IV. ОМСУКЧАНСКАЯ ЗОНА.

РАБОТАЮ КАК ДОГОВОРНИК

Известие о победе над фашистской Германией застало нас на производстве, при солнечном майском дне севера. Работу мы прекратили, рукопожатия и объятия, ликовали все, даже забыв на время о лагерной жизни. Договорники и вольнонаемные направились, кто в ларек, кто в магазин. Лагерников ждал праздничный паек со спиртом. Торжества продолжались несколько дней, пошли в ход митинги и речи, получали поздравительные телеграммы от близких. У нас вновь зародилась надежда на пересмотр наших дел и освобождение из лагерей. Через некоторое время Указом Президиума Верховного Совета СССР была объявлена амнистия, в первую очередь женщинам. Началось частичное освобождение из лагерей лиц, пересидевших свой срок освобождения в связи с войной. Однако, им по существу, приписывалось пожизненное местожительство на Колыме, т.е. вечная ссылка за материком. Создавались условия для заключения трудового договора, в качестве вольнонаемного работника.

Таким даже разрешали вызывать на Колыму семьи за счет Дальстроя.

Я освободился из лагеря в июне 1946 года, т.е. пересидел шесть месяцев и волею судьбы оказался не сгнившим на Колыме. Спасением моим, отчасти послужила моя специальность экономиста-бухгалтера, так что я в меньшей степени оказался на физической работе, в открытых таежных условиях, хотя и перенес все ужасающие условия и унижения лагерной жизни.

Лагерь - не школа воспитания, он во многих отношениях опустошает человека, разрушает социальные, моральные его устои.

Для нас, политзеков, эти отрицательные стороны лагерной жизни, сопровождались еще страшной мыслью "за что сидишь, если обществу ты служил честно, отдавал без остатка свои силы, ради его укрепления".

Все же многие из, нас Колымских, зеков оставались людьми, сохранили человеческий облик. При освобождении, как и у других политзеков, у меня в документах стояла ограничительная надпись о моем закреплении за Дальстроем. Передо мною, как и перед тысячами другими, стояла дилемма: что делать дальше? Колеблясь в течение нескольких месяцев, я пришел к решению, что как бы ни тяжелы были условия Крайнего Севера, мне будет лучше, если я сделаю вызов жене, чтобы она приехала на Колыму. Она по образованию инженер-экономист и могла бы устроиться на работу в этих краях. Посоветовавшись с близкими товарищами, которые уже вызывали свои семьи, я решил сделать вызов через отдел кадров Юго-Западного управления Дальстроя. Начальник отдела кадров, Берщацкий одобрил мой шаг и при

мне оформил ей вызов из материка. Я уже работал старшим экономистом по труду на фабрике №3 и там же заключил трудовой договор с Дальстроем. При разговоре с Берщацким, он предложил мне работу в Омсукчанском Горнорудном комбинате, где идет еще строительство, в СЭК - строительно-эксплуатационной конторе в должности нормировщика по труду и зарплате горнорудного комбината. Работа эта была почти самостоятельная, и здесь он мог использовать мой опыт работы по строительству фабрики в Сеймчане, да и знания мои экономиста были неплохие. Ведь фактически моя молодая сознательная жизнь прошла на поприще экономиста-финансиста (хорошо знал я бухгалтерский учет). Места Омсук-чанской зоны были для жизни более благоприятные: имелась там рыба, оленина, дичь для еды.

Никишанов Василий Никитич, начальник отдела труда и зарплаты Юго-Западного Управления тоже посоветовал мне лучше работать там. Я согласился с таким решением и вернулся на фабрику, захватив несколько своих папок для сдачи дел.

Это был март месяц 1947 года. На фабрике, каким-то образом, уже знали о моем переезде в Омсукчан. Кто поздравлял с "выдвижением", кто-то из моих лагерников огорчился в связи с расставанием. Ведь разойдемся как в море корабли, кто куда, и, наверное, не увидимся после совместно прожитой многолетней жизни. Особенно огорчился Павел Григорьевич, с которым я работал около семи лет в самый трудный для меня период. Не мало он мне сделал добра, иногда буквально меня ограждал от гибели. Я этого никогда не забуду.

Мои молодые друзья: Немашев Николай, Соснин Михаил, Смогулов Шамши, Фригер Павел, Савин

Иван, Сметанин Николай, Опенгейм Клара и многие другие - делили со мной последний кусок хлеба в лагере. В связи с моим переездом, наш друг Хзанашвили Жора и его милая жена, имя который я, к сожалению, забыл, даже приготовили прощальный ужин. Тепло я попрощался и с Измайловым Алескером. Мясо в зоне фабрики бывало редко, в основном в поселке питались консервами. Вот и мы решили с казахом Шамши Смогуловым заехать к нашему знакомому Баранову Дмитрию, находящемуся в 12-15 километрах от фабрики, за мясом и заодно с ним попрощаться.

Мартовский вечер, река Сеймчан в тумане от мороза и скован льдами. Снарядившись лыжами, мы с Шамшием поднялись вверх по реке по ровной как асфальт заснеженной ледяной корке. Встретившись с Дмитрий Ивановичем, мы просидели у него долго и на прощанье излишне тяпнули спирта. Захватив с собой пару зайцев, несколько куропаток, ляшку конины мы стали возвращаться. Что может быть вкуснее казаху свежей конины, Шамши был доволен. Когда на плечах рюкзак, мы спустились вновь к реке, на зените неба стояла луна в полной своей красоте. Ничего не предсказывала погода, как вдруг поднялась пурга. Вернуться мы уже не хотели, а впереди было страшновато, тем более настроение наше было приподнятое от спиртного.

