нашего земляка Энвера, работала в гостинице Магадана, где размещалось тогда агентство Аэрофлота. Не без ее помощи нам удалось с трудом достать два авиабилета на Москву. Однако, в связи с пургой и закрытием Магаданского аэропорта, довольно тогда примитивного, нам удалось вылетать только 12 января 1951 года. Рано утром Али, Энвер, Вера посадили нас на автомашину, на котором ехал экипаж летчиков в аэропорт и через сорок минут приехали в их коттедж. Через несколько часов, в полдень мы уже были в воздухе, держа курс в Хабаровск. Здесь мне вспомнились слова дагестанского поэта Расула Гамзатова; "Где ты родился орел? В тесном ущелье. Куда ты летишь орел? В просторное небо".

Впервые после лагерей, я покидал хотя и временно Колыму, черную планету, одну из мрачных владений, ГУЛАГа. Прощайте сопки - тайга, прощайте родные товарищи, друзья - по этапу, по тяжелой жизни в суровом заполярном севере. Примерно так каждый из нас молвил при вылете из Магадана.

 

- 216 -

В нашем пассажирском самолете отопительная система не работала и все мы мерзли, ведь мороз почти 35 градусов. Но все это было нипочем, при одной мысли что мы летим на материк, на встречу с родными и близкими, ведь мы по настоящему были изолированы от света. В пути сели в Николаевске на Амуре, летим уже 3,5 часа, предстоит еще 1,5 часа лету до Хабаровска.

Вот и долгожданный материк. Кругом тайга, уже давно заснеженная река Амур. Вот наконец, на сумрачном фоне, появляются огоньки. Огоньки, огоньки, - какие вы обнадеживающие маяки жизни для усталых и блуждающих по тайге путников. Не раз бывало это спасением и в нашей жизни, на геологоразведочной работе в Колыме. Самолет уже дотронулся земли и пробежал по дорожке хорошего, по тому времени аэродрома. На автобусе мы подъезжаем к одноэтажному уютному аэровокзалу. Через два часа после прибытия в аэропорт Хабаровска, нам пассажирам объявили об очередном вылете в Москву через 5 часов. Мы решили задержаться на сутки в городе, немного отдохнуть привести себя в порядок.

Утром следующего дня, мы приехали в город, походили по центру Хабаровска, купили себе взамен колымской одежды, кое-что подходящее к условиям городской жизни, заново переоделись. Затем пошли в представительство и в гостиницу Дальстроя что находились на улице "Волочаевская". Повидались кое с кем из возвратившихся из отпуска дальстро-евцами, чтобы разузнать обстановку и житье-бытье в центральных районах страны. Такая осведомленность нам нужна была, все ходили слухи, что нашего брата хватают и направляют вновь в сибирские лагеря.

 

- 217 -

Следующее утро на рассвете мы вылетели из Хабаровска на ИЛ-12, с несколькими остановками до Москвы. Первая остановка "Магдагаг", затем Иркутск, Красноярск, Новосибирск, Омск, Свердловск. Казань нас не принял, летим через Куйбышев в Москву. Трое суток в пути, из коих 28 часов в воздухе. В те времена наши аэровокзалы оставляли лучшее впечатление чем сейчас, к услугам, пассажиров было больше комфорта на аэровокзалах.

Наконец, 14 января 1951 года, мы ночью приземлились в Москве, в аэропорту Внуково. Снегопад и яркая панорама Москвы. Ведь я был последний раз в Москве 14 лет назад весною 1937 года, нас тогда вызывали на совещание в Наркомфин СССР, где я участвовал как заведующий финансовым отделом Бакгорсовета. Мы заходим в бюро обслуживания пассажиров и познакомились с дежурной по имени Оля. О чемоданах не беспокойтесь, - говорит она, их доставят в гостиницу. Мы на втором этаже гостиницы, заходим в комнату, где Оля должна оформить документы и выдать ордер на размещение по номерам в гостиницу. Надо в первую очередь передать ей паспорта для отметки в журнале прибывших в гостиницу для временного проживания. К моему огорчению я это сделать не могу. Очень переживаю ведь у меня в паспорте отметка: режим пункта 39, где ограничение проживания в городах, у железных дорог и т.п. Ведь с лагеря выпустили, но ходим все же как "клейменные". Передаю паспорт жены, он чистый и удостоверения отпускника Дальстроя ее и свое. Удостоверение это книжечка с фотокарточкой со штампом и печатью МВД СССР -Главного строительства Крайнего Севера. В

 

- 218 -

книжечке выписка с изложением Указа Верховного Совета СССР и Постановления Совета Народных Комиссаров СССР о льготах работникам Дальнего Севера. Оля понимая или не понимая мое положение берет паспорт жены, нас оформляет и дает направление в номер гостиницы. После долгого пути и усталости принимаю душ, переодевшись идем в ресторан при аэровокзале.

Впервые после 14 лет я нахожусь в человеческих условиях, кушаю изысканные блюда. Ведь это не только мечта, но и триумфальное событие в моей жизни. Хотя наслаждаюсь человеческим отдыхом, но в душе тревожно - "на воре и шапка горит", все время на "взводе", оглядываюсь вокруг, не следуют ли за нами зоркие глаза работников органов. Причем в те годы органы милиции изъяли из ведения МВД п передали в подчинение МТБ СССР. Это тоже что-то по сталинским законам значит, думаю я.

Я имел переписку с матерью, которой переводил, после работы по найму как договорник Дальстроя, ежемесячно деньги. Аналогичную переписку имел с сыном, который после окончания бакинского Вуза учился в аспирантуре в Москве, в Энергетическом институте им. Г.М. Кржижановского. Тогда Академик Г.М.Кржижановский, один из основателей Российской Компартии, сам являлся директором этого института. Я ему также оказывал материальную поддержку в период его учебы в аспирантуре. Перед выездом из Омсукчана, я дал телеграмму матери, что "перевожусь в другое место, ждите сообщений". В связи со всеми моими неприятностями с выездом на материк, я попал в неопределенное положение и поэтому связь с родными оборвалась. Откровенно говоря, я сам также не хотел, чтобы в Баку родные знали, что я еду в отпуск в центральные города. Я

 

- 219 -

боялся за родных, как бы они не имели за меня неприятностей и затем думал, что это может усилить надзор за мною на материке. Ведь отпущенных на волю из лагерей неизменно сопровождал страх и ужас перед новым арестом. Все это может привести к всевозможным осложнениям и опасностям для меня и родных.

