V. ПРИБЫВАЕТ НОВОЕ ПОПОЛНЕНИЕ

Был конец октября, только что вернулся к вечеру из леса, сел ужинать, стук в двери, заходит курьер Управления и просит зайти к начальнику. Уже темно, пурга усиливалась. Я с трудом добрался до Управления и вошел в кабинет начальника. В кабинете кроме Азраиля сидели Стесов, Парамонов и начальник отдела кадров Дальстроя подполковник Доманов. Затем вошли начальник СЭК Лысюк и начальник отдела кадров Горного Управления Паномарев Михаил. "Мы решили освободить Лысюка и отправить его домой на материк, и вас назначить на его место. Завтра же Вам надлежит принять у него дела", - говорит Азраиль.

"Я готов подчиниться Вашему приказу, но начальником СЭК быть отказываюсь".

"Почему?" - почти хором задают мне вопрос, присутствующие руководители Управления. Диалог между нами получился длинный. Я стараюсь уйти от прямого ответа о причинах отказа. Но они вызывают меня на откровенный разговор. Наконец, я заявляю с поникшей головой что я, как Вам известно, сидел по 58 статье УК. Руководители в наших условиях -политические доверенные люди, тем более на участке, где имеешь дело с массой людей, с их бытом и обслуживанием. Ведь СЭК по названию контора, а по существу там сосредоточены все жилищно-бытовые, социально-культурные объекты, транспорт,

строительство и ремонтные работы, т.е. все то, что в тяжелых северных условиях, обеспечивает жизнь людей. В разговор вмешивается подполковник Доманов. Из его разговора я понял, что кроме меня также намечают назначить начальником автобазы моего друга Резникова Аврама Борисовича, бывшего политзека. Тогда я сделал себе вывод, что видимо появился просвет в том, чтобы нашего брата использовать в средних должностях по достоинству, независимо от прошлого. Значит это в пользу нашего брата, мы бывшие политзэки - не потерянный народ. Я согласился принять СЭК временно. Однако в душе было неспокойно, время-то было напряженное. Через двое суток Лысюк был в воздухе на маршруте Магадан-Иркутск. Я просто формально подписал акт приемки, учитывая, что Лысюк долго проработал на Севере, чтобы не осложнить и не испортить ему настроение перед выездом на материк. Ведь, когда-то, в начале 30-х годов он прибыл сюда, на Колыму, в моем положении. В последний период, в связи с просчетами в работе строительно-эксплуатационной конторы, он буквально "высох" и даже получил прозвище "Кашей бессмертный".

Так я стал руководить этим крупным и сложным хозяйством Омсукчана и стал трудиться, как говорят, не покладая рук. Стали меня допускать и к общественным мероприятиям и однажды ввели даже в состав Президиума Профсоюза Омсукчанской зоны. Во время торжественных собраний в поселковом клубе, мне один раз даже поручили выступить с предложением о составе делового Президиума собрания. Состав Почетного Президиума выдвигал тогда Парамонов Сергей Петрович, зам. начальника

Управления по общим вопросам, нам это не доверяли. Мне стали поручать выступать с докладом перед трудягами и даже зачислили в состав агитаторов поселка. Помнится, я был прикреплен и часто посещал общежитие "тяжелого типа" рабочих, ранее осужденных по статье 53 УК "бандитизм". В дни праздников, когда они получали спирт, дело иногда доходило до поножовщины. В те дни, я с Парамоновым Сергеем долго сидели у них, иногда пили чайку, чтобы рассеять у них отчужденность. Они уважительно относились Сергею Петровичу и слушали нас. Бывало, дневальный общежития прибежит к нам, "давайте, начинается спектакль", имелось ввиду драка и появление Сергея наводило порядок. Его стального голоса "Ребята прекратите, ведь мы к вам в гости пришли" этого было достаточно, для разбушевавшихся зеков и каждый из них извиняющий отходил по местам.

Парамонов Сергей, рабочий из Москвы, партиец приехавший на Колыму по договору водителем и теперь являющийся заместителем по политчасти начальника горного промышленного комбината, пользовался уважением работяг. Он часто находил ключ к трудностям, его язык был доступен разношерстному коллективу комбината. В жизни каждого человека бывают критические минуты, но есть люди которые хотят предотвратить такие трудности за счет другого, даже товарища. С такими встречались мы и на Колыме. Однако Сергей Парамонов был иным человеком, он буквально в такие минуты не только спасал человека, но во имя этого, неприятности брал на себя. Когда он злился не прочь был ругаться, причем он ругался так, что люди

молчали. Буквально через несколько минут, того кого он ругал сам приглашал с ним пообедать или поужинать, никакого злопамятства. Душа и руки чистые, язык острый, человек на своем месте, так часто о нем говорили. Такие личности не забываются. В январе 1948 года Азреиль уехал из Омсукчана. Начальником горно-промышленного Управления был назначен, приехавший из Чукотки, Марков Владимир Иванович - инженер полковник. Зам. политом Управления стал Летов Сергей Кузьмич, подполковник погранвойск из Читы. Разместили их, в построенных нами коттеджах и организовали для них как начальникам, необходимые условия.

На следующий день, после большого совещания с руководителями, главными инженерами и помполи-тами предприятий, Марков и Летов велели их ознакомить с поселком. Поселок, построенный в гуще тайги, окруженный лесистыми сопками, на высоте от реки выглядел живописным. На месте палаток начала сороковых годов, здесь уже появились одноэтажные дома и даже коттеджи. Марков, инженер по специальности, хорошо знал горняцкую работу. Два дня они знакомились с производством и бытовыми объектами поселка. Потом созвали вновь совещание и подытожили свои впечатления. Переход горного комбината на самостоятельное Управление, как было сказано, потребовал и прилива новых кадров как, с Магадана, так и с материка.

Надо сказать, что после войны боевые офицеры, увешанные орденами, приезжали на Колыму с семьями подписывая договор с Дальстроем. Они сохраняли офицерские чины, имели полярные пайки и льготы Крайнего Севера. Здесь сталкиваясь с

бесправием, доносами, казнокрадством, взяткими и жестокостями, которые творились в колымских лагерях, некоторые офицеры разложились и спились.

Нам предстояло разместить прибывших и создать соответствующие бытовые условия. Главным образом дрова лимитировали жизнь в поселке. Морозы доходили в этот год до 55-60°С, а заготовка леса в период лета была сорвана. Пришлось нам лезть в дебры тайги в такую лютую зиму. Через тайгу, Омсукчан-Галимый, протяженностью более 20 км рубили просеку, для сооружения высоковольтной линии электропередачи, для питания большого рудника. По завершению работы возводили столбы из деловой части леса, но в тайге много осталось еще побочной древесины и валежника. Мы организовали в трех таежных избах бригады из 30 человек, выделив 5 лошадей для конной трелевки остатков древесины леса и решили немного заготовить дров. Таким образом, за счет лесоостатков, мы в течение месяца заготовили около 3000 м³ дров. Двумя автомашинами регулярно день и ночь их забрасывали на дровяной склад, находящийся в 2-3^ex км от поселка. Благодаря этим мерам удалось ликвидировать топливной голод в поселке и относительно нормализовать жизнь. Кроме того сортировав лес, мы пытались из деловой его части, пропуская на распиловку в пилораме, добиться извлечения досок, столь нужных для ремонтных и прочих работ.

Клуб поселка был временно превращен в приезжий дом для новоприбывших. Прямо с самолета, прибывших людей также размещали в отведенные им общежития для семейных и холостяков, где они временно жили до получения

жилья. На скорую руку пришлось также соорудить несколько утепленных палаток каркасного типа, засыпанных опилками и шлаками для размещения людей. Поток прибывающих был большим. Столовая, магазин амбулатория и прочие бытовки работали с раннего утра до поздней ночи.

Непосредственно после войны, вслед за демобилизованными, военными прибывшими в систему Дальстроя, на работу по найму, к нам стали прибывать вновь заключенные. Этап за этапом прибывали репатриированные из европейских стран прямой дорогой на Колыму. Это были в основном, бывшие у немцев советские военнопленные, приговоренные в лагеря на Колыму. Среди них были люди различных национальностей, разного толка и свое нахождение в плену у немцев, объясняли по разному. Одни рассказывали, что будучи тяжело раненными, потеряв сознание оказались пленными, другие объясняли предательством Власова и трусостью командиров и т.п. Находились среди них и такие, которые совершив побег из немецких лагерей с оружием в руках дрались с фашистами в тылу, в партизанских отрядах в странах Европы, во Франции, в Италии, Югославии, Польше и т.д. Конечно, им мало кто верил. Иногда находились люди, которые даже их упрекали, мол почему вы нарушили устав РККА. В этих рассуждениях многие допускали простую наивность и слепо продолжали верить версиям наших органов. А по существу была очередная огромная и жестокая несправедливость к своим соотечественникам - воинам, со стороны режима. Многие из них оказались рядом с теми, которые также оказались жертвами сталинского

репрессивного аппарата в 1937-38 годов. Прошло некоторое время, многое прояснилось, и люди в колымских местах стали больше прозревать, рассматривая многих бывших военнопленных как очередные жертвы режима. В некоторых вопросах, пройденная жизнь оставляет непреходящие глубокие впечатления, если можно выразиться "исторические отложения".