В этих местах, долина реки Сеймчан широкая и при пурге ветер свирепствует с особым гулом. Мы, преодолевая все, двигались вперед, останавливались лишь на минуты, чтобы снегом протереть лицо, дабы не обморозить щеки и нос. Обессиленные, помогая друг другу, мы продолжили свой путь, по инстинкту находя маршрут, стараясь не сбиться с пути. Наконец,

увидели мы огоньки фабрики. Мы находились уже 2-3 километра от поселка, на повороте реки возле аммональных складов.

Огонек, огонек! Какая у тебя могучая сила, для путника. Мы буквально ожили, появилась сила и спокойствие. Ведь жизнь на Крайнем Севере знает немало случаев, когда путник в пургу завершая долгий путь, погибает не дотянув, буквально несколько сот метров до дома. С трудом добравшись до жилья, мы увидели тревожные лица наших друзей, Исмаилова Алескера, Нуриева Исмаила и других. Выпив кружку крепкого чая, отдохнув 2-3 часа, мы пришли в себя. Я видел немало чрезвычайных событий в нашей Колымской жизни и этот случай напомнил мне о них; ведь и мы бы оказались на грани гибели, если чуточку изменили маршрут. Коллективно, с друзьями, мы на скорую руку состряпали пельмени и впервые за много лет азербайджанские кутабы.

Завершив свои дела, я выехал в Нижний Сеймчан. Прибыв, я остановился у своего давнишнего товарища по фабрике, Тильмана Иосифа, работающего в хозяйстве аэропорта в Нижнем Сеймчане. В прошлом Тильман Иосиф был одним из руководящих работников Житомирской области на Украине. Относительно большой аэропорт в Нижнем Сеймчане, расположен на равнине тайги, где летом комары и мошкара, а зимой сильные морозы. Рядом с аэропортом, речной порт и затон лесобиржи. Долина реки в этом месте, и низовья реки Буюнды, дельта Сеймчана, окруженные далекими, заснеженными сопками, напоминают Карабахский пейзаж родного Азербайджана. Сеймчан - центр Юго-Западного горнопромышленного Управления

Дальстроя, куда также входит Омсукчанский горнорудный комбинат. Поселок Сеймчан городского типа, к тому времени выросший в центр авиаперевозок. Недалеко от поселка агробаза, с молочным заводом, имелся почтамт и больница. Поговаривали, что в этой больнице работали в прошлом Кремлевские  врачи  и  профессора, сосланные на Колыму. Местные авиаперевозки соединяли многие уголки Чукотки, Якутии, Сибири и даже полеты были в Москву. Во время войны, в аэропорту Сеймчана бывали американские  и английские летчики. Здесь тогда можно было видеть еще трофейные немецкие и японские транспортные самолеты. Когда в апреле 1947 года я прибыл в аэропорт Сеймчан, там на очереди было много пассажиров на Омсукчан и большое скопление грузов. Хотя самолеты курсировали часто, но не успевали всех и все вывозить. Несмотря на старания Иосифа Тильмана, вылет мой задержался несколько дней. Наконец, перед праздником 1-го мая мы с Иосифом появились около самолета Юнкере, загруженного цементом и с разрешения начальника аэропорта Запасного В, меня пихнули в самолет и я, разместившись на цементных мешках, поднялся в воздух. Через круглые окошки самолета виднелось только небо. Наконец, через 1,5 часа самолет пошел на посадку и сел на искусственный аэродром на реке Сугая между высокими сопками под Омсукчанским хребтом в глухой тайге.

Отсюда до поселка Омсукчан было 4 км. В самом центре Омсукчана имелась еще аэроплощадка для приема небольших самолетов, которая работала только летом.

Служба большого аэропорта находилась в самом поселке и осуществляла связь с самолетами через радиотелефон. Когда самолеты прибывали, служба аэропорта в поселке оповещала грузополучателей горнорудного комбината о прибытии грузов и те на грузовых автомашинах или на санях прибывали в аэропорт к самолетам. Легковых автомашин в тех местах еще не было. Радиолинию с аэропортом обслуживал Каверин Нил, с которым я здесь познакомился. По прибытию нашего самолета в аэропорт разыгралась сильная пурга. Самолет одел копот и лег на ночевку, а я вместе с начальником аэропорта Кириченко Андреем и летчиком направились на полуторатонке в поселок. Примерно через час, преодолев четырехкилометровую, занесшую пургой дорогу, я приехал в поселок Омсукчан. Зайдя в помещение Омсукчанской строительно-эксплуатационной конторы - СЭК, я перемотал портянки, насладился теплом печурки и крепким чаем. Меня хорошо встретил начальник планово-экономического отдела конторы Ходаковский Владимир, уроженец города Николаеве Украины. Он, как и я, оказался на Колыме не по своей воле, был длительно в разлуке с семьей, но показался мне обаятельным, выдержанным человеком. К вечеру того же дня, я был определен вместе с двумя товарищами в так называемом доме ИТР (инженерно-технических работников) в одной большой комнате с небольшой кухней. Мы с товарищами быстро подружились. Взяли даже в дом к себе одного старика, дядя Гришу, на правах хозяина с небольшой оплатой за обслуживание дома.