Я также полагал, что обрадуясь моему выезду на материк и возможностям встречи со мной, родные, по наивности и радости, будут о моем приезде распространять слухи. Ведь многие родные в те тяжелые годы репрессий, не могли выражать мне свои чувства. А некоторые родственники, как я позже узнал, не только боялись переписываться, но после моего ареста уничтожали все мои памятные фотокарточки. Очевидно они забыли человеческий закон, добро нельзя забыть. Ведь с родными, особенно сестрами, их семьями я был общительным, оказывал им всегда посильную помощь. Я их полностью не виню, времена были тяжелейшие.

Вместе с тем в эти тяжелые дни, мой зять Гаджирза, дядя Мирза Ибад, двоюродный брат Гаджиага, часто писали мне к праздникам теплые, поддерживающие меня морально, письма. Не забуду своего давнишнего друга, известного доктора в Баку, ныне покойного Мирза Мухтара, который всегда виделся с матерью и через нее посылал мне приветы.

Мой выдвиженец на поприще финансовой работы, в последующем ставший министром финансов республики Самедов Мирабталыб руководящий работник республики, депутат Верховного Совета СССР помогал при обращениях моей жены и громогласно заявлял:

 

- 220 -

"Я Эйюба никогда не забуду. Он сделал меня человеком". Помогали жене, чем могли, и мои бывшие сослуживцы по Бакфинотелу и мой шофер Чернов Николай, проработавший со мной 8 лет.

После такого отступления, возвращаюсь к основному повествованию. Утром 15 января по Внукове сильный снегопад, позавтракав в гостинице, думаю как определиться дальше. Прибывшие с нами ночью люди из Колымы, в основном вольнонаемные выехали в город, чтобы устроиться в столичных гостиницах.

А ты куда? Показаться в Москве я не хочу, да и не имею права. Тем более, при выдаче мне в Магадане пропуска вежливо предупредили "старайтесь в Москве не задерживаться, а в Баку вовсе не показываться". Я иду к вчерашнему дежурному по гостинице аэропорта Оле (фамилию позабыл) и прошу разрешить нам еще 3 дня пожить в гостинице, пока мы не оформим свои документы в представительстве Дальстроя МВД СССР в Москве на Гоголевском бульваре и получим путевку в санаторий. Она любезно отклоняет мою просьбу, но чувствую, что от разговора не уклоняется и где-то мне проявляет сочувствие. Говорят, что человек когда приобретает одну радость, теряет другую. Настолько верна это философия, я не знаю, не начинаю переживать: "Зачем я приехал сюда, ведь мог же спокойно провести свой отпуск на Колыме. Под впечатлением всего этого, я решаюсь идти на прямой разговор с Олей. Рассказываю ей, кто я такой и почему так тревожусь. Она человек с открытой русской душой опускает голову, подумав мне говорит: - "Возьмите жену и пойдемте жить у меня дома. У меня трое детей, мать, муж погиб на фронте.

 

- 221 -

Живу неподалеко, в поселке Внуково, за лесом. У меня две комнаты, домик деревянный барачного типа, но зато безопасно. Живите, сколько захотите, только будете моими родственниками - я так буду говорить о Вас соседям по дому".

Хотя мы чувствуем, что она большая труженица, много горечи в жизни видела и материально нуждается, но ничего об оплате за проживание она не говорит. На намек жены об этом, она покосилась и с улыбкой говорит: "Когда нибудь я приеду к Вам в Баку и там рассчитаемся". Взяли машину и едем к их дому, но доехать не могли, кругом рытые канавки, вода с рыхлым снегом. Берем наши 2 чемодана и топаем пешком. Минут через 20 мы у нее дома. Она представляет нас матери, дети двое в школе, а один дома.

Оставив у нее вещи, захватив документы, мы рейсовым автобусом едем в Москву. По заснеженной дороге Подмосковья, добираемся в город. Вот знакомые места центра столицы и гостиница Метрополь, конечная остановка автобуса. Садимся на троллейбус и приезжаем в Представительство Дальстроя - Гоголевский бульвар, 14. В бюро пропусков, выписываем пропуск и заходим в здание, где находим нам нужного работника. Он разъясняет нам, что своим отпускным удостоверением Дальстроя нам необходимо поехать в центральную поликлинику МВД СССР - Петровка 25 и там пройдя медосмотр следует оформить курортную карту. Предварительно работница Представительства звонит кому-то в эту поликлинику, и просит ускорить выдачу карты и тем самим нам помочь. Парадоксом жизни или иронией судьбы оказался сам факт, что мы в Дальстрое в Москве, нам выдавают путевки

- 222 -

в полузакрытые санатории МВД и МГБ СССР, тех карательных органов власти, одним из многомиллионных жертв которых оказался я сам.

В течение следующего дня нам в поликлинике дают каждому две карты: одну в Железноводск, а вторую поздним сроком в Кисловодск.

При выходе из поликлиники, внизу в гардеробе кто-то иеня зовет по фамилии. Подхожу, вижу Ахундова Мусеиба инженер-полковника. Первый земляк, начальник строительства, с которым я встретился в Бутырчаге на Колыме в 1939 году по прибытию в лагерь, о чем пишу я вначале. Вторая встреча была в Омсукчане, где он был начальником горнорудного управления - ГРУ. Тепло поздоровавшись, мы выходим вместе на улицу. Разговор за разговором, попадаем на улицу Горького. Он просит пройтись с ним еще немного и минут через 15 он останавливает меня у подъезда и говорит. Вот в этом доме я живу и Вас теперь я никоим образом не отпущу. Он находился в отпуске, в Сочи, и ввиду резкой климатической реакции, он сорвал отдых и вернулся в Москву, где и продолжает свой отпуск. Мы сидели за семейным столом Мусейба Ахундова долго и вспоминали жизнь на Колыме. Конечно, он ни слова не обронил о моем "первобытном" положении в Бытыгаче. Мне думается в душе он вспоминал грустно нашу первую встречу и временами был задумчив.

Мой труд на Колыме, вернее в Омсукчане он оценивал без всякой окраски и несколько раз припоминал рискованные таежные командировки. Мне было приятно услышать из его уст, делового и умудренного жизнью человека, оценку своего труда,

- 223 -

в душу приходила какая-то радость. Ночевали мы у него. Утром, позавтракавшись, мы распрощались.