Теперь, когда вернувшись с колымских лагерей, с волнением читаешь книгу генерала Александра Васильевича Горбатова невольно мысль возвращается к трудным дням Колымы, где лучшие кадры страны, несмотря на несправедливость и унижения трудились совестно, ради сохранения человеческого достоинства. Ведь таких как они были сотни и тысячи. "Часто упоминание о появляющихся у меня слез может вызвать недоумение, как у военного, который считался волевым человеком" - пишет Горбатов. Сам же отвечает "дело в том, что в нашем положении у заключенного для протеста ничего не оставалось кроме слез". В этих словах генерала, нашего собрата по Колыме, все сказано - это была действительно единственная возможность. Прииск "Мильдяк", о котором пишет Горбатов мне известен. Немало моих знакомых зэков работали на этом прииске. Совершенно прав автор книги о Колымских лагерях, когда пишет, что "нет сомнения, что большая роль в первоначальном развитии и эксплуатации Колымского края, принадлежит заключенным - с тех пор конечно, как сюда стали посылать так называемых "врагов народа" - людей высокой квалификации в самых различных отраслях труда, привыкших трудиться не за страх, а за совесть...".

"Но нет сомнения, и в том, что эти же люди могли принести пользу неизмеримо большую, если они не были удручены неотвязной мыслью, о своем незаслуженном унижении, если бы их не терзала тревога за судьбу близких, если бы они жили в человеческих условиях и если бы их трудовыми усилиями распоряжались добросовестные руководители, а не надзиратели, упоянные случайно доставшейся бесконтрольной властью".

Именно в этой связи в моих настоящих записках отражена роль "маленьких руководителей" бывших политзаключенных в больших делах Колымы и наоборот роль "больших начальников" в маленьких делах, когда они бесконтрольно вмешивались в незаслуживающее внимания события и придавали в первую очередь политическую окраску любым явлениям, возникающим в этом изолированном уголке земли.

Мне припоминаются случаи, имевшие место в Омсукчане в первые послевоенные годы. В I947-I948 годах в лагеря стала прибывать новая волна осужденных за уголовные преступления. Суровые Указы 1947 года о борьбе с мелкими уголовными преступлениями, открыли ворота колымских лагерей для новых заключенных.

Когда разгромили японцев, на Колыму привезли скрывающихся после гражданской войны в эмиграции белых офицеров. Они были осуждены НКВД на различные сроки, за их прошлое, за контрреволюционные действия. В числе их, в Омсукчан попал бывший колчаковец Дауд Николай Васильевич. Он был родом из Москвы, служил прапорщиком в русской армии и выступал на стороне

белых на Дальнем Востоке во время гражданской войны. Дауд много нам рассказывал о своих похождениях в прошлом и не скрывал, что был активным белым офицером. Конечно, он уже был в летах и связавшись с сестрой, проживающей тогда в Москве, получал от нее письма и посылки. Из-за гуманности, мы его устроили счетоводом в жилищной конторе. Он не ожидал такого отношения к себе на Колыме. Вспоминал годы своей белой эмиграции в Кантоне, Шанхае, в других китайских городах и даже временами плакал за. прожитую жизнь. Трагедия заключалось в том, что рядом с ним в той же зоне лагеря, в одном бараке находились офицеры Красной Армии, с оружием в руках боровшиеся против этих белых и впоследствии, в 193 7-1939 годах оклеветанных и осужденных НКВД.

Ирония судьбы или плоды сталинского репрессивного аппарата. Надо было видеть их отчаянное состояние и некоторые из них, не выдержав огромный груз этой несправедливости жизни, шли на трагический шаг, кончали в зоне лагеря жизнь самоубийством.

Примером тому судьба старого партийца Николая Акимовича (фамилию забыл), в прошлом работал секретарем у Надежды Константиновны Крупской, москвич, участник гражданской войны. Зимой 1950 года не перенося моральной и физической тяжестей лагерной жизни, пошел вечером к могилам заключенных под сопкой, вскрыл вену и лег уснуть навсегда. Через двое суток нашли его мертвым, в руках записка, проклинающая сталинский режим. Таких фактов было немало.

Люди нашей страны никогда не должны

забывать тысяч жертв произвола и беззакония, нашедших себе могилу на бескрайних и мерзлых просторах Крайнего Севера. Память их, всем жертвам сталинских репрессий должна быть увековечена. Здесь невольно вспоминаешь слова Евгения Евтушенко из стихов поэта о военнопленном партизане Ване, репрессированном органами госбезопасности после войны:

"Что было - то было,

Только бы не было так никогда".

К нам, в связи с расширением масштаба работ, во вновь организованное в Омсукчане Управление стали прибывать новые работники и семьи договорников. В одном из самолетов У2 среди прибывших была семья главного геолога Управления. Я их встретил; женщину с 3-я, детьми и предложил поехать к нам, передохнуть пока сыщем им подходящее жилье. Врач по специальности, она наотрез отказалась от моих услуг и просила отвезти их в дом начальника разведрайона Капранова Евгения Ивановича. Я понял ее опасения на новом месте, помог погрузить ее вещи на автомашину, посадил ее с маленьким ребенком в кабину автомашины и сам на кузове с вещами приехали к Капрановым. Тамара Ивановна Капранова с радостью их встретила. Когда приезжая узнала, что я из Кавказа она изменила свое проявленное недоверие ко мне. Оказывается она, Бакузарова Клавдия Александровна из того же города Алагир Северной Осетии, откуда родом и моя жена. Муж ее, главный геолог Хамицаев Борис Федорович тоже осетин, старый Колымчанин, приехавший по договору на работу в 1938-39 годах.

Он был в дружеских отношениях с Капрановым. Трудно объяснить как приятно в этих далеких мастах Колымы встречать кавказцев, откуда бы они родом не были. Борис Хомицаев - "Батырбек", долгое время являлся и секретарем партийной организации Управления. Несмотря на наше разное положение, на мое бывшего лагерника, он ко мне относился хорошо и стали мы дружить и семейно.

В хозяйствах нашей конторы мы наловчились изготавливать на месте, самое необходимое для ремонтных работ, правда примитивным способом; гвозди из проволоки, олиф из растительного масла, конопатки из мхов, известь сжигали на бройлерах кочегарки и т.п.

В январе 1949 года, я встретился впервые с Ротштейном Михаил Владимировичем. Приехал он на Колыму, молодым, после окончания строительного техникума в Одессе. Был женат, родился у него ребенок уже на Колыме. Работал я с ним немногим больше года. Свое строительное дело он знал хорошо и развернул большую работу по хозяйственному строительству в поселке, расширению агробазы в Сеймчане. Ротштейн и Капрановы были знакомы и дружили по Сеймчану - Юго Западу Колымы, где когда-то работали. Капрановы, Евгений Иванович и его жена Тамара Ивановна также приехали по договорному найму на Колыму. Жили мы с ними по соседству и наше знакомство с ними установилось еще до приезда в Омсукчан семьи Хомицаевых и Ротштейна. Капранов   начальник Омсукчанской геологической разведки был хорошим специалистом и добрым человеком. Поэтому его внезапная смерть взволновала всех жителей поселка.

Было дело так. Как-то в один из летних дней, мы с Ротштейном рано утром направились на производство в районе обогатительной фабрики, где завершалась установка утепленных желобов для подачи воды по промывке металла. По дороге нас догоняет верхом трудяга - молодой осетин из перевал-базы "Невский". Он плеть держал в левой руке, скошивался с правой стороны. Это по обычаям осетин, значит гонец привез недобрую весть - умер близкий человек. Затем сообщает, что невдалеке у перевала "Остонцевый" умер Капранов. Не поверили, растерялись и даже не спросили где и как? Я сел там же вблизи, в гараже, на грузовик и помчался в тайгу, где умер Евгений Иванович Капранов. Ротштейн поехал к нему домой к Тамаре Ивановне, чтобы успокоить семью. Оказалось, что два дня до этого, Капранов вместе с начальников райотдела МВД М.В.Никперитовым и Грибманом - начальником района "Остонцевый", ехали верхом в геологоразведучасток "Остонцевый" по служебным делам. Путь примерно в 80 км через перевал они совершили благополучно. Завершив дела, на следующее утро отправились в обратный путь. На вершине перевала "Остонцевый" он отстал, потом стал сваливаться с лошади. Попутчики не поняли вначале в чем дело, вернувшись к нему застали его без пульса - мертвым, оказался разрыв сердца. С трудом доставили его вниз в перевал - базу "Невский" и послали оттуда в поселок гонца.