В отличие от прежних, мест здесь можно было достать рыбу, оленину, и даже кетовую икру местного производства. Мы питались дома впервые

сытно, и старик наш "хозяин" был мастером на все руки. Через пару дней пурга утихла и я ближе стал знакомиться с участком организации нормирования труда и зарплаты конторы. СЭК комбината охватывала все внутрихозяйственное строительство горнорудного комбината, включая ремонт и эксплуатацию культурно-бытовых объектов, транспортные услуги. По существу вне ведомства, вся бытовка жителей поселка проходила через СЭК комбината. В поселке было около 2000 жителей, без спецконтингента зеков и охранников. Кроме обслуживания комбината, работа здесь выполнялась самая разнообразная. На Меренге, в 60 километрах от Омсукчана, СЭК имел специальный участок сенозаготовки.

В глухой тайге, справа от трассы, вся долина реки Вилига вплоть до берегов Охотского моря, у залива "Пестрое Древо" была владениями участка сенокоса. Участок возглавлял один из бывших зеков, казак по происхождению с Северного Кавказа Малаканов Федор. Он вел это хозяйство очень хорошо, знал тайгу, обладал талантом хозяйственника. Кроме сенокоса, который полностью обеспечивал скот Омсукчанского района на зиму, в хозяйстве он наладил рыбную ловлю, охоту на тюленей, птицеводство и свиноводство. У него всегда можно было приобрести грибы маринованные и сушенные, всевозможные ягоды, кетовую икру, кур и много другого съестного, чего днем с огнем не сыщешь в других местах Колымы. Рядом с хозяйством Феди Малаканова была агробаза "Меренга" с открытыми и закрытыми грунтами. Возглавлял его Терещенко Василий Иванович, также бывший зек.

В прошлом агроном, он творил чудеса на своем небольшом хозяйстве. Ведь в те времена для удобрения овощей кроме навоза ничего не применяли. Терещенко умудрялся составлять рецепты удобрений из химикатов и их неведомым путем добывал и использовал. Выращивал огурцы и помидоры, даже разводил цветы в теплицах. Он все свои невзгоды сглаживал трудом на любимом земельном участке. Разумеется, продукцией агро-участка, в первую очередь пользовались большие и средние начальники, служители охраны. Начальником Омчукчанского горнорудного комбината, в те годы, был Азраил Марк Аронович, который в свое время был начальником Юго-Западного Управления, о нем я упоминал в начале повествования. Был человеком оперативным, любил штурмовщину, "давай нажимай", давай "план" -подобные окрики были присущи ему. Заместителями его по политчасти был Стесов Василий Федорович, а по хозяйству Парамонов Сергей Петрович. Главным инженером комбината был Ивасих Павел Павлович. Все они были удивительно, на своих местах, работали дружно. Начальником СЭК, комбината, с кем непосредственно я работал, был Лысюк Мефодий, большой крикун и путанник, человек малограмотный, будучи старым колымчанином, хорошо усвоил нравы тайги и почти на каждом слове "брал горлом". Нам и другим его подчиненным часто приходилось с ним разъясняться, говорить по "душам". Крупное хозяйство нашего комбината, без геологоразведки, расположилось на территории радиусом более 200 км по бездорожью в тайге и в тундре. Рудники обслуживающие комбинат "Галимый", "Хабарен" и "Индустриальный" работали на

полную мощность. Электростанция, автобаза с 300 автомашинами и тракторами обслуживали обогатительные фабрики №7 и №14. Вблизи рудника "Галимый" были обнаружены и уже эксплуатировались залежи каменного угля. В Омсукчанском кусте имелся также крупный оленеводческий совхоз "Бухсунды". Как и следует, хозяйство комбината было многопрофильным. Рабочая сила комбината, в основном заключенные - "спецконтингент", как нас именовали тогда в разнарядках, составляла более 4 тысяч человек. На побережье Охотского моря в Гижигинской губе находились основные склады и перевалочные базы комбината. Летом к берегу в заливе "Пестрое Древо" подходили океанские пароходы, с которых разгружались грузы: техника, оборудование, продовольствие, предназначенные для Омсукчанского комбината. Пришвартовывались к ним самоходные баржы на погрузку. К вечеру, при приливе они подходили к берегу, а целый день после отлива находились под разгрузкой. В сезон работа здесь кипела. В течение июля и августа надо было, во что бы ни стало, вывезти все эти грузы объемом в десятки тысяч тонн. Количество работающих здесь зеков доходило до 600-700 человек, а число автомашин до 200.

Маршрут "Пестрое Древо" - Омсукчанский комбинат, около 150 км пути, пролегающий по сопкам, перевалам, буйным, горным рекам, летом и днем и ночью был ,в напряженном ритме работы. Жизнь на этом участке тракта отличалась каким-то своеобразием и трудяги, особенно водители, имели здесь свои нравы. При всех строго расписанных укладах жизни колымских лагерей и зон, водители этой трассы имели свои, присущие только им,

особенности в которых сказывались многолетний, однобокий, изолированный образ жизни людей, своеобразие вносило и географическое расположение. Ведь в этом обширном крае, зоны находились удаленные и изолированные друг от друга сотнями и даже тысячами километров. Я вскоре познакомился и завел друзей в этой зоне. В конторе СЭК я познакомился с Иваном Соловей, Левом Розенцвайгом, Федей Федушкиным, Павлом Коленковым. Я вместе с ними разрабатывал новые, уточнял старые нормы выработки по хозяйству, наводил первичную документацию по труду в карьерах. Последнее, особенно от нас требовали. Наверное, неслучайно в Колыме бытовала поговорка "На туфте и на аммонале строили Беломорканал". Ведь работа в карьерах была тяжелая и трудоемкая и от оценки труда работающих здесь во многом зависели показатели экономики рудного комбината. В первое время, нам оказывалось сопротивление со стороны людей, привыкших жить девизом "что такой труд и как от него избавиться". Таких было немало. Начальник лагерей Омсук-чанской зоны, Носов Федор Васильевич, москвич, по прозвищу "папаша" у лагерников, вначале опасался, что мы своими нововведениями и затеями в нормах выработки, можем взбудоражить "трудяг".