Сдал документы в курбюро облпрофсоюза при Представительстве Дальстроя. Велели к 4 часам дня приехать за путевками. В назначенный час мы были в Представительстве, получив пропуск поднялись на второй этаж. Заняли в коридоре очередь в кассу, чтобы оплатить установленную стоимость путевок. В это время по внутреннему телефону звонят к кассиру и я слышу склоняют мою фамилию.

- "Кто    здесь Багиров Эйюб?", высовывая из окошечка голову, спрашивает кассир. Я онемел. Жена смотрит на меня,  а я в недоумении на нее.  По взглядам друг друга читаем, что это значит? Как быть?   Что  это   означает.   Наконец,   отвечаю   что Багиров это я, подхожу и беру у нее телефонную трубку. Диалог таков: Кто это? спрашивает голос молодого мужчины.

- Кто Вы? задаю ответный вопрос. Я Мирза, а Вы Эйюб Багиров? Растерявшись я спрашиваю, кто это Мирза? Что тебе надо? Я ищу своего отца, - отвечает Он. Стоящая рядом жена с радостной улыбкой толкает меня и успокоительно говорит мне. Ведь это же сын, твой Мирза. Он здесь учится в аспирантуре. Я сейчас выйду, подожди нас. Завершаю разговор, взволнованный до слез. Я настолько потерял самообладание, что вместо холодной воды, я чуть не ошпарился, выпив горячую воду.

Я его не видел 14 лет, с 1937 года, когда ему по 10 лет, а теперь мужчина 24 года. Оказывается, получив от меня более 3-ех месяцев известий, он будучи в Москве по инстинкту (велению сердца) заходит в Представительство Дальстроя МВД СССР, в бюро пропусков, и наводит от имени бабушки

- 224 -

справку обо мне, наивно полагая, что здесь все знают о дальстроевцах. Конечно заблуждается. Во первых Колыма большая, во вторых здесь таких "Маленьких" договорников не знают. Пожалуй это и хорошо, что о таких, как мы здесь не знают. Случайность в жизни, породила для нас обоих большую радость, ведь произошла встреча отца с сыном, после 14 летней разлуки. Оказалось, что полчаса до этого события, я брал пропуск и поднялся наверх в бюро обслуживания. Сын звонил в дежурное бюро и там ему ответили, что Багиров Эйюб Газрат Кули оглы приехал из Колымы в отпуск и сейчас у кассы получает путевку.

Видя взволнованные расспросы парня, дежурная расчувствовалась и решила нас разыскать и связать с моим сыном.

Приезд сына в Москву на учебу в аспирантуру тоже оказался нелегким и даже я сказал бы и велением судьбы. Окончив в 1949 году Азербайджанский Индустриальный Институт, после непродолжительной работы инженером электриком на нефтепромыслах, он решил посвятить себя науке и поступил в аспирантуру Энергетического института Академии наук Азербайджана.

Однажды, зайдя в институт, в один из ноябрьских дней 1950 года, он узнал, что его научный руководитель профессор Ализаде Ага Самед внезапно исчез из Баку. Через недели две-три, он зашел к нему, на квартиру и через его жену разузнал, что профессор скрывается в Москве, опасаясь ареста со стороны Мир Джафара Багирова, являющегося в то время Первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана. Гнев Мир Джафара Багирова, на родственников Ализаде разразился в связи тем, что

 

- 225 -

родной брат Ага Самеда, Али Ашраф Ализаде, академик, известный геолог, являющийся несколько ранее Вторым Секретарем ЦК Компартии Азербайджана, не угодил Мир Джафару и был освобожден от работы и выслан в Туркмению.

И как принято было тогда. Мир Джафар Багиров начал разделываться с ближайшими родственниками Али Ашрафа Ализаде. Нависла угроза репрессии и его двух братьев, спешно покинувших Баку. Оставшись без научного руководителя, сын добился перевода в аспирантуру Академии наук СССР, и оказался таким образом в Москве.

Вообще, скажу что судьба заготовила сыну нелегкий, тернистый путь становления в жизни. С 10 лет лишившись отца и будучи в семье из трех детей самым старшим, он рано приобщился к труду. Будучи школьником начал самостоятельно трудиться в каждый каникулярный период, работая пионервожатым в летних пионерских лагерях Апшерона, чернорабочим на заводах, руководителем кружка юных физиков в доме пионеров Баку. Этим он всячески материально помогал нуждающейся семье.

Как рассказал мне после встречи в Москве сын, сам его выезд в Москву был делом случая и сопровождался неимоверными трудностями. Дело в том, что отсутствие научного руководителя сына, длившееся уже несколько месяцев, не очень тревожила дирекцию института в Баку. Во первых сам факт бегства из Баку известного профессора Ага Самеда Ализаде, затем как-бы ни было, отец сына -аспиранта являлся политическим заключенным 1937 года, естественно вызывали опасения у дирекции института, что Президиум Академии наук Азербайджана не позволит положительно решить

 

- 226 -

вопрос прикомандирования моего сына на учебу в аспирантуру в столицу. Однако, настойчивость сына и его твердая воля достичь чем бы это не грозило ему, поставленной цели, возымели успех. На заседании Президиума Академии наук, куда был вызван также мой сын, при рассмотрении его вопроса, несмотря на колебания Президента Академии наук Муса Мирзоевича Алиева, кстати двоюродного брата профессора Ага Самеда Ализаде, благодаря положительной позиции Вице президента, ныне покойного Академика философа Гусейнова Гейдара и академика - секретаря Мустафаева Имама, вопрос решился в пользу поездки сына в Москву. Надо, полагать, что оба этих академика несмотря на тяжелое положение тех лет, понимали истинную подоплеку данной ситуации и оказались смелыми людьми.

Из рассказов сына, я также узнал, что после того, как он лишился научного руководителя, накануне ему пришлось испытать еще одну горечь. На заседании Бюро Райкома Партии Городского Района, ему отказали в приеме в члены коммунистической партии.

В автобиографии, сын никогда не скрывал, что отец Эйюб Газрат Кули оглы, после развода с матерью, в 1937 году был арестован органами НКВД Азербайджана и отбыв срок заключения работает вольнонаемным на Колыме. На Бюро Райкома Партии, где рассматривался его вопрос, член бюро, ответственный работник НКВД задал сыну многозначительный вопрос; "за что конкретно был арестован Ваш отец?".

