- 147 -

«ЗА ФАШИЗМУ»

 

Запомнился так называемый Франкфуртский этап — около трех тысяч, — состоящий из тех, кто оказался в оккупации и так или иначе работал при немцах. Вспоминается один колхозник, которого я спросил, за что его посадили. Он подумал и как-то нерешительно сказал: «Ну, как это... За фашизму. Фашизма я». — «А кем ты работал?» — «Возчиком. Перевозил, что придется. Один раз при отступлении немцы нагрузили мою телегу винтовками и сказали, куда везти. А наши были уже близко, местность я знал, и эту телегу с винтовками я повел не к немцам, а к нашим и отдал им оружие. А меня спрашивают: «Зачем ты пришел от немцев, с каким заданием?!» И дали десять лет!»

Сколько времени шел этот этап из Франкфурта, я не знаю. Вероятно, долго, потому что по пути к нам на станции Печора с него сняли 180 покойников. До нашего лагеря, до Инты, оставалось 160 км. По прибытии к нам сняли еще 40 трупов. Цифры запомнились, потому что общая обстановка бодрила, фронт продвигался на Запад.

Однажды мы — группа работников Сангородка — возвращались поздно вечером из Поселка, что находился в восьми километрах. По дороге, уже вблизи Сангородка, нас остановил стоящий грузовик с погашенными фарами. Нам тоже велели потушить фары. Из любопытства я сошел с машины, чтобы взглянуть,

 

- 148 -

чем тут занимаются. Оказалось, что переносили трупы из вагонов прибывшего этапа. Железная дорога тут проходила рядом. Эти трупы везли к нам в морг. Утром мы должны были сделать несколько вскрытий.

Мы вошли в морг, он был забит замерзшими трупами. Кто-то пробормотал «Освенцим». Несколько покойников, чтобы выделить подлежащих вскрытию, поставили на ноги и прислонили к теплой печке. Картина лежащих трупов никого не удивляла, но вид мертвецов, стоящих на ногах и как бы греющихся у печки, был необычен и неприятен.

Больных с этого этапа набралось столько, что нас завалили ими — чуть живыми, грязными, вшивыми. Их надо было мыть в бане, а предварительно в целях борьбы со вшами сбривали на теле волосы — и мужчинам, и женщинам в одном помещении. Никого из больных эта картина совместно раздетых мужчин и женщин не смущала: все они пребывали в состоянии какого-то слабоумия. Одна молодая женщина все старалась пройти мыться вместе с мужчинами. На запрет улыбалась. Ее мать положили в больницу без санобработки и в туже ночь она умерла. Говорили, что мать сняла о себя последнюю теплую одежду для дочки, которая рядом замерзала. Дочка выжила, мать умерла. Сколько умерло вообще из этого трехмесячного этапа, нам неизвестно. Неизвестны в точности и основные причины смерти. Преобладала же дизентерия со смертельным исходом. На этой почве у нас, лечащих врачей, произошел конфликт с санитарным начальством, которое стремилось показать у всех смерть от авитами-нозов и алиментарной дистрофии, то есть по сути скрыть имевшую место эпидемию дизентерии (алиментарная дистрофия — пищевая).

Все пристальнее приглядывалась костлявая и к нам, медработникам. В этот период у меня обострился старый туберкулез. Долгое время держалась высокая температура и кровохаркание. Вместо лекарств использовал собранный в тундре трилистник. Столь же символическим получалось и дополнительное питание. Зато работы было столько, что дышать чистым воздухом на прогулках я мог только один час, где-нибудь с 5 до 10 часов вечера. После десяти запрещали выходить из помещения.