Главным врачом Омсукчанской лагерной зоны был Махмудов Мамед-Халаф, человек внешне суровый, но душевный, преданный своему долгу врач. Его кристальной честностью и гуманностью в отношениях к людям можно было гордиться. Парадоксом являлся то, что он жил под одной крышей, т.е. в одном доме с Носовым, хотя их "социальное положение" были разными. Носов начальник лагерей Омсукчанской зоны, Махмудов в

прошлом сам "лагерник". Надо сказать, что вышедший на волю, теперь договорник Махмудов даже подружился с Носовым. Бывая на квартире Махмудова Мамед-Халафа, я даже видел Носова у него дома. Всем тем лагерникам, которые месяцами болели и отлеживали в зоне, мы с ним сообща подбирали соответствующую легкую работу с применением максимального коэффициента к нормам питания, исходя из их физического состояния.

Началось лето, сезон сенозаготовок, где требовалось дополнительно рабочая сила в количестве около 200 человек. Основная жизнь сенозаготовителей в тайге, шалашная или палаточная, но главное без большой охраны. Работа на сенокосе, считалась таежной, "инвалидной" командировкой. Туда обычно посылали на некоторое время, инвалидов и больных зеков, по актировке врачей и считалось легкой работой. Легкой работой считалась также попасть в лагерную обслугу; нарядчиком, старостой, фельдшером, парикмахером, сторожем, пекарем, бригадиром или другие штатные должности занимаемые заключенными.

Какие приемы не совершали заключенные, чтобы освободиться от страшного унизительного труда. В лагерях свирепствовали цинга и авитаминоз, уносившие немало жизней. Ели что попало, лишь бы пополнить пустой желудок, что приводило к дизентерии. Истощение и дистрофия, обморожение косили людей. Жизнь там, на сенозаготовке, во многих отношениях было полегче, не говоря о том, что можно питаться добывая ягоды, и рыбу. В далеких, таежных командировках, приготовление пищи было арестантским наслаждением. Горячий обед в лагере юшка-суп и две, три ложки каши, мало

восстанавливали силу заключенных, но все же согревали. Поэтому заключенных, желающих работать на сенокосе было много.

Начальство лагеря по соображениям режима не доверяло зекам, осужденным по 58 статье Уголовного кодекса, пускать на сенозаготовку. Нашему брату меньше доверяли, чем уголовнику. Приехал ответственный за сенокос Малаканов за людьми. Началась "сортировка" людей по картотекам из лагпунктов. Руководители производства рады пустить физически слабых трудяг, чтобы оправдать план, а лагерный начальник не разрешает. Начинаются компромиссы в подборе людей, едущих на сенокос. Наконец, отобрали зеков, посадили их на 8 автомашин, во главе колонны в тайгу "Меренги",

поехал сам Носов. Среди едущих оказались на сей раз политзаключенные. Здесь я познакомился с профсоюзником поселка Дроздовым Сергеем, который часто ехал с нами на берег моря.

Это было начало июля. Ночи были белые, но холодные. Дорога по всей трассе от Омсукчана в направлении "Пестрое Древо" неблагоустроенная, многие участки проходили по таежному лесу мимо речушек и ключей. По дороге попадались палатки дорожников эксплуатационников. Дежурные трудяги поддерживали исправность дороги по всей трассе. Работали они как всегда вручную - тачки, лопаты, носилки и ударные инструменты. С октября по май месяцы дорога закрывается, а зимой в этих местах полная пустота, завалы снега, морозы и пурга. Людей встретишь лишь ближе к "Пестрое Древо", рядом с устьем Виленги. Это - радисты, зимующие в полуземлянках, складские рабочие и обслуга рыбпромхоза, тогда называлась хозяйством Ритова. В экстренных случаях, вызова медицинской помощи, ехать приходилось с большой осторожностью с опытным конюхом или на собачьих упряжках. Вспоминаю, сколько раз приходилась лагерному доктору Махмудову Мамед-халафу мчаться рискуя жизнью, по безлюдным просторам тайги и тундры на собачьих упряжках, ради спасения человеческих жизней. Ведь об аэросанях и малой авиации, в те времена, речи не могло быть. Мне пришлось однажды по этой трассе с самим Носовым в колонне автомашин курсировать, после набора рабочей силы для сенокоса. С нами было несколько автомашин с рабочими. Лишь на исходе четвертых суток, уставшие от бессонных летних ночей, мы добрались до нашей базы Меренги. Остановились в лесу на

