В МИР, ОТКРЫТЫЙ НАСТЕЖЬ

 

Дом наш одноэтажный имел две комнаты: одна — прихожая, с русской глинобитной печкой, с полатями. Вторая комната — горница; в ней голландская печь. В каждой комнате стояло по одной деревянной кровати, по углам — красные иконы. После того, как я вступил в комсомол, мы с мамой договорились добровольно, что горница будет моя комната, а мне иконы не нужды. Их перенесли на кухню.

Сначала мы с мамой жили вдвоем, а потом появилась сестра Лиза. Наш дом всегда принимал временных и постоянных гостей-квартиросъемщиков, находили приют бездомные крестьяне. Как мне запомнилось, после кончины отца, с 1918 по 1923 год в горнице жил учитель Евгений Иванович Никифорович, семьи его вначале была из трех человек. Когда семья выросла до пяти человек, учитель переехал в Нижнюю Пешу. Комната освободилась, мы с мамой и Лизой заняли горницу, а в кухне нашла приют бездомная крестьянская коми семья Василия Хозяинова, состоящая из шести человек. В хозяйстве его была всего одна корова, у которой не было хлева; пришлось разместить в нашем. Довольно часто, особенно зимой, приезжали в гости коми оленеводы, поэтому наши комнаты были заполнены людьми.

В декабре богатый коми оленевод по прозвищу Зинич привозил аргишом туши оленины в деревню Верхняя Пеша и складировал в амбары Окладникова.

Мы, несколько деревенских подростков, глазели за происходившим и завидовали Зиничу, очень хотелось поайбурдать свежей мороженой оленины, ждали подачки от него.

Зиничу, возможно, надоело смотреть на молчаливых попрошаек, он взял топор и стал отрубать куски мяса и раздавать ребятишкам. Все получили подачку и убежали, только я стоял... Хозяйка амбара Устинья Окладникова говорит Зиничу: «Отруби еще кусочек мяса, отдай сынишке писаря». Зинич

 

сквозь зубы произнес: «Не заслужил» и положил топор. Пришлось, не солоно хлебавши, униженным уйти от богача. Конечно, я не знал настоящей причины, но думал, что богатые коми оленеводы не любили ненцев и бедняков. Позже я узнал настоящую причину. Мой отец, будучи писарем у тиманского самоедского старшины, требовал выселения богатых коми оленеводов из Тиманской тундры.

В сентябре 1927 года пришел морской пароход в Нижнюю Пешу, нарочный верхом на лошади приехал в Верхнюю Пешу, приглашал крестьян разгружать пароход всем миром. Я сообщил маме, что я на этом пароходе поеду на учебу в Архангельск. Мать в слезы и причитания: «Куда ты поедешь в чужие края, на кого ты меня оставляешь, одежда не городская, последний пароход, зима там застанет, как ты там будешь жить, ведь у нас ни копейки денег нету».

Говорю маме: «Мне 17 лет. Я решил ехать. Деньги возьмешь в кредит в кооперативе «Тундра». Поеду, что будет, в другой раз не собраться».

Поехали с матерью в Нижнюю Пешу. Она взяла в кооперативе «Тундра» в кредит 10 рублей и отдала мне.

Пароход не пассажирский, приходилось перебиваться кое-как, то в кают-компании, когда там никого не было, то обогреваться около трубы. На пароходе ехала в Архангельск паша пешская женщина с девочкой. Я около них пристроился, оказывал помощь при качке и кормился около них.

Пароход в Архангельск пришел ночью. Что делать? Женщина попросила меня помочь поднести чемоданы до ее квартиры и у нее можно переночевать. Я так и поступил.

Утром в квартире хозяйки я встретил пожилого человека и попросил его быть проводником сегодня в Архангельске. В первую очередь, нужно найти Комитет Севера. Вошли в здание губисполкома, узнали, где находится Комитет Севера. Я пошел в кабинет, а проводника просил не уходить, ждать меня. Вошел в кабинет, поздоровался, вижу — два человека сидят за столами, пожилые и солидные. Набрался смелости, спрашиваю: «Кто будет председатель Комитета Севера?» Рядом сидящий ответил: «Я председатель, садитесь и подождите». Ждал, ждал, мне показалось долго и мой проводник может уйти, тогда я что буду делать? Сижу, волнуюсь, но жду. Наконец, председатель обратился ко мне: «Зачем пришли в Комитет Севера? Кто и откуда?»