Когда я ехал на машине в направлении Остонцевый, его труп уже был доставлен на попутной машине в морг больницы поселка. Все были в ужасе от внезапной смерти Капранова.

Тамару с двумя детьми, друзья и товарищи Капранова, окружили вниманием и его похороны прошли с почестями. На вершине перевала был установлен памятник геологу Капранову и перевал был назван его именем. Этот перевал отличается своими свирепыми метелями и пургой, безлюдностью. Проезжие этого перевала почтят память Капранова минутой молчания.

Накануне реорганизации Омсукчанского горнорудного комбината в геологоразведочное Управление Дальстроя, к нам приехал начальник Юго-Западного Управления Дальстроя полковник госбезопасности Здунис. Был конец 1949 года, стояли лютые морозы, признаком этого являлись кажущиеся туманы. В такое время человек дальше 3-5 метров ничего не видит. О температуре не оповещали, чтобы выводить зэков в любую погоду на работы.

Старожилы-колымчане определяли так: морозный туман, - значит на воздухе сорок градусов ниже нуля, дыхание шумит, плевок замерзает - значит градусов 50 и ниже.

При морозе ниже 50 градусов работяг выводить на наружные работы по инструкции нельзя. Но сплошь и рядом этому положению в Колымских лагерях не следовали и выгоняли зэков на лесоповал. Вот в такой период начальник Управления поручил осуществить ряд капитальных работ, связанных с фабрикой и рудником "Хатарен". Во имя расширения производства оловянной руды, мы должны были от электростанции до рудника "Хатарен" на участке протяженностью более 10 км по тайге и болоте установить опоры высоковольтной линии. Затем должны были строить утепленные желоба для флютации металла. Работа была поручена нашему СЭКу и возникла необходимость дополнительно привлечь трудяг-строителей для этих целей.

Прежде всего надо было срочно заготовить выборочным путем деловой лес для столбов. Вот в один из таких морозных дней десятник, Михаил, здоровый, молодой, из блатного мира возглавил бригаду по лесоповалу. Отмеченный засечками десятника, высокие деревья срубали, очищали от сучьев и собирали в кучу. Такая работа на лесозаготовке одна из старых и тяжелых в лагерной жизни Колымы. Работали в любую погоду, по 12-14 часов в сутки, нормы высокие: несколько кубометров на зэка. Обрубить, распилить лес, выбрать по размеру и соштабелить, а далее вынести на собственных плечах 3-4 км. Мало кто долго выдерживал этот адский труд. Поэтому многие старались перекочевать

на другие участки работы. Помнится, в этом лесоповале такой случай. При повале леса бригадой Бориса была оборвана линия электропередачи, идущая от электростанции до рудника "Галимита", известного в Колыме и находящегося в 25 км от Омсукчана. Поднялся шум, рудник простаивал, света нет. Полковник Здунис объявил "ЧП", энкаведешники в каждом подобном случае видели "вредительство" или "вражескую руку". Оперчекисты начали таскать Здунису всех, кто был в их поле зрения. Потащили меня и Ротштейна для объяснений. Здунис был латыш, говорил и ругался с каким-то акцентом. Наконец, этот случай поручили проверить главному электрику Управления, Макарову Иосифу Григорьевичу, нашему кавказцу из Тбилиси (он продолжал работать на Колыме и после нашего выезда на материк в пятидесятые годы). Только благодаря его заключению, что во всем виновата пурга, я с Ротштейном отделались испугом и обошлось без злозаключений. Дело разбиралось тогда и у начальника политотдела рудника Стесова Василия Федоровича. Этот кошмарный эпизод запомнился нами надолго. Ведь могли прописать, что трудяги сознательно сами оборвали линию электропередачи и это могло стоить их жизни. Нам с Иосифом, также недавно освобожденным из лагеря, сидевшим с 37-го года по статье 58 УК, грозила не меньшая опасность.

1949 год для меня был примечательным еще по одному поводу. Исходя из того, что я свой срок незаконной судимости отбыл в 1945 году и был освобожден из лагеря с пересидкой в июне 1946 года,

я пытался несколько раз возбуждать вопрос о снятии судимости. Но безрезультатно. И вот однажды, в один из летних вечеров 1949 года, меня вызвали к начальнику политотдела Управления, инженер-подполковнику Летову Сергею Кузьмичу. У него же сидел начальник Управления, инженер-подполковник Марков Владимир Иванович. После беседы о моем прошлом, он вручает мне характеристику, подписанную ими и предлагает направить ее в Управление МВД Дальстроя, приложив к нему мое заявление с просьбой о снятии судимости. Документ этот, меня хорошо характеризовал. Я его за номером №17/К от 23. У 1.1949 года, сохранил до сих пор. Откровенно в ту пору, меня этот шаг руководства Управления несколько морально поддержал. Как заключивший, после освобождения из лагеря, договор с Дальстроем о работе по вольному найму, я ежегодно проходил аттестацию. Аттестовывался я всегда положительно. Эти характеристики, подписанные Марковым В.И., Лотовым С.К., Чумаком, Куриловым Д.С., Форбу-ненко И.Н., Гапоновым И. П. и другими начальниками лагерей, рудных комбинатов, управлений я хранью до сих пор. Впервые добрые для меня слова я слышал при аттестациях.

К лету 1949 году, несколько расширилось хозяйство обслуживания жителей поселка. Впервые наше хозяйство агробазы, кое-что, хоть в малом количестве, дало свежие овощи и молоко. Огурцы, томаты, капусту, редис и свежее молоко, от имеющихся 12 коров, мы передали детям и в больницу поселка.

Один из больших начальников поселка отмечал день своего рождения. К моему удивлению, пригла

шение на день рождения получили также я с женой. Учитывая свое прошлое и разумя, что эта встреча не мое место, мы решили не пойти. На этом решив, я сел на лошадь и уехал в ближний лес в тайгу посмотреть на травостой, на берег реки Сугой. Был конец июля, в лесу было много ягод. От интенсивного таяния снега, эта горная река была полноводна и бурлила. "Дизель", красивая лошадь не хотела войти в воду, что-то чуя капризничала. Я отсек ее и заставил войти в воду. Это место обычное для переплава, оказалось для меня чуть не гибельной. Нас вода снесла налево к притоку, где большая глубина и берега реки высокие. Что делать? растерявшись очутился в водовороте. Еле удержавшись за гривы лошади, дал ей свободный повод, моя судьба оказалось связана с лошадью. Мы поплыли с "Дизелью", метров 100-150 очутившись у "хвостов" фабрики №14. С трудом выбрался на берег, кругом безлюдно и тишина. Недалеко находилась баня при фабрике, заведовала ею Алдрова Антонина. Мы ее звали "купчихой" из Ростова. Она недавно приехала к мужу договорнику, семья была молодая и детей у них не было. Подъезжаю мокрым, весь пронизан холодом, к бане. Меня встречают в изумлении. Хотя было лето, но вода речная колымская ледяная. Сейчас же дают мне кружку браги, спирта не оказалось. Пришел немного в себя. Переодели в белье, которое у них оказалось, дали телогрейку. Лошадь отправил на конбазу и я топаю пешком домой. Прихожу домой и вижу, хозяева вечера зашли за мной. Так я оказался, впервые после лагеря, в гостях у большого начальника, где собралось человек 40-50. Были там Летов, Парамонов и другие работники Управления. Могу

сказать, что прошли еще месяцы и мы семейно подружились. Очевидно, были и такие начальники из ГУЛАГа, которые знали истинную подоплеку наших дел, где-то нас, возможно, по-человечески понимали, учитывали наш тяжелый совестный труд, проявляли доверие.