левом берегу. Хозяйство Федора Малаканова находилось на правом берегу реки Вилига, где течение было тихое с широким простором. Мы развели костер на берегу и стали примитивными сигналами вызывать лодку, чтобы переправить людей. Наконец нас увидели и молодой парень Борис, являющийся помощником Малаканова по хозяйству, переплыл к нам с лодкой. Совершив несколько переходов, он каждый раз по 5-6 человек перебрасывал людей на базу. Последними поехали мы в лодке с Носовым. Людей устроили по палаткам. Они были заключенными - новобранцами. К вечеру ознакомившись с хозяйством, поужинав, мы крепко заснули. Мне было приятно в душе, что эти трудяги на лоне природы, без лагерного окрика "давай-давай" впервые спят спокойно и свободно. Запомнился такой случай. Один из лагерных охранников подошел к Носову и напомнил: "время поверки людей". Носов промолчал и после повторных ему напоминаний, посмотрев на усталых спавших людей, он ответил. "Дайте людям, хоть в этих глухих местах, покоя. Ведь я их взял и я за них в ответе. Так можете "стучать" куда надо". Эти слова впали в мою душу и они характеризовали человечность Носова. Хотя, он и являлся лагерным начальником, лейтенантом госбезопасности. Следующий день, когда люди отдохнувшие пришли в себя, Носов собрал их и завел разговор: "Ребята я с Вами прощаюсь. Вы видели, как я вас увез сюда. Сами видите, что здесь Вам будет легче. Трудитесь, меня только не подводите. Поняли?" Это было конечно понято больше, чем речь начальника. Потом мы с Носовым сели на лодку и в сопровождении "лоцмана" Бориса отплыли. По дороге в Омсукчан, на 64 километре пути, мы заехали

в автобазу. Здесь я познакомился с начальником автобазы Рудниковым Аврам Борисовичем. В прошлом - крупный инженер, транспортник, долго проработавший на руководящей работе в наркомате путей сообщения. И 1937 году был начальником Северной дороги, оттуда был и репрессирован на Колыму. Он был родом из Ленинграда и частично прожил в Киеве, хорошо знал свое дело транспортника, был организатором и оратором. Я слышал его выступления на больших совещаниях. Трезвый ум, дисциплинированность, душевность к людям, такой след он оставил в моей памяти, хотя жизнь этого человека вскоре трагически оборвалась. Произошло это так. Открывая летнюю дорогу в "Пестрое Древо", ехал он во главе колонны автомашин по крутым горным дорогам. На одном из поворотов его головная машина, из-за обвала сопки, вниз бортом провалилась в буйную реку "Вилиго". Он и водитель не могли открыть кабину автомашины, чтобы выйти и погибли.

Вернемся к началу разговора. Пообедов у Аврама Резникова, я вошел в парикмахерскую в небольшом поселке автобазы. Мастером оказался дагестанец Керим, недавно прибывший из Находки, после происшедшего там в бухте трагического события. Слухи об этом событии, до нас доходили, но Керим оказался очевидцем этой трагедии. Сейчас Находка -большой океанский порт, в те времена только строился. Дело было так. В бухте Находка стояли несколько многотоннажных, океанских пароходов, с разными грузами, в том числе взрывчаткой аммоналом. На строительстве порта работало немало японских военнопленных. Вдруг один за другими пароходы начали взрываться, разрушая вокруг все и

вся. Взорвался и пароход "Дальстрой", на котором мы в 1939 году прибыли этапом в Магадан. Жертвы и разрушения были огромны. Работала специальная комиссия по расследованию этого трагического события, ходили всевозможные слухи, в том числе как было тогда широко принято, что это было делом вражеских рук - диверсией.

Видимо, когда-нибудь, причины этого большого бедствия обнародуются. Конечно, были приняты чрезвычайные меры и это в первую очередь коснулось заключенных. В срочном порядке всех заключенных оставленных на работе, в строящемся Находке этапировали на Колыму. Таким путем и Керим попал на Колыму в поселок автомобилистов "Меренга".

Вечером мы выехали из поселка и к утру добрались до Омсукчана. По прибытии мне вручили телеграмму из Владивостока от жены. Она выехала из Баку и почти после месячного пути поездом приехала во Владивосток и ждала парохода в бухту Нагаево в Магадан. После прибытия, к вечеру я доложил руководству СЭК об организации работы по сенокосу, доставке рабочей силы и показал расчеты нормы труда по сенозаготовке. Приняв проведенную мною работу начальство горнорудного комбината решило "меня безвыездно держать в тайге, погнать в "таежную командировку", пока не кончится сезон сенокоса. Я попытался объяснить приезд жены ко мне, начальнику комбината Азреиль Марк Ароновичу, но получил ответ, что все необходимое для ее отправки из Магадана в Омсукчан будет предпринято, а я должен поехать на сенокос. Путь ей предстоял до Омсукчана, по тем временам, сложный. Из Владивостока - бухта Нагаево, затем транзитом