Я рассказал и попросил его помочь мне поступить учиться. Председатель внимательно выслушал, задал несколько вопро-

 

сов про отца и мать, написал письмо, запечатал в конверт, подал мне: «Идите по этому адресу к директору губернской совпартшколы и передайте ему. Он все сделает».

С проводником мы пошли искать дом на Северодвинской. Нашли. Я поднялся, один на второй этаж, пошел на квартиру директора. Иду по коридору, вижу — идет навстречу мне человек. Я посторонился и он посторонился, не пойму, что это такое, остановился, увидел самого себя — это же зеркало! Вошел в квартиру, передал письмо. Он мне сказал, чтобы я завтра пришел в учебную часть совпартшколы по улице Люксембург. Пошли искать это здание. Нашли, я запомнил, чтобы завтра утром одному явиться в срок. Рассчитался с проводником, отдал ему трешник, он был очень доволен, в то время это были большие деньги.

Рано утром пришел, жду вызова. Пригласил меня зав. учебной частью Афанасьев, задал несколько вопросов на коми языке, я ему ответил.

Так я стал курсантом ненецкого отделения Архангельской губернской совпартшколы благодаря рекомендации Н.Е. Сапрыгина, председателя Комитета Севера, профессионального революционера. Несколько позже Н.Е. Сапрыгин назначил материальную помощь моей матери в сумме 15 рублей в месяц на период моей учебы.

В октябре 1927 года я вступил в комсомол. Поставил перед собой задачу старательно учиться, совершенно отказался употреблять алкоголь, бросил курить, дал обет активно участвовать в общественной работе.

После окончания учебного года Сапрыгин пригласил меня в Комитет Севера и предложил поехать па работу секретарем Тиманского Самоедского Совета, так как вскоре предстояла большая работа по административному устройству самоедов. Пообещал потом снова направить на учебу.

Получив командировочное удостоверение в июле 1923 года, выехал на морском пароходе в Пешу. Как сейчас помню, пароход пришел в устье реки Пеши, не успел войти в реку, обсох, пришлось ждать прилива. День 12 июля 1928 года памятен еще тем, что белушатники-промышленники обметали неводом до 250 белух. Это был последний удачливый замет белух в урочище Белушье.

В Верхней Пеше я принимал участие в организации товарищества по совместной обработке земли — ТОЗ, я и моя мать стали членами его. В течение месяца я работал на сенокосе. Я стал организатором комсомольской ячейки в Верхней Пеше.

 

Молодежь желала встречи со мной, всем хотелось поговорить но душам, новости архангельские узнать. Места для сбора не было, в комнате с родителями собираться молодежь стеснялась. Решили провести собрание молодежи на чердаке строящегося жилого дома. Я сделал доклад — что такое комсомол и каковы его задачи. Зачитали Устав ВЛКСМ, который я привез. Комсомольцы должны активно строить новую жизнь, бросить дурные привычки, не пить брагу и водку, бросить курить. Говорят, вредно не верить в Бога; ученые говорят, что его нет. Комсомольцы должны быть примером во всем для молодежи и взрослых. На этом собрании несколько человек пожелали записаться в комсомол. Составили список и отправили в Мезенский уком комсомола. Первыми записались Ивановский П. И., Выучейский В. А., Окулов П., Окладников П.

В конце августа 1928 года я выехал на пароходе к месту работы в Таманскую тундру. Помещения у Совета не было. Где находился председатель Совета или секретарь, там и был Тиманскпй Совет. Летом главным образом секретарь находился на побережье, здесь был магазин, ненцы из тундры приезжали. Председатель Совета находился иа едоме в устье реки Щелихи.

В конце августа 1928 года на Корге на песчаном мысе реки Индиги состоялась «соборка» тиманских ненцев. На этой «соборке» избрали новый состав президиума Тиманского Совета. Председателем Тиманского Совета впервые избрали бедняка ненца Романа Яковлевича Апицына, секретарем Совета и председателем туземного суда при Совете — меня. Я был один на всю тундру грамотный гражданин и единственный комсомолец.

Председатель Совета Роман Яковлевич Апицын был неграмотным. Мне пришлось проводить с ним индивидуальные беседы: что такое Советская власть, какие задачи она ставит, какие стоят задачи перед Советом Тиманской тундры па ближайшие годы, стратегия и тактика в работе местного Совета. Он освоил азы работы Совета, прекрасно понимал задачи, стоящие перед Советом, Роман Яковлевич, хотя был неграмотный, но предан Советской власти. Я остался доволен председателем Совета, вспоминаю его только добрым словом.