Сын по молодости, прямолинейно ему ответил: "За что? Вы должны лучше меня знать".

 

- 227 -

Этого ответа сына было достаточным, чтобы бюро райкома воздержалось от приема его в партию. Столкнувшись с двумя такими непредвиденными событиями сын мой направлялся в зимнюю Москву, не имея достаточных средств к существованию, вдобавок в демисезонном пальто, так как зимнего он не имел.

Через неделю после приезда в Москву он отправился в Управление Дальстроя, в поисках отца, потерявшего связь с родными.

Пришел бы он, в Дальстрой день или час, раньше или позже так и не смог бы повидаться со мною.

Это случайная встреча - наказ бога или веление судьбы, сказать трудно.

Выходим по зимнему гоголевскому бульвару навстречу друг другу, уже издали проскакивают слезы. Объятия, поцелуи и расспросы. Остановив машину, мы едем в центр на Столешников переулок в кафе "Красный мак". Это кафе я любил издавна и будучи каждый раз в командировке в Москве, я завтракал или ужинал в этом кафе.

Следующий день в четвером я, жена, сын и наша хозяйка Оля встретились и пообедали в ресторане "Арарат" на Неглинной улице. Давно я отвык от кавказских блюд и вот опять пробую родные мне блюда.

В ресторане во время обеда, ко мне подходят двое высокого роста, русский и другой, видать кавказец. Вы Эйюб Багиров? спрашивает один. Да, -отвечаю я. Вы не узнаете нас, я Борис Любарский, а второй оказался из Минфина Азербайджана. На их расспросы, я отвечаю уклончиво и неточно, хотя в порядочности Бориса Любарского я не сомневался. Я его знал в молодые годы, по родной Ленкорани. Он

 

- 228 -

старый чекист, пограничник был политработником. Выпили по рюмке спиртного за встречу. Заверив их, что меня ждет мой начальник, из Хабаровска, с которым мы приехали на 2 дня в Москву в командировку и сегодня улетаем, я покинул ресторан. Он успел только мне шопотом передать, что не смел бы я, показываться в Баку. Его старого чекиста, провести, конечно трудно, он понял меня и мое положение. Его предупреждение мне помогло. В дальнейшем, во время пребывании на Кавказских Минеральных водах, где бы я не встречался с земляками, я не называл своей действительной фамилии и имени. Попрощавшись с хозяйкой во Внукове, мы пока не уехали в Минводы, а решили переселиться к нашим знакомым по Дальстрою, в поселок Новогиреево, рядом с Москвой. Побыли мы у Кутузова Владимира Ивановича, несколько дней и затем поездом выехали в Железноводск.

Поселились с женой, в санаторий №5 Железноводска, согласно путевкам. Не успели мы в санатории приступить к лечению, как-то вечером заходит к нам взволнованная паспортистка и шепотом говорит: "Почему меня заранее не предупредили? Я бы не сдала Ваш паспорт на прописку. Вас завтра к 10 часам вечера вызывают в горотдел МТБ. Ведь в Вашем паспорте стоит отметка пункта 39 режима. Вы не можете останавливаться в режимных городах". По ее разъяснению не только курортные города нам закрыты, но даже райцентры. Что же, пусть будет визит в горотдел МТБ.

Вечер следующего дня выдался морозный, я захожу в горотдел, а жена легко одетая в одних ботах шагает у подъезда. Встретил меня, не то полувежливо, не то полусердито, молодой сотрудник в

 

- 229 -

штатском костюме. Велел садиться на стул, около большого приставного стола. После обычного расспроса достал бланк протокола допроса и начинает расспрашивать снова; где, откуда по какой статье сидел, почему здесь? и т.д. и т.п. После того я подписал протокол допроса, держал он меня еще около часа, с психологическими разминками и телефонными разговорами. Наконец, велел мне идти, с напутствием "вести себя хорошо". Встретил на улице жену, ничего ей не говоря, пошли в санаторий. Было около часа ночи, когда добравшись в санаторий увидели паспортистку, которая дожидалась нас в вестибюле. - "Ну что? Разузнав вкратце о том, что интересовались отметкой в паспорте и ничего серьезного не произошло, паспортистка несколько успокоилась, хотя по моему виду, понимала мое положение. Здесь я вспоминаю ответ одного древнегреческого философа на вопрос: "что такое смерть". Он ответил "не могу объяснить, потому, что понятия не имею, что такое жизнь". Вот и у меня подобное состояние. Калейдоскоп событий на пути жизни, с 1937 года не давали мне сложить цельное представление о жизни.

Заснул только к утру, всю ночь думал как дальше быть? Принял решение пробраться в Кисловодск, использовать вторые путевки, которые мы имели в санаторий "Нарзан". Побуду несколько дней в Кисловодске пока пройдет время, сделают по негласной линии МТБ запрос в Баку и получат ответ, затем я внезапно уеду. Причем уеду не с железнодорожного вокзала Кисловодск или Минводы, а через Георгиевск туда доберусь на такси.

В один из мартовских дней 1951 года в субботу, я взял днем у паспортистки наши паспорта под

 

- 230 -

предлогом, что меня ждет денежный перевод по почте. Ночью того же дня, после отбоя в санаторий, мы обратились к дежурному врачу известив ее о том, что звонили из Дзауджикау (так называли тогда город Владикавказ), близкий человек серьезно заболел и мы должны ехать, чтобы к утру быть там. Если мы не вернемся в ближайшие дни, то пусть претензий к нам не будет. Дежурная звонила домой к главврачу, она оказалась осетинкой, зная наши кавказские обычаи разрешила выехать.

Взяли такси, ночью добрались до станции "Георгиевская" и в понедельник мы уже были в Москве. В Москве мы остановились у родственников зам. полита Омсукчанского Горнопромышленного Управления Летова Сергея Кузьмича, в железнодорожном районе, в рабочей семье, которая приняла нас радушно. Мы конечно не рассказывали им свое горестное положение, представились как договорники дальстроевцы. С раннего утра уходили в город и возвращались вечером, внимательно следя за тем, что нет ли за нами слежки. Купив в магазинах столицы, кое какие предметы первой необходимости для Крайнего Севера, через три дня мы были уже в пути. В мягком вагоне экспресса мы на восьмые сутки миновали Урал, Сибирь, Забайкалье и едем дальше по Дальнему Востоку. На десятые сутки в апрельские дни 1951 года прибываем в Хабаровск. По улице Волочаевская, в Хабаровске находится гостиница Дальстроя, мы направляемся туда. Здесь как-то нам легче, прибывают и убывают люди из "материка" на Колыму и обратно, иногда встретишь среди них и знакомых.