Лето рудник завершил выполнением плана металлодобычи и промывки, неплохими показателями и началась подготовка к надвигающейся зиме. Приходилось нам спать по 5-6 часов в сутки, остальное время на бегах, часто ездил в тайгу. Очень изнурился, утомленный работой по разбросанному хозяйству СЭК. После медосмотра по совету врачей вылетел на лечение на колымский курорт "Талая" на северо-востоке Магадана; примерно в 250 км по главной колымской трассе. В аэропорту познакомился с начальником аэропорта Гипоновым Иваном. Ведь на материк нам выезд был запрещен. На борту самолета У2 - кукурузника, вдвоем, я и летчик Шувалов. Летим над тайгой и рекой Бюунда. Наконец, прилетаем в Сеймчан, таежный поселок, центр Юго-Западного Главного Управления Даль-строя. Там не без помощи знакомых товарищей, пересаживаюсь на катер, и плыву по Колыме до Усть-Среднекана. Утром на попутной машине добираюсь до Стрелки и теперь в гостях у моего земляка Велиева Гусейна. Вновь на попутной машине с несколькими горняками ночью добираемся до Талая. Здесь среди снежных колымских хребтов в тайге бьет горячая целебная вода. В начале тридцатых годов в этом месте был построен по тогдашним временам благоустроенный курорт. Здесь, лечатся больные со всей Колымы и даже прилетают с

материка. Приезжают сюда, как говорили мне, люди на костылях, а уезжают здоровыми, оставляя свой недуг "таежным шаманам". Трудились на курорте, в основном, мужчины, в те годы много бывших военнопленных. Среди них было немало кавказцев, с которыми подружился и в свободное от лечения время, я их посещал. Очень им было тогда трудно от тяжбы их "непонятного положения". Ведь многих обманули, обещав возвращение на Родину, к родным очагам, к семье, а получилось, что после перехода границы родины, загнали за колючую проволоку, погнав за тысячи километров на Колыму. Я даже некоторым из них писал заявления на имя Сталина, Ворошилова, Жукова, Рокоссовского с просьбой разобраться в их военной судьбе и освободить из лагеря. Среди них, большинство были безвинные, и они мужественно воевали в Отечественную войну. Многие из них не знали, где и что с их семьями. Переписка им была строго запрещена. О некоторых азербайджанцах я написал в Баку своей матери, чтобы она по возможности разыскала их семьи и сообщила бы им сведения о них. У некоторых из центральной России и Украины я взял адреса, чтобы по возвращению в Омсукчан через их земляков попытаться дать о них знать семьям. Позже я узнал, еще будучи на Колыме, что некоторые из них были освобождены и вернулись домой. Мне думается, кто был в их положении или рядом с ними в тогдашних дальних местах заключения, могли бы их понять и глубоко посочувствовать им. Помнится один кавказец очень грустно напевал из "Саят Новы", а татарин любил петь свою народную песню "Орман кызы". Почти целый месяц я провел с ними на "Талае" и

потом долго еще с некоторыми из них переписывался. Уже позже в 1956 году, когда после реабилитации, я работал в совхозе "Дукча", находясь в 8 километрах от Колымской трассы в отделении совхоза "Сплавная", я как-то с моим другом Владимиром Ануфраевым специально заехал в "Талая", чтобы повидаться с тогдашными знакомыми из бывших военнопленных, азербайджанцев, и разузнать о их судьбе. Кроме одного товарища других уже не застал. Мой знакомый из тогдашних, азербайджанец Шуююр успел пожениться и имел двух детей. Я думаю то, о чем сейчас я пишу в этих строках, кое-кому из тех лиц Колымского прошлого удастся прочесть.

После излечения в "Талае" я возвращался по той же дороге домой. По пути в Сеймчан я остановился на "Стрелке" и вновь встретился с Гусейном Велиевым, и он задержал меня в гостях у себя два дня. Из Усть-Среднекана до Сеймчана я плыл быстро на быстроходном катере-глиссере, однако домой в Омсукчан все. же добирался долго. Пришлось в Сеймчане задержатся несколько дней в ожидании самолета У2. Наконец, в один из ранних дней, мой знакомый по аэропорту Запасный посадил меня на самолет и через полтора часа лету я был в Омсукчане. Лечение мне помогло и самочувствие мое улучшилось. Друзья и земляки за мое отсутствие в Омсукчане окружили вниманием мою жену и даже помогли подготовиться к зиме. Присутствие жены в Омсукчане позволило, впервые за длительные годы, даже сделать некоторые заготовки к зиме: кедровые орехи, маринованные грибы, даже сварила варенье из джимулусы. Из приезжих в Омсукчан, она даже

умудрилась, купить вяленную соленую рыбу. Ожидалось только поступление, через море капусты, соленых огурцов и т.п. Эти виды овощей нам привозили последними рейсами пароходы по Охотскому морю. Несколько мешков картошки, бочка квашенной капусты хватало на .зимний сезон, каждой семье. Капусту мы морозили сами, чтобы ее оттаив, использовать в еде, картошку мы обычно хранили под полом, вроде погреба. Поселок наш был небольшой и семьи старались дружить и наведывать в длинные зимние вечера друг друга. Красивые притоки горных речушек в таежном лесу, летом использовались для отдыха, мы называли их песчаными пляжами.

Северное лето 1949 года кончилось, и обитатели поселка постепенно переходили на осенне-зимнюю форму. Приближались ноябрьские праздники, руководство начало подготовку к итогам работы горнорудного комбината. Оперчекисты, как принято в этот период, были особенно бдительны. Усиливается лагерный режим. Все объекты производства на чеку. Периодически прозваниваются дежурные, проставленные по всем подразделениям производства. Заранее расписаны и объекты, и живые люди. Объектами особого внимания были производственные цехи комбината, электростанция, автобаза. Несмотря на сильную пургу и метель нам с Сергеем Парамоновым, по указанию начальства, дважды накануне праздников, удается с трудом добраться до кошевки, побывать также в общежитии - бараке вольнонаемных рабочих, освободившихся из лагерей и еще носящих тяжелое клеймо контриков. По семейному, поздно вечером собрались мы отметить

праздники с 6 ноября на 7, в семье у доктора Мамедхалафа Махмудова, а с 7 ноября на 8 в семье у главного геолога Хамицаева Бориса Федоровича (Батырбека). На семейной встрече, за чаркой у Батырбека участвовал новый начальник райотдела МВД Бобров Василий Иванович, притащивший грампластинки для нашего патефона.

В середине ноября 1949 года я получил радиограмму за подписью Цареградского Валентина Александровича, заместителя начальника геологоразведочного управления Колымы, о моем переводе на работу во вновь организованное Омсукчанское геологоразведочное Управление. Известный геолог Цареградский В.А. был из школы Иван Михайловича Губкина - геолога с мировым именем. Я много раз видел и слушал Губкина И.М. в родном Баку. Он немало сделал для развития нефтяной промышленности Азербайджана.

Работа в геологоразведочном управлении предстояла тяжелая, тем более, в условиях надвигающейся зимы. Получив путевку в отделе кадров Омсук-чанского Управления, я встретился с Чумаком Александром Михайловичем в полуземлянке на краю поселка Омсукчан. Чумак временно заменял отсутствующего начальника вновь созданного управления Иванова Константина Александровича, который был занят в Магадане организацией нового Управления и подбором кадров. Омсукчанское геологоразведочное Управление создавалось на базе существующего геологоразведрайона, поскольку масштабы геологических работ возросли. Следует отметить, что геологи в условиях нашего района работали в тяжелых и далеко в неблагоустроенных условиях. Создание

нового Управления предусматривало и некоторые улучшение их бытовки. По структуре Управление было большое. Кроме начальника было четыре заместителя. Создавались отделы с общим штатом более 100 человек в основном, за счет вольнонаемных ИТР. Обслуживаемая территория охватывала площадь более 300 тысяч квадратных километров и включала разведрайоны "Остонцовая", "Хабател", "Бостой" и "Хивочай". Были созданы еще разведучастки "Амандырахан", "Лесная", "Невская" с непосредственным подчинением Управлению. В распоряжении Управления имелись немало складов, перевалочных баз, тракторно-автомобильный транспорт и передвижные электростанции. По всей тайге и долинам рек геологи, топографы, трудяги оставляли свой след, по многочисленным шурфам, коновам, корушей и прочим разработкам.

Я был зачислен начальником отдела снабжения "Оснаб" в Управлении, но приходилось мне фактически заниматься делами планово-экономическими, нормированием труда и зарплаты, строительством. Целый ноябрь и декабрь я помогал в финансовых делах главному бухгалтеру Управления Аптекеру Науму, старику давнишнему колымчанину из "бывших" контриков. К несчастью нашему, зима в ту пору была очень суровая, частые снежные метели вынуждали неделями бродить по тайге в ожидании прекращения пурги. Место строительства управления и поселка геологов подобрали на возвышенности, на берегу притока Сугая в густом лесу. Намечалось строить гараж на 50 автомашин, склады, химлабораторию, жилье, магазин, баню и другие бытовки. Вообще надо было все создавать заново,

такие же работы надо было производить в разведрайонах. В первую очередь надо было начать с электростанции для расширения механической проходки разведанных месторождений. В "Бостое" и "Остонцеве" проходили большие подземные выработки шахт, штреков и гезенг. Надо было обеспечить работу мощных насосов для сжатого воздуха и перфораторных молотков. Несмотря на суровую зиму и бытовую неустроенность рабочие успели много сделать, ведь трудились во всю, несмотря ни на что. Чумак был человек напористый, с упрямым характером. Он ко мне относился дружественно, несмотря на разные наши положения. Я с теплотой вспоминаю работу в геологоразведке под его начальством. Мне приходилось с ним бывать сотни километров в кошевке и вдвоем в тайге, иногда застревали неделями из-за пурги в поварных избах в одиночестве. Он умел по сопкам определять наше местонахождение, хотя на Колыме почти все сопки похожи друг на друга. Главным образом мы надеялись на нашу лошадь по кличке. "Красавчик", которая сама иногда нас выводила на правильную дорогу в таежном лесу и мы старались при всех обстоятельствах ее беречь от мороза и голода.