Магадан, далее сотни километров на автомашине в Среднекан. Из Среднекана на моторной лодке двое суток по реке Колыма до Сеймчана. Оттуда самолетом У2 в Омсукчан. Надо было полагать, что в Сеймчане хлопот будет много, самолета ждут сотни людей в глубь Колымы. Ведь это женщина с юга, среди этих простор Крайнего Севера - впервые, и ей будет тяжело. Поговорив еще раз с Марк Ароновичем, я понял, что моя отправка повторно на сенокос, связана с какими-то неполадками в заготовке сена. Как потом выяснилось, оказывается при приеме сена от заготовителей имело место обман, очередная "туфта" по колымски. Когда комиссия принимала заскирдованное сено от бригад, сена по размеру оказалось много. При отправке сена в Омсукчан по мере потребности, сена не хватало на половину. В чем дело? Выяснилось, что внутри скирды сооружали рамы из жердей и сверху помешали сено, внутри объем оказывался пустым. Как говорили на Колыме и здесь в бригадах были фармазоны. В результате скот, доставленный в эти края и с трудом акклиматизированный оказывался без сена и до конца зимы не дотягивал. По этой причине, часть скота в эту зиму погибла и часть забивалась с разрешения Магадана. Я собирался утром рано выехать в тайгу Меренга на сенокос. Перед отъездом выделили мне одну комнату в доме ИГР и начальство рудника поручило обеспечить, в связи приездом жены, принадлежностями первой необходимости. Рядом со мной по соседству жил Пуринсон с семьей. Я оставил ему немного продуктов для первых дней пребывания жены, так-как в то время была в Омсукчане для вольнонаемных карточная система. Организовать встречу самолета У2 взялись мои друзья Мамед

Халар, Иосиф Макаров, Владимир Ходаковский и Дмитрий Степанов. Я на всякий случай подал телеграмму в аэропорт Сеймчан своему другу Тильману Иосифу с просьбой встретить жену. Рано утром на попутной машине я выехал в тайгу и была ночь, когда миновал поселок автобазы. К 3 часам ночи, доезжая до левого берега хозяйства Федора Малаканова я распрощался с водителем, который держал путь на "Пестрое Древо", где на рейде стоял пароход "Джурма" с грузами для Омсукчанского рудного комбината. К счастью, на левом берегу реки оказалась лодка и я взявшись за весла переплыл к избам Федора. Не успел и выйти из лодки, причалившейся к берегу, как ко мне подошел Малаканов поздоровавшись, мы пошли к его избе. Оказывается, когда я только подошел к лодке, его собаки "Орел" и "Пират" забеспокоились и дали знать хозяину избы о новопришельце. Он держал собак на цепи возле избы и по существу они охраняли его большое хозяйство. Большие волкодавы, чуткие и сильные собаки. Когда появлялся в этих местах медведь, Малаканов отпускал на него собак. Были случаи когда они побеждали медведя и гнали его прочь. Когда к избе приближался человек, побывавший здесь когда-то в гостях, собаки своим беспокойством и тревожным ворчанием давали знать хозяину избы. А если чужак, то уже лаяли, при его появлении на противоположном берегу. Кроме Малаканова, собаки никого не признавали. Даже Борис когда их кормил, подходил к ним с большой опаской. База "Меренга" расположилась на том месте, где река "Меренга" впадает в Вилигу, а последнее берет начало в районе перевала "Танго" и проходя более 50 километров, огибает район базы

сенокоса, впадает в Гижигинскую губу Охотского моря. Места здесь особой красоты, широкая долина начинается с перевала "Прощай Молодость" и переходит в лесистую тайгу. Болотистая низменность радиусом более 100 км является по существу нашим сеноугодием. Конечно, на материке не стали бы заниматься таким сенокосением, ибо средний урожай травы с гектара здесь составлял не более 150 кг. А столько затрат оправдывала рабсила дешевая, в основном зековская.

Далее, летом на севере частые дожди заставляют разбрасывать копны и снова сушить сено и пересушивать и так ни раз повторяется. При всех затратах, заготовить сено заставляли, иного выхода здесь не было. Подобных нерентабельных хозяйств действовало в Дальстрое, немало.

Еще переплывая на лодке реку, я увидел много рыбы: хариусы, кета, бурят. Здесь бывает и кунджа, рыба с белым мясом, из которого северяне делали пельмени. Утром мы с Малакановым и Борисом организовали рыбную ловлю и дополнили питание трудяг. Питались здесь трудяги относительно лучше за счет рыбы, ягод, кедровых орехов. На островах Вилига даже подбирали яйца чаек, так что не обходились и без яичницы. Попадались зайцы на капкан и куропатки, уже темносерые, а не белые, как зимой.

Целый вечер мы с Федором Малакаковым думали и решали как организовать рентабельность сенохозяйства. Утром мы верхом на лошадях поехали в соседнюю агробазу к Терещенко Василию Ивановичу. Как раз к нему приехала семья из освобожденной Украины - жена и взрослая дочь. Угостили нас варениками, изготовленными по-

домашнему, из свежего таежного жимулуса. Потом мы держали с Василием Ивановичем совет, как точнее определить густоту трав на гектар с тем, чтобы подсчитать точнее норму выработки. Он мне помог и мы вместе выехали втроем в тайгу в четырех местах организовали хронометраж скошения трав. В течение июля скошенные травы, как требует агротехника, сушили и выборочно сдавали. Оказался самый лучший участок дает 165 кг, а плохой - 130 кг сушенной травы на гектар земли. В период пребывания на сенозаготовке, мы с Малакановым с раннего утра до поздней ночи объезжали тайгу по всем бригадам и ночевали, где попало. Бывало, мы наталкивались на медведя и, как правило, первым его издалека чувствовала лошадь, поднимала уши, иногда отказывалась идти вперед. У нас были охотничьи ружья с патронами. Как-то мы ехали верхом по тайге, участок был редколесьем, попадались кедр и даже сосна. Я ехал первым. Вдруг лошадь отскочила налево от тропинки и замерла. Малаканов, заметив ее, остановился и слез с лошади, прихватив ружье в руки. "В чем дело?" - спросил я. "Тише! Здесь где-то медведь, лошади чуют". Действительно, минут через пять мы на косогоре увидели стоящего на задних лапах мишку, прямо смотревшего на нас. Малаканов тайком приблизился к медведю и выстрелил в упор. Медведь сильно зарычал и повалился на бок. Он к нему. Я с двумя лошадьми тоже направился к этому месту. Но лошади отказались идти. Привязав лошадей к дереву, я пошел пешком. Что же? Медведь наповал убит. Малаканов прямо угодил в грудь. Оказывается, это не из первых его удачных охот на медведя. Через час, туша медведя на волокушах была доставлена в одну из бригад и там мастерски