Так и получилось, войдя в вестибюль гостиницы я встретил капитана Дмитрий Игумнова прибывшего

 

- 231 -

из Магадана на "материк" в отпуск. Игумнова я знал по Омсукчану, куда он прибыл в 1946 году как, офицер после демобилизации с армии. На груди еще носил гвардейский значок и колодки орденов. Он, в Омсукчанском горнопромышленном комбинате, ведал рабочей силой. Обменялись новостями и я немного отошел от тревожной моей жизни на материке. Затем кое-как устроив в номере гостиницы жену, разместив свои чемоданы я пошел с Игумновым вечером в ресторан. В номер вернулись около 2 часов ночи и бедная жена сидела и ждала меня, беспокоясь за мою судьбу, видимо подумав, что меня "попутали". Ночью мы перебрались в гостиницу Хабаровского аэропорта с тем, чтобы оформиться на рейсовый самолет в Магадан и рано утром вылететь. Нам на этот раз, удалось быстро оформить билеты и в 7 утра мы были на борту самолета ИЛ-12.

После посадки в Николаевске на Амуре, мы опять в воздухе. Магадан нас не принимает, аэродром "раскис" - конец апреля месяца, снега таят, а почва не высохшая, как говорят пилоты "кисель" на посадочных дорожках аэродрома. В Сеймчане сильные туманы, там не принимают по метеоусловиям. Наконец, соглашается принимать Нексиканберелхский аэропорт. К вечеру идем на посадку и после благополучного приземления, добираемся до поселка Сусуман. Из гостиницы я звоню Алескерову Азизу Годжагаевичу - начальнику геологического Управления, инженеру-подполковнику, о ком я писал в начале. Азиза дома не оказывается, передаю жене, что звонит его земляк, проездом из аэропорта, в Магадан.

Добираемся до Магадана автомашиной. Человек нас 30, с вещами по несколько чемоданов, садимся в

 

- 232 -

автобус с грузами и едем в темноте. Путь до Магадана предстоит дальний - более 800 км. Среди пассажиров немало военных в том числе 3 полковника. Нельзя представить колымские поездки без военных энкаведистов рядом. Ведь на огромное число заключенных и спецпоселенцев на Колыме приходилось бесчисленное количество охраны и надзирателей. Во избежания всяких неприятных эксцессов в пути; разбоя, воровства, мы договариваемся с военными дежурить в пути по очереди. Среди пассажиров есть и семейные и впервые попавшие на Колыму. На меня как старого колымчанина, возлагают руководство этим "путешествием" Сусуман-Магадан. Где нам приходится останавливаться в пути, мы усиливаем вахту и следим, чтобы в пути к нам не подсели. Автобус был выделен специально для пассажиров, учитывая закрытие, очевидно надолго, аэропорта Магадан. Бдительность в пути диктовалось еще и тем что возвращались на Колыму люди с материка разумеется с приобретенными ценными вещами и охотников на них всегда найдутся на знаменитых колымских трассах. Управляют автобусом посменно двое водителей, возле них сидят дежурные военные. В середине автобуса сложили мы вещи и посадили женщин с детьми. На "корме" автобуса опять сидят военные и старожилы Колымы. Едем днем и ночью, с трудом, кое-как; на ходу сидя дремлем. Дежурные естественно не спят. Подобная жизнь на колесах в колымских трассах привычная. Колымский тракт с юга на север разветвляется по многим дорогам. Они пересекают горные реки, и ущелья, переваливают сопки и хребты, таежные долины, достигая все

 

- 233 -

дальние уголки Колымы, прииски, рудники, обогатительные фабрики и лагпункты.

В пути этого тракта можно видеть многочисленные дорожные пункты с их примитивными инструментами, лагерные бараки с живыми нашими друзьями. А сколько их полегло при освоении колымского края и строительстве этой дороги, знает наверное только архив №3 НКВД СССР. Проезжаем поселки Ягодный, Дебии, Спорное, Оротукан, Микит, Атка, Палатка и многочисленные дорожные пункты, расположенные на этом длинном тракте. На участке между Дебин и Спорное, я впервые вижу волны широкой полноводной реки Колыма. Сколько горя и страданий, человеческих жизней связано с этой рекой. Ведь наверное, будет время, когда человеческие трагедии Колымы уйдут в историю и найдутся романтики, которые сочинят музыку о волнах Колымы, наподобие вальса "Амурские волны". Я задумываясь над тем, как в ночной тишине в бараках лагерей, наши товарищи шопотом читали сочиненные ими стихи, сложенные устно. Ведь среди заключенных были талантливые люди и непризнанные поэты и писатели. Мне кажется, что Сталин не только расправлялся со старыми большевиками, чтобы закрыть истинную революционную историю и возвеличить себя, здесь обезглавливался и цвет народа, передовые интеллектуалы, видные и квалифицированные специалисты, чтобы на них свалить вину за все экономические трудности страны, выдавая их вредителями и саботажниками улучшения жизни народа. Достаточно сказать, что карточная система в стране была отменена лишь в 1935 году, но жизненные потребности народа далеко не удовлетворялись. В стране не хватало широкого

 

- 234 -

круга товаров, одежды обуви. В родном Баку в те годы, чтобы заказать модельную кожаную обувь или сшить костюм из модных материалов: шевиота или коверкота надо было записаться на длинную очередь. В это время вождь народов утверждал, что жизнь стала лучше, жить стала веселее

Ведь на самом деле, голод в стране конца двадцатых и начала тридцатых годов, длительное время карточная система на продовольствие, нищета жизни людей, выдаваемая в розовом свете за рубеж, требовали своего ответа. Да и строительство сталинского общества казарменного социализма требовало дешевой рабочей силы, особенно на востоке страны, где еще лежали не тронутые кладовые сырья. ГУЛАГу здесь была нипочем какова природа этого дармового труда зэка-интеллектуала или рабочего и крестьянина, писателя или военного. Лишь бы конвейер рабочей силы ГУЛАГа работал без перебоя.

