ЗАКЛЮЧЕННЫЙ Д-1-989

 

ДАВНО окончилась война, шла будничная, утомительная и изнурительная жизнь в лагере. Заключенные находились в полной изоляции от жизни в стране. Людей за период войны сильно поубавилось, рудник работал не на полную мощность. С открытием морской навигации в 1947—1949 годы стали поступать большие партии заключенных, именуемых военными преступниками, изменниками Родины, власовцами, полицаями, старостами и тому подобных. Первая группа заключенных — это солдаты, офицеры, пленные во время военных действий и оказавшиеся на Западе. Им предстояло обвинение по статье 58а - добровольная сдача с оружием в плен врагу. Вторая группа заключенных — мужчины, находившиеся па территориях, оккупированных врагом, им предъявлено обвинение по статье 58б - сотрудничество с фашизмом. Третья группа заключенных — это полицаи, старосты, каратели.

С прибытием в лагерь НКВД рудника «Лазо» новых контингентов заключенных, именуемых военными преступниками, предателями Родины, пришлось наш лагерь НКВД № 5 реорганизовать в лагерь строгого карательного режима. Всех заключенных-бытовиков, уголовников и пятьдесят восьмую статью с небольшими сроками перевели в другие лагеря с более слабым режимом.

Из старых заключенных, осужденных по статье пятьдесят восьмой к 15—25 годам лишения свободы в лагере оставалось менее десятка человек, в том числе я. Видимо, рудник «Лазо» был самым подходящим местом моего физического уничтожения.

В лагере снова установился строгий, жестокий каторжный режим. В столовую стали ходить под конвоем надзирателей, бараки заперли, на окна прибили железные решетки, поставили в барак парашу, проводились две поверки в день. Ввели очередную унизительную процедуру над личностью: наши-

 

ли большие белые номера на козырьке головного убора, на спине и на ногах выше колен. У меня был номер Д 1-989.

Вменялось в обязанность номера держать в порядке. За халатное отношение к номерам наказывали изолятором или другими наказаниями.

Теперь человек перестал быть человеком, ему нашили «тавро», заключенный при обращении к начальству должен докладывать:

— Гражданин начальник, я, заключенный номер Д 1-939, срок 25 лет, прибыл по вашему вызову.

Так началась новая жизнь с 1947 года.

Колыма ты, Колыма —

Чудная планета!

Девять месяцев зима,

А остальное — лето.

Как я оказался на «блатной» работе в зоне лагеря дневальным КВЧ?

Для меня это произошло совершенно неожиданно. Я никогда не думал, не мечтал об этом, потому что в моем личном деле-формуляре, который следует всюду за мной, ясно черным по белому написано «использовать только па тяжелой физической работе». Карательная рука начальника режима, оперуполномоченного 11КВД старалась четырнадцать лет строго выполнять это предписание.

Теперь все по порядку.

Шахты рудника «Лазо» были построены выше по распадку (по ручью) от лагерных жилых бараков, заключенных примерно в двух километрах. По обоим берегам ручья стояли жилые бараки и другие хозяйственные постройки: столовая, медпункт, стационар и баня. Ниже по ручью за зоной лагеря па близком расстоянии был построен поселок для начальства Дальстроя и для вольнонаемных рабочих, бывших заключенных, которым после освобождения из лагеря выезд на «большую землю» не разрешался. Они жили, как «свободные» граждане, но за ними закреплялась постоянная зона проживания, без права выезда из своей зоны, они обязывались регулярно являться на проверку в органы НКВД.

Примерно в 1947—1950 годах выработки в шахте углубились вертикально на 300—400 метров от подошвы, миновав вечную мерзлоту, встретили обилие галых подземных вод, которые при помощи насосов приходилось откачивать наружу и сливать ее в этот распадок. Вылитая вода из шахты постепенно разливалась по ручью, замерзала и сползала под уклон, как ледник, по

 

направлению к лагерю. Достигнув лагери, затапливала несколько жилых бараков, стоящих вблизи ручья. Бараки вмерзали в лед до потолка, заключенных приходилось переселять в другие бараки. Создавалась невыносимая теснота, даже приходилось ставить зимой брезентовые палатки.

Каждую весну, с наступлением тепла, заключенных после тяжелой рабочей смены выгоняли на несколько часов работать по очистке бараков ото льда и так несколько лет подряд. Самому тоже приходилось до устали тяжелым ломом не раз долбить лед. У меня возникла идея, каким образом избавиться от затопления бараков шахтной водой.

Однажды утром, перед выходом на работу, набрался смелости и пошел на прием к начальнику лагеря Локтионову изложить свою идею. Вхожу в кабинет начальника, а у самого поджилки трясутся, заикаясь и путаясь, докладываю:

— Гражданин начальник, явился к вам на прием заключенный номер Д 1-989, статья 58, срок 25 лет лишения свободы. Я вношу предложение, как избежать, чтобы наши бараки зимой не вмерзали в лед.