Тиманский Совет стал приспосабливать свою работу к кочевым условиям. Нам приходилось проводить работу среди кочевников по кооперированию, по ликвидации неграмотности, обучению детей в школе-интернате, по налаживанию торговли, промыслов, заготовки пушнины и рыбы.

Совет заключал договоры между нанимателем и батраком. В течение года приходилось объезжать все стойбища, отдельные

 

чумы с председателем Совета и проводить два схода в год. Старое патриархальное сопротивлялось новому советскому образу, вплоть до угроз активистам. Как-то я проезжал мимо чума Соболева, отнесенного к кулацкой группе. Я сидел спиной к выходу, пил горячий чай. Входит в чум Соболев, выпивший, подошел ко мне сзади, поставил нож перед грудью, спрашивает: «Ты большевик?» Ответ был положительный, с комсомольским задором. Со мной сидел рядом около костра мой ямщик, он быстро поленом ударил Соболева по руке, нож выпал. Пришлось связать Соболева во избежание недоразумений, закончили пить чай и поехали дальше. Об этом инциденте официально нигде не вспоминал, расценил как случайную хулиганскую выходку. А, может, Соболев мне припомнил случай, когда мы с председателем Совета вступились за его батрака. На Соболева жаловались, что он скупой и жадный, плохо содержал батраков, кормил плохой пищей, одевал, обувал неважно. Батрак, будучи в стаде, забил одного теленка, поайбурдал, отвел душу. Хозяин Соболев организовал судилище над батраком, возможно, было рукоприкладство. Мы с председателем Совета неожиданно сюда заехали, я сразу услышал немирный разговор, мы, конечно, стали защищать батрака и разъяснить законы Советской власти по защите батраков.

25 февраля 1929 года в Нижней Пеше на сходке ненцев Тиманского Совета было организовано первое товарищество по совместному выпасу оленей, охоте, рыбной ловле в реке Индиге и назвали его «Навага». Впоследствии его переименовали в сельхозартель «Едэй ты» («Новый олень»). Председателем артели «Навага» избрали Романа Яковлевича Апицына.

В Нижней Пеше в кооперативе «Тундра» артель «Навага» получила кредит, приобрела наважьи орудия лова, завезла их г. Индигу. Пригласили мастера лова наваги Ивана Выучейского. Обосновались на мысе Родино, а мастер лова проживал в избе мезенских рыбаков. Начались морозы, река Индига покрылась льдом, подошло время ставить рюжи. В поселок Выучейское, где я находился, принесли записку от мастера, в которой он срочно просил меня прийти. Не мешкая, отправился к нему. Выяснилось, что под влиянием антиколхозной агитации рыбаки, выделенные для лова наваги, ушли в тундру и оставили мастера одного. Что делать? Если ехать в тундру разыскивать их, да когда они придут, а, может, и не придут, промысловый сезон пропустим, сорвем наважий промысел и развалится наша артель. Я решил стать рыбаком. Мы вдвоем выставили рюжи и продолжали лов наваги почти до Нового года. Потом я поехал

 

в тундру разыскивать членов артели и председателя Р. Я. Апицына. Нашел их. Пришлось беседовать, убеждать, критиковать за прошлые нехорошие поступки. Организовали транспортный няпой, вывезли рюжи со льда на берег. А выловленную навагу, 8—9 ларей, увезли в Пешу и продали кооперативу «Тундра».

Против артельного труда выступили мезенские кулаки, они смеялись над нашей неудачей, но мы не показали виду и объяснили по-своему: рыбаки ушли потому, что около Индиги образовалась гололедица, они ушли спасать оленей.

Работа Тиманского Совета была положительно оценена председателем Комитета Севера при ВШ1К П. Г. Смидовичем. В журнале «Советский Север» № 1 за 1929 год он писал: «Самоеды начинают освобождаться от своей былой забитости и робости. Отношение к Советской власти у самоедов в настоящее время самое доброжелательное. Постепенно самоеды начинают без предупреждения, более внимательно относиться к участию в общественной жизни. Следует отметить одно существенное обстоятельство, что Самоедские Советы вполне авторитетны для самоедов. Из всех тундровых Советов — лучший Тиманский Совет. Он провел среди самоедов успешную агитацию в пользу обучения в школе самоедских детей. Когда в Тиманскую тундру перекочевал самовольно с востока богатый оленевод, Совет заставил его уйти из тундры. Имеются сведения о выполнении этим Советом судейских функций — раздел имущества, взыскание в пользу бедняка».