Над этими вопросами ломали голову политзеки, сочиняли стихи, передавали рассказы, строили догадки и прогнозы. Многое из этого "творчества" безызвестных политзеков. Колымы когда-нибудь дойдет до народа, будет его достоянием. Да и сам я многое не запомнил. В памяти сохранился хотя не полностью одно из барачных стихотворений, сочиненных ленинградским политзеком. Я привожу его на память.

"Я стою на берегу, любуясь прибоем, и мне чудится, шепчет прибой: Помни товарищ! Здесь шли твои близкие, по-настоящему герои. Шли, оскорбленные культом, но чистые, за Колыму в бой. Шли в телогрейках, пропитанные инеем, усталые, как

 

- 235 -

девятого вала стена. Жаль не успели, вписать горячей кровью в книге славы, свои имена".

Вот мы и подъезжаем в Магадан в канун 1-го мая 1951 года. Кругом обильный снег, но еще не перестает, и падает крупными хлопьями. Дороги завалены и в городе лишь деревянные тротуары поддерживаются многолюдной чисткой. В пути, в большом поселке автотранспортников "Мякит", нашлись друзья-кавказцы, которые пересадили нас на новый дизельный автобус. А то наш прежний автобус всю дорогу "тарахтел" и "чихал", тянул из последних сил. При этом у автотранспортников мы с женой немного успели отдохнуть, и они передали нам в путь кое-что из съедобного.

Прибыли в Магадан ночью под утро и удачно устроились в центральной гостинице. Утром мы познакомились с нашей бакинкой, женой старого партийца, заслуженным в республике человеком бывшим управляющим "Азнефть", позже Главнефти СССР, в 1937 году уничтоженного Ежовым и Багировым. Она работала уборщицей гостиницы, что безусловно тяжело расстроило нас. Мы вместе пообедали с нею, в нашем номере гостиницы и свободное от дежурства время, она проводила с нами.

Через нее, мы познакомились в Магадане с Ниса ханум, женой крупного деятеля Закавказья Самедага Агамали оглы. В январе 1968 года в Баку отмечали 100 летие со дня рождения Агамалы оглы и из Москвы приехала на юбилей уже реабилитированная Ниса ханум. Она живет в Москве, так как ее покойный муж в последние годы своей жизни работал в Москве, в качестве одного из пяти Председателей ЦИК СССР.

 

- 236 -

День 1 мая 1951 года Магадан лежал в завале снега и разыгралась пурга. Нас пригласил в гости Кожиняхин, бывший главный инженер Омсукчанского Горнопромышленного Управления, который уже работал в Магадане в Главке и жил в ситцевом городке. Как я писал в начале, ситцевый городок был первым поселком, который принимал 1928-29 годах первопоселенцев в Магадан. За нами в гостиницу с трудом добрался Летов Сергей Кузьмин, бывший помполит того же Управления Омсукчана, а теперь работник Политуправления Дальстроя в Магадане. Сквозь пургу и мороз мы добрались из гостиницы до ситцевого городка и там встретили первомайский праздник за обедом, который приготовила супруга Кожимяхина. Обед затянулся и вынуждены были с женой ночевать в доме Кожимяхиных.

По прежнему мы жили в гостинице и почти каждый день ко мне приходили знакомые кавказцы. Здесь же я познакомился с Гусейном Султановым из Еревана, старый партиец, в прошлом видный работник в Армении, так же как и я из набора 1937 года. Он работал в центральной электростанции Магадана, ведал агробазой, теплицами, который сам организовал, используя отработанный пар электростанции. Человек с талантом и большим хозяйственным размахом, он даже умудрялся выращивать в теплице укроп, мяту, и другую родную, азербайджанскую зелень. Я каждый день, на рассвете вместе с летчиками, которые жили с нами в одной гостинице, ехал на их автобусе в аэропорт, чтобы попытаться вылететь в Омсукчан. Но много дней безуспешно. Часто заходил в Главное геологоразведочное Управление в Магадане, чтобы добиться

 

- 237 -

через них специального самолета для отправки необходимого снаряжения для сформированных новых геологических партий. Одновременно пытался достать семена для любителей-огородников нашего поселка Омсукчан. Как я писал, в этот период, навигация по Охотскому морю из Магадана на бухту "Пестрое Древо" была закрыта. Дальстрой имел в своем ведении как пароходство, так и авиагруппы, состоящие из самолетов ИЛ-12, ИЛ-2, АН-2, У-2, которые возили людей и грузы по всем уголкам Колымы. Почти каждый день я разговаривал по эфиру с начальником Омсукчанского Управления Чумаком Михаил Александровичем. Итак, почти 2 месяца Омсукчан в этот период был лишен вылета самолетов. 12 июня я вновь оказался в аэропорту, был в диспетчерском пункте, опять безуспешно. Вдруг около аэровокзала, я попал навстречу генералу Цареградскому, начальнику Главного геологического Управления Дальстроя с полковником Кашепко (кажется его фамилия), начальником авиагруппы. Цареградский собирался вылететь на Чукотку. "Вы еще не вылетели?" - спрашивает он. Я объяснил положение и просил помочь. Цареградский обратился к полковнику и тот вызвал старшего диспетчера дал указание выделить один самолет АН-2 на завтра, поскольку Омсукчанский аэродром начал принимать самолеты. Следующий день, вечером я уже со своим багажом был у нашего Ефим Григорьевича (фамилию забыл), он был хозяйственным представителем Омсукчанского геологического Управления в Магадане при аэропорте, мы его звали Ус. Задачей его являлась побыстрее протолкнуть грузы нашего управления самолетами в Омсукчан. Был он из

 

- 238 -

нашего ополчения 1937 года, надо сказать что задачи он выполнял.

Наконец, нам выделяют самолет АН-2 с номером 986 Магадан-Омсукчан для служебных грузов и 10 мест для пассажиров, из них разумеется два места занимаем я и моя жена, ожидающие давно вылета в Омсукчан. В числе пассажиров, новый радист поселка с женой, механик обогатительной фабрики, работник рудника "Галимый" офицер органов и другие. Командир корабля Ярлыков Евгений, на груди у него орден Красной Звезды, фронтовик видно даже по кителю и бортмеханик - молодой неразговорчивый парень Ваня.