К концу декабря 1949 года приехал наш начальник управления - Иванов. Привез он много трудяг и работников с семьями, что создавало дополнительные бытовые трудности для управления.

Пришлось нам срочно устанавливать на скорую руку палатки и утапливать их шлаками и опилкой. Иванов оказался оперативным работником, только очень рисковал когда, даже этого не требовалось. Мы еще не успели ближе познакомиться с вновь

прибывшими работниками и даже их разместить, как грянуло известие о несчастье в разведучастке "Аман-дырахан", расположенным в 150 км от Омсукчана, в районе реки Болгычан. Оказывается 120 рабочих разведучастка, целый месяц сидят на голодном пайке, и обессилились. Посланные четыре оленьи упряжки с продуктами питания для них, не дошли до места назначения, блуждаясь по тайге. Люди держались на кусочке мерзлой селедки, в течении последних трех дней, и были на грани гибели. Об этом мы узнали из записки начальника участка Ефремова Константина, посланной одним из рабочих, который еле, полуживой добрался до Омсукчана. Об этом "ЧП" по радио доложили также до руководства Дальстроя.

Ответ пришел, ждите специального самолета Л2 и организуйте сброс им продуктов. Целую ночь мы упаковывали тридцать пять мешков необходимых, в первую очередь, грузов (консервы, сахар, соль, крупу, табак, сухофрукты и т.д.), завязали концы мешков широкополосными, черными матерями, чтобы на фоне белого снега их быстро найти. К утру 10 часам, еще темно, самолет прибыл в аэродром. Грузоподъемность маленького самолета 1-2 тонны. На борту самолета опытный полярный летчик Василий (фамилию позабыл). Операцией руководит сам Иванов, в руках его карты, уточняем маршрут вылета. Мы летим и через час кружимся над сопками в районе Амандырахан. Летчик показывает нам вниз на олений транспорт. Буквально за сопкой блуждает оленья упряжка почти целый месяц, хотя ею управляет опытный трудяга по кличке "Рябий", Парень по фамилии Иванов Василий Иванович из Ленинграда, бывший зэк, осужденный за бытовые

преступления. "Рябин", как потом познакомились оказался заикой, но очень остроумный и вездесущий парень. Мы сперва хотели сбросить ему имевшийся на самолете вымпел и дать ему ориентировку, но потом решили, поскольку мы увидев рабочих геологов, будем сбрасывать им мешки, то он нас увидит и поймет местонахождение геологов. Так и получилось, своими заходами для сброса мешков с продуктами, самолет сориентировал олений транспорт. К 12 часам дня мы закончили сброс мешков, их было 35 штук почти по 40 кг каждый. Радость нас не покидала, что во время успели. Достаточно ясно мы видели, как обессилевшие люди ползком добрались до грузов и наш летчик Василий замахав крыльями на прощанье стал удаляться за сопку. Через 4-5 часов олений транспорт перевалив сопку, также вышел навстречу изголодавшимся, полуживым рабочим.

В этот период у нас с женой произошло чрезвычайное происшествие. На высоте 2,5 км потерпел аварию самолет, на котором мы летели. Только чудом, конечно и не без высокого искусства летчика, мы были спасены от верной гибели. Об этом расскажу позже.

На воздухе мы держали постоянно связь с Магаданом и Омсукчаном. Нас конечно, слышали и другие станции на Колыме. Разговор по эфиру на Колыме проводят лаконично, завуалированно, это тоже было предписано всем владениям ГУЛАГа. Мы получили указания лететь в Сеймчан, так как аэродром Омсукчана был закрыт по метеоусловиям. В Сеймчане мы разместились в гостинице и Константин Иванов устроил нам ужин и впервые на

Колыме. Я попробовал свежие огурцы и красные помидоры. Вскоре из Магадана в Амандырахан выехала специальная комиссия для выяснения причин этого происшествия. Разумеется, первая версия была, не была ли приложена к этому случаю "злая рука". В таких случаях каждый раз думаешь, что очевидно политический оттенок придаваемый подобным событиям вполне устраивало энкаведишников. Им находилось новое "дело" и это оправдывало в глазах высшей власти их незаменимую деятельность по ликвидации везде и всюду "классового врага". Потом пришлось Чумаку специально выезжать в Амандырахан и от Управления разбираться в этом происшествии. Сделали и нам соответствующие внушения. По возвращению в Омсукчан он забрал с собой и Ефремова. Управление решило оформить ему 6 месячный отпуск на материк. Обычно в Дальстрое отпуск представлялся в 3 года раз, по 6 месяцев, исходя из того, что работник Крайнего Севера имеет отпуск двухмесячный в году. Его посылали на материк и бог знает вернется ли он на свою прежнюю должность или переместится, такие чаще не возвращались. В Дальстрое с грешными руководителями не раз так поступали.

Наступила весна 1950 года, нам предстояло разбросить на дальние участки тайги, близ тундры несколько поисковых геологических партий. Формированием их занимались главный геолог Управления Сущенцов Николай Евдокимович и начальник поискового отдела Степаньков. Организация отправки и их снаряжение возлагался на наш отдел. Трудностей для меня возникло немало. Главное, я впервые сталкивался с таким незнакомым мне снаряжением.

В тайгу идут геологи на 5-6 месяцев, их надо обеспечить, от огнестрельного оружия, нужных продуктов питания, до малогабаритных печурок. Пока мороз и снег мы их доставляли в глухую тайгу через болота и мха. Летом, когда тайга цветет и жара доходит до 30° наши геологические партии оказываются оторванными от внешнего мира, лишаясь иногда даже связи. В те годы и не подумывалось о вертолетах или аэросанях. Даже средствами радиосвязи, не говоря о современной технике, не снабжались наши геологические партии. Людей прибывших на работу к нам, в новое геологическое управление, мы в основном к лету разместили в наспех сооруженных утепленных палатках и бараках. В связи с новым строительством вновь пришлось начинать с лесозаготовки. Участок подобрали неплохой, в 8-10 километрах от "Бостой", где командовал бригадой, грузин Багабеля, один из отчаянных людей, повстречавшихся мне на Колыме. Мне приходилось вновь самому заниматься лесозаготовкой, пока не выделило Управление специального человека на это дело. Моим помощником в делах был, подружившийся со мной, Петр Михайлович Галатарев, старый колымчанин и заядлый охотник. Однажды с сыном он проплывал на резиновой лодке по Сугаю и когда причаливали к берегу, сын первым вышел на берег и мальчику навстречу шел в 40-50 метрах от него медведь. Галатерев еще не успевший сообразить что к чему, взялся с ходу за ружье и наповал убил медведя. Он был охотник и рыбак, разбил огород и неплохо хозяйствовал, воспитывая в своих детях трудолюбие.

Вскоре внизу от поселка, в красивом уголке тайги

мы построили теплицу и к лету уже имели свежие овощи, огурцы, лук, томаты. Умудрились также для геологов построить парную баню. Эта баня таежная, хотя была и примитивная, но славилась в Омсукчане и даже некоторые начальники соседнего горнопромышленного Управления просились в ее клиенты. Шутя мы ее называли Бакинской баней "Фантазией", которая пользовалась популярностью у жителей Баку. Заведывал баней старик украинец дядя Матвей, в прошлом осужденный по 58 статье УК в 1937 году, Изъяли его с колхоза, разорили семью по клейму врага народа. Держал свое банное хозяйство в тайге в чистоте и аккуратности. Он часто ворчал по украински "жуки-пуки" на блатных, которые вели себя в его заведении бесцеремонно.

Помнится такой случай: один из блатных поздоровавшись с ним, оскорбил дядю Матвея и назвал "контриком". Матвей как следует избил его и вынудил бежать из бани голым, в первозданном виде.

Через несколько месяцев начальник Управления, Иванов Константин получил выдвижение и покинул Омсукчан. Хозяином положения стал Чумак, изменения произошли и в руководстве Омсукчанского ПТУ горнопромышленного управления, его начальником был назначен мой земляк Ахундов Мусеиб Джафарович, о котором я вел разговор раньше по Бутыгычагу, где он был с 1939 года начальником строительства. Мы с ним по делам сталкивались часто, но ничего не говорили о прошлом. Он отлично знал, что судьба свела нас сюда разными путями; он коммунист, а я исключенный из партии и загнанный на Колыму в силу известных обстоятельств. Мусеиб Ахундов молча следил за

моим трудом, как на лесозаготовке так и на обогатительной фабрике. Думаю, что в душе был доволен моим честным трудом, куда бы меня не отправляли на работу. Несомненно он слышал на совещаниях больших и малых, когда называли мою фамилию как передового работника производства и, наверное, в душе незримо радовался, как сыном одного народа.

