КОЖАНЫЕ САПОГИ

Так уж в жизни все устроено, что с течением времени появляются все новые и новые проблемы. Одни из них как-то разрешаются, другие остаются на долгие и долгие годы.

Не успели до конца оправиться от голода — дети подросли. Наступила школьная пора для дочек. А где взять одежку и обувку, если нет родительских накоплений, если все отнято, разграблено, а заработка хватает только на хлеб. И тут все завертелось,

закружилось в этих невыносимых режимных условиях. Начали родители изыскивать все возможные и невозможные способы, чтобы сшить из старого тряпья платья, как-то раздобыть обувь.

А тут вдруг разрешилась проблема с садиком для меня, совсем случайно, в виде исключения, по просьбе одной из соседок по бараку, работающей воспитателем в этом детском саду. Для родителей это было большим событием. Но появилась следующая проблема — где взять одежду и обувь. Ведь в бараке я ходил полураздетый и в чем попало.

И отец пошел в комендатуру за разрешением на увольнение для того, чтобы продать на базаре ранее изготовленные им изделия и купить сыну одежку. Но там он получил отказ. Более того, его предупредили, что если он покинет зону, то будет строго наказан.

И тогда он рискнул. В надежде, что никто не узнает об его исчезновении, упросил своего сменщика отдежурить за него несколько часов, а сам устремился на городской рынок. Но не тут то было. Не успел он покинуть свое рабочее место, как об этом стало известно соответствующей службе.

А он, после успешной продажи своих изделий и покупки детских кожаных сапог, необычайно довольный и радостный, чуть ли не бегом направился домой. Не доходя нескольких метров до барака,

он увидел незнакомого мужчину лет тридцати, неторопливо прохаживающегося по дорожке, и сразу понял, что это за ним. Значит, кто-то успел доложить, подумал он, а сам продолжал идти, как и прежде.

Но не успел он подойти к крылечку, как незнакомец вышел ему навстречу, представился работником особого отдела и сообщил, что он пришел за ним, чтобы сопроводить в комендатуру. Отец не стал вдаваться в подробности, лишь попросил разрешения передать сыну сумку. Тот не стал возражать.

И вот он в комнате. Быстро достал кожаные сапоги и попросил меня их примерить. И хотя они были немного велики, но выглядели отлично. Ничего подобного я никогда не видел. Радости моей не было конца. А он поцеловал меня и сказал: «Когда придет мама, скажи ей, что я в комендатуре», — и ушел.

Неспокойно стало как-то на душе. Знал я отлично, что это за заведение. Но сапожки нет-нет да и уводили меня от этих страшных мыслей. То я надевал их и медленно прохаживался по коридору, то снимал и любовался ими, пока не пришли сестры из школы. После этого убрал их до маминого прихода.

Когда пришла мама, я ей все рассказал. Она, не раздеваясь и ничего не говоря, сразу пошла в ко-

мендатуру. И не напрасно, поскольку отца уже готовились вести в тюрьму. Долго маме пришлось в слезах упрашивать работников НКВД, чтобы те отпустили папу. И ей удалось уговорить их, но при условии, что больше подобного он не совершит, о чем дано было письменное заверение.

Глубокой ночью наши любимые возвратились домой. Мы, конечно, не спали и все прислушивались к окружающим шорохам. А с их приходом опять затеплилась жизнь. Это была ночь перед моим посещением садика, о котором родители и мечтать не смели. А я, когда с родителями шел в садик в своих кожаных сапогах, был самый счастливый человек на свете. Эти кожаные сапоги пронес я в своей памяти через всю жизнь.