Ус (Ефим) подкатывает к самолету два полных здоровеньких мешка грузов для геологов, в основном обмундирование, в том числе кирзовые сапоги. Итак, 13 июня 1951 года утром мы прощаемся с Магаданом и поднимаемся в воздух. В начале нам предстоит прилететь в Сеймчан, затем полететь в Омсукчан. На полу самолета, рядом в разложенными мягкими вещами поместилась восьмилетняя девочка Ирина с матерью, остальные пассажиры разместились по бокам кабины самолета.

Вдруг я чувствую, что самолет дает крен в одну сторону и попутная пурга давит на нас снизу. Накренившись, над Остонцевым ущельем пролетает чуть не задевая крыльями сопку. Сопки здесь гранитные и места безлюдные. К слову, в 1950 году летом, почти в это же время в этих местах пропали безвестно два самолета У2, с б пассажирами на борту, в том числе с майором Костиным Михаил Николлевичем, - фронтовик танкист, хороший товарищ. Многомесячные поиски не дали результатов.

 

- 239 -

Теперь мы сами очутились в катастрофическом положении. Я предупреждаю жену, что мы в беде, инстиктивно хватаю маленькую Ирину, чтобы в неизбежной катастрофе хотя бы ее спасти, ибо на нее свалятся тяжелые чемоданы с потолка кабины. Я только прижал к себе жену и маленькую сонную Ирину, как ее мать ничего не понимая смущенно начала ворчать на меня. В это время треск, удар, все пошло внутри кабины кувырком, люди падали друг на другом и вещи на них. Хотя командир корабля Евгений был дважды виноват, но он все же не растерявшись, очнувшись перед гибельной катастрофой направил самолет в глубокий снег, лежавший между пиком Остонцевый (ныне на карте увековечен именем геолога Капранова) и соседней сопкой. Оказывается, что командир корабля Ярлыков Евгений допустил отклонениe от трассы полета и не долетев до нужной отметки, повернул самолет прямо в Омсукчан, через междуречье Буюнды.  Когда  ветер  усилился, пассажиры по его указанию со своими вещами стали перебираться от хвоста к носу самолета. Потом нам объясняли что при попутных ветрах для маленьких самолетов такое перемещение веса груза имеет существенное  значение. Высота полета была порядке 2800 метров Самолет, на борту которого находилась еще тонна бензина, сделав несколько кругов врезался в большой сугроб снега. Итак, мы чудом спаслись и отделались ушибами.

Разломилась шасси, пропеллер (нашли на следующий день куски его на расстоянии 1-1,5 км от поврежденного самолета), фюзеляж самолета так согнулся, что пассажиры дверь не могли открыть. Мы обалдевшие, не веря что живы, начали сами себя

- 240 -

пощупывать. Онемевшие, глядели друг на друга, не верили все еще, что мы живы. Наконец, с трудом разломали дверь кабины и вышли за борт самолета -прямо в снег. В первую же секунды после аварии, я вспомнил последние слова матери сказанные на прощание "Пусть бережет тебя Аллах и справедливость". Мы чудом уцелели после случившегося. Мы распечатали НЗ самолета, здесь обнаружили из расчета на 10 человек на 2 дня, запасы еды, начиная от крупы до спирта, спички, махорку, инструменты, медикаменты и т.д. Коллективно взялись за укрепление самолета, ибо он мог бы от седловины расползти вниз до ущелья. Стояли летние белые ночи, почти круглые сутки светло. Капитан корабля и бортмеханик вытащили карту и компас начали определять примерно наши координаты местонахождения. Попробовали летчики связаться по радио, но маленькая рация самолета не работала. Мы полагали, что через час, после времени приземления, авиагруппы Дальстроя начнут поиск. Так было положено в этих местах. Оказали возможную медицинскую помощь товарищам, получившим травму. Нашли дрова, развели костер, поставили котелки и начали готовить пищу. Вынули все имеющиеся у пассажиров продукты и деликатес для коллективного пользования. Поручили эту работу женщинам, не получившим травму. Обследовали вокруг близкую территорию, поднялись на вершину сопки и перед нами открылась панорама Омсукчанской долины. Сориентировались, примерно в 25 километрах находился ключ "Невский", где перевалочная база нашего геологического Управления во главе с Николаем Бузлаевым. Но добраться до "Невского" или куда нибудь в

 

- 241 -

населенный пункт решительно не можем. Наш путь преграждают горные реки, которые в это время года полноводные и сильно бушуют от таяния снега в горах. Самое главное, опасно потому, что в такой сезон совершают из лагерей побеги заключенные и этим беглецам требуются документы вольнонаемных. Отобрав документы, беглецы безоговорочно ликвидируют своего встречного.

Побеги в Колыме совершились обычно весною или летом, однако как правило кончались трагически, ведь кругом "таежный вакуум". Тоска по свободе, отвращение к принудительному труду, издевательству и голод - все это побуждало, особенно молодых людей идти на отчаянный шаг, вырваться из лагерной зоны. Беглецы держали путь на "материк" и умудрялись даже направиться в сторону Америки, через Берингов пролив. Огромному штату лагерного конвоя, с тысячами овчарок, оперчекистов, армейским и пограничным подразделениям, поднятые на ноги в весенно-летний сезон, удавалось изловить беглецов. Предотвратить побег из самого лагеря, из далеких "таежных командировок", было практически невозможно, несмотря на большую сеть осведомителей из самих заключенных, сексотов, с которыми начальство рассчитывалось махоркой, лагерным "пайком". В легком случае, пойманного беглеца сажали несколько месяцев в "карцер" (300 граммов хлеба в сутки и кипяток) или переводили в "штрафные зоны", в лагеря усиленного режима, расположенные в глуши тайги, с многочисленной охраной. Кончались побеги расстрелом на месте или дополнительным сроком. В первые годы, пойманный беглец получал дополнительно 3 года лагерного срока, а в военное и послевоенное время стали

 

- 242 -

привлекать строже, даже беглецам уже пришивали политическую статью 58 УК, пункт 14, за контрреволюционный саботаж и давали минимум еще 10 лет срока. При побеге по тайге, если продукты беглеца кончались, то летом спасением от голода было поесть траву, ягоды, испечь лепешки из растертого ягеля оленьего мха, ловить зверей и рыбу. Беглецы грабили лагерные ларьки, нападали на автотранспорт, убивали пассажиров. В этом безбрежном таежном краю у беглецов не было средств на жизнь, голод толкал их даже на людоедство. Здесь отмечу один варварский случай, имевшее место в нашей зоне. Из Омсукчанских лагерей, почти каждый год уходил в групповой побег некий тяжеловесный" (он имел срок лишения 25 лет) заключенный Белов. Осенью его поймали и решением трибунала расстреляли. Оказалось, что этот Белов, потерявший человеческий облик, во время побега, после окончания продуктов, убивал своих же товарищей и съедал их.