Хочу рассказать об одном эпизоде из жизни Мусеиба Ахундова в Омсукчане. Была осень, шли сильные дожди уже несколько дней без перерыва. Большой мост за кирпичным заводом, соединявший левый берег реки с правым, где шла производственная работа, из-за селевого потока, был в опасности. Если поток воды снесет мост, значит поселок, фабрика, электростанция, лишатся угля, руды Галимого и с Меренгой будет прервана связь до ноября. А на Меренге, автобазы, склады с техникой и продуктами.

На берегу реки днями торчали люди от трудяг до руководителя, думая как спасти мост. Необходимо было срочно с обоих сторон закрепить на четверть мост, стальными тросами. Крутая скалистая сопка не позволяла подступиться до берега с левой стороны. Оставалась единственная возможность добраться до берега переплыв метров 200 буйную горную реку. Охотников долго не находилось, так как боялись трагического риска. Наконец два молодых зека нашлись, которые заходят шагом в бушующую воду. Они тот час же выходят на берег. Причем им надо было не только переплыть реку, но тащить на противоположный берег канаты и закрепить его к валунам. С утра вновь идет попытка двух трудяг, но

безрезультатно, они оказались бессильными перед селевым потоком. В это время стоящие на берегу начальник Управления Мусеиб Ахундов, начальник политотдела Сергей Летов, чтобы показать крайнюю необходимость этой работы по закреплению моста, стали снимать плащи и растягивать китель, сделав попытку самим войти в воду. В это время из толпы наблюдающих, вновь двое молодых трудяг, захватив за концы каната, бросились в ледяную воду. Мы с ужасом следили за их движением по течению реки, только и видели их головы, то торчащие на поверхности воды, то исчезающие. Наконец, ребята добрались до противоположного берега, потащили канат и крепко обвязали его в нескольких местах на большом валуне. После небольшого отдыха, теперь обвязав себя вновь канатом плыли по реке в обратный путь. Человек сто с этой стороны берега, схватив канат, стали вытаскивать ребят на берег и обвязывать еле уцелевший мост. Их обнимал и целовал, на вид грубый и черствый, Мусеиб Ахундов, затем и все другие товарищи. Обессилевших и замерзших трудяг ждала чарка спирта и горячий чай. Так мост был спасен и нормальная жизнь поселка и производства была обеспечена. Я со своим неизменным другом Яшей Бланк ни раз вспоминали эту картину с мостом, когда трудяги шли на отчаянной риск ради общего благополучия людей. Бланк прибыл на Колыму как договорник, по путевке Комсомола.

Лето подходило к концу, нам предстояла завершить большую и ответственную работу по разгрузке и отправке прибывших грузов через "Пестрое Древо" в Омсукчан. Горно-таежную

проселочную дорогу, около 150 км протяженностью, приходилось шесть месяцев постоянно поддерживать трудягами из ремонтной бригады. Работа была из тяжелых, производилась вручную. Нельзя было без боли смотреть на изможденные лица рабочих, которые не имея элементарных условий труда, выполняли большую физическую работу. Начинали ремонтные работы с ранней весны, где еще на ряде участков держался снег десятиметровой толщины. Приходилось пробивать снежные туннели. Дорогу эту пересекают несколько рек и ручеек. С потеплением возникают селевые потоки, они бывают часто и продолжительное время. Мосты через реки деревянные, иногда их потоки смывают и дорога становится небезопасной, особенно для тяжеловесных грузов. Поэтому дорожники трудятся весенне-летний период во всю.

Большие пароходы прибывают открытый рейд "Пестрой Древы" и бросают якорь в 3-4 километрах от берега. На берегу находятся базы, склады, которых обслуживают многочисленные бригады трудяг. По океанским отливам самоходные баржи пришвартовываются к пароходу, принимают грузы, а по ночным приливам подходят баржи к берегу и разгружаются. Этих барж несколько и чередуются они в зависимости от обстановки. В сезон, работа здесь идет день и ночь. Пароходство принадлежит Дальстрою и находится во владениях ГУЛАГа. Береговую службу возглавлял Федоров Павел Иванович, в прошлом капитан дальнего плавания, репрессированный в 1937 году, освобожденный недавно из лагеря, но оказавшийся в положении пожизненного ссыльного, т.е. не имел права выезжать

из Колымы на "материк". Человек энергичный, большой распорядительности и простой морской души. Мы с ним познакомились еще в прошлую навигацию на "Пестром Древе", когда туда я приезжал вместе с Федором Малакановым и Сергеем Парамоновым. В этот приезд я должен был с ним также наладить деловой контакт. На "Пестром Древе" хозяином являлся отделение "Колымснаба", однако фактически делами ворошили представители Горнопромышленного Управления - ПТУ во главе с зам. начальником по хозяйству Парамоновым Сергеем, который уже несколько лет занимался этом делом и хорошо освоил этот участок. Мы ждали пароход "Джурма" вышедший из Магадана грузом более 8000 тонн. Накануне сменили все руководство Горнопромышленного Управления и к нам прибыли уже новые начальники. Такое часто бывает в Дальстрое, причин было много и иногда самые невероятные. Начальником Управления стал полковник Логунов Николай Михайлович. Попал он в Омсукчан как "штрафник" из Ленинграда, где работал заместителем начальника Ленинградского Управления МВД. Человек грузный с лишним весом, с трехэтажным подбородком, примерно было ему 50 лет. Длительное время работал на оперативной работе в органах ЧК, ПТУ и МВД. Заместителем начальника по хозяйству стал капитан Фролов Петр Иванович, давнишний колымчании, познавший здешние нравы, шумливый руководитель. Специфику работы в Омсукчане он не знал и мы старались его вводить в курс здешних работ. Он забрал с собой работников Колымснаба и выехал на встречу "Джурма", где ему предстояло до конца навигации

остаться в "Пестрое Древе". Грузы тогда поступали в большом количестве, на целый год, так как единственная связь по грузопотоку Омсукчана с внешним миром была морская. На борту парохода находились техника, продукты питания обмундирование и всякие иные снаряжения, кроме горючего и нефтепродуктов. Последние поступали специальными самоходными баржами. Предназначенные для Управления геологоразведочные грузы имели специальную маркировку и спутать при погрузке их в автомашины, для отправки по назначению, было исключено. Тем не менее, находились "деляги", которые сознательно ценные грузы, особенно запчасти к автомашинам и тракторам вывозили к себе. Дефицит в нашей действительности, даже в колымских владениях ГУЛАГа ловко использовался для личных интересов и наживы. Дело прошлое, но в этом деле особо отличался Петр Авдеев, начальник автобазы Омсукчанского Горнопромышленного Управления, поощряемый руководством Колымснаба.

Поэтому нам приходилось всегда быть начеку, стоять возле барж и следить внимательно за маркировкой грузов и за их погрузкой. Еще до подхода парохода Чумак выделил в "Пестром Древе" по линии районного геологоуправления трех молодых ребят из бывших зэков во главе с "вездеходом" Василием Кузнецовым, по прозвище "Заика". Для их размещения мы установили на берегу моря утепленную палатку в двух ярусах, кухню, спальную с четырьмя кроватками. По бокам палатку обшили фанерами, пол настелили из жердей. Назвали его "особняком" Рай ГРУ. Даже приезжающее начальство предпочитало останавливаться в особняке Рай ГРУ.

Дела шли неплохо. Своими 15 автомашинами мы с ходу, прямо с берега непосредственно при разгрузке барж вывозили свои грузы. На очередном пароходе в наш адрес предназначались несколько тракторов и 8 новых автомашин. Это было крупное пополнение для нашего управления.