В .сентябре 1929 года в реку Индигу вошел морской пароход «Пахтусов» и бросил якорь па фарватере выше носка Корги, примерно в пятидесяти метрах от берега. Корга — это песчаная, незатопляемая приливами коса в устье роки Индиги. На ней имелась метеостанция, жилой дом сотрудников станции, на берегу стоял склад-магазин кооператива «Тундра», снабжающий Тиманских ненцев продовольствием, промышленными товарами, охотприпасами и рыболовными снастями, изба-землянка заведующего магазином Е. Ануфриева, жилой домик и ветлечебница, баня. Я, секретарь Тиманского Совета, оседлой резиденции не имел, так как Совет считался кочевым, жил я временно в землянке.

Для встречи гостей с парохода вышло все население Корги: Соломко — ветеринарный врач, Ануфриев — зав. магазином, Пономарев — заведующий метеостанцией, я и любимец Корги — пушистый, черный пес Арап.

На пароходе спустили шлюпку на воду, в нее село двое матросов, капитан, две женщины, одетые в городскую одежду.

 

Умелые движения весел — и шлюпка быстро врезалась в берег. Обменялись с гостями приветствиями. Завязался деловой разговор. Одну из женщин я узнал, это была Агафья Носова, родом с Печоры, в 1928 году мы одновременно учились в губернской совпартшколе. Вторая женщина спрашивает: «Что здесь ненецких чумов нет? Мне хотелось видеть ненецкие семьи».

- Насчет ненцев обратитесь к Аркаше, — сказал Соломко.— Он секретарь Тиманского самоедского Совета.

Тогда пошли в избу, где я живу. Там моя канцелярия.

Я сказал, что на Корте ненцы не живут, они только приезжают за продуктами. Выше по реке Индиге, километрах в двадцати, в урочище Щелиха живет на едоме десять семей ненцев и там председатель Тиманского Совета Апицын Р. Я. Если располагаете временем и есть желание, то можно съездить туда на гребной лодке. Только придется переночевать в чуме или в рыбацкой избушке на мысе Родино.

С приливом «оды, на следующий день мы поехали на лодке. Погода сопутствовала, плыли под парусом. Председатель Тиманского Совета Р. Я. Апицын доброжелательно встретил нас. Я объяснил Роману Яковлевичу цель приезда этих женщин из Москвы и Архангельска. Он отправил посыльных по чумам приглашать всех мужчин и женщин на собрание. Хозяйка пригласила гостей на чашку чая. Роман Яковлевич угостил гостей свежепросольной семгой, хлебом, испеченным около огня на палочке — реской.

О состоявшемся собрании в урочище Щелиха В. М. Тарангаева так пишет в своих воспоминаниях в книге «Октябрем рожденные» (1067 год, издательство политической литературы).

«Я сделала краткий доклад по-русски, переводил секретарь тузсовета русский (фамилию забыла). Это был чудо-парень, горячо влюбленный в тундру и ее людей. Хорошо изучил положение ненецкого народа, условия его жизни, быт, экономику, законы, обычаи. Страстно увлекался своей работой. Вот такие энтузиасты сделали очень много для советизации северных окраин, просвещения их народностей (стр. 250—251).

Пора возвращаться. Расселись в лодке: москвичка за рулей, Агафья на беть, я за весла. Наступил сильный отлив, пока мы «чесались», налетел ветер с моря, туман. Берега Корпи не видать. И нас понесло в море. У меня на душе тревожно: нужно успеть зацепиться за берег Корги, гребу изо всех сил, пригласил Агафью помочь. Рулевая не справилась со своими обязанностями, лодку поставила поперек волны, волна быстро попала в лодку, у москвички ноги стало мочить. Она их стала поднимать

 

в сухое место, а волна хлещет, в лодке воды стало много. Я командую рулевому: «Бегать в воду и вычерпать ее из лодки за борт. Быстро!» А сами с Агафьей изо всех сил гребем к берегу Корги. Наконец лодка ударилась в берег. Я выскакиваю из лодки, подтягиваю нос, выбрасываю якорь. Стоило нам еще несколько минут не коснуться берега и мы старательно гребли бы не к берегу, а в самое море.

Здесь нам просто повезло. Теперь, когда страх и треволнения прошли, мы стояли, смотрели друг на друга, начали смеяться и рассказывать смешные истории. Но больше всех смеялись над рулевым: она стояла в лодке по колено в воде и вычерпывала ее за борт.

Пошли в мою избушку, женщины разделись и стали сушить у плиты свою одежду. Я их одел во все меховое: малицы, совики, липты, пимы...