Разведав вокруг обстановку с Ярлыковым, вернувшись в полдень к своим, мы поняли, что из этого "мешка" без помощи извне не выбраться. Поели, выпили чаю, оставив дежурных с охотничьим ружьем снаружи, сами разместились в фюзеляже самолета в ожидании помощи. У меня нашелся даже лото, купленный в Хабаровске и стали им коротать время. Людям было трудно ходить в туфлях, было холодно, рядом еще здесь лежал снег. Я вырезал мешки, брошенные в самолет в Магадане, с тем чтобы достать кирзовые сапоги, предназначенные для геологов, но к сожалению в мешках оказался гужевой инвентарь. Женщин кое-как обули, запасенными ботинками, которые отпускники купили на материке, а мужчины обошлись своими.

 

- 242 -

трактора с санным прицепом. Ясно, что до вершины сопки, где мы находились, с таким снаряжением не могли дойти. Они подошли на 2-3 км до нас, но группа рабочих из полевых бригад человек 20 поднялись до нас. Радости не было предела. Спустились мы пассажиры аварийного самолета вниз к трактору. На сани спустили потихоньку наши грузы. Вернулись еще раз, чтобы забрать все, что можно снять с самолета, спустить бензин, ради безопасности. Прежде чем снять радио с самолета мы на прощание еще раз связались с Омсукчаном, с Чумаком Михаил Александровичем и доложили ему, что сняли нас с места аварии и через час будем в пути.

Затем, имеющийся у одного из пассажиров, бутылку шампанского опорожнив на вершине сопки, у места аварии самолета, вложили в нее записку:

"Мы потерпевшие аварию на самолете АН-2 № 986 13/VI-1951 года, капитан корабля Ярлыков Евгений и пассажиры такие-то из Омсукчана благодарим конструктора Антонова за создание такого самолета, который спас нашу жизнь". Подписали все, вложили в геологическую капсулу (ямку), засыпали сверху и положили в камень-сланец. Быстро очутились внизу и тронулись на тракторных санях в путь. Миновали несколько неглубоких речушек добрались до сопки, чувствовали что снег еще лежит густо и морозит. К утру следующего дня, добрались мы до перевалочной базы "Невский", к хозяйству Бузлаева.

Он нас ждал и разместил по баракам, в первую очередь хорошо накормил и напоил. Часов 8 утра мы вновь тронулись в путь, уже по глубокой тайге, где местами мы чувствовали даже жару. К позднему

 

- 243 -

вечеру мы добрались к широкой реке, притоку Сугоя, в районе Омсукчана. Трудно оказалось пересекать эту реку. Вынуждены переночевать на берегу этой реки с тем, чтобы утром, когда за ночь вода в верховьх замерзает, в этом районе реки вода спадает и мы попытаемся штурмом пересечь. Так и получилось. Хотя уровень реки сохранился все таки высоким, трактор без саней с трудом проехал, потягивая за хвостом длинный трос. Затем по сигналу с берега прицепили сани и мы стащили его двойным тросом на противоположный берег реки. На санях находились люди и грузы. К счастью все обошлось благополучно. Такие правила перехода трактора с санями по рекам на Колыме практикуются часто, лишь бы трактор в воде не застрял. Так мы продолжили путь на тракторных санях до Омсукчана. Не успели добраться до окраин Омсукчана, как у кирпичного завода натолкнулись на дожидавшихся нас людей. Пошли объятия и поцелуи встречавших, как будто встречали чудом вернувшихся с того света людей. Теперь с тракторных саней пересаживаемся на грузовик и добираемся до поселка. Так как свою квартиру при выезде на материк я сдал жилищной конторе Омсукчанского геолого-промышленного Управления, поэтому мой друг и земляк доктор Махмудов Мамедхалаф без всяких условий сам предложил временно поселиться у него. У доктора Мамедхалафа была 4-х комнатная квартира, жил он в отдельном домике. Оказывается по Омсакчану пошел слух, что пассажиры самолета при авиакатастрофе погибли. Поэтому, узнав о нашем благополучном исходе, многие друзья и знакомые вечером того же дня заходили в его домик и поздравляли нас.

 

- 244 -

К 5 часам на небе появились самолеты на розыск. Мы их видим и слышим, а они нас не видят, кружатся и летят мимо нас. Мы пустили в ход покрышку, которая при горении дает черный дым, завели костры. Опять таки, самолеты поиска, нас не обнаруживают. Наш новый радист, назначенный в поселок, усиленно работает над исправлением радиостанции, даже в ход пустил кое-какие радиодетали, привезенные им из материка. Наконец наладил рацию и ответил на очередной вызов с воздуха. Какая радость, в такой безвыходной обстановке услышать голос помощи. Первым вопросом с воздуха был "Я вас слышу, дайте ваши координаты, сообщите как пассажиры". Переговоры шли достаточно четко и как сейчас я помню, из воздуха мы получили следующие указания. "Пассажирам никуда не отлучаться ждать, скорой помощи, подчиняться командиру корабля безоговорочно. Готовим сброс продуктов через час, специальным самолетом. Бросаем вам вымпел с вашими точными координатами". Через час появился самолет, совершив несколько заходов, сбросил в наше расположение палатку, печку, топор, пилу, дрова, масло, сахар, крупу, спички, табак, соль предметы и продукты первой необходимости, почти на месяц жизни. Сбросили также телогрейки, валенки, сапоги, медикаменты. По радио, по вызову Чумака, я ему рассказал о случившимся подробно. На приеме он дал мне понять, что от хозяйства Бузлаева вышла нам помощь. Более недели мы находились на котловане перевала "Капранова" в положении "Робинзона-Крузо", ожидая вызова. Нам дополнительно сообщили, что от трех полевых партий вышли бригады пешеходов в сопровождении

 

- 245 -

За последний период в нашем поселке появились новые люди, некоторые молодые обзавелись семьями, появились дети.

Ряд товарищей выехали в отпуск на материк. У доброго и хлебосольного Мамедхалафа часто собирались мы на ужин, где участвовали много "бывших", люди разных национальностей: азербайджанцы, русские, татары, осетины, украинцы, евреи и другие.