На "Пестром Древе" бывают сильные ветры, иногда трудно ходить по берегу залива и даже небезопасно. Ночью пошел дождь, а затем свирепствовал ветер. Мне пришлось с двумя товарищами, почти до утра, быть на берегу под дождем, участвуя в разгрузке грузов с барж. Промок до костей, набухла телогрейка, стала тяжеловесной. К утру, когда я вернулся в палатку, чувствовал себя плохо, поднялась температура. Нам не привыкать, так как в таких условиях приходилось держаться трудягам на ногах. День провел тяжело, кое-как. К вечеру, к очередному сеансу радиосвязи по эфиру с

Омсукчаном, я поехал с Петр Фроловым и, с лейтенантом Бобковым в радиоузел, находящегося в 4-ех километрах в левой части "Пестрое Древо". Из моего разговора по рации. Чумак понял, что я в плохом состоянии и велел утром прибыть в Омсукчан. Я передал данные мне указания своим товарищам и выпив горячего, крепкого чая, выехал больным с первым груженным автотранспортом в Омсукчан. Добравшись до дому, я слег. Благодаря стараниям жены и ее землячки врача Кошерхан Бекузаровой, я через несколько дней сбил температуру, но только встать с постели не могу. Чувствовал острую боль пояснице, ишиас -определил врач. К вечеру навестил меня врач санотдела Управления Петр Трифонов. Решили меня лечить новокаиновой блокадой, вокруг поясницы 40-50 инъекцией. На утро мне сообщили, что новый начальник Управления вместе со своим замом Чумаком хочет ехать в "Пестрое Древо". Я из разговора с Чумаком понял, что моя поездка туда необходима. Я дал знать Чумаку, что несмотря на свое состояние, я выеду с ними. Утром, единственное в то время в Омсукчане легковая машина-джип, напоминающая последующий наш УАЗ, находящаяся в распоряжение начальника Горнопромышленного Управления, подъехала за мной. Эта была для меня роскошь, впервые за пребывание в Колыме. Сел рядом с шофером, чтобы я не мучался от боли, вокруг себя обложил подушки с грелкой на пояснице. Вот так, я и поехал по соседству с самим новым начальником Управления полковником Логуновым, по 150 километровой таежной трассе. Как сказал я выше, Логунов был выходцем из Ленинграда, долгое

время проработал в органах ПТУ-МВД. Во время войны работал в разведке, при обороне Ленинграда. Не зная моего "прошлого" он по пути откровенничал и рассказывал разные эпизоды из своей жизни. Оказывается он в 1939 году был представителем Ленинградского НКВД по "оформлению" затянувшихся "дел" репрессий 1937-38 годов на Особом совещании НКВД СССР. По иронии судьбы, я также был осужден в 1939 году решением Особого совещания НКВД. Чувствуя такого беззаботного человека рядом с собой, я мысленно понесся в те годы, когда около двух лет просидел в подвалах НКВД Азербайджана, отвергая беспочвенные и нелепые выдвинутые против меня обвинения. Несколько раз "дело" мое возвращалось с различных судебных инстанций, наконец попало в лапы Особого совещания НКВД СССР. Наверное меня и сотни тысяч таких же как я, одним росчерком пера, подобные ему. представители НКВД Азербайджана, подвели под решение незаконно существующего Особого совещания с присуждением 8 лет, лагерей, за антисоветскую деятельность. Рассказывал мне Логунов о начальнике Дальстроя Никишове Иване, о Гоглидзе Сергее. Гоглидзе был Уполномоченным по госбезопасности на Дальнем Востоке, с резиденцией в Хабаровске. На его грязной совести немало загубленных людей, спецпереселенцев на Дальнем Востоке. Как известно, Гоглидзе был разоблачен и осужден, затем расстрелян вместе с Берией.

Логунов был снят с должности заместителя Ленинградского Областного Управления МВД как рассказывал сам "за потерю бдительности "по делу" невинно погибших руководящих деятелей Н.Возне-

сенского, Попова и других, которые были позже в 1954 году посмертно реабилитированы. Человек ограниченный, невысокой культуры, вместе с тем он любил застолье, наверное от чего он и был грузный с весом не менее 100 кг. Как сел он в машину чувствовалось, что она накренивает от его большого веса.

Уже август был на исходе, в "Пестрое Древо", дни стояли солнечные, но по ночам появились заморозки. Шли временами дожди и разыгрывались сильные ветры. Надо было побыстрее завершить вылавливание наших грузов и их отправку в Омсукчан. "Особняк", где теперь жил начальник перевалбазы Николай Твердохлебов, молодой демобилизованный фронтовик, был переполнен до отказа приезжими из Омсукчана. Николай парень здоровяк, душа на распашку, любил закладывать. Однако и работать умел, день и ночь пропадал на берегу в связи с разгрузкой грузов. Ко мне относился уважительно, отчасти из за кавказца Демакса Трыляна, который на "Пестром Древе" пользовался авторитетом. Человек практического ума, с особым прошлым, бывший офицер царской армии, за что в 1937 году и получил срок "тройки" НКВД. Освободившись женился на молодой русской женщине Марие. Самому ему, из его слов был без малого 50 лет. Так он на самом деле и выглядел. Однако, когда к нему в 1954 году приехал сын с Кавказа и обосновался в Магадане закройщиком, в особом ателье для избранных, как называли в "правительственном", выяснилось, что нашему Демаксу не менее 60 лет. Вот мы его и подтрунивали позже, как еще раз "разоблаченного". Человек

умудренный большим жизненным опытом, всегда сохранял он чувство юмора и бодрость духа. Любил он пельмени, азербайджанские "душбара", со спиртным он не дружил, но любил азартно танцевать лезгинку. Возьмет во время пляски лезгинки нож в рот и импровизирует кинжал. Когда его спрашивали, Демакс кому нужен нож, тем более мирному человеку, главному бухгалтеру, он отвечал "будем резать по кавказски". "Кого?", спрашивали мы. "Найдем плохого человека" - отвечал он.

С помощью Демакса и Твердохлебова я разыскал немало затерявшихся наших грузов, особенно ящики с авто запчастями на многих складах по трассе и на базовом складе Колмснаба. Умудрились даже погнать на другие склады предназначенный нам трактор С-80 и пару автомашин. Терялись грузы и попадали на склады других организаций, не без "комбинаций" снабженцев, которые на этом деле зарабатывали.

В потере наших грузов повинен был зав.автобазой Омсукчанского Горнопромышленного Управления - ОГПУ, Авдеев Петр. Его "проделки" наконец дошли до Политотдела Управления и вскоре он был освобожден с должности. На его место был назначен главный механик Управления, Тяжелов Николай, москвич кандидат технических наук, недавно отбывший срок, по набору 1937-38 годов.

Приближалась осень, тайга меняла свою окраску, покрываясь в золотисто красный наряд. В один из этих дней, мы по делам, более 4 часов ехали по горным дорогам Омсукчанской долины. Переехали много, малых и больших горных рек. Миновали горный перевал "Танго". Здесь мы услышали эпизод ночного происшествия, с проехавшим из "Пестрое

Дреевы" в Омсукчан неизвестным адмиралом флота. По ходу разговора мы с Чумаком поняли, что такой "номер" в ночной пристанище тайги мог отколоть наш старший механик Михаил Осипович Шутко. Блатные зэки звали его "Шутом". Дело было так. Шутко прибыл из Магадана на пароходе "Джурма", куда был отправлен для завоза нужной техники. Он был хотя с техническим образованием, но недостаточно разбирался в горной технике. В те годы, кто как мог носили всевозможные формы, не только зэковские телогрейки ватные бушлаты. Шутко носил фуражку, шинель похожую тоже на морскую с золотистыми лентами на рукавах. На вершине сопки вблизи перевала "Танго" имелись несколько срубленных, под скорую руку избы, где жили дорожники. Как раз на этом месте, он натолкнулся на скопление автомашин и образовалась пробка, не пройти и не проехать. Водители начали, как говорят, на Колыме брать горлом и пуская в ход, что имеется в лексиконе блатных. Шутко очутившись в гуще этой шумной братвы пользуясь темнотой и тем, что он в этих местах впервые, вышел с кабины в полной "парадной морской форме" с золотистыми нашивками на рукаве, поднял шум, властно требуя разойтись и подчиниться его указаниям, как адмиралу флота, которому предстоит экстренное совещание в Омсукчане. Ребята этому поверили, чуть растерялись и сделали все, чтобы его быстрее пропустить. Потом прибывшие в Омсукчан водители, как часто бывало, распространили "по секрету", что ночью в Политотдел прибыл какой-то адмирал по весьма важному вопросу. Дело дошло до скандала. Хорошо, что возивший его водитель грузовика по кличке

"Черчиль" (крымский татарин) во время рассеял этот слух. Шутко вообще был горластый, любил сенсацию, как закуску к обеду. Беспартийный, договорник он приехал подработать на Колыме, любил "стучать". Как говорили, он даже на родного отца напишет жалобу в Москву. Хотя деловые качества его хромали на обе ноги, он в споре всех перешагал. Зато молодая его жена Фаина была умницей и ее он боялся, как огня. Таких номеров он откалывал не раз и подотчетен он был только своей Фаине.

