- 131 -

Глава 18.

«СРАБОТАННЫЙ» ЧЕКИСТ

 

— А думали ли вы о том, — прервал меня вдруг Левкович, который, как мне казалось, совсем перестал меня слушать, погрузившись в свои думы, — что и грех тоже ведет к Богу?

Знаете, все, что я вам тогда говорил, было не настоящее.

Я говорил не от себя, а как бы от имени тех, к кому я пошел на службу и веру которых я пытался усвоить.

Как ненастоящим было многое из того, что вы сказали Зиньковскому.

А теперь, давайте, поговорим по-настоящему. Послушайте мою исповедь. Ведь оба мы смертники, и стесняться нам друг перед другом уже не к чему.

Так вот: последние два или три года службы в НКВД я заболел сильным нервным расстройством. Чуть что — слезы. Стыдно даже признаться: читаю какой-нибудь пустяк, смотрю картину в кино или слушаю оперу, даже ничего особенно жалостливого, — вдруг что-то схватит за горло, и... слезы.

Это — у чекиста-то!

Но у нас многие этим болеют. Вы сидели с Прыговым? Он покрепче меня, вы знаете, никаких контузий у него не было. Детина пудов семи весом. На пузо смотреть страшно. Шея, как у быка. Настоящий мясник... А то же самое: плачет, да и только.

Потом началось и худшее: специальная чекистская болезнь - ОТРАВЛЕНИЕ КРОВЬЮ.

Сидишь себе, читаешь дело, и вдруг — эти самые «кровавые мальчики в глазах».

Собственно говоря, это чаще всего был один. Не знаю, откуда он ко мне привязался. Так, один попик такой случайный. Плюгавенький, невзрачный. Идет, весь трясется — правда, зимой это было, а он, как водится, в одном белье и босой. И все так лепечет: «Яко разбойника прими!..»

 

- 132 -

Так вот, он и стал приходить. Сначала изредка, потом — чаще. Придет себе и смотрит этак, не то укоризненно, не то жалостливо. И кровь на нем...

Меня доктор предупредил: «Смотри, не заговаривай с ним! Заговоришь, конец тебе будет. Тогда уж наверное — сумасшедший дом, а из него никуда не выйдешь».

А поговорить мне с ним — страсть, как хотелось. Ну, хоть ругнуться. Но стисну зубы, молчу. Стараюсь не глядеть. Уткнусь в дело. Стакан за стаканом пью. А в глазах марево... красное. И слышу это: «Яко разбойника...» Тьфу ты, Господи! — Левкович весь покоробился, сжался.

Видно было, что он отдался воспоминаниям. Но потом, как бы стряхнув с себя что-то, продолжал:

Слушал его, становилось все больше и больше не по себе. Я видел, что передо мной вконец искалеченный человек. Искалеченный не только телесно. Было до жути жаль его. Но и страшно...

В глазах, это еще ничего бы, — продолжал Левкович. — А то — запах свежей крови! И так затошнит, до рвоты.

Это у наших часто, у многих, кто ходил на «шлепку». У нас ведь почти каждому это случается. Палачей у нас нет. А делается это по наряду — в порядке обыкновенного дежурства. Метод «ВОСПИТАНИЯ ЧЕКИСТОВ», есть и такой термин. Своеобразная, видите, подготовка! А дело здесь, собственно, в той самой «партисипации», на которую вы так любите ссылаться: создается, так сказать, корпоративное чувство. Ну, и круговая порука тоже...

Как водится, послали меня в санаторий — раз, другой. Лечили там всякими процедурами. Не помогло! Может быть, потому, что я сам слишком усердно стал лечить себя водкой. Пил я зверски. До зеленых чертей допивался.

Потом меня перебросили на работу в музей. На что, казалось бы, спокойнее. А на поверку вышло иначе. То ли нервы окончательно сдали, но перемена обстановки только ухудшила мое состояние.

Эти иконы, кресты, реликвии пробудили воспоминания далекого детства. И тут я совсем запсиховал. Грехи всей моей жизни, как будто, бросились мне в душу.

Я перестал спать. И раньше я не мог заснуть без хорошей порции водки, а теперь даже водка больше не помогала. Лежу

 

- 133 -

с открытыми глазами ночи напролет. А тут этот проклятый запах. А в глазах красные пятна. И картина во всех подробностях. Пытаюсь думать о чем-нибудь другом, а в голове это самое.

Принялся, было, за свое новое дело. Сначала — даже со страстью. Вы знаете, коммунисты относятся ко всему, что связано с религиозным культом, совсем эмоционально.

Недаром, закрывая церкви, обязательно снимают с куполов кресты. Так поступали некогда христиане с языческими святынями: две веры не могут уживаться одна с другой.

И у меня эти музейные вещи поначалу вызывали какое-то ожесточение. В каждой из них я видел как бы своего личного врага. Хотелось над ними издеваться, топтать их, раздавить, уничтожить.

Но потом все это как-то мне опротивело. Я въявь почувствовал, что жизнь окончательно постыла, что я свое уж изжил, и что пора, значит, убираться подобру-поздорову. Это было решено и подписано. Сомнений на этот счет никаких не оставалось. Револьвер всегда был со мной...

Левкович встал. Проковылял несколько раз взад и вперед по камере, придерживаясь здоровой рукой за стены. О чем-то напряженно думал. Потом снова опустился на койку и продолжал:

— Тут вот случилась со мною одна неожиданная вещь. Почище вашего Баха. По какому-то делу спустился я в Дальние Пещеры. Один. С фонариком. Было мне тогда особенно не по себе. Но ничего на этот раз я не пил. Думаю: не пора ли? Не все ль равно, когда и где...

И вдруг вижу я где-то сбоку мягкий свет. Что ж это могло быть? Сжал рукоятку револьвера. Сделал еще два шага и остановился, как вкопанный. За углом маленькая пещерная церковь. Перед Нерукотворным Образом, потемневшим от времени, свеча. А на полу какая-то неопределенная фигура.

Когда присмотрелся, — женщина. Лежит лицом вниз... Руками как будто обнимает землю. Ни одного движения. Ни одного слова. Я стал ждать... долго — не знаю, сколько: может быть, час, может быть, меньше.

Но я узнал, кто это был. Это была наша сотрудница. У нас, среди своих, звали ее «сатанисткой». Слухи о ней были нехорошие. Мне донесли о них сразу же, когда я вступил в должность и начал знакомиться с персоналом.

 

- 134 -

Был я потом и на ее лекциях. Меня коробило от ее тона. Она шла дальше, чем требовалось, допуская недозволенные кощунственные выражения. Я сказал ей об этом, даже сделал ей внушение.

Но сейчас... Что же это такое? Тут меня вдруг осенило! Я понял, что сюда ее привел груз накопившихся в ней грехов, так же как он привел некогда к ногам Спасителя Марию из Магдалы.

Разве не грех открыл перед разбойником двери в рай? Свет во тьме светит. Ощущение греха — начало спасения... И тот момент, когда Иуда бросил в лицо судей их сребреники, перед ним засветил уже свет. Но, чтобы спастись, ему нужно было пройти еще через другой грех, который, как и все грехи мира, был искуплен Спасителем.

В тот же вечер я подал заявление освободить меня от занимаемой должности. А через несколько дней я очутился здесь. Жду сейчас своего КРЕЩЕНИЯ ОГНЕМ.

На этот раз говорю с вами уже искренне: от своего собственного имени, как велит мне моя и ваша старая вера.

На этом, помнится, разговор наш оборвался. В урочный час меня позвали «с вещами». Уходя я обнял Левковича.

Мы отдали друг другу наше последнее целование.