Начальник Локтионов занял позу победителя, рассвирепел, закричал на меня:

— Фашист, троцкист, вредитель! Вон отсюда! Хочешь нас, чекистов, впутать в эту грязную историю. Нет, нас, чекистов, не проведешь!..

Так, несолоно хлебавши, как оплеванный, ушел от начальника и своим товарищам об этом не говорил. Визит к начальнику окончился благополучно, считаю, повезло, мог получить направление в кондей или в штрафную бригаду. Так продолжалась монотонная жизнь заключенных. Всякая инициатива убивалась начальником-деспотом. Прошел слух среди заключенных, что назначен новый начальник нашего лагеря майор Нечаев, бывший фронтовик. Он уже выгонял заключенных на уборку лада из бараков. У меня опять загорелось желание пойти к новому начальнику лагеря и предложить свою идею, что нужно предпринять, чтобы бараки не заливало водой. Долго мучался, боролся с собой — идти не идти, вспомнил грубость начальника Локтионова. Преодолел страх и решил пойти. Вошел в кабинет майора Нечаева, докладываю, как положено — перечислил все свои «регалии», кто я есть, и говорю:

— Гражданин начальник, у меня есть предложение, как можно избежать в будущем вмерзания бараков в лед.

Услышав в ответ: «Слушаю», я изложил суть своей идеи.

— Для этого вам нужно в конце августа, пока теплая земля,

 

накрыть стлаником весь ручей по всей зоне лагеря. Когда выпадет снег на лежащий стланик, образуется утепленная труба, и вода по распадку и из шахты потечет по своему руслу, и бараки не затопит, а будет затоплять поселок вольнонаемных...

Он выслушал меня и отпустил, ничего не сказав.

После этой встречи я стал критически анализировать свое предложение, мучился, а вдруг не получится, все вмерзнет, как было, тогда что будет со мной? В практике такого случая у меня не было. Это только теоретическое предложение. Не рал думал: «Дурак, что связался».

Подошел август, и вижу, что в лагерь завозят крепежный лес и стланик и закрывают ручей по моему предложению. Держись, думаю.

Наступила колымская зима, в сентябре выпал снег, и вскоре начались колымские крепкие морозы. Я наблюдал за поведением ручья. Закончился март, труба моя работает, водичка текла, как летом, своим руслом и так до весны выдержала испытание, а зато поселок для вольнонаемных затопило водой, о чем я начальству говорил.

В декабре 1951 года наша бригада на вахте выстроилась к выходу на работу. Нарядчик-заключенный кричит: «Евсюгин, тебя вызывает начальник, майор Нечаев!» Все переглянулись и подумали, что-то случилось или что-то натворил. Вхожу в кабинет майора Нечаева, докладываю:

— Явился по вашему вызову заключенный номер Д 1-989,статья 58, срок 25 лет.

Майор спокойно говорит:

— Идите к начальнику КВЧ (культурно-воспитательная часть), к лейтенанту Юсупову и скажите, что майор Нечаев послал к нему на работу.

Вот таким образом последние два года перед реабилитацией я работал на «блатной» работе в лоне лагеря. Считаю, что мне повезло. В последнее время мое здоровье сильно пошатнулось, и вполне возможно, что последние два года работы в шахте могли оказаться роковыми, последними в моей жизни.

Решение майора Нечаева расцениваю как ответный добрый жест на мое рационализаторское предложение. Я не был уверен, что мне придется задержаться на «блатной» работе в зоне лагеря. Начальник режима Шарапа и оперуполномоченный Волоснев потребуют от майора использовать меня на тяжелой физической работе.

Будучи на «блатной» работе в КВЧ, вскоре я сильно заболел сердечным недугом. Обратился в санчасть. Меня осмотрела

 

вольнонаемный врач по имени Анастасия и направила в стационар на лечение и тут же мне сказала: «Больной, передайте личные вещи и домашний адрес своим товарищам». Я понял, что мое положение безнадежное. Лежать в стационаре мне было очень тяжело, я терял сознание. Я запомнил, что ночью не раз приходила ко мне врач Анастасия, оказывала мне помощь. Так она несколько дней не уходила домой, следила за мной и за другими, вероятно, подобными мне больными, до тех пор, пока, не прошел у меня кризис.

Ночевать в стационаре, в зоне лагеря строгого режима вольнонаемным по их правилам считалось грубейшим нарушением лагерного режима, притуплением бдительности и сочувствием «врагам народа».

Так, врач Анастасия вернула меня к жизни, приношу ей преогромное спасибо на милосердие. Но за проявление внимания и милосердия к больным заключенным, «врагам народа» врач Анастасия была уволена из нашего лагеря. Судьба ее мне так и осталась неизвестной.