обработана. Медвяжатина пошла в котел работяг всего сенокоса. А шкурку медведя, Малаканов осенью привез мне домой в подарок. Шкурка лежала у меня, как подкроватный коврик вплоть до моего выезда из Омсукчана в 1953 году.

На краю поселка автотранспортников была радиостанция, неплохо оснащенная по тем временем. Возглавлял ее Александров Евгений. Жил он здесь с семьей, жена также работала на радиостанции. Держал он связь с материком; Хабаровском, Владивостоком с другими радиостанциями Колымы и Чукотки. Мы познакомились с ним через моего друга начальника связи Омсукчана Яшы Бланка. Не была случая, чтобы он пропускал меня мимо радиостанции; обязательно затащит угостит и добро проводит. Бывая в "Меренга" я иногда даже заходил ночью к нему по служебным делам. В этом же поселке автотранспортников работал водителем Магомед Булгачев - ингуш по национальности, отбывший срок. Человек он был отчаянный, храбрый и в любых рискованных делах в жизни он был впереди - "Миша Булгач" - таково было его прозвище. Крупного телосложения, здоровый и сильный кавказец, был человеком отзывчивым и добродушным. Общался он с уголовным миром, но держал себя самостоятельно. Люди этого мира его опасались, что в результате обошлось для него трагически, о чем я расскажу дальше.

Было середина августа, поздно вечером в хозяйство Малаканова приезжает сам Евгений Александров и сообщает мне новость, что жена уже приехала в Омсукчан. В первую минуту какая-то растерянность охватила меня и Малаканов стал второпях помогать мне собираться в путь. Я с

Евгением приехали к нему на радиостанцию и он связал меня с политуправлением рудного комбината. Зам. политотдела комбината Стесов Василий разрешил мне выехать. Магомед Булгачов тут как тут, в нужную минуту. На его "студебекере" выехали мы ночью. Рано утром (хотя день начался давно) проезжая мимо рудника "Галимый" мы заехали в горняцкий поселок за нашим земляком Азизом Новрузовым. Он был готов, ждал меня и все вместе продолжили путь в Омсукчан. Через час мы были дома. Цветов и прочих подарков из "магазина" у нас, естественно, не было, зато мы захватили жене подарок особого порядка на Колыме, северные женские сапожки. Жена встретила меня без слез, но очень задумчиво, радостно и грустно. Видимо эти места для нее были диковиной, экзотика была непривычной, условия жизни омрачающие. Потом она мне открыла причины грусти "вот в какие места загнали людей и как они ужасно выглядят".

Оказывается Иосиф Тильман в Сеймчане вне очереди посадил ее на самолет У2 и отправил в Омсукчан. Сколько мытарства и трудностей она испытала в пути; поездом месяц, пароходом неделя из Находки, транзитный городок Магадана, трехсуточный путь на открытой машине по колымскому тракту, Уст-Среднекан, оттуда по реке Колыма - двое суток на моторной лодке, наконец, Сеймчанская тайга, аэропорт. В пути из Баку, она находилась более 2 месяцев. Ей еще повезло, что в Находке она познакомилась с несколькими семьями, также выезжающих в Омсукчан. В Сеймчане на последнем участке ее пути, благодаря Иосифа Тильмана ей особо не пришлось ждать. Ведь летали 2 самолета У2 с двумя пассажирами на борту по 3 рейса в день, а

число ожидающих было около 300 человек. Вот наконец, после 10 летней разлуки, я вновь встретился с женой. Пока я был в "Меренге", в аэропорту встретили ее мои друзья и окружив вниманием, привезли домой. В наших условиях так было заведено всегда, встречать заботливо семью из далекого нам материка. Но мои друзья перестарались. Макаров Иосиф Григорьевич сделал до моего приезда домой, абажур для освещения, принес бак с водой. Махмудов Мамедхалаф с женой, Ходаковский Владимир, Степанов Дмитрий, наши кавказцы заходили и осведомлялись о здоровье жены и предлагали свои услуги чем ей помочь. В общем, когда я вернулся домой, бытовка в доме была налажена, благодаря заботам друзей, чего не могу сказать о внимании моего непосредственного начальника СЭК - Лысюка Мефотий. По натуре был он человек черствый и жадный, любил копить деньги. Человек полуграмотный, крикун, людям относился грубо, вплоть до применения рукоприкладства. Привезли его на Колыму в 1930 году не по доброй воле. Перед начальством подхалимничал, в то же время там, где не нужно, проявлял трусость. Открыто сожительствовал с молодой женой главного бухгалтера комбината старика Смирнова и полагал, что прикроет долго свои безобразия за его спиной. Так конечно на получилось, он провалил работу СЭК и потерял уважение людей. Я с ним, по существу, вместе очень мало работал, так-как после приезда в Омсукчан, меня послали на сенокос. Побыв дома и доложив обстановку на сенокосе, я через день вновь отправился в "Меренгу". Ехал уже в этот раз на сенокос с другим настроением. Пройденный путь был позади, теперь я уже не одинок в этих краях, жизнь