Как-то и в эту пору, на очередном нашем пути в "Пестрое Древо", мы заехали к моему другу по этапам на Колыме, ныне покойному, Резникову Абраму. Как раз к нему приехала жена из Ленинграда. Он жил на "Меренге", в поселке автотранспортников в 64 км от Омсукчана, где имелась хорошая ремонтная база. "Меренга" -живописный уголок тайги. Рядом с поселком за рекой Меренга наша агробаза, где на открытых и закрытых грунтах начали недавно выращивать овощи. Жена его украинка, Мария Сергеевна много настрадавшаяся в жизни за мужа, гостеприимная хозяйка, угостила нас домашним борщом и котлетами из медвежьего филе. Всю ночь она, недавно приехавшая с материка, рассказывала нам о жизни на Украине после войны, делились мы планами на будущее и даже договорились вместе попытаться добиться отпуска и поехать семьями на материк на отдых. Мы уже работали с ним, после лагеря, как вольнонаемные Дальстроя. Три года работы договорника, нам положено 6 месяцев отпуска и 2 месяца дороги, значит, всего 8 месяцев отпуска. Тем более, давно

мечтали мы попасть на "материк". Ведь нашему брату, освобожденному из лагеря, не разрешали выезд на материк, мы были вечно прописаны на Колыме. Наверно, ни в одном законе мира не было, кроме сталинского, о том, что отбывшему срок, невинно осужденному человеку, полагалось еще вечное поселение, обреченного на пожизненный труд в очень тяжелых условиях. Но мечтать мы могли, твердо зная, что попытка вырваться на материк от нас совсем не зависит, это оставалось на милость начальству.

Переночевав у Резникова, я на рассвете отправился в путь. Рассвета, как таково в это время на Колыме практически не бывает, только 3-4 часа ночь чуть сереет, а затем краснеет заря. Воздух наполнен ароматом таежных цветов, шум горных речушек, зеленый покров сопок, как-то приподнимало

настроение, вдобавок надежда вырваться на материк.

Мне уже немножко было лучше после болезни радикулита-ишиаса.   В  пути  навстречу  нам попадались машины, груженные техникой, многих шоферов я уже знал в лицо. На перевале "Прощай молодость", я встретил Мишу Бульгага, просил его по каким-то производственным делам и как помню угостил он меня коробкой шоколадных конфет, это было редкий сувенир в тех условиях.

Подъезжая к Гижигинской губе мы застали на редкость спокойную погоду, слышен был шум прибоя океана, солнце светило и дул слабый, "зюд вест" на языке морском. Мои начальники, ехавшие рядом со мной, всю дорогу дремали и очухались, когда мы уже подъехали к базовым складам Колымснаба. Остановившись у нашего особняка Рай ГРУ, мы встретили там начальника Райотдела МВД Омсукчана майора госбезопасности; Курбатова Николая, человека с особым нюхом и быстро ориентирующимся в обстановке. У него был чекистский стаж в условиях севера почти 20 лет. Он лез в решение больших и малых, сложных и простых вопросов, которые постоянно возникали в здешних условиях. И вот сейчас, встав только с постели, наскоро приводя себя в порядок стал информировать начальство управления, Логунова и Чумака об здешней обстановке, ни обращая даже внимание на мое присутствие. Оказывается на "Пестром Древо" произошел большой эксцесс. По вине здешнего лагерного начальства, прибывших на пароходе "Джурма" заключенных воров оставили работать на берегу и они по их закону, ночью напали на другое воровское "племя" - сучек, поднялся шухор и пошла поножовщина со

смертельным исходом. Курбатов, очевидно получив информацию, экстренно подъехал, и с помощью охраны из ВОХРа, имеющих оружие, локализовал эту драку заключенных переросшего в кровопролитие. На утро в закрытых машинах, предназначенных для перевозки ценных и дефицитных грузов, очередную партию прибывших заключенных воров отправили в лагерь Омсукчана. Ведь в этой схватке "племенной борьбы" зэков участвовали, с обоих враждующихся сторон, более 400 заключенных. Законы подобной борьбы в Колымских условиях беспощадные и жестокие. Сколько полегло этого люда в безымянных таежных местах Колымы в таких драках не сосчитать и оно неизвестно.

Кстати, хочу сообщить о большом трагическом случае, происшедшем год тому назад, связанным с кадрами этого светлого аппарата, где работал сам Курбатов. Декабрьские дни 1949 года в Омсукчане, в клубе состоялось торжественное собрание, посвященное 70 летаю рождения Сталина. Собрание началось, так как было принято в те годы, торжественным избранием Почетного Президиума во главе с вождем всех времен и народов, делового Президиума. Потом был дан концерт силами местных любителей и култьбригады зэков. Позже мы узнали, что в честь семидесятилетия вождя, Берия преподнес ему золотой самородок, весом несколько килограммов, найденный трудягами на Колыме.

К утру в поселке разыгралась трагедия и установился траур. Старший оперуполномоченный райотдела МТБ, старший лейтенант Николай Чернышев, застрелил начальника Райотдела МТБ Омсукчана, майора Кисловского, затем учительницу

за которой ухаживал и наконец, сам застрелился. Чернышев искал убить 3-го работника райотдела, но он оказался дома и не мог к нему пробраться. Сказать, что ревность или месть - это абсолютно исключается, ибо Кисловский был женат, с двумя детьми, человек семейно порядочный. Учительница (имя ее я забыл) молодая, была во всех отношениях пример чистоты и трудолюбия. Чернышев молодой, красивый, правда любил как, все колымские оперчекисты, выпить. Что произошло? - до сих пор осталась тайной. Специальная комиссия из Магадана около месяца работала в поселке, подвергала поголовно следственной проверке всех и все. Но результаты ничего не дали. Кисловского и учительницу хоронили почестями. Хочу сказать, что таких случаев на Колыме бывало не раз.

По прибытии полковника Логунова и Чумака в "Пестрое Древо" было созвано совещание работников береговой охраны пароходства "Дальстрой" и треста Колымснаб. Совещание длилось до утра, хотя утро на Колыме не успевает в это время года за ночью. На совещании начальство требовало форсировать разгрузку парохода и в этих целях решило использовать экипаж "Джурмы". Поскольку я уже бывал в "Пестром Древо", при разгрузке грузов с "Джурма", Логунов и Чумак забрали мена с собой на катере на "Джурму", где и встретились мы с капитаном парохода Александром Павловичем Чигар. До этого я встречался с ним, и из его разговора узнал, что Александр Павлович когда-то плавал на Каспии и был капитаном парохода "Иван Колесников" (Карл Маркс), ныне курсирующий из Баку на Нефтяные Камни. Договорились совместно для ускорения

разгрузки грузов привлечь и экипаж парохода. "Вира-Майна" и матросские голоса сделали свое дело. Работа пошла ускоренно и совершалась круглосуточно. Демакс Акопович организовал ускоренную документацию грузов по линии Колымснаба. Резникову Абраму поручили взять на себя контроль за диспетчерской службой автотранспорта. К концу сентября 1950 года мы почти завершили разгрузочные работы. Оставалось немного времени для погрузки попутных грузов руды, металла - сырья. Одновременно пароход должен был взять на. борт свыше 300 пассажиров до Магадана. Все они заблаговременно прибыли в "Пестрое Древо". Среди ожидавших пароход, были женщины с детьми и больные. Вскоре, в начале октября пароход должен был поднять якорь и отплыть в Магадан. В эти дни я работал целыми сутками. Лишь к утру, добираясь до нашей палатки - особняка на берегу моря принимал горизонтальное положение, но глаз не смыкал.

Обратно, я ехал с начальством Управления в том же джипе, единственным в Омсукчане, Перевалили "Прощай молодость" - мы простились с тундрой и вышли в зону осенней тайги, одетом уже в красно-золотой наряд. Иногда было жутковато при переходе "мостов" горных рек, ибо вместо мостов имелись, брошенные над многими бушующими реками, накатники. Это не связанные, но схваченные скобами (как колья) железнодорожные рельсы. По ним водителю надо было умело управлять автомашиной. ибо любая неосторожность приводит к провалу в объятия бурлящей реки.

В августе месяца в этих местах было большое

наводнение от дождей, и оно снесло многие мосты. Чтобы обеспечить движение транспорта по этой "дороге жизни" в период навигации и пришлось дорожникам и транспортникам наспех делать такие накатники. Этим делом умело руководили Абрам Резников и Петр Фролов люди умные, с инженерной смекалкой. К вечеру мы приехали в Омсукчан. На следующий день я вернулся обратно на попутной машине в "Пестрое Древо" и в течение недели завершал отправку последних тяжеловесных грузов в Омсукчан. Тогда же, в "Пестром Древе" на катере до Магадана в отпуск отправлял замполита Управления подполковника Летова Сергея Кузьмича с семьей. Здесь же я встретил и отправил в Омсукчан нового замполита (фамилию не помню) с женой -докторшей. Впоследствии она однажды спасла мне жизнь, когда я серьезно заболел.