НА УЧЕБУ В ИНСТИТУТ НАРОДОВ СЕВЕРА
ПОСЛЕ образования Ненецкого национального округа 15 июля 1929 года меня утвердили секретарем оргбюро Канино-Тиманского райкома комсомола.
В январе 1930 года я провел районное собрание комсомольцев. Избрали райком комсомола, бюро райкома и делегатов на первую окружную комсомольскую конференцию. Секретарем райкома избрали Павла Иванова, присланного из Нарьян-Мара. Меня: побрали членом бюро райкома. Делегатами на окружную комсомольскую конференцию от Канино-Тиманской организации избрали Петра Ивановского и меня. На окружную конференцию выехали впервые на оленях по тундре. Ясавэй заблудился, пришлось посидеть в «куропачьем чуме». Выдался сильный мороз. Ивановский предложил вернуться обратно по своему следу. Я возразил ему: «Какой будет позор, делегаты-комсомольцы вернулись в Пешу». Обратный след поземкой замело. Ивановский ехал с ямщиком на одних санях, и я подумал, что они договариваются вернуться р. Пешу. Я на всякий случай по-ненецки сказал ясавэю-ямщику, что поедем только вперед. Днем благополучно приехали в деревню Коткино, а затем и в село Великовисочное, на конференцию не опоздали.
На окружной комсомольской конференции я выступил в прениях по отчетному докладу секретаря оргбюро окружкома комсомола тов. Филиппова. Меня избрали в состав Пленума Ненецкого окружкома комсомола.
В конце декабря 1929 года я прошел проверку, чистку партии, которую проводил председатель комиссии по чистке Н. Е. Сапрыгин, член РКП (б) с 1903 года, и тов. Корельский — прокурор округа, член ВКП(б) с 1917 года. После проверки Сапрыгин и Корельский дали мне рекомендацию для вступления
в члены ВКП(б). С 31 марта 1930 года я являюсь членом ленинской партии.
С формированием райкома комсомола в районном центре Нижней Леню началась активная общественная и комсомольская работа среди молодежи, особенно среди девушек, так как эта группа молодежи была наиболее консервативна. Вечером приходили девушки в избу-читальню с вязанием послушать наших пропагандистов и самодеятельность. Но нас предупредили, чтобы агитации за комсомол: не было, иначе они покинут зал избы-читальни.
Хочется зафиксировать для памяти один факт из жизни районной комсомолии.
Райком комсомола поручил мне провести собрание верующих в деревне Верхняя Пеша и уговорить их, чтобы они выделили из своих доходов 150 рублей на приобретение двух общественных сепараторов в своей деревне. Представьте, мне 20 лет, а передо мной собрались седовласые, бородатые, умудренные опытом жизни мужики.
Еще недавно они с издевкой относились к комсомольцам, а сегодня согласились с комсомольским пропагандистом, добровольно выделив 150 рублей. Это говорило о росте авторитета комсомольцев среди взрослого населения Канино-Тиманья.
В сентябре 1930 года окружком партии направил меня на учебу в губсовпартшколу. По Н. Е. Сапрыгин, как обещал, дал направление в Ленинград в институт народов Севера.
В этом институте я сразу включился в общественную работу, меня утвердили редактором стенной газеты. Два последних года учебы избирали ответственным секретарем коллектива комсомола института, членом парткома института. По решению партбюро, в течение одного лета работал помощником директора института по хозяйственной части. Дело было так:
30 мая нашему институту предстояло выехать на лето в Детское Село. А 29 мая на бюро парткома за злоупотребления помощника директора по хозяйственной части сняли с работы, предложили мне занять это место и завтра перебазировать институт в Детское Село. Я привлек к работе всех членов бюро комсомола и мы успешно справились с переездом.
От института был делегатом на конференции Госплана СССР в 1932 году по вопросу развития производительных сил Крайнего Севера. Выступал со своими предложениями, что хозяином тундры должен быть ненец-оленевод. Смидовичу не понравилось, он сделал мне замечание.
Представитель ПК ВЛКСМ Моторин поручил мне возглавить
комиссию при институте по сбору материалов о состоянии комсомольских организаций на Крайнем Севере к X съезду ВЛКСМ.
В марте 1932 гола ПК ВЛКСМ вызывает меня в Москву. Директор института Я. П. Кошкин оформил командировку, выдал денег на дорогу. В Москве я жил в здании ГУМа. В ЦК ВЛКСМ мне предложили работу в аппарате, но упросил их дать мне возможность окончить учебу.
В 1932 году начала вводиться ненецкая письменность. Был создан букварь «Едэй вада» («Новое слово»), в основу которого автор Г. Прокофьев положил латинский алфавит. На одной из лекций наша ненецкая группа сказала автору букваря, что нам, ненцам, латинский алфавит ни к чему. Он будет тормозить обучение грамоте. Мы живем среди русских, русский язык — это наш второй родной язык. Будем пользоваться русской литературой в вузах и средних учебных заведениях, поэтому нам нужен русский алфавит. Зачем осложнять создание письменности и обучение ненцев грамоте?
Г. Прокофьев наше предложение принял болезненно, обозвал нас «ярапами» (не понимающими) и заявил, что «ярапов» нужно исключить из института. В ответ на это вся ненецкая группа, в том числе и я, отказалась посещать уроки ненецкого языка. Такое поведение студентов было расценено как чрезвычайное на заседании партийного бюро, осудили выступление ненецкой группы студентов, как националистическое. Мне предложили как секретарю комитета ВЛКСМ и участнику забастовки повлиять па студентов и посещать уроки ненецкого языка. Я отказался их уговаривать и тоже высказался за ликвидацию латинского алфавита в ненецкой письменности. Со мной не согласились, началась проработка студентов-ненцев. Меня обвинили еще в хвостизме. Освободили от должности секретаря комитета комсомола института. Но на комсомольских собраниях я отстаивал свою точку зрения: латынь нам ни к чему, а нужен русский алфавит! Стали поступать предложения об исключении нас из института. Дела наши были плохи. Могли исключить, а потом ищи ветра в поле. Мы написали жалобу в Комитет Севера П. Смидовичу, изложили свои предложения о русском алфавите. Через некоторое время меня пригласил директор института профессор Ян Петрович Кошкин. Предложил мне сесть и сказал, что он был в Москве, там разбирали нашу жалобу и пришли к выводу, что предложения наши правильные и добавил «Мы в комитете нового алфавита будем работать над вашими предложениями о замене латинского алфа-
вита на русский, но для этого нужно время».
Он попросил меня собрать ненецкую группу, рассказать им все и призвать посещать уроки. Конфликт был улажен. История повторилась, меня снова избрали секретарем комитета комсомола института.
По приезде в округ я рассказал в окружкоме партии о случившемся в институте. Меня поддержали, окружком партии написал докладную записку в крайком партии, чтобы выйти с ходатайством в ПК ВКП(б) о введший русского алфавита в создаваемую ненецкую письменность.
В 1937 году вышло постановление В1ШК об отмене латинского алфавита и введении русского алфавита в письменность всех народов Крайнего Севера и других народов, не имевших письменности, таких, как калмыки, адыгейцы, коми, якуты...
Трудная и сложная правда победила и вдохновила меня всегда быть принципиальным по важным вопросам практики и теории.
В годы учебы в Ленинграде слушал лекции и доклады видных деятелей партии и государства: Бубнова, Бела Куна, Косарева, Карпинского, Луначарского.
После окончания института Народов Севера в 1933 году меня направили в ЦК ВЛКСМ, где предложили должность инструктора по Крайнему Северу. В отпуск я поехал в Крым — дали путевку в санаторий «Судак». Было время обдумать свое решение. Мне очень хотелось поехать на работу в родные места, в тундру и участвовать в социалистическом переустройстве жизни в Ненецком округе. Поэтому во время пребывания в Москве чувствовал себя морально неудовлетворенным. Заедала и мучила совесть. Будучи комсомольским секретарем в институте, я критиковал тех комсомольцев, которые женились на ленинградских девушках и в родные места не возвращались. Мне думалось, что я поступил нечестно: критиковал других, а сам устроился в Москве, хотя это произошло и не по моей вине. Мне было стыдно встречаться с ними...
Я написал заявление, где просил отпустить меня на Север. Лучше я буду первым парнем на деревне, чем последним в городе. Уговорил начальство, и меня направили па Север.
В Архангельске я зашел в Комитет Севера к Корионову, бывшему председателю Ненецкого окрисполкома. Представился, сказал, откуда и куда следую. Принял он меня очень хорошо, потом взял за руку, завел в свой кабинет и сказал: «Вот стул и стол. Садись — это твое место. Будешь у меня работать».
Перечить я не посмел, стал работать, но канцелярская работа мне показалась скучной. Я привык творить живое, работать с молодежью. А здесь сидишь, время тянется, смотришь на часы: скорей бы конец дня. Не выдержал, пошел в крайком партии, попросил направить в Ненецкий округ и вскоре получил направление.