небезнадежная как раньше, я часто об этом думал. Временами я даже забывал, что я "бывший" политзаключенный и стал равноправно и более смело говорить с начальством. По дороге я зашел на радиостанцию и связался по эфиру с берегом Охотского моря с Парамоновым Сергей Петровичем, Договорились, что я приеду к нему и с его участием решим ряд хозяйственных вопросов с Ритовым -директором Вилигинского рыбного хозяйства. Так, следующее утро, я с Федором Малакановым были на берегу моря в "Пестрое Древо". На катере мы добрались до устьи реки Вилиги, где находилось рыбохозяйство Рито бека, как мы шутя кавказцы, называли его. Решив все вопросы, хорошо пообедав, мы на грузовике вернулись в хозяйство Малаканова. В последующие два дня мы троем объехали участок сенокоса и пощупали большие скирды сена. Сена, против прошлых лет, оказалось мало, но без "туфты", на официальном языке, без приписки. Парамонов предложил, зачем молодняк скота держать в Омсукчане и возить им почти за 100 км сена. Тогда как можно скот завести сюда, построив для них телятники и конюшни. Договорившись с начальством комбината, воспользуясь что люди еще обратно не разъехались по лагерям, мы выделили два десятка трудяг и в течении недели, сколотили три помещения для скота. Затем связались с Омсукчаном и Бориса отправили за скотом-молодняком. Такое удачное решение, позволило комбинату сохранить молодняк и добиться хорошего его роста.

Далеко в тайге, кто-то из геологической экспедиции несколько лет тому назад забросил трактор. С Сергеем Парамоновым мы натолкнулись на трактор и он, в прошлом водитель, стал ближе рассматривать

его состояние. Решил протащить трактор до автобазы, отремонтировать и передать его нам в СЭК для внутрихозяйственных нужд. Нашлись и трудяги среди сенокосителей, которые в нем кумекали. По приезду в 64 км, на автобазу, я попросил Резникова Абрама Борисовича помочь в ремонте трактора. Так, что Сергей Парамонов сделал второе хорошее дело для нас. После ремонта, трактор своим ходом дошел до Омсукчана и мы его затем с полной нагрузкой использовали для своих нужд. Позже, все же разузнали, что трактор весною 1939 года сопровождал геологическую экспедицию, которая работала в безлюдных таежных местах. Трактор застрял, в тайге, его забросили, потом, как бывает часто на Колыме - списали.

Наступила осень, тайга одета в золоченный наряд, кое-где первый снег. Работу на сенокосе завершили и людей отправили по прежним местам. Хорошо, что этот сезон прошел без происшествий.

Вернувшись в Омсукчан, я начал свою работу в конторе по нормированию и оплаты труда. Жену зачислили на работу в плановый экономической отдел конторы. Работа ее помещалась рядом, в 30 метрах от дома ИГР, где мы жили. Начальник ПЭО был Киреев Василий, выходец из Новороссийска, по натуре был ограниченный и замкнутый человек, его прозвали "человек в футляре" по Чехову. Хотя он был договорник, по образованию экономист, но для производства приносил мало пользы. Он все время мечтал "иметь кубышки" и купить на материке дачу со всеми удобствами. Я не хотел, чтобы жена работала под его начальством и вскоре ее перевели на работу в ОНТЗ, отдел нормирования труда и зарплаты.

Омсукчанский комбинат, в силу большого перспективного развития, был преобразован в самостоятельное Горно-промышленное Управление с непосредственным подчинением Главному Управлению Дальстроя в Магадане. Расширялось производство, прибывали новые люди. Некоторые геологоразведрайоны перешли в эксплуатацию и стали на правах рудников в Горном Управлении. Наша контора получила кое-какое расширение и в функциях, и в штате. Руководство СЭК не оказалось способным к осени завершить начатые строительные и ремонтные работы по поселку, особенно по бытовым объектам. Надвигающаяся зима застала нас врасплох. Хотя тайга начиналась за речкой километров 1-2 от поселка, даже дров не было достаточно заготовлено. Срывался завоз угля из "Галимый" для электростанции, отсюда перерывы в работе рудников и шахт, так как они снабжались энергией по высоковольтной линии из Омсукчанской электростанции. Положение нового Управления и его предприятий, разбросанных по далеким уголкам тайги и при наличии бездорожья, было напряженное. Начиная с октября, пошел снег и разыгралась пурга. Как было отмечено ранее, Омсукчан в те годы не имел связи по Колымской трассе с Магаданом. Завоз грузов и продуктов осуществлялся летом морем. Зимой, в очень ограниченном количестве самолетом. Бухтой для приемки грузов был открытый рейд в Гижигинской губе, на "Пестром Древо", отсюда по грунтовой дороге в Омсукчаи, расстояние более 150 км. Зимой когда замерзала река Сугой, на ней подготавливался прием маленьких самолетов Л2. Преждевременный приход зимы в том году причинил много неприятностей. Часть грузов даже застряли на берегу и ее не успели вывезти. Люди были подняты на ноги во имя спасения жизни этого изолированного хозяйства, расположенного на территории почти сто тысяч